РЫЦАРЬ ЧЕРНОЙ РОЗЫ

Властелин Сот сидел на покрытом черными пятнами копоти и выкрошившемся от жара троне в обезображенном пожаром парадном зале своей Даргаардской Башни. Его оранжевые мертвые глаза горели в черных глазницах, свидетельствуя о том, что жизнь проклятого рыцаря все еще томится в заключении под опаленными доспехами с гербом Соламнии. Сот был один.

Он только что отпустил свою дружину, в прошлом - таких же, как и он, рыцарей, беззаветно преданных ему при жизни и навечно проклятых вместе с ним, обреченных хранить верность своему страшному господину даже после смерти. Он отослал также банши - призраков эльфийских женщин, сыгравших роковую роль в его падении и теперь обязанных служить тому, кого они погубили. Вот уже несколько сотен лет Сот заставлял этих несчастных снова и снова переживать свою страшную судьбу. Почти каждый вечер, садясь на свой разрушенный трон, он приказывал банши услаждать свой слух повествованием о том, как заслужил он свое проклятье, а они - свое...

Заунывная песня духов заставляла Сота чувствовать острую боль, но он только приветствовал ее. Это было в сотню раз лучше, чем унылое ничто, преследовавшее его на протяжении вечности, что прошла со дня его смерти. Не будь банши, его существование в качестве бессмертного было бы стократ скучнее, однако сегодня он не стал принуждать их петь. Теперь он прислушивался к истории собственной жизни, которую доносил до его слуха резкий ночной ветер, проникающий в обрушенные коридоры и бойницы замка.

"Когда-то давным-давно я был Соламнийским Рыцарем, и у меня было все, чего может пожелать смертный. Я был хорош собой, обаятелен и храбр. Я был женат если не на писаной красавице, то уж, во всяком случае, - не на самой последней из благородных дам. Мои рыцари были верны мне. Да, многие завидовали повелителю Соту, хозяину Даргаарда...

Помнится, как-то весной, за год до Катаклизма, я покинул свое поместье и поехал с дружиной в Палантас. Там собирался Совет Ордена, где мне следовало присутствовать. Сам Совет меня не очень интересовал - я предвидел, что на заседании, как всегда, будет много скучных споров о малозначительных правилах и установлениях. Гораздо больше привлекали меня щедрые вечерние пиры, беседы с добрыми товарищами и рассказы о подвигах и походах. Именно за этим я и отправился.

Мы ехали не спеша, коротая дальний путь за приятной беседой, заполняя дни песнями и шутками. На ночь мы останавливались на постоялых дворах или же ночевали прямо под звездным небом. Погода стояла прекрасная, так как в тот год весна выдалась ранняя и теплая. Солнечные лучи согревали нас днем, а вечерний ветер остужал разогретые доспехи. Той весной мне исполнилось тридцать два года, и все в моей жизни шло как надо. По крайней мере, я не могу припомнить более счастливого времени.

Но однажды ночью - будь проклята серебряная луна, осветившая ее! - когда мы встали лагерем на безжизненной пустоши в предгорьях, нас разбудил пронзительный женский крик, - так, во всяком случае, нам показалось. Затем крик раздался снова, и на этот раз ошибки быть не могло. Мы услышали несколько девичьих голосов, призывавших на помощь, а следом ветер донес до нас грубую речь великанов-людоедов.

Похватав оружие, мы ринулись в битву. Победа далась нам легко - это была всего лишь небольшая шайка грабителей. Большинство из них сразу же разбежались при нашем появлении, лишь их главарь - то ли самый дерзкий, то ли самый пьяный - не пожелал расстаться со своей добычей. И я, пожалуй, способен его понять, так как он завладел самой прекрасной из эльфийских дев. В лунном свете ее красота казалась ослепительной, а страх, написанный на тонком лице, лишь подчеркивал ее необычайную женственность и беззащитность.

