ЛЕС МИЛОСТИ 4 страница

Для меня Вриндаван был полон чудес — больших и маленьких. Однажды днем, когда я в одиночестве бродил по лесным тропинкам, я увидел прямо перед собой гигантского разъяренного быка. Вокруг его могучего торса клубилась пыль, а из ноздрей хлопьями вырывалась белая пена. В бешенстве поглядев мне в глаза, он широко разинул пасть и испустил устрашающий рев. Неистово роя землю копытами, он готовился растоптать меня. Прежде чем я смог что-либо предпринять, бык замер, наклонил голову и резко боднул меня, вонзив свой рог мне прямо в живот. Одним движением головы он подкинул меня в воздух, так что я перелетел через его тело и рухнул на землю. У меня свело дыхание. Корчась от боли, я уже стал прощаться с жизнью, а он продолжал в нетерпении рыть копытами землю, фыркая и готовясь к новой атаке.

Тут на тропинке появился худенький аккуратный старичок в пилотке а-ля Неру. Он выкрикнул несколько слов на местном наречии, отчего бык вдруг послушно опустил голову и побрел прочь. Необычный человек помог мне подняться и спросил: «С тобой всё в порядке? Бык выглядел весьма раздраженным».

Успокоившись, я стал осматривать себя. На удивление, я был цел и невредим, и даже боль прошла. Но с первым же шагом мне пришлось вскрикнуть: глубоко в стопу вонзилась какая-то колючка, и это оказалось намного неприятнее, чем удар бычьего рога. Нагнувшись, чтобы извлечь колючку, я подумал, что по доброте Своей Кришна заменил бычий рог этим шипом. «Все в порядке, — ответил я. — Благодарю Вас, Вы спасли мне жизнь».

«Это не я спас тебя, — улыбнулся пожилой господин. — Кришна тебя спас. Я был просто инструментом в Его руках». Его голос задрожал от волнения: «Любовь — это всё, чего хочет от нас в ответ Кришна». Старик осмотрел меня со всех сторон, проверив, не ранен ли я, и отряхнул пыль с моей одежды. «Откуда ты родом и как здесь оказался?» — спросил он. Я рассказал, и старик, взглянув на солнце, объявил: «Я опаздываю на встречу. Если хочешь, пойдем со мной».

Мы шли по лесным песчаным тропам. Сняв пилотку со своих аккуратно причесанных седых волос, старик сказал: «Я веду тебя к одному редчайшему святому, великому знатоку писаний. Он неизвестен широкой публике, но все духовно возвышенные люди в этих местах почитают его. Смею предположить, что по-английски вы назвали бы его „святым среди святых"».

Мы вышли к плоскому камню, служившему мостом через открытую сточную канаву. Густая черная жижа стоков пузырилась и булькала под нами. Задыхаясь от зловония, я осторожно переправился на другую сторону. В этот самый момент семейство свиней кубарем скатилось в канаву. Радостно похрюкивая и с жадностью поглощая смердящий черный нектар, они не могли нарадоваться своей удаче. По их мордам стекали фекалии, и они фыркали от удовольствия.

Спустя всего несколько минут мы оказались в раю — среди зеленых деревьев, душистых цветов, жужжащих пчел и разноголосых птиц. Пройдя еще немного, мы свернули в какой-то дворик, где стоял маленький кутир — место для поклонения. «Пожалуйста, проходи», — сказал мой провожатый и взял меня за руку. Внутри на деревянном настиле сидел садху. Голова и лицо его были чисто выбриты. К этому времени я уже знал, что обритая голова символизирует стремление жить жизнью, свободной от корыстных желаний. На затылке был оставлен маленький пучок волос — знак преданности и покорности Богу. Мне сказали, что ему уже за восемьдесят. Мягко улыбнувшись, он поднес сложенные ладони ко лбу, приветствуя меня, и склонил голову: «Добро пожаловать в нашу семью». Это был Вишакха Шаран Баба.

