Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


Важность употребления топосов




 

§ 39. Не следует думать, что поиск и использование разного рода топосов — это признак лицемерия. Нет! Это лишь показатель желания договориться, найти общий язык с партнером, повлиять на его взгляды и убеждения. Даже в простых жизненных ситуациях пренебрежение топосами может приводить к печальным последствиям для говорящего.

Машенька: Я не понимаю, ма тант, что вам не понравился Курчаев?

Турусина: Как он может мне понравиться? Он смеется в моем присутствии над самыми священными вещами.

Машенька: Когда же, ма тант, когда?

Турусина: Всегда, постоянно, он смеется над моими странницами, над юродивыми.

Машенька: Вы говорите, что он смеется над священными вещами.

Турусина: Ну, конечно. Я ему говорю как-то: посмотрите, у моей Матреши от святости уже начинает лицо светиться. Это, говорит, не от святости, а от жиру. Уж этого я ему никогда не прощу. До чего вольнодумство-то доходит, до чего позволяют себе забываться молодые люди! (А.Н. Островский)

Конечно, молодой человек, добивающийся руки девушки, не должен был так портить отношения с ее тетей, а поискать с ней согласия. Позже этот прием прекрасно демонстрирует Глумов, к которому поэтому Турусина сразу чувствует симпатию.

Тем более важно отыскивать топосы при решении сложных проблем. "Глупо использовать при совместном разыскании истины такие средства, которые людей от нее отталкивают! Разве можно не считаться с их нравами, предрассудками, самолюбием? Посмотрите, как он [Сократ] нелепо ведет себя в суде, куда его вызвали, обвиняя в неуважении к традициям полиса (это понятно: ведь для Сократа превыше всего истина!). Как бы в этой ситуации поступил другой, более опытный спорщик? Подготовил бы речь по всем правилам тогдашнего судебного искусства, то есть с просьбами о снисхождении, с апелляциями к человечности судей (в этом месте речи должны были горько заплакать приведенные в суд дети подсудимого или его близкие) и т. д. А как поступил Сократ? Сказав, что такие спектакли не для него, он, по своему обыкновению, стал высмеивать укоренившиеся в полисе судебные обычаи и учить судей, как им следует судить! Это их так шокировало, что за признание Сократа виновным проголосовало 280 из них, против — 221. Тут бы задуматься, почему судьи прислушиваются не к Логосу, а к словам обвинителя о том, что Сократ издевается над демократией, говоря, что это возможность избрать в «вожди» себе подобного, а не достойного! И почему Сократу, который никогда не ратовал за изменение существующего порядка, по сути дела вменили в вину последствия чуждой ему по духу стихии политических страстей, интриг, вероломства и т. п., обвинив в развращении молодежи? А как отреагировал на это Сократ? Он сказал, касаясь требования его обвинителей сурово наказать его: "Итак, если я должен по справедливости оценить мои заслуги, то вот к чему я присуждаю себя — к обеду в Пританее!" Опять шок: ведь в Пританее за счет государства предоставлялось питание в качестве великой почести победителям Олимпийских игр! Результат иронии налицо: перевесом уже в 80 голосов Сократу был вынесен смертный приговор. Это и понятно: разве такими приемами выиграешь даже пустячный спор."[62, 59]