Я бросил ему вызов, мы сражались, и я победил. Моей наградой стала перепуганная эльфийская девушка, которую я на руках отнес обратно в лагерь к ее подругам.

До сих пор я словно наяву вижу ее пышные золотистые волосы, сияющие при лунном свете. И теперь передо мной как живые - ее глаза, смотревшие на меня, когда она приходила в сознание. До сих пор я не могу их забыть. В этих небесных очах я прочитал одно - любовь...А уж в моих глазах эльфийка без труда могла рассмотреть благоговение и восторг, которые я не смог, да и не хотел скрывать.

Все мысли о жене, о чести, о моем замке - все исчезло в тот самый миг, когда я впервые взглянул на нее.

Она поблагодарила меня - очень смущенно и робко, - когда я возвратил ее в лагерь, к другим эльфийским женщинам. Они оказались жрицами, паломницами, ехавшими через Палантас в Истар, чтобы поклониться Паладайну в Храме Всех Богов. Спасенная мной девушка оказалась не простой послушницей; в это путешествие она отправилась, чтобы стать в Истаре праведной дочерью Паладайна.

Вернувшись в свой лагерь, я долго не мог уснуть. Мне все представлялось, как я держу в руках гибкое юное тело. Никогда прежде страсть к женщине не сжигала меня с такой силой.

Когда же мне наконец удалось забыться, сны стали для меня сладкой мукой.

Наутро мысль о неизбежном расставании с моей феей как ножом резанула меня по сердцу, и я вернулся в лагерь паломниц. Там я рассказал путницам о выдуманной мною банде гоблинов, которые промышляют вдоль ведущей в Палантас дороги. Мне без труда удалось убедить женщин в том, что они нуждаются в охране, и я предложил им свои услуги. Мои люди были совсем не против того, чтобы продолжить путешествие в такой приятной компании, и мы отправились дальше вместе.

Но боль моя не улеглась. Напротив, она стала еще острее. День за днем я украдкой смотрел на свою возлюбленную, ехавшую вместе со мной - рядом, но не так близко, как мне бы хотелось...Ночь рядом, но не так близко, как мне бы хотелось...Ночь за ночью я лежал без сна, пытаясь успокоить свои лихорадочно плясавшие мысли.

Я желал ее, желал так сильно, как не желал никого, ничего и никогда в своей жизни. И в то же время я оставался рыцарем, связанным суровой клятвой и вынужденным сверять все свои мысли и поступки с Кодексом и Мерой, обязанным хранить верность законной супруге, исполнять долг командира и вести своих людей к славе, являясь для них образцом для подражания во всем, что касалось вопросов чести. Долго, очень долго я боролся с самим собой и в конце концов победил, по крайней мере, так мне казалось. "Завтра, - сказал я себе, - завтра я уеду от нее". Эта мысль оказалась неожиданно приятной, она меня успокоила, и я смог наконец уснуть - впервые за последние дни.

Я действительно собирался уехать и уехал бы, однако судьба обернулась против меня. Отлучившись из лагеря под предлогом того, что отряду необходимо пополнить запасы продовольствия, я на свою беду повстречал эльфийку в лесу, довольно далеко от места стоянки, - подруги послали ее собирать лекарственные травы.

Мы были совсем одни. Наши спутники оказались довольно далеко, а любовь, которую я прочел в ее глазах в первые часы нашего знакомства, разгорелась еще ярче.

Помню, как эльфийка распустила свои волосы и они золотой волной упали к ее ногам. Моя честь, моя решимость никогда больше с ней не встречаться - все оказалось забыто в тот же миг. Пламя безудержной страсти охватило меня...

Бедняжка, ее оказалось так легко соблазнить! Один поцелуй, другой, и вот мы уже лежим рядом на молодой траве, куда я утянул ее за собой в любовном порыве. Мои руки ласкали ее тело, мои губы заглушали ее робкие протесты, а после того...после того как она стала моей, я поцелуями осушил слезы на ее лице.

Той же ночью она сама пришла в мою палатку. Испытанное мною райское блаженство заставило позабыть меня обо всем. Разумеется, я пообещал ей жениться. Как я мог на это решиться? Не знаю. У меня уже была жена, происходившая из богатой семьи. Ее деньги были мне нужны, так как расходы рыцаря обычно превышали доходы, а мои - тем более, однако той ночью, когда я держал эльфийскую деву в объятиях, я уже понял, что расстаться с ней мне не хватит сил. И тогда я придумал один хитрый план...

Наше путешествие продолжалось, и остальные эльфийки начали что-то подозревать. Не заметить улыбок, которыми мы обменивались днем, было почти невозможно, тем более что и я, и она совершенно позабыли об осторожности и старались проводить вместе все свободное время.

В Палантасе, однако, нам пришлось расстаться. Эльфийские жрицы остановились в прекрасном гостевом дворце, который, приезжая сюда, использовал сам Король-Жрец, а моя дружина и я отправились по предназначенным для нас квартирам. Несмотря на это, я был уверен, что моя крошка сумеет найти ко мне дорогу, коль скоро я не могу больше приходить к ней. Первую ночь, однако, я провел в одиночестве, и это меня крайне обеспокоило. Потом прошли вторая и третья ночи, а ее все не было. Я начинал уже понемногу сходить с ума от волнения и переживаний, когда в мою дверь постучали.

Но это была не она. Это был глава Соламнийских Рыцарей в сопровождении трех магистров рыцарских орденов. Лишь только я увидел их, я сразу понял, что должно произойти. Эльфийка узнала обо мне правду и предала меня.

Но я зря возводил на нее напраслину. На меня донесли ее эльфийские спутницы, которые, пытаясь излечить мою красавицу от внезапного недомогания, с ужасом обнаружили, что в своем чреве она носит дитя.

Она никому не говорила об этом, и даже я ничего не знал. Когда правда открылась, "доброжелательницы" жрицы раскрыли ей глаза, рассказав о том, что я женат, и тут, на беду, в Палантас пришло известие из Даргаарда, что моя законная жена "таинственным образом" исчезла.

Меня арестовали и провели по улицам города на потеху толпе. Я стал объектом грубых шуток черни, мишенью для брани и грязных оскорблений. Ничто так не льстило простолюдинам, как то, что рыцарь может внезапно пасть еще ниже, чем они сами. Именно тогда я поклялся, что однажды обрушу самую страшную месть на них и на их прекрасный город, однако мои надежды на возмездие с каждым часом становились все призрачнее.

Совершившийся в конце экзекуции суд был коротким, а приговор - суровым. У меня отобрали и титул, и земли, и как изменник ордена я был осужден на смерть.

На рассвете мне должны были перерезать горло моим же собственным мечом. Правда, тогда я ничего не замечал и ни на что не реагировал - я все еще думал, что моя любовь отреклась от меня.

Однако той же ночью моя верная дружина напала на тюрьму и освободила меня.

Эльфийка была с ними. Она рассказала обо всем и призналась, что беременна.

По ее словам, эльфийские женщины простили ей грехопадение, и, хотя теперь она не могла стать праведной дочерью Паладайна, она имела право вернуться в родительский дом и жить там, пусть и в немилости, до конца своих дней. И все же она не хотела уезжать, не простившись со мной. Она любила меня, это было очевидно, и все же дошедшие до нее слухи не могли ее не расстроить.

Тогда, помнится, я на скорую руку состряпал какую-то ложь о причинах исчезновения моей жены - ложь, которой эльфийка с радостью поверила. Она поверила бы мне, даже если б я назвал тьму светом! Успокоившись, дева согласилась бежать со мной. Лишь потом я понял, что именно эта причина привела ее ко мне в тюрьму, а вовсе не желание сказать мне последнее "прости". В сопровождении моего отряда мы вернулись в Даргаардскую Башню.

Это был нелегкий путь, ибо всю дорогу нас преследовали Рыцари Ордена Розы, и все же мы успели добраться до моего замка и занять оборону. Даргаард стоит на высокой голой скале, и обороняться в нем легче легкого. В подвалах хранился огромный запас провизии, и мы могли продержаться в осаде хоть всю зиму, а она была уже на носу.

Я должен был радоваться жизни, быть довольным собой и моей новой женой, хотя церемония бракосочетания в осажденном замке выглядела жалкой пародией на событие, которое было призвано осчастливить меня на всю жизнь. Но ничего этого я не испытывал. Чувство вины терзало меня постоянно, и, что еще хуже, я мучился от сознания того, что запятнал свою честь. Только теперь я начинал понимать, что бежал из одной тюрьмы лишь для того, чтобы добровольно запереть себя в другой, которую к тому же сам для себя воздвиг. Я избежал позорной смерти, но принудил себя влачить унылое, безрадостное, одинокое существование. Собственно говоря, я всегда был вспыльчивым, готовым сначала ударить, а потом подумать - за что, но теперь эта черта моего характера стала преобладающей. После того как я жестоко избил нескольких слуг, они стали разбегаться при моем появлении. Мои воины тоже старались меня избегать. Наконец наступил день, вернее - ночь, когда я ударил мою эльфийку - единственную в целом мире, способную подарить мне хоть немного счастья.

Глядя в ее полные слез глаза, я впервые понял, в какое чудовище превратился. Схватив любимую в объятия, путаясь в ее распущенных золотых волосах, я на коленях умолял о прощении. Я чувствовал, как шевелится мое дитя в ее чреве. Вместе мы стали молиться Паладайну, и я поклялся, что исполню все, чего он ни потребует от меня, лишь бы моя честь была восстановлена.

Единственное, о чем я просил Светоносного бога, - чтобы мой сын или дочь никогда не узнали о моем позоре.

И Паладайн ответил мне. Он поведал о Короле-Жреце, о его гордыне и тех дерзких требованиях, с которыми этот глупец обращался к богам. Паладайн объявил мне, что весь мир может испытать на себе тяжесть гнева богов, если какой-нибудь человек - как поступил до меня легендарный Хума - не пожелает пожертвовать собой ради спасения невинных жертв.

Свет Паладайна разливался вокруг меня. Моя измученная душа обрела покой.

Какой жалкой показалась мне моя собственная жизнь по сравнению с тем, что ребенок вырастет без позорного пятна на своем - нашем - имени, а мир будет спасен! Что и говорить, в тот же день я выехал в Истар с твердым намерением остановить зарвавшегося жреца и с уверенностью, что Паладайн на моей стороне.

Но вместе со мной отправился в путь и еще коек-то. Это была Такхизис - великая Владычица Тьмы, ведущая нескончаемую борьбу за души, которые ей нравится держать в повиновении. Как же ей удалось победить меня? Какую уловку придумала она для того, чтобы сбить меня с пути Паладайна? Владычица Тьмы использовала опять же эльфийских женщин - жриц того самого бога, с именем которого я отправился в свой великий поход!

На самом деле жрицы эти уже давным-давно оставили Паладайна. Как и Король-Жрец, они рядились в тогу своей собственной правоты и не видели ничего сквозь шоры своего "добра". Я же, преисполнившись гордости за то, какая важная миссия на меня возложена, открыл свои намерения. И конечно, Мои речи здорово их испугали. Они не поверили, что на мир может обрушиться гнев богов, и лишь фанатично твердили мне, что скоро настанет день, когда Кринн будут населять только хорошие, добрые и прекрасные существа (то есть - эльфы).

Им нужно было помешать мне, и они в этом преуспели.

Королева Бездны мудра, ей ведомы самые темные закоулки человеческой души.

Если бы путь мне преградила целая армия, я бы сокрушил ее без промедления и продолжил свой путь, но сладкие речи эльфиек оказались пострашнее вражеских полков. Словно яд, они впитывались в мою кровь до тех пор, пока мои сердце и рассудок не заволоклись багровым туманом ревности.

- Как хитро поступила наша сестра, избавившись от тебя в такой подходящий момент, - говорили они. - Теперь ей достанутся твой замок, все твои земли и богатства, и при этом она не будет испытывать никаких неудобств, связанных с мужем - человеком.

Еще они спрашивали меня, уверен ли я, что ребенок действительно мой, и намекали, что видели мою жену в обществе одного из моих самых молодых дружинников. А я...я действительно не знал, куда направлялась эльфийка, покидая за полночь мою походную палатку.

Они ни разу не сказали ни слова лжи, ни разу не указали прямо на неверность моей возлюбленной, но их речи и вопросы вонзались в меня как отравленные стрелы. Я начал вспоминать ничего не значащие слова, взгляды, улыбки, и они наполнялись для меня новым смыслом. Я был уверен, что эльфийка изменяет мне, и желал только одного - застать ее с любовником. Я готов был убить соперника - кем бы он ни был! Я хотел заставить ее страдать, как страдал в те минуты сам!

И я повернул обратно.

Прибыв домой, я принялся колотить в ворота замка. Моя жена в величайшей тревоге выбежала мне навстречу, держа на руках новорожденное дитя. На лице ее застыло отчаяние, но я принял его за признание вины. Я проклял и ее, и ребенка, и в этот самый миг огненная гора упала на Ансалон.

Мне показалось, что звезды посыпались с неба. Землю стало трясти как в лихорадке, по ней побежали громадные трещины, а в большом зале сорвалась с крюка огромная люстра на сотню свечей. Не прошло и нескольких мгновений, как моя жена была с ног до головы охвачена пламенем. Из огня она протягивала мне ребенка, надеясь спасти его от пожиравшего ее пламени, я заколебался, но тут ревность с новой силой вспыхнула в моей груди, и я отвернулся.

Вот тогда-то умирающая эльфийка призвала на мою голову гнев богов. "Этой ночью ты погибнешь в огне - той же самой смертью, на какую обрек меня и своего сына. Но ты не умрешь совсем - ты будешь скитаться во мраке целую вечность, проживая по одной жизни за каждую жизнь, которую твоя глупость погубила сегодняшней ночью!"

С этими словами она упала на пол и умерла.

Между тем огонь распространялся все дальше, и вскоре весь мой замок полыхал, как облитый маслом муравейник. Никакие усилия не сумели погасить этого странного пламени, от которого плавились даже камни. Мои люди пытались спастись, но не смогли, на бегу превращаясь в живые факелы. Вскоре в Даргаарде не осталось ни одного живого существа, кроме меня самого. Один как перст стоял я посередине большого зала, окруженный стеной огня, который почему-то меня не трогал. Но пламя приближалось, все ближе и ближе, и наконец огненная река захлестнула меня.

Я умирал медленно, в невыносимых мучениях. Когда все же смерть пришла, она не дала мне желанного избавления. Мои глаза закрылись, но тут же открылись вновь, и я увидел перед собой мир пустоты, отчаяния и нескончаемой муки, в котором мне предстояло существовать невероятное количество лет. И вот с тех пор, ночь за ночью, год за годом, я сидел в этом зале и слушал, как эльфийские женщины выпевают мою историю. Но все это кончилось, исчезло с твоим появлением, Китиара...

Когда Владычица Тьмы призвала меня, чтобы я сражался на ее стороне в войне, которую она вела, я сказал, что буду служить тому Повелителю Драконов, у которого достанет мужества провести ночь в Даргаардской Башне. И среди всех воителей нашелся только один отважный человек - это ты, моя Китиара. Я восхищался тобой, я был поражен твоей смелостью, твоим мастерством в обращении с оружием и свирепой, непреклонной решимостью. В тебе я вижу себя самого, вижу то, чем мог бы стать сам.

С моей помощью ты расправилась с остальными Повелителями Драконов, когда мы в суматохе бежали из Нераки после поражения нашей Темной Воительницы. Я помог тебе достигнуть Оплота и восстановить твою былую власть на континенте. Я был с тобой, когда ты попыталась расстроить планы твоего сводного брата Рейстлина, задумавшего бросить вызов нашей Королеве. Меня нисколько не удивило, что он перехитрил тебя, ибо он единственный из всех живых, кого боюсь даже я.

Даже твои любовные похождения доставляли мне удовольствие, моя Китиара.

Мы, живые мертвецы, не можем иметь плотских желаний. Любовь, похоть, страсть - все это позывы горячей крови, которая уже давно не течет в моих остывших жилах, но я видел, как ты вывернула наизнанку этого сопляка Таниса Полуэльфа, и радовался этой победе вместе с тобой и не меньше тебя самой.

Но теперь...что стало с тобой теперь, Китиара? Госпожа превратилась в рабыню, и чью?! Эльфа! О, я видел, как горели твои глаза, когда ты произносила его имя! Я видел, как тряслись твои привыкшие к обращению с мечом пальцы, когда ты получила от него письмо. Ты думаешь о нем, вместо того чтобы планировать новую войну. Даже твои военачальники перестали занимать тебя с тех пор, как ты впервые побывала в Башне у темного эльфа.

Нет, мертвые не испытывают плотских желаний, но зато они могут испытывать ненависть, такую же холодную, как их тела, но обжигающую, словно самый жаркий огонь. Они подвластны ревности, зависти и чувству обладания.

Я мог бы убить Даламара - темный эльф силен, но он всего лишь ученик, и не ему со мной тягаться. Его учитель - Рейстлин. Но ему все равно...

О моя Королева! Берегись Рейстлина! В его лице ты встретила своего самого могущественного противника, с которым тебе в конце концов придется сразиться один на один. Я не в силах помочь тебе в Бездне, и единственное, что я могу сделать для тебя в этой борьбе, - уничтожить Даламара.

Да, ученик мага, я могу убить тебя, но, познав на собственной шкуре, что такое смерть, - не хочу этого. Смерть - это низкая и гнусная вещь. Она может быть мучительной, но боль скоро проходит. Гораздо страшнее оставаться в мире живых, вдыхать запах теплой крови, видеть упругую плоть и знать, что всего этого у тебя никогда больше не будет. Именно это ты очень скоро поймешь и почувствуешь сам, темный эльф..

Что же касается тебя, Китиара, то знай - я выдержу эту боль и скорее проживу еще столетие в непрекращающихся муках, чем снова увижу тебя в объятиях живого мужчины!"

Так Рыцарь Смерти размышлял, строил планы, и его мысли змеились, словно колючие стебли черных роз, которыми заросли руины сгоревшего замка. Мертвые рыцари несли на обрушившихся бастионах бесконечный дозор, каждый на том посту, где застигла его огненная смерть. Призраки эльфийских женщин заламывали бесплотные руки, громко стеная и оплакивая свою судьбу.

Властелин Сот ничего этого не слышал. Он сидел на своем почерневшем каменном троне, а его невидящие глаза неподвижно уставились на жирное пятно черной сажи на каменном полу - пятно, которое он пытался уничтожить при помощи своей магии, но оно неизменно возникало на прежнем месте, снова и снова. В этом пятне угадывались очертания лежащей женщины...

Наконец невидимые губы рыцаря растянулись в зловещей улыбке, а оранжевое пламя ярко вспыхнуло в сумрачных глазницах.

- Ты будешь моей, Китиара, моей навеки...