Как Шарль де Голль почувствовал разницу между Сталиным и Черчиллем

Искусство руководства есть серьезное дело. Нельзя отставать от движения, ибо отстать – значит оторваться от масс. Но нельзя и забегать вперед, ибо забежать вперед – значит потерять связь с массами. Кто хочет руководить движением и сохранить вместе с тем связи с миллионными массами, тот должен вести борьбу на два фронта – и против отстающих, и против забегающих вперед.

И. В. Сталин

Чем сильнее смута, тем сильнее должна быть власть. Истинный вождь держит других на расстоянии, так как нет власти без престижа, и нет престижа без дистанции.

Шарль де Голль

Как же плохо мы знаем свою историю! Верхушка этого колоссального айсберга еще более-менее видна всем, но все остальное – увы и ах. У гостиницы «Космос» в Москве, что рядом с ВВЦ, высится памятник. Будете проходить мимо – спросите своего спутника или спутницу, кто в характерном головном военном уборе вглядывается в московскую даль. Вряд ли вам ответят правильно. Обычно логика ищущего ответ направляется по проторенной дорожке – раз гостиница «Космос», раз вокруг все посвящено тематике покорения космоса, то и памятник должен быть из той же оперы. Ученый, космонавт, исследователь. Так и отвечают. А перед нами фигура великого сына Франции – генерала Шарля де Голля. Президента своей страны, который во Вторую мировую спас не только честь своей державы, но и ее целостность. Причем спас ее не только от немцев, но… и от англичан.

Но всё по порядку. Оставим в покое гостиницу «Космос» и памятник французскому президенту Шарлю де Голлю, почему-то размещенный именно там. И вернемся назад – во времена Второй мировой войны. Потому что будущий глава Франции оставил после себя не только голлистскую партию, но и великолепные мемуары, из которых мы можем многое узнать[513]. Сравнить. И понять.

Но сначала несколько слов о том, что случилось с Францией и де Голлем в самом начале мирового конфликта, в разгар которого он начал свой стремительный старт в историю. Шарль Андре Жозеф Мария де Голль родился 22 ноября 1890 года в аристократической семье. Получив среднее образование в иезуитском колледже, в 1909 году поступил в Сен-Сирское военное училище. Во время Первой мировой участвовал в боях, был трижды ранен. В 1916 году, будучи раненым, попал в плен и вернулся домой лишь по окончании войны. Начиная с 1924 года де Голль опубликовал целый ряд книг, в которых, в частности, предсказал ведущую роль танковых войск в грядущей войне[514]. Но накануне 1939 года он был известен лишь в узком кругу военных специалистов.

3 сентября 1939 года правительство Франции, послушно следуя в фарватере английской политики, объявило войну Германии. После разгрома Польши Гитлер, в своей официальной речи 6 октября 1939 года на трибуне рейхстага, предложил Западу мир[515]. Но получил отказ. Ведь, создав нацистскую Германию, Великобритания собиралась натравить ее на СССР. Поэтому условием мира в Европе политические деятели Англии почти прямым текстом называли нападение Гитлера на Россию[516]. Уверенность в том, что фюрер, оказавшийся в сложнейшей ситуации, вернется к прошлым договоренностям и ни в коем случае не решится нанести удар по союзникам в Европе, привела к тому, что Франция и Великобритания оказались не готовы к дальнейшему развитию событий[517].

За кулисами большой политики шел не менее крупный торг, зримым доказательством которого являлась «нерешительность» главы Германии. За период с октября 1939 года по май 1940-го Гитлер двадцать раз переносил сроки удара по Франции, якобы из-за погодных (!) условий[518]. На самом деле все это время шли контакты между немцами и союзниками. Вот именно в этот период, когда Париж и Лондон надеялись без войны с ним направить Гитлера на восток, весь этот период генерал де Голль пытался достучаться до руководства Франции. Чтобы призвать его реально готовиться к войне, перевести промышленность на военные рельсы. Но во Франции «почему-то» господствовала редкая беспечность.