Иногда позиция Сократа в этой ситуации объявляется идеалом риторического поведения и прямо противопоставляется позиции софистов: "Софист настаивает на том, что цель красноречия — "внушать веру", т. е., по сути, манипулировать адресатом. Сократ противопоставляет этому свое понимание целей риторики как дисциплины и деятельности: она должна не внушать веру, а "поучать, что справедливо и что нет". Цель красноречия — истина об обсуждаемом предмете, предмете речи, именно такая риторика дает подлинное благо людям и обществу и потому является настоящим искусством, тогда как риторика софистов, манипулируя слушателем с помощью формальных приемов, льстя им, угождая им, есть не искусство, а простая сноровка, основанная на лжи и лицемерии, и потому не благая, а пагубная, не приносящая настоящей пользы, а доставляющая низменное удовольствие. Таким образом, проблема этического выбора включается в диалоге в само определение красноречия. Риторика софистов обращена к толпе и играет на ее инстинктах, риторика Сократа апеллирует к свободному гражданину, aner politicos, действующему на благо своему государству. Видим, что и адресат в этих двух противопоставленных моделях красноречия разный.«…»Вспомните: основной принцип риторики софистов — говорить то, что слушателю приятно; убеждать людей, воздействовать на них, манипулируя ими, обращаясь к их эмоциям и потакая слабостям. Сравните кстати советы, которые дает читателю Дейл Карнеги — наследник софистической риторической культуры. Сократ же даже в виду смертельной опасности не пожелал изменить тем принципам речи, которые в разговорах с учениками и в спорах с противниками сам утверждал: прежде всего — не пожелал изменить истине и правдивости в речи, видя в этом нравственный долг человека."[70, 16–19]

В этом рассуждении видна наметившаяся в последнее время тенденция называть софистами всех, кто придерживается взглядов на риторику, отличающихся от наших собственных. Однако необходимо отметить, что к софистике нельзя отнести все не разделяемые нами концепции. Софистика — вполне определенная риторическая система, построенная на оправдании намеренного обмана аудитории. Поэтому мы не станем защищать софистов, позиция которых, действительно, безнравственна, и ее нужно решительно осудить. Однако противопоставление между истинной риторикой и софистами должно проходить совсем не по линии "поучает, что справедливо, а что нет" — "внушает веру". Люди устали от поучений, от прямолинейного навязывания истины в последней инстанции, не хотят соглашаться с оратором, который не считается с их ценностными ориентирами (как, впрочем, не захотели согласиться и греческие судьи). С другой стороны, "внушать веру" вовсе не является синонимом лжи, лицемерия, низменного удовольствия. Вспомните хотя бы, как врач внушает пациенту веру в скорое выздоровление, командир внушает солдатам веру в неминуемую победу над врагом, а учитель внушает ученику уверенность в способности одолеть трудный предмет. Ср., например: "Американские психологи в ходе эксперимента УБЕДИЛИ нескольких учащихся в наличии у них способности к определенному роду деятельности, и эти способности действительно стали проявляться в большей мере, чем у сверстников этих ребят."[74, 145] Но и во всех остальных случаях оратор, обращающийся к чувствам аудитории, должен не угождать и льстить, а стремиться достичь согласия слушателей. Провозглашение несгибаемой позиции Сократа риторическим идеалом возвращает нас к ситуации полного взаимонепонимания, долгое время господствовавшего в обществе.

Разумеется, оратор должен быть честным, должен стремиться говорить то, что он думает. Однако быть честным и сообщать истину — не одно и то же, поскольку не каждый человек может объявить себя держателем истины. Кроме того, как мы уже отмечали, доказательство истины — задача далеко не каждой речи, да и сделать это можно совершенно разными способами. Можно, как Сократ, резать в глаза правду-мать, раздражая и шокируя аудиторию, а можно постараться встать на позицию слушателей и сообщить правду, отталкиваясь от их взглядов и ценностей.

Таким образом, граница между истинной риторикой и софистикой должна быть проложена, во-первых, по линии: искренне верит сам в то, что говорит — намеренно обманывает аудиторию, а во-вторых, по линии этического выбора оратором средств аргументации, независимо от того, доказывает ли он истину или убеждает согласиться со своим мнением. Это значит, что оратор должен быть уверен, что борется за правое дело. И если это условие соблюдено, то качество речи оценивается по тому, достигнута ли поставленная цель. Если цель была поиск истины, то приблизились ли к ней; если цель — изменить взгляды аудитории, то изменились ли они; если цель — вызвать определенное чувство, то возникло ли оно и т. д. Все это, разумеется, не любыми средствами, а лишь допустимыми с точки зрения этики.

Поэтому позволим себе не согласиться с теми, кто считает Сократа, который не захотел отойти от привычных для него форм общения, заклеймил позором судивших его людей и за это был приговорен к смертной казни, риторическим идеалом. Конечно, вести себя так лучше, чем унижаться и молить о пощаде, но все же это не может служить риторическим идеалом. Идеальной, с точки зрения риторики, должна быть признана лишь та речь, где оратор безупречными средствами и не уронив своего достоинства сумел склонить аудиторию на свою сторону. В этом смысле Сократ выглядел весьма бледно. А ведь на то он и гениальный оратор, чтобы не потакая низменным вкусам аудитории, найти такие аргументы, которые помогли бы ему убедить слушателей. Но для этого нужно любить людей, с которыми говоришь, быть доброжелательным и тактичным. Сократ же был слишком высокомерным и нетерпимым, чтобы «опуститься» до этого. Аналогично оценивает речь Сократа и Цицерон.

На самом деле примером идеального оратора может служить Демосфен, который во имя общественного блага (как он его понимал) и этически безупречными методами (по крайней мере, с точки зрения риторики своего времени) добивался принятия того решения, которое считал наиболее правильным.

Осуждение риторических средств воздействия авторами, ориентированными на логическую трактовку аргументации, обычно оправдывается опасностью подавления аудитории, навязывания ей неприемлемого решения. Однако "понятие "убедить другого" не связывается в классической риторике с непременным силовым давлением, использованием "страстей" и т. д.; убеждение достигается через консенсус, т. е. принятие большинством тезиса оратора. Понятие консенсуса по непонятным причинам всегда считалось специфично-риторическим, хотя совершенно очевидно, что без согласия и сотрудничества невозможна никакая социальная интеракция."[13, 68] Разница между логическим и риторическим подходами к убеждению становится особенно заметной, если сравнить отношение к нему двух теоретиков аргументации из противоположных лагерей. Логик А. Шопенгауэр в работе "Эристическая диалектика" характеризует спор, как "столкновение умов", в то время как основоположник неориторики Х. Перельман считал более уместным термин "контакт умов", то есть не противопоставление, не борьбу, а поиск согласия.

И еще одно замечание. Когда говорят, что сократические беседы ставят целью совместный поиск истины, то это явная ошибка. Чтобы убедиться в этом воспользуемся схематическим пересказом одной такой беседы, приводимым Ю.В. Рождественским [89, 115–116]:

"В: Является ли Эрот богом?

О: Нет, он не бог.

В: Является ли Эрот смертным?

О: Нет, он не смертный.

В: Кто же он?

О: Среднее между богами и людьми.

В: Как называются те, кто посередине между богами и людьми?

О: Это гении (даймоны).

В: Что они делают?

О: Они передают волю богов людям.

В: Значит, Эрот — один из гениев?

О: Да.

Так можно упрощенно представить фрагмент диалога между Сократом и Диотимой в сочинении Платона “Пир”."

Очевидно, что Сократ в этой беседе не ищет истину, он знает ее с самого начала. Его задача состоит в том, чтобы подвести собеседника к открытию истины, не навязывая ее открыто. Как педагогический прием, такая беседа может иметь место, но вне урока является всего лишь завуалированной формой давления (убеждение с ораторскими предосторожностями). С другой стороны, даже как педагогический прием она может вызывать возражения: "В этой связи следует отметить, что метод сократической беседы, подведения ученика к выводу посредством серии вопросов, психологически не является безупречным: ученик постоянно чувствует себя в состоянии лишенного инициативы, связанного, и, следовательно, унижаемого. Вероятно, Сократ понимал, что враждебное отношение к нему со стороны некоторых сограждан отчасти имело объективные основания."[41, 142–143]

Особенно ущербным представляется этот прием в тех ситуациях, когда с его помощью активный участник диалога пытается подвести отвечающего не к открытию объективной истины, а к принятию тезиса убеждающей речи (то есть оценочного суждения). Ср., например, как во фрагменте из телепередачи "Слушается дело" адвокат М. Борщевский пытается заставить свидетеля, профессора МПГУ В.В. Гуревича, принять чуждый тому тезис о том, что в платных вузах уровень преподавания выше, чем в государственных:

Б.: Вы не в курсе, сколько получает почасовик, не штатный преподаватель, за пару в платном и в бесплатном вузе?

Г.: В платном вузе, конечно, в несколько раз больше.

Б.: Давайте продолжим эту логическую цепочку. Давайте договоримся, что мы говорим о хорошем преподавателе, который нормальный человек и хочет получать как можно больше за свою работу. Как вы думаете, он в большей степени будет бояться потерять работу в платном вузе или в бесплатном?

Г.: Конечно, в платном.

Б.: Следующий вопрос. Если человек боится потерять эту работу, а ту работу не боится потерять, как вы думаете, какую работу он лучше делает?

Г.: В платном вузе, это естественно, если он параллельно и там и там работает.

Б.: Как вы думаете, при таком отношении преподавателей к обучению будет считаться более хорошим образование, полученное в платном или в бесплатном вузе?

Г.: Нет, я думаю, что результат не зависит от платности.

Б.: Здрасте! Вернемся назад. Где лучше относятся преподаватели к своим обязанностям: в платном или в бесплатном вузе?

Г.: Халтурщик будет и там и там халтурить.

Б.: Но в платном его будут держать или выгонят?

Г.: Я понимаю, что в принципе при укреплении платного образования произойдет вытеснение туда лучших преподавателей. Потому что там выше зарплата. Пока до этого далеко. Я работаю в нескольких вузах, как платных, так и бесплатных, и могу сравнивать. Я утверждаю, что до того уровня преподавания английского языка, какой есть у нас на факультете, платным вузам еще очень далеко. У нас система отработана.

В этом примере прекрасно видно, как в первой части диалога адвокату удается с помощью наводящих вопросов навязать собеседнику чуждый ему вывод. Лишь осознав результат, профессор начинает активно возражать, сопротивляться давлению. Это удается ему лишь потому, что в обсуждаемом вопросе он хороший специалист, имеет обширный опыт и твердую уверенность в своей правоте. Однако если этот прием применяется в иных случаях, то при известной сноровке можно навязать собеседнику не только чуждые ему мысли, но и мысли, весьма далекие от объективной реальности. В общественной практике не бывает абсолютно истинных суждений, всегда можно отыскать тот аспект проблемы, который отвечает интересам и взглядам оратора. Так рассуждения адвоката, хотя и абсолютно правильны с логической точки зрения, не учитывают многих других сторон деятельности преподавателя, например, то, что в государственном вузе для него основное место работы, а в частном — лишь подработка; что хороший преподаватель (это задается самим адвокатом как условие, ведь иначе его и не позовут подрабатывать ни в какие другие вузы) не станет халтурить ни при каких условиях (даже если работает на общественных началах), поскольку для него представляет большую ценность его реноме; что в платных вузах ниже начальный уровень подготовки студентов, т. к. они поступают практически без конкурсного отбора и т. д.

Таким образом, сократовское понятие об истине должно быть положено в основу логической теории доказательства. В то же время учение о благе Аристотеля может быть признано краеугольным камнем риторической теории убеждения. "Желание общего блага — красноречие добродетели, — пишет Н.Ф. Кошанский, — есть тот существенный признак, по которому узнается истинное красноречие и отличается от мнимого. Пламенное желание добра, стремление к сей цели — вот благородный предмет истинного красноречия, достойный добродетели!"[47, 11]

Выбор той или иной концепции риторики (а вместе с этим нередко и ориентация на Сократа или Аристотеля) чаще всего зависит от того, какую частную риторику представляет автор: в тех частных риториках, где сильны элементы доказательства (судебная, академическая), цель поиска истины признается важной. Вместе с тем в частных риториках, относящихся к социально-политическому красноречию (коммерческой, политической), эта цель не имеет решающего значения. Так М. Эдельман отмечает, что в политике вся рациональная основа аргументации оказывается иллюзией, поскольку выводы и решения диктуются интересами групп и идеологическими предпочтениями, а не стремлением к истине.

 


Поделиться:

Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 68; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.006 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты