Атака на массы. Органические конструкции. Ступени новой иерархии

По мнению многих, большинство современных процессов, разрушительных для индивида, тесно связано с наступлением масс. Однако Юнгер смотрит на это иначе. Признавая генетическую взаимозависимость понятий индивида и массы в цивилизации третьего сословия, он тем не менее считает, что процессы, ведущие к новому миру рабочего, бьют также по самой массе и столь же гибельны для нее, как и для индивида. Юнгер говорит: «От процесса распада, который претерпевает индивид, не может ускользнуть и сумма индивидов, как составных частей массы». Масса как определяющая сила уходит из городов, так же как она исчезла с современных полей сражения. Эпоха масс отныне принадлежит прошлому, так же как и те, кто ставит на массы как на решающий фактор. На пару опытных фронтовиков за прицелом пулемета вид целого вражеского батальона не производит особого впечатления; они знают, что смогут долгое время удерживать противника на расстоянии. То же самое происходит в общественно-политической области. «Масса как таковая сегодня уже не способна ни атаковать, ни обороняться». Хорошим примером тому могут служить известные события, в том числе политического характера. Например, восстания и революции сегодня осуществляются уже не силами масс. Государственные перевороты утратили свой анархический и баррикадный характер, обретя взамен технический, «рабочий» характер, когда хорошо организованные и немногочисленные группы профессионалов, следуя четко разработанному плану, захватывают общественные учреждения, берут под свой контроль линии электропередачи, радиостанции, телефонную связь и т. п.; в противном случае, полиция, вооруженная новейшими средствами, за пару минут способна разогнать многотысячную толпу. Кроме этого, Юнгер отмечает, что такие явления, как например «анонимный рост цен, падение валютного курса, таинственный магнетизм денежных потоков», уже не зависят от решения масс. Если сегодня масса еще сохраняет некую ценность, то исключительно с отрицательным, а не положительным знаком, то есть исключительно благодаря своей связи с процессами, поражающими индивида и лишающими его всякого значения. Наконец, в частной области политики легко заметить крайне высокую степень «сфабрикованности» масс Массы возникают благодаря процессам организации и пропаганды, которые контролируются единицами; то есть людьми, как правило, не принадлежащим к массе, представителям «совершенно иного типа человека, нежели тот, который представлен индивидами, составляющими массу».

Теперь перейдем к рассмотрению тех положительных аспектов, которые на переходной стадии всегда смешаны с отрицательными. Согласно Юнгеру, по мере того как бюргерский индивид уступает место типу, за рамками массы начинает вырисовываться «новый порядок величин, принадлежащих миру работы», которые он называет органическими конструкциями (organische Konstruktionen). Сегодня этот процесс находится только в зачатке. Речь идет о структурах, которые начинают отмежевываться от прежних форм единства, свойственных XIX веку, и хотя этот процесс имеет пока неупорядоченный характер, эти структуры уже обрели собственное лицо.

Их общей приметой является зримо специальный характер работы, под которым подразумевается «способ, которым рабочий выражает себя в организационном плане; тот способ, при помощи которого он избирательно упорядочивает человеческую субстанцию». Таким образом, в органических конструкциях уже на ином уровне начинает действовать «та же метафизическая власть, тот же гештальт, который при помощи техники мобилизует материю». Это новые единства, соответствующие типу, и именно в них тип преимущественно обретает свою форму. Предтечами подобных единств для Юнгера являются некоторые из новых политических или партийных организаций, спецподразделения времен мировой войны, союзы бывших фронтовиков и другие сообщества, «которые так же отличаются от прежних общественных объединений, как театральная публика 1860 года от зрителей в современном кинозале или на стадионе» Это отличие объясняется тем, что если масса, по сути, представляет собой настолько бесформенное образование, что способна удовлетвориться абстрактным и чисто теоретическим равенством индивидов, то в противоположность ей «органические конструкции XX века представляют собой кристаллообразные формы и как таковые требуют совершенно иной степени структурированности от оформляющего их типа».

На практике принадлежность к этим новым структурам, предвосхищающим будущие органические конструкции, определяет не буржуазная идея свободного выбора, но объективные связи, обусловленные особым характером работы. Юнгер сначала демонстрирует это на простом примере, показывая, что «сколь легко было вступить или выйти из партии старого типа, столь же трудно выйти из группы, членство в которой сравнимо с положением потребителя электроэнергии», а затем переходит к функциональному участию. Благодаря сходному характеру предметной принадлежности «и профсоюз может дорасти до уровня органической конструкции, тогда он обретет независимость как от индивида-одиночки, так и от индивида, являющегося простой частью массы».

Подытоживая, комплексный процесс современной эпохи можно представить следующим образом: распад индивидуализма привел к нашествию массы, устремленной к торжеству однообразия, к чистому царству количества; однако коллективистская стадия (которую, впрочем, Юнгер рассматривает недостаточно подробно, в частности пренебрегая ее психическими аспектами) обречена уступить место четко дифференцированным, функциональным и объективным единствам, для которых среди прочего характерно преодоление оппозиции органических и механических форм. Выбранное Юнгером выражение «органическая конструкция» явно намекает на эту на первый взгляд парадоксальную характеристику. В сущности, следовало бы говорить об органичности, не имеющей природной, естественноисторической, или шире говоря, конкретизированной основы, как то было в случае сословий или каст традиционного общества, но создаваемой волевым усилием в рамках необходимых и объективных процессов, специфическим основанием которых является «работа» и одновременно деперсонализация, заложенная в функциональной ценности, свойственной типу. Позднее, говоря о высших формах подобных конструкций, Юнгер будет использовать слово «орден» и опишет схему новой иерархии, предназначенной занять место прежней, опиравшейся на индивидуалистические ценности или на буржуазное понятие «класс».

Но вернемся к изучению переходной стадии. Юнгер пишет: «По отношению к человеку работу можно рассматривать как образ жизни, по отношению к его деятельности — как принцип, по отношению к формам — как стиль». Любое изменение стиля происходит позднее, чем изменение человека и его деятельности, поскольку предполагает сознательность, активное решение. Сегодня новый стиль подобен оттиску измененного сознания, его можно только предугадывать, ибо нынешнее положение таково, что «прошлое уже не реально, а грядущее еще не проявлено. Поэтому простительно заблуждение тех, кто считает унификацию старого мира основной чертой нашего времени. Но эта унификация затрагивает исключительно область, подверженную распаду… Новый поток продолжает еще какое-то время лениво течь по старому руслу, точно так же поезда некоторое время строили на манер дилижансов, автомобили — на манер карет, фабрики — в стиле готических церквей. Но всякое опустевшее пространство постепенно наполняется новыми силами, и плач по ушедшим добрым временам — это язык дряхлости». Юнгер сравнивает нынешнее состояние с антрактом. «Занавес упал, за ним идет подготовка к смене актеров и декораций. Повсюду первым делом в глаза бросаются перемены, более разрушительные для естественных и духовных форм, чем работы по смене декораций; массы и индивиды, мужчины и женщины, расы, народы, нации, ландшафты, так же как личности, профессии, идеологические системы и государства равно подвержены этому процессу, который поначалу кажется полным ниспровержением присущих им законов». Но необходимо выработать иной взгляд, способный уловить «приготовление нового единства места, времени и персонажей, нового драматического единства, приближение которого можно угадать как за руинами культуры (Kultur), так и за погребальной маской цивилизации».

Дабы уловить то новое, что начинает отражать тип, необходимо обратить свой взор туда, куда обычно смотрят меньше всего, то есть на повседневную жизнь. Нужно убедить себя в том, что люди интересны не тогда, когда они представляют собой проблематичные натуры, но скорее тогда, когда они «просты» и лишены проблематичности. Для этого надо отправиться не в библиотеки или культурные центры, «а на улицы и площади, заглянуть в дома и во дворы, в самолеты и станции метро — туда, где человек живет, сражается или развлекается, иными словами, туда, где он занят работой». Юнгер спрашивает. «Что может быть обыденнее, прозаичнее и скучнее, чем автоматизм уличного движения на крупных магистралях? Но не является ли он знаком, символом того способа, которым начинает двигаться сегодня человек, подчиняясь беззвучным и незримым приказам? Жизненное пространство становится все более однообразным и упрощенным, но одновременно возрастает непринужденность и невинность движений в этом пространстве». Здесь спрятан ключ к иному миру «За масками времени скрыто нечто большее, чем смерть индивида, от которой застывают черты лица, нечто большее, нежели простая пауза, разделяющая два века». Распад древней души, начавшийся уже давно, по мере своего завершения становится прелюдией к появлению абсолютной личности.

