КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
Часть первая. СЫН БРАХМАНА. Герман Гессе Сиддхартха Под сенью родительского дома, на солнце речного берега у лодок
Герман Гессе Сиддхартха
Под сенью родительского дома, на солнце речного берега у лодок, в тенисалового леса, в тени смоковниц вырос прекрасный сын брахмана, юный соколСиддхартха, вместе с Говиндой, своим другом, сыном брахмана. Солнцепокрывало загаром его белые плечи на берегу реки, при купании, при священныхомовениях, при жертвенных обрядах. Тень вливалась в его черные очи -- вманговой роще, при играх мальчиков, при песнях матери, при священныхжертвоприношениях, при поучениях ученого отца и беседах мудрецов. Давно ужеСиддхартха принимал участие в этих беседах; вместе с Говиндой упражнялся онв словесных состязаниях, в искусстве созерцания, с целью самоуглубления. Ужеон в состоянии был беззвучно произносить слово "Ом", это слово слов,--беззвучно выговаривать его при дыхании и выдыхании, с сосредоточенной душой,с челом, озаренным сиянием ясной мысли. Уже в глубине своего существа онпознавал Атмана, непреходящего, со вселенной единого. Радость наполняла сердце отца при виде сына, столь ода ренного,жаждущего знания: великого мудреца и священно служителя провидел он в нем,князя среди брахманов. Блаженством преисполнялась грудь матери, когда она глядела на сына,когда видела, как двигался, садился и вставал Сиддхартха, сильный,прекрасный, как ступали его стройные ноги, с какой отменнойблагопристойностью он ее приветствовал. Любовь зарождалась в сердцах юных дочерей брахманов, когда Сиддхартхапроходил по улицам города, с лучезарным челом, с царственным взором, сузкими бедрами. Но всех больше любил его Говинда, его друг, сын брахмана. Онлюбил очи и чарующий голос Сиддхартхи, любил его походку и исполненныеблагородства движения, любил все, что делал и говорил Сиддхартха-а всегобольше любил его душу, его огненные мысли, его пламенную волю, его высокоепризвание. Ибо знал Говинда -- не рядовым брахманом станет его друг, ненебрежным исполнителем жертвенных обрядов, не алчным продавцом заклинаний,не тщеславным пустым краснобаем, не злым и коварным жрецом,-- как не будетон добродушным и глупым бараном в многоголовом стаде. Нет, не будет этого!Да и он -- Говинда -- не хотел стать одним из тех брахманов, какихсуществуют десятки тысяч. Он хотел следовать во всем за Сиддхартхой, залюбимым, чудным. И если Сиддхартха когда-нибудь станет богом, если онприобщится к сонму лучезарных,-- тогда и он, Говинда, последует за ним,--как друг его, как спутник, как слуга и копьеносец, как тень. Все любили Сиддхартху. Во всех он вселял радость, для всех был утехой. Но сам он, Сиддхартха, не ведал радости, не знал утех. Гуляя по розовымдорожкам сада, среди смоковниц, сидя под голубоватой сенью Рощи Созерцания,совершая ежедневные очистительные омовения, принося жертвоприношения втенистой глубине манговой рощи, с отменной благопристойностью в каждом своемдвижении, всеми любимый, всем радуя взоры,-- сам он, однако, не находилрадости в своем сердце. В струях речных вод, в мерцании ночных светил, всиянии солнечных лучей мелькали перед ним образы, носились неугомонныемысли. Грезы и душевную тревогу навевали на него и курение жертвенногофимиама, и стихи Ригве-ды, и поучения древних брахманов. И Сиддхартха познал муки неудовлетворенности. Он по чувствовал, чтолюбви родителей, любви Говинды, его друга, недостаточно, чтобы навсегда ивсецело осчастливить, успокоить и насытить его. Он догадывался, что егодостопочтенный отец и другие его учителя -- мудрые брахманы уже передали емубольшую и лучшую часть своей мудрости, что они уже передали все своебогатство в его алчущий сосуд,-- но не наполнился сосуд, не удовлетворенамысль, не успокоилась душа, не умиротворено сердце. Омовения вещь хорошая,--но не водою же смыть грех, утолить жажду души, унять тревогу сердца?Превосходны жертвоприношения и вознесения молитв к богам -- но разве этогодостаточно? Разве жертвоприношения дают счастье? А боги? Действительно литворцом мира был Праджапати, а не Атман -- Он, Единственный, Всеединый? Ведьи боги существа сотворенные, как я и ты, подчиненные времени, преходящие...