У его стоп сидело пять старцев, которые с жадностью внимали его словам. Вишакха Шаран Баба внимательно посмотрел на меня и, обращаясь ко мне, сказал несколько слов. Мой провожатый, которого все называли Пандит-джи, переводил мне с хинди на английский: «Если кто-то молит Бога о любви так же, как голодный молит о пище, то Господь одарит человека этим редчайшим сокровищем». Он взял меня за руку: «Позвольте угостить Вас».

Мне понравилось его общество, и я стал каждый день в четыре часа пополудни приходить в его кутир. Всякий раз Вишакха Шаран Баба сам протягивал мне соломенную подстилку и угощал домашними лепешками, роти, с кусочками гура, тростникового сахара. Это была стандартная еда нищих людей во Вриндаване. Последователи Вишакхи Шарана, желая послужить своему почтенному учителю, много раз предлагали готовить для него разнообразные блюда, но он неизменно отказывался. Взращивая в себе смирение, он даже в своем преклонном возрасте просил милостыню, ходя от двери к двери. И все, что он собирал — как правило, это были сухие роти и гур, — он с радостью делил со мной. Этот «святой среди святых», признанный знаток писаний, который по возрасту был вчетверо старше меня, относился ко мне с таким состраданием, что я не знал, как благодарить его в ответ.

Вишакха Шаран впервые пришел во Вриндаван как странствующий садху в 1918 году, да так и остался здесь на всю жизнь. О его прошлом было мало известно, и сам он редко говорил о себе. В Гималаях я жил среди отшельников, которые совершали суровые аскетические подвиги, и своими глазами видел проявления их сверхъестественных способностей. Но Вишакха Шаран Баба никогда не показывал никаких чудес и не занимался самоистязанием. Он просто с любовью служил Богу. Когда он говорил о любви Шри Радхи и вечных играх Господа Кришны, он становился похожим на невинного ребенка, забывая в том, что обладает властью и авторитетом не меньшим, чем у царей. Будучи очень застенчивым, он тщательно прятал свои духовные эмоции и просто служил всем вокруг. Однако находясь рядом с ним, я ощущал в своем сердце необычную, ничем не объяснимую любовь.

Как-то раз я обратился к нему с просьбой: «Прошу Вас, дайте мне наставление, которое, на Ваш взгляд, мне необходимо услышать».

Сидя на своем деревянном настиле, он прикрыл глаза и вошел в состояние транса. Из уст его непрерывным потоком полились слова, отвечавшие на мои сомнения, незаданные вопросы и пламенное желание стать ближе к Кришне. Пандит-джи тоже прикрыл глаза и переводил мне, а я сидел и слушал.

«Тело Господа Кришны абсолютно духовно. Его образ вечен, исполнен знания и блаженства. Ведические писания и бесчисленные святые одинаково описывают Его облик, в котором Он предстает перед обитателями духовного мира. Хотя Его красоту невозможно выразить в словах, опирающихся на наш материальный опыт, в священных трактатах приводятся описания Его облика, доступные человеческому разумению. Что сказать про Него? Он — изначальный источник всего прекрасного.

Тело Его цветом напоминает свежее грозовое облако, а ладони и стопы розовые, как лотос Его всевидящие глаза похожи на лепестки распустившегося лотоса. Его нос нежен и изящен, как цветы кунжута, а красноватые губы напоминают плоды бимба. Зубы Его — ряд жемчужин, а щеки и лоб затмевают красоту полной луны. Его всеслышащие уши украшены дорогими серьгами в виде акул. Локоны Его волос — словно блестящий черный шелк; украшенные гирляндами из крошечных цветов и драгоценностей и увенчанные павлиньим пером, они обрамляют Его луноподобное лицо. Линии на Его шее — словно завитки морской раковины, и все части Его тела мягче свежесбитого масла. Однако иногда Он может резать, как удар молнии.

Он безграничен и абсолютно независим. Все материальные и духовные миры — Его энергии, и сам Он входит в сердце каждого живого существа и постоянно пребывает там как наш вечный доброжелатель и свидетель всех наших поступков.

Он наблюдает за материальным творением и порой бывает строгим отцом Но в высшей обители духовного мира Кришна — верховный наслаждающийся. Там, через Свои чудные игры, шутливые слова и озорные проделки Он делится со всеми Своим блаженством. Когда Он стоит, изящно изогнувшись в трех местах, и играет на флейте, Он завораживает наши сердца, насылая на нас чары Своей неотразимой любви».

Все больше и больше воодушевляясь, Вишакха Шаран Баба продолжал свой рассказ, а я, затаив дыхание, слушал его:

«Шри Радха — женская ипостась Господа — сияет, как расплавленное золото. Милосердная Мать всего сущего, она своей красотой пленяет Самого Кришну. Я недостоин того, чтобы даже начать говорить о ее красоте. Ее любовь — это всеохватывающая реальность, наполняющая духовный мир бесконечным блаженством».

Я слушал его, боясь пропустить даже слово, а он тем временем перешел к детальному философскому обоснованию этого описания самых сокровенных проявлений Бога, проливая бальзам на мое зараженное рационализмом западное сердце: «Некоторые считают подобные описания Бога антропоморфизмом, попыткой наделить Бога человеческими качествами. Но все обстоит совсем иначе: это люди в ничтожной степени наделены качествами, исходящими от Бога. Как говорится в Библии, человек создан по образу и подобию Божьему».

Его видение единого Бога было в высшей степени личностным. В его описаниях Бог-Личность представал не просто аллегорией или символом, но духовной истиной, недоступной нашему чувственному или интеллектуальному восприятию. Он объяснял, что приблизиться к Богу можно только посредством непритворной преданности. Слушая его, я стал глубже понимать причину, по которой все эти люди повторяли имена Бога, смиренно служили другим и возносили молитвы божествам в храмах.

Однажды я застал Вишакху Шарана Бабу и старцев столпившимися вокруг радиоприемника, аппарата 30-х годов с полукруглым верхом, металлическими переключателями и выдвижной антенной. Из динамиков, сквозь треск помех, раздавался голос диктора, и мой друг, спасший меня от быка, принялся переводить мне новости: «Между Индией и Пакистаном началась война». Он помрачнел. «Армии вступили в сражение, вражеские самолеты бомбят индийские города, многие тысячи людей уже втянуты в битву; никакое место нельзя считать безопасным. Правительство просит затемнять окна. В целях защиты населения от бомбежек по ночам будет отключаться электричество». Он вновь принялся вслушиваться в хриплые звуки радиоприемника: «Америка рекомендует всем своим гражданам незамедлительно покинуть пределы Индии».

С некоторых пор я ощущал себя больше индийским садху, чем американцем, поэтому не сразу понял, что это предупреждение касается и меня. Однако новость о войне могла встревожить моих родителей. Чтобы успокоить их, я написал письмо. На письме стояла дата: 7 декабря 1971 года — мой двадцать первый день рождения.

Мои родные,

все войны на земле — отражение битвы, происходящей в человеческом уме.

Мы ввязываемся в битву в тот момент, когда забываем о Боге.

Война идет во Вьетнаме, в Израиле, и вот теперь война началась между Индией и Пакистаном.

Пока мы остаемся узниками страстей своего ума, мы всегда будем находиться на полях сражений.

Но за меня не волнуйтесь — я в безопасности.

Благословите меня, ваш Ричард

Вьетнамская воина косила моих сверстников в одной части света. Избежав ее, я неожиданно для себя оказался в другой зоне вооруженного конфликта. Почему разгорелась эта война? В 1947 году Индия распалась на несколько государств. С обеих ее сторон образовались Западный и Восточный Пакистан. 3 декабря 1971 года западно-пакистанские военные самолеты вошли в индийское воздушное пространство. Это был ответ Западного Пакистана на помощь, оказанную Индией политическим силам, ратовавшим за отделение Восточного Пакистана. Так между Индией и Западным Пакистаном началась полномасштабная война. Жестокие сражения шли на земле, в воздухе и на море, в результате чего погибли тысячи людей, а десятки тысяч получили ранения. Через две недели непрерывных сражений Западный Пакистан капитулировал, а Восточный Пакистан стал независимой страной — Бангладеш.

Вишакха Шаран Баба вместе со старцами собирались по вечерам вокруг радио и, узнав о новом кровопролитии, плакали. По окончании выпуска новостей они выключали радиоприемник и вновь погружались в беседы о Господе. Проходило две-три минуты, и они опять сияли от переполнявшей их радости. Поразительно: оплакивая страдания людей в этом мире, они в то же время могли испытывать блаженство духовной реальности, находящейся по ту сторону рождения и смерти.

Это был урок душевного равновесия — искусства, в котором главную роль играют зрелость и богатый духовный опыт. Глядя на Вишакху Шарана Бабу и его последователей, я понял одну важную вещь: можно чутко реагировать на мировые проблемы и людские беды и не забывать при этом о духовной реальности. Это открытие поразило меня. Я своими глазами увидел, как любовь к Богу наделила этих людей лучшими человеческими качествами и пробудила в их сердцах сострадание ко всем живым существам.

Стая огромных озлобленных обезьян с воплями и визгом окружила недавно родившуюся телочку. Малышка дрожала, плакала и беспомощно мычала, призывая мать. Проходя мимо, я стал свидетелем этой сцены. Пока я искал крепкую палку, чтобы прийти на помощь, появилась корова-мать. Громко заревев, она стремглав кинулась к месту происшествия. В порыве любви она стала бесстрашно бодать обидчиков рогами и обратила их в бегство. После этого, сияя глазами, полными нежности, корова стала вылизывать свою дочку, пока та, наконец, не успокоилась и не принялась сосать молоко из ее вымени.

Наблюдая за ними, я вспомнил о наставлениях Господа Чайтаньи. Он учил, что имя Бога следует повторять в смиренном состоянии ума, призывая его так же, как ребенок зовет мать. Мне, воспитанному в обществе, где смирение, как правило, считалось слабостью, трудно было понять, что такое подлинное смирение и как себя ведет по-настоящему смиренный человек. Я не подозревал, что очень скоро получу урок по этой теме, который запомню на всю жизнь.

Однажды Шрипад Баба привел нас с Асимом к какому-то древнему храму из красного песчаника. Заглянув внутрь, мы увидели пустой, похожий на пещеру зал с высоким куполообразным потолком. Наверху, под самым куполом этого давно заброшенного святилища, вниз головой висели огромные черные летучие мыши. На каменном полу были видны их экскременты. Тут же, в полумраке, спали обезьяны. Мы обогнули храм и пошли по старой, осыпающейся пешеходной дорожке. Вдруг дорожка резко оборвалась, и мы очутились у кромки открытого канализационного стока. Шрипад Баба, посмеиваясь, подтолкнул нас: «Давайте-давайте, я хочу показать вам особенный храм». По камню посередине стока мы переправились на другую сторону и вскоре оказались в простом, ничем не выделявшемся доме. По всему дому прыгали и бегали ребятишки, а их мать, сидя на корточках, готовила обед на низком очаге. Какой же это храм? — недоумевал я.

Каково же было мое удивление, когда в обычном чулане этого дома я увидел алтарь, на котором были установлены большие, сантиметров шестьдесят в высоту, божества Кришны и Радхи. Изваяние Кришны из черного камня, а Радхи — из сияющей бронзы. Божества, по видимому, были древними. Странно, но семейство, как мне показалось, не обращало особого внимания на своих лучезарных гостей. Подойдя ближе, мы заметили невысокого, худого старика лет семидесяти. Он обмахивал божества опахалом, и в его кротких глазах стояли слезы любви. Голова и лицо его были обриты, а сам он выглядел неправдоподобно хрупким. Выбежав нам навстречу, он стал кланяться в ноги каждому. Не поднимаясь с коленей, он вновь и вновь приветствовал нас со слезами благодарности.