Говоря о внешних характеристиках типа, мы имели в виду все то, что на данный момент может восприниматься исключительно как оскудение или утрата. Эта утрата ощущается во всем, «начиная от высших форм жертвенности до форм растительного увядания, бюргерской смерти. Первым под удар этой атмосферы конца попадает выдающийся представитель индивида, гений». За индивидом приходит очередь массы. «В завершение этого процесса смерть переходит в беспрерывную атаку на массы, которая разворачивается как в скрытых, так и в зримых, катастрофических формах». Уяснив общее направление процесса, нам больше нет нужды останавливаться на его деталях, подтверждать его примерами или ждать, пока его дальнейшее развитие снабдит нас дополнительным материалом для анализа, говорит Юнгер. Поэтому он переходит к краткому рассмотрению той иерархии, которая должна возникнуть после преодоления негативной стадии.

Образ жизни рабочего и единичный человек как тип являются стихийной субстанцией нового мира. Далее выделяются три ступени. Низшей является та, на которой свобода и подчинение составляют одно целое в стиле жизни, уже преодолевшем ту стадию, на которой процессы, ведущие к возникновению типа, просто претерпеваются. Таким образом, в мире работы эта ступень представляет собой самую общую форму, образует основание пирамиды. «Но за этой ступенью начинает выделяться иной, более активный тип, в котором черты новой расы обретают большую определенность». (Юнгер уточняет, что, говоря о расе, он имеет в виду нечто совершенно иное, нежели биологически обусловленные признаки. «Гештальт рабочего мобилизует весь человеческий состав, безо всяких различий», то есть он способен использовать человеческий материал любого народа или расы в узком смысле этого термина; то же, что в одних случаях этот материал пригоден для формирования более высоких, типичных, чистых формы, а в других — нет, никоим образом не влияет на сущностную независимость формирующего процесса.) Естественно, активный тип, представитель второй ступени пирамиды представлен меньшим числом индивидов, количество которых уменьшается по мере продвижения вверх; человека подобного типа «можно встретить там, где отчетливо проявляется специальный характер работы»; он характеризуется своей неподатливостью к тому, что происходит силой обстоятельств, своей неподверженностью объективным процессам, поражающим буржуазный мир, ибо «он уже знает путь, благодаря своей связи с метафизикой мира работы». Согласно Юнгеру, «одним из первых представителей активного типа является безымянный солдат, воплощение максимума активных добродетелей, отваги, готовности к действию, духа жертвенности». Добродетель этого типа составляет «его заменимость; ибо для каждого павшего в резерве уже имеется замена. Его критерием служит объективный вклад, который он вносит в общее дело без лишних слов»; по сравнению с этим, всякий иной критерий, например принадлежность к той или иной из противоборствующих сторон, отходит на задний план. Поэтому, замечает Юнгер, между этими людьми, олицетворяющими собой единый тип с единым стилем, независимо от того, на какой из враждующих сторон они сражаются, возникает нечто вроде братства, «всегда закрытого для гуманистов». Говоря об этой ступени, Юнгер обращается к понятию ордена, тем самым уточняя, что именно он понимает под «расой». Он приводит примеры из прошлого, упоминая пруссачество, рыцарские ордена, а также различные религиозные ордена, например иезуитов; во всех организациях подобного рода в основе единства особого типа лежали одинаковое духовное воспитание и дисциплина. Предтеч этого типа, поднявшегося до второй ступени, то есть активного типа, можно встретить и в области технического мира. «Уже сегодня нам удается иногда проникнуть в круг таких существ, вокруг которых выкристаллизовывается новый порядок. Присущие подобным людям — совершенно независимо от прежнего сословного деления — властность и лучащаяся сила являются прямым свидетельством того, что в новом пространстве работа обладает достоинством культа. Здесь также можно встретить лица, отмеченные особой печатью, которые доказывают, что характер маски может быть усилен до такой степени, которая придает ей геральдическое качество».

Но это еще не высшая ступень иерархии, и далее Юнгер описывает тех, кто стоит на вершине пирамиды. В отличие от первых двух ступеней, соответствующих пассивной и активной формам типа, уже предвосхищенным как войной, так и современным миром в целом, здесь речь идет о гештальте, который, как говорит Юнгер, пока не возник. На высшей ступени иерархии «единичный человек будет представлен в прямой связи с тотальным характером работы. Только с появлением подобных людей станет возможным высокий стиль в искусстве государственного управления и господства. Отчасти это господство (гештальта) подготавливается появлением активного типа, который различными способами разрушает старые формы. Однако активный тип не способен преодолеть границ, которые положены ему специальным характером работы; как экономист или техник, как солдат или националист он нуждается в дополнении, ему нужен приказ, исходящий непосредственно от принципа, способного придать смысл действительности». Только на вершине прекращается борьба «противоположностей, колебания полюсов которых придают нашей эпохе столь зыбкое и изменчивое освещение. Таковы противоположности между старым и новым, властью и правом, кровью и духом, войной и политикой, техникой и искусством, знанием и верой, органическим и механическим… Их единство проявится в новом человечестве, переросшем старые сомнения».

Подытоживая, Юнгер пишет: «Иерархия XIX века определялась мерой индивидуальности. В XX же веке ранг, напротив, будет зависеть от степени причастности к характеру работы… Поэтому нас не должно ввести в заблуждение то общее уравнивание, которому подвержены сегодня люди и вещи. Эта нивелировка по сути равнозначна образованию низшей ступени, основания мира работы и обусловлена тем, что сегодня этот процесс претерпевают преимущественно пассивным образом. Но по мере роста разрушений и преобразований все явственнее будет вырисовываться возможность нового созидания, возможность органической конструкции». Уже сегодня эти высшие возможности не совсем закрыты для нас, и доступ к ним облегчают трагические ситуации, например когда «только смерть знаменует высшую победу». «Наше время богато безвестными мучениками, ему свойственна такая глубина страдания, на которую не проникал еще ни один взор. Добродетель, приличествующая этой стадии, есть добродетель героического реализма, духовная позиция, которую не может поколебать ни перспектива гибели, ни осознание тщетности собственных усилий. Поэтому человеческое совершенство сегодня представляет собой нечто иное, нежели в другие времена; и вполне возможно, что оно достигает своей вершины именно там, где менее всего заметно… Но в любом случае его не встретишь в области культуры, искусства, аффектов или моральных ценностей. Здесь говорить об этом или уже слишком поздно, или пока слишком рано». Правда, еще сохранились прежние пространства духовной жизни, ценность которых удостоверена опытом веков и куда можно было бы уйти. Но первопроходцы нового мира полностью погружаются в фазу эксперимента; все, что они предпринимают, никак не связано с прошлым опытом, с прежними ценностями. «Путь сынов, внуков и правнуков вчерашних безбожников, для которых подозрительным стало даже само сомнение, — говорит Юнгер, явно намекая на энциклопедистов как предтечей технической революции, ницшеанский нигилизм и другие схожие движения конца XIX века, — пролегает среди ландшафтов, где царят жара или холод, достигающие отметок, равно смертельных для жизни. Чем больше усталость индивидов и масс, тем выше ответственность, ложащаяся на плечи единиц. С этого пути нельзя ни свернуть, ни повернуть вспять; напротив, необходимо увеличивать мощность и скорость увлекающих нас процессов. И тогда как доброе предчувствие возникает мысль, что за этим избытком движения скрыт неподвижный центр». Так Юнгер описывает отношения человека со стихийным и их союз на переходной стадии.