И хорошо ли в таком случае, правильно ли, имеет ли смысл приносить имжертвы? Кому же и приносить жертвы, Кому поклоняться, как не Ему,Единственному, Атману? И где искать Атмана, Где Он пребывает, где бьется Егоизвечное сердце? Где, как не в собственном Я, в его сокровенной глубине, втом Не уничтожаемом, что каждый носит в себе? Но где же, где это Я, этосокровенное, это начало начал? Оно не в плоти и не в крови, не в мысли и нев сознании,-- учат мудрейшие. Где оно тогда? Существует ли иной путь, чтобпроникнуть туда, к этому Я, ко мне, к Атману? И стоит ли его искать? увы,никто не может указать этот путь, никто не знает его,-- ни отец, нинаставники и мудрецы, ни священные жертвенные песнопения. Все-то они --брахманы и их священные книги -- знают, всем-то и даже более чем всем ониинтересовались- творением мира, происхождением речи, пищи, вдыхания ивыдыхания, соотношением чувств, деяниями богов. Бесконечно много знаютони,-- но какую цену имеет все это знание, если не знаешь Единого иЕдинственного, важнейшего, единственно важного? Правда, во многих стихах священных книг, в особенности в упанишадахСамаведы говорится об этом сокровенном, из начальном... Дивные это стихи!"Твоя душа -- это весь мир",-- гласят они. И еще в них говорится, чточеловек в состоянии глубокого сна -- входит в свое сокровенное Я, пребываетв Атмане. Дивная мудрость звучит в этих стихах; все знание мудрейших собранотут и высказано в магических словах,-- чистое, как пчелами собранный мед.Нет, нельзя не относиться с глубочайшим уважением к столь огромным запасамзнания, собранным и сохраненным бесчисленными поколениями мудрых брахманов.Но где брахманы и жрецы, где те мудрецы и подвижники, которым удалось нетолько достигнуть, но и воплотить в жизнь это глубочайшее знание? Где тотчародей, который сумел бы это пребывание в Атмане во время сна перенести вбодрственное состояние, в жизнь, в действие, в слово и дело? Многихпочтенных брахманов знал Сиддхартха. Прежде всего -- своего отца, чистого,ученого, почтеннейшего из почтенных. Достоин преклонения был его отец:кротостью и благородством дышало его обращение, чиста была его жизнь, мудробыло его слово, утонченная и возвышенная мысль отражалась на его челе. Но ион,-- столь много познавший,-- видал ли он блаженство? Жил ли он в мире ссамим собой, не был ли и он лишь ищущим, жаждущим? Разве не приходилось ему,чтобы утолить свою жажду, снова и снова черпать из священных источников,--из жертвоприношений, из книг, из собеседований с брахманами? Зачем ему,безупречному, надо каждый день смывать грех, каждый день совершать очищение-- каждый день пределывать все сызнова? Разве Атман не живет в нем, разве нетечет в его собственном сердце первоисточник? Его-то -- этот первоисточник -и надо отыскать в собственном Я. Им-то и надо овладеть. Все же остальноелишь искание, лишь хождение окольными путями, блуждание. Таковы были мысли Сиддхартхи, вот что его мучило, причиняло страдание. Часто он повторял слова из одной Упанишады Чхандогья: "Воистину имяБрамы-Sаtуаm.-- Воистину тот, кто постиг это, ежедневно вступает в небесноецарствие". Подчас оно и ему казалось таким близким, это небесное царствие,но ни разу не удалось ему достигнуть его окончательно, утолить жажду вполне.И среди всех мудрых и мудрейших, которых он знал, поучениям которых внимал,не было ни одного, кто достиг бы вполне этого небесного царства, ни одного,кто утолил бы всецело эту вечную жажду. -- Говинда,-- сказал однажды Сиддхартха своему другу,-- Говинда, милый,пойдем под банановое дерево -- будем упражняться в самопогружении. И они пошли к банановому дереву и сели под ним -- тут Сиддхартха, а вдвадцати шагах от него Говинда. И Сиддхартха, садясь, готовый произнестислово Ом,-- шепотом повторил стих: Ом -- есть лук, душа-стрела. А Брахма -- цель для стрел, В ту цель попасть старайся ты. Когда прошло время, посвященное самопогружению, Говинда поднялся сместа. Уже наступил вечер, пора было приступить к вечернему омовению. Онокликнул Сиддхартху, но тот не отозвался. Сиддхартха сидел, всецелопогруженный в самого себя -- глаза его неподвижно глядели в даль, кончикязыка слегка высунулся между зубов,-- казалось, он даже перестал дышать. Такон сидел, погруженный в созерцание, мысля Ом -- и душа его была стрелой,устремленной к Браме. Однажды через город, в котором жил Сиддхартха, прошли саманы -- тристранника аскета, высохшие, угасшие люди, не старые и не молодые, спокрытыми пылью и кровью плечами, почти нагие, опаленные солнцем, окруженныеодиночеством, чуждые и враждебные миру, пришельцы и исхудалые шакалы вцарстве людей. Знойным дыханием безмолвной страсти веяло от них,-- дыханиемизнуряющего радения, беспощадного самоотрешения. Вечером, когда миновал час созерцания, Сиддхартха сказал Говинде: -- Друг мой, завтра с рассветом Сиддхартха уйдет к саманам: он станет-- саманой. Говинда побледнел, когда услыхал эти слова, когда в не подвижном лицедруга прочитал решимость -- непреклонную, как пущенная из лука стрела. Исразу, с первого же взгляда Говинда понял: "Вот оно -- началось! УжеСиддхартха вступает на свой путь, уже начинает свершаться его судьба, а сней и моя". И он стал бледен, как сухая кожица банана. -- О Сиддхартха!--воскликнул он,-- позволит ли твой отец? Сиддхартха взглянул на него, как пробудившийся от сна. С быстротойстрелы он прочел то, что происходило в душе Говинды, прочел его страх,прочел его покорность. -- О Говинда,-- сказал он тихо,-- не будем расточать напрасно слов.Завтра с наступлением дня я начинаю жизнь саманы. Не будем больше говоритьоб этом. И Сиддхартха вошел в горницу, где на плетеной циновке сидел его отец.Он стал за его спиной и стоял так до тех пор, пока отец не почувствовал, чтокто-то стоит позади него. И сказал брахман: -- Ты ли это, Сиддхартха? Поведай же то, что ты пришел сказать. И ответил Сиддхартха: -- С твоего позволения, отец, я пришел сказать тебе, что сердце велитмне завтра покинуть твой дом и уйти к аскетам. Стать саманой -- вот в чеммое желание. Да не воспротивится этому отец мой! Брахман молчал -- молчал так долго, что звезды успели переместиться вмаленьком окошечке и изменить свое распо ложение, пока в горнице длилосьмолчание. Безмолвно и не подвижно, со скрещенными руками, стоял сын,--безмолвно и неподвижно сидел на циновке отец. Звезды же передвигались понебесному своду. И сказал отец: -- Не подобает брахману говорить резкие и гневные слова. Но гневаисполнено мое сердце. Да не услышу я эту просьбу из твоих уст вторично. Медленно поднялся с места брахман. Сиддхартха же продолжал стоять,безмолвный, со скрещенными руками. -- Чего же ты ждешь? -- спросил отец. -- Ты знаешь! -- ответил Сиддхартха. В гневе покинул горницу отец; в гневе он отыскал свое ложе и опустилсяна него. Пришел час, а сон все еще не сомкнул его очей. Тогда брахман встал,прошелся по комнате и вышел из дому. Через маленькое окошечко заглянул он вгорницу и увидел, что Сиддхартха стоит на том же месте, скрестив руки,непоколебимый. Белели в сумраке его светлые одежды. С тревогой в душевернулся отец на свое ложе. Прошел еще час, а сон все не приходит. Тогда брахман снова встал, ходилвзад и вперед, вышел из дому и увидал, что луна уже взошла. Через окошечкозаглянул он в горницу -- Сиддхартха стоял все на том же месте, соскрещенными руками, и лунный свет играл на его обнаженных коленях. И полонзаботы вернулся отец на свое ложе. И снова он приходил -- через час, через два, заглядывал в маленькоеокошечко; Сиддхартха все так же стоял -- при свете луны, при свете звезд, втемноте. Каждый час, молча, брахман выходил, заглядывал в горницу, виделнеподвижно стоящего,-- и сердце его наполнялось гневом, тревогой, трепетом игорем. Но когда в последний час ночи, перед рассветом, он вышел опять, товошел в горницу и, взглянув на стоящего юношу, который показался емувыросшим и каким-то чуждым, сказал: -- Чего ты ждешь, Сиддхартха? -- Ты знаешь. -- Ты все будешь стоять так и ждать, пока не наступит день, полдень,вечер? -- Я буду стоять и ждать. -- Ты устанешь, Сиддхартха! -- Устану. -- Ты умрешь, Сиддхартха! -- Умру. -- Ты Предпочитаешь умереть, чем слушаться отца? -- Сиддхартха всегда слушался отца. -- Так ты отказался от своего намерения? -- Сиддхартха сделает то, что прикажет ему отец. Первый проблеск зари проник в горницу. Брахман увидал, что колениСиддхартхи слегка дрожат. Но в лице Сиддхартхи не было дрожи. В бесконечнуюдаль были устремлены его глаза. И понял отец, что Сиддхартха уже не с ним,не в родном доме, что он уже покинул его. Тогда отец дотронулся до плеча Сиддхартхи и сказал: -- Ты пойдешь в лес и станешь саманой. Если в лесу ты обретешьблаженство, приходи научить и меня. Если же постигнет тебя разочарование,вернись, и мы снова будем вместе творить жертвоприношения богам. Он снял руку с плеча сына и вышел из дому. Сиддхартха пошатнулся, когдаделал первый шаг. Но он овладел своими членами, поклонился отцу и пошел кматери, как велел ему отец. Когда при первых утренних лучах, медленно, онемевшими ногами, онпокидал еще спящий город, у последней хижины поднялась какая-то съежившаясяфигура и присоединилась к страннику. Это был Говинда. -- Ты пришел! -- сказал Сиддхартха и улыбнулся. -- Я пришел,-- сказал Говинда.Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 53; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав |
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |
| | |