«Я ваш покорный слуга, — смущенно говорил он. — Пожалуйста, благословите меня». Он жестом показал на божества: «Прошу вас, подойдите к Радхе и Кришне. Кришна позвал вас сегодня сюда, потому что вы — Его дорогие друзья. А я Его ничтожный слуга. У меня есть только одно счастье в жизни — служение. Прошу вас, позвольте мне послужить вам». Так я впервые встретился с Ганашьямом.

Шрипад Баба рассказал ему, из какой дали мы приехали во Вриндаван, и Ганашьям пришел в восторг: «Кришна позвал вас из далекой страны, и вы, откликнувшись на Его зов, пересекли океаны и континенты. Он так долго ждал вас, и вот теперь вы пришли». Его голос дрогнул. «Да, теперь вы пришли». Сухое, старческое лицо Ганашьяма светилось кротостью, а его маленькие, затуманенные глаза, закругленный нос, тонкие губы и сеточка морщин придавали его лицу печальное выражение. Даже в его тихом голосе ощущалась грусть. Но сердце его и душа были переполнены экстатической любовью, которую ощущали все, кто находился рядом с ним. Мы почтительно стояли перед его божествами. Одного этого было достаточно, чтобы привести Ганашьяма в восторг.

С того дня я стал проводить много времени с этим святым человеком. Каждое утро в девять часов я сворачивал на знакомую тропинку и направлялся к нему в чуланчик, превращенный в храм. Меня тянуло к нему, как магнитом. Всякий раз он радостно приветствовал меня одной и той же фразой: «Я — твой покорный слуга». И это были не просто слова. Он был готов с радостью отдать мне последнее, не ожидая ничего взамен. Как же я хотел стать похожим на него!

Однажды поутру, когда мы с Ганашьямом сидели одни, я спросил его, как он впервые попал во Вриндаван. Он опустил голову и произнес: «Какой смысл слушать историю моей жизни?» Но тут же лицо его просветлело: «Впрочем, наверное, стоит послушать о том, как Кришна пролил Свою милость на этого грешника». Своим тихим голосом он стал рассказывать о том, как рос в богатой семье. «Когда я был юношей, наша семья совершила паломничество во Вриндаван. Здесь мое сердце попало в сети милости Бога. Я не смог уехать отсюда». Рассказывая о себе, Ганашьям весь сжался от смущения. Он поведал о том, как вся его семья была ошеломлена его твердым решением отказаться от многообещающей карьеры и остаться во Вриндаване. «Они угрожали лишить меня наследства, но мне было все равно. Кришна уже похитил мое сердце», — говорил Ганашьям. Он спал на голой земле, ел сухие лепешки, которыми угощали его враджабаси, и ему ни разу не пришло в голову пожалеть о своем былом богатстве. «Я был благодарен, что могу служить Кришне у Него дома».

На этих словах Ганашьям, смущаясь, отвел в сторону свои темные глаза, как это делают застенчивые дети: «Долгое время я мечтал поклоняться божеству. И вот пришел день, который я никогда не забуду. Сидя под деревом в саду неподалеку отсюда, я написал пальцем в пыли на земле имя Шри Радхи. Весь день я поклонялся ее имени, начертанному на земле; моими дарами были цветы, песни и молитвы. Под конец, на закате, я стал стирать ее Имя ладонью».

Ганашьям замолчал. Влюбленными глазами глядя на божества, он пытался совладать с чувствами. После долгой паузы он заговорил вновь: «Стирая буквы, я увидел, что прямо на том месте, где было имя Радхи, блеснуло что-то золотое. Мне стало интересно. „Что бы это могло быть? — подумал я. — Дай-ка я вернусь сюда, когда вокруг никого не будет". Рано утром на следующий день я принялся рыть руками землю в том месте, куда пришла Радха в образе своего святого имени».

Ганашьям сдался: он больше не мог сдерживать себя — слезы хлынули у него из глаз и голос стал дрожать, пока он рассказывал историю своей любви. «Золотой предмет, проступивший из-под земли, оказался макушкой головы моей Радхи. Так ее божество явилось ко мне. А рядом с ней, там же, под землей, находилось черное божество — Кришна. На его постаменте значилось: „Гопиджана-Валлабха“ — "Возлюбленный пастушек"».

Его голос сорвался: «Но у меня не было ничего, ровным счетом ничего. Что мог я сделать для них?» С любовью взглянув на божества, Ганашьям чуть слышно продолжал: «Не знаю почему, но они вверили себя моим заботам. Я стал служить им день и ночь. Вначале прохожие подавали мне немного еды, чтобы я мог покормить божества. Долгое время я поклонялся им под деревом. Но так случилось, что предки этой семьи прониклись сочувствием к бездомным Радхе и Гопиджана-Валлабхе и предложили им чуланчик в своем доме, где я поклоняюсь им с тех пор уже пятьдесят с лишним лет».

Недели пролетали одна за другой, а я все больше и больше восхищался качествами Ганашьяма. «Я — твой покорный слуга, я — твой покорный слуга», — всякий раз повторял он, пытаясь отдать мне все, что у него было. Мы пели вместе для Гопиджана-Валлабхи или омахивали божества веером из павлиньих перьев. Каждый день он настаивал, чтобы я поел прасада от Господа — три простые пшеничные лепешки, враджа-роти. Это самая распространенная пища у жителей Вриндавана. Хотя, с обычной точки зрения, враджа-роти — это просто сухая лепешка из грубой муки, для тех, у кого есть вера, они становятся бесценным благословением. Сделанные из зерна, выросшего на святой вриндаванской земле, испеченные и предложенные Кришне руками Его верных слуг, враджа-роти считаются у местных жителей своего рода святым причастием, и я с благодарностью съедал все враджа-роти, которыми кормил меня Ганашьям

Однажды днем, когда я омывался в реке, к берегу подошел один мой знакомый садху. Обычно этот Баба благословлял меня, поэтому, услышав вместо приветствия ругань, я не на шутку испугался. «Из- за тебя, — кричал он мне с берега, — Ганашьям голодает!»

«О чем Вы? Я не понимаю!» — прокричал я в ответ.

Он вперился в меня взглядом: «Каждый день враджабаси приносят ему три роти. Это вся его еда. А ты съедаешь все его лепешки. Как тебе не стыдно!»

«Что?! — задохнувшись от ужаса, я стал выбираться на крутой берег. — Этого не может быть! Прошу Вас, поверьте, я этого не знал!»

На следующий день Ганашьям, как всегда, усадил меня на полу своего простого жилища, поставил передо мной тарелку из листьев и с любовью положил на нее три враджа-роти. Я отодвинул тарелку: «Спасибо, я не голоден. Сегодня я не буду есть».

Лучше бы я этого не говорил. Ганашьям аж побледнел: «Ты должен есть. Это пища Гопиджана-Валлабхи. Он специально оставил их для тебя». Я отказался. Тогда, сложив дрожащие ладони, он взмолился: «Это из-за моих грехов ты не принимаешь моего служения? Я прошу тебя, съешь мои роти!»

У меня разрывалось сердце. Я попытался уговорить его: «Ганашьям, ты голодаешь, потому что я съедаю все твои роти. Я могу поесть роти где угодно, а ты никогда не выходишь за порог!»

«Но у меня полно роти! — вскрикнул Ганашьям. — С чего ты взял, что я голодаю?» И он опять поставил тарелку передо мной: «Пожалуйста, я умоляю тебя, съешь это, угощайся!»

Я вновь отодвинул тарелку и сказал: «Хорошо, если у тебя есть много роти — покажи их мне».

«Зачем? Зачем это тебе? — произнес он высоким, дрожащим от отчаяния голосом — Они там, в другой комнате».

«Я отказываюсь принимать твою единственную пищу, пока ты не покажешь мне, что у тебя есть еще».

В ответ на мои возражения он повторил еще громче: «Зачем? Зачем это тебе?»

Я вскочил и осмотрел комнату, но, конечно же, ничего не нашел. «Ганашьям, нет здесь никаких роти. Из-за меня ты голодаешь. Пожалуйста, прошу тебя, съешь сам эти роти!»

Из глаз Ганашьяма полились слезы: «Ты — друг Гопиджана- Валлабхи, я же — всего-навсего слуга Его слуг. Единственное счастье моей жизни — это служение вайшнавам. Умоляю тебя — съешь эти роти!» Сложив руки, он взмолился: «Прошу тебя, не лишай меня единственного счастья, ради которого я живу». Я заплакал, пораженный его бескорыстной любовью и благородным сердцем. Чтобы порадовать моего дорогого Ганашьяма, я съел все его роти.

На следующий день я пришел на пару часов позже обычного, надеясь, что к этому времени он уже съест свои роти. Ганашьям возликовал: «Кришнадас, Ратхин-Кришнадас, наконец-то ты пришел! Гопиджана-Валлабха заждался тебя». Я не мог поверить своим глазам: роти все еще лежали на алтаре. Ганашьям объяснил: «Мой Господь не принимает от меня подношений, пока не придет Его друг. Кришна оставил эти роти специально для тебя!» С этими словами он поставил тарелку с роти передо мной. «Только когда ты ешь, Шри Радха признаёт меня своим слугой». Я снова был побежден.

Однажды какой-то доброжелатель подарил Ганашьяму новую одежду. Он застенчиво отвел взгляд в сторону и признался: «Это тело принимает только обноски от вайшнавов». Ганашьям считал бесценной старую одежду, потому что до него ее носил какой-то садху.

В один из вечеров я застал его поющим дивные раги под аккомпанемент маленькой фисгармонии. Поглощенный мыслями о Боге, Ганашьям даже не заметил, как я вошел. Слов песни я не понимал, но все было ясно и так. В каждой ноте звучали его любовь и преданность. Его голос то взмывал вверх, звеня от радости, то наполнялся невыразимой грустью от разлуки со своим возлюбленным Господом. Я вспомнил, что мне рассказывали, будто в юности Ганашьям был придворным музыкантом. Прошел час, прежде чем Ганашьям, поглощенный пением, заметил мое присутствие. Обнаружив меня, он просиял от радости: «Кришнадас, ты пришел!» Он спросил, не хотел бы я ему помочь. В течение пятидесяти лет он каждый вечер укладывал божества на отдых, однако, состарившись, стал слишком слаб, чтобы самостоятельно поднимать их. Я с радостью согласился, почитая за честь помочь ему.

Когда я уже собрался уходить, он спросил: «Кришнадас, где ты сегодня ночуешь?»

«На берегу Ямуны, как всегда».

Он взял меня за руку и, словно заботливый отец, погладил по голове:

«Уже холодно. Зима на дворе. Сегодня ты должен переночевать здесь».

«Но, Ганашьям, я сплю там каждую ночь».

«Сегодня поспи у меня. Пожалуйста».

Мы вышли в узкий коридорчик. Ганашьям спал здесь прямо на полу, и хозяева дома, когда им надо было пройти, перешагивали через него. Как только я улегся, Ганашьям укрыл меня своим единственным одеялом.

Этого еще не хватало! Перехватив старенькое одеяло, я вернул его Ганашьяму со словами: «Это твое одеяло. Ты сам должен накрываться им».

«Зачем? Не надо! Не надо!» — высоким голосом запротестовал он, отказываясь принять одеяло обратно.

«Ты — старый, а я молодой. Ты должен накрыться», — и я снова попытался вернуть ему одеяло.

Он отпрянул в сторону: «Не надо. Не надо».

Завязался спор. Он продолжал настаивать, и в конце концов я пригрозил пойти спать на берег Ямуны. Отбросив одеяло, я решительно направился к двери.

«Не надо! Не надо! — смирился он и взял одеяло. — Хорошо, я накроюсь сам».

Я лег возле него, свернувшись калачиком, чтобы сохранить тепло в холодную зимнюю ночь, и так уснул. Через какое-то время меня разбудило странное ощущение: мне было тепло. Я посмотрел на Ганашьяма: он дрожал всем телом, как осиновый лист на ветру. Одеяла на нем не было. Тут до меня дошло, что под одеялом лежу я. Он дождался, пока я засну, и незаметно укрыл меня одеялом. Стараясь не шуметь, я укрыл одеялом спящего Ганашьяма.

Но стоило одеялу коснуться его, как он вскочил на ноги и закричал: «Не надо! Не надо! Ты друг Кришны. Ты должен хорошо выспаться».

«Понятно. Я иду на Ямуну!» — в сердцах прокричал я и ринулся к двери.

И вновь он согласился накрыться своим штопаным одеялом, но какое-то время спустя я снова проснулся от ощущения тепла и уюта, а рядом мой дорогой Ганашьям трясся от холода всем своим хрупким старческим телом. И вновь я попытался укрыть его, чтобы опять услышать от него: «Не надо! Не надо!»

Ганашьям любил служить всем, кто бы к нему ни пришел. За долгие пятьдесят лет он отлучался из своего маленького храма только для того, чтобы принести воды для своего Господа. Он и в мыслях не мог допустить, чтобы куда-то уехать от своих божеств, служению которым посвятил всю свою жизнь.

Как-то ранним утром я возвращался с реки и в одном из пустынных переулков заметил согбенную фигурку Ганашьяма. Он спотыкался и падал, из последних сил неся ведро воды из Ямуны для своих божеств. Через каждые несколько шагов он в изнеможении останавливался, переводя дух. Я бросился ему на помощь.

«Ганашьям, пожалуйста, позволь мне донести воду!»

Строго взглянув на меня, он отвечал: «Не надо! Не надо!»

Мне было невыносимо видеть, как он надрывается. «Прошу тебя, пожалуйста, я же молодой. Мне совсем не трудно отнести воду в твой храм — это дело пяти минут. А ты уже старенький и слабый. Тебе для этого понадобится не менее получаса. Ну, пожалуйста, позволь мне понести ведро».

В ответ маленький пожилой Ганашьям одарил меня лучистой улыбкой невинного младенца. «Ты — юный друг Гопиджана- Валлабхи, — сказал он. — Ты должен наслаждаться. А я — Его старый слуга. Моя жизнь — это служение. Иди и наслаждайся Вриндаваном. Так ты сделаешь меня счастливым».

Его смирение одновременно растопило мне сердце и взволновало ум: «Прошу тебя, я буду необычайно рад отнести это ведро». Я ухватился за ручку ведра и потянул его к себе, но в ответ Ганашьям напрягся всем телом и одеревеневшими руками вцепился в ручку изо всех сил. Он держался за нее, как сорвавшийся со скалы альпинист держится за спасательную веревку.

В отчаянии Ганашьям заглядывал мне в глаза: «Я — бедный старик. Единственное мое богатство — это служение». Глаза его покраснели от слез: «Если ты заберешь мое служение Господу, ты лишишь меня жизни. Пожалуйста, позволь мне жить. Прошу тебя».

У меня оборвалось сердце. Мне не оставалось ничего другого, как вместе с ведром вернуть ему жизнь. Но, заметив, что я расстроился, он великодушно предложил нести ведро вдвоем и, пока мы шли к дому, каждую минуту спрашивал, не тяжело ли мне.

Однажды вечером Ганашьям посоветовал мне посетить соседнюю деревню Варшану, обитель Радхи. Он тихо воскликнул: «Кришнадас, после того как ты ощутишь атмосферу Варшаны, твоя жизнь станет другой». Заметив вспыхнувший в моих глазах огонь, он застенчиво добавил: «Когда ты придешь туда, пожалуйста, скажи Шри Радхе, что ее ничтожный слуга Ганашьям очень хочет увидеть ее».

Этот маленький старый человек, живший в безвестности, глубоко тронул мое сердце. Он не был великим знатоком писаний, знаменитым гуру или йогом-мистиком. Но это ничуть не умаляло его святости — его неподдельная любовь к Богу проявлялась в его крайнем смирении и кротости.