Пока 10 мая 1939 года Адольф Гитлер не нанес удар по французам, поскольку не видел более возможности договориться со своими «партнерами» в текущей ситуации. В течение нескольких недель Франция была разгромлена, а английский экспедиционный корпус, не оказав помощи союзникам, побежал к побережью. После чего лично Адольф Гитлер обеспечил эвакуацию английской армии, запретив своим танкам входить в пустой город Дюнкерк – последний порт, откуда была возможна эвакуация англичан морем[519]. Британцы убрались на свои острова, не предоставив французам помощи авиации и фактически подарив Гитлеру возможность разгромить Францию без особых проблем. В итоге 16 июня 1940 года во Франции депутатами парламента (то есть законным образом) было избрано новое правительство, во главе которого встал герой Первой мировой – маршал Петен[520]. Понимая, что сопротивление бесполезно, Петен обратился к Германии с просьбой о перемирии, и через неделю – 22 июня 1940 года – подписал Компьенское перемирие, означавшее капитуляцию Франции. По его условиям вся Франция делилась на две зоны: свободную и оккупированную немцами[521]. Франция была обязана демобилизовать и разоружить армию и флот. Ну а поскольку Париж вошел в зону немецкой оккупации, то французское правительство переехало в город Виши. Эта власть вошла в историю под названиями «вишистская Франция», или «режим Виши».

Но с поражением смирились не все. Знамя борьбы за Францию как раз и поднял Шарль де Голль. В мае 1940 года в звании полковника он командовал 4-й бронетанковой дивизией. За успехи и личное мужество получил звание бригадного генерала. Де Голль был вызван в Париж и назначен заместителем премьера по министерству обороны. Стараясь избежать катастрофы, он активно спорил с главнокомандующим генералом Вейганом, предлагая собрать в кулак все танковые силы Франции для нанесения наступающим немцам решительного контрудара. В итоге 8 июня 1940 года де Голля от греха подальше отправили в Лондон с поручением поддерживать связь между французским и английским правительством. В последующие дни он неоднократно летал в Англию и обратно на родину. Однако после прихода к власти нового правительства и капитуляции де Голль отказался вернуться во Францию. Нужно понимать, что бригадный генерал не выполнил приказ и в нарушение его не только остался в Англии, но даже 18 июня 1940 года выступил по «Би-Би-Си», призывая всех французов продолжать борьбу с Германией. За такое самоуправство и дезертирство во Франции (согласно законам военного времени) состоялся суд, и де Голль был заочно приговорен к смертной казни.

Для англичан поступок де Голля был очень полезным – он давал возможность не признавать «вишистское правительство», с которым после капитуляции Лондон разорвал дипотношения. В Лондоне решают признать упрямого беглеца главой некого комитета «Свободная Франция». Вначале за де Голлем пошло очень небольшое количество французов (и практически никто из тогдашних известных французских политиков). «Я считал, что навеки будут потеряны честь, единство и независимость Франции, если в этой мировой войне одна лишь Франция капитулирует и примирится с таким исходом», – позже напишет де Голль[522]. Но уже к ноябрю 1940 года «Свободная Франция» располагала 35 тысячами человек, 20 военными кораблями, 60 торговыми судами и тысячей летчиков[523]. И вот тут Шарль де Голль начал сталкиваться со своеобразным отношением своих британских союзников. Ведь для Лондона наличие некоей «второй Франции» давало отличный повод под шумок войны прибрать к рукам французские колониальные владения. Немецкий, французский и итальянский флоты были практически заперты в своих портах, в «заморские колонии» плавать не могли. В итоге британский флот легко брал под контроль такие территории, не ставя никого в известность: ни де Голля, ни правительство Виши. Надо сказать, что отношение англичан было настолько безобразным, что на протяжении всех своих мемуаров де Голль больше времени уделяет своей ругани с Британией, нежели военным действиям против Германии. Ведь Лондон не признавал де Голля главой официального правительства Франции в изгнании. Просто есть некий комитет «Свободная Франция», и есть его глава – генерал де Голль. Очень удобно – никаких обязательств. Более того, союзники не один раз на протяжении войны пытались «кинуть» де Голля. Например, когда американские и английские войска заняли Алжир – колонию Франции, они таки сформировали там правительство Франции в изгнании… во главе с генералом Жиро. И только активность де Голля и его реальный авторитет в среде Сопротивления не дали возможности англосаксам отодвинуть его в сторону Причиной попыток убрать генерала были его крутой нрав и… порядочность. Англичанам нужна была марионетка – для деления колоний в свою пользу А де Голль был истинным патриотом своей страны и на компромисс не шел.

Даже во время высадки союзных армий во Франции летом 1944 года англичане попробовали еще раз задвинуть в сторону «друга Шарля», создав правительство Франции без его участия[524]. Для этого британцы решили элементарно задержать де Голля, чтобы он прилетел во Францию, когда правительство будет уже сформировано.

В Гибралтаре, пока мы обедали у губернатора, явились офицеры союзников и заявили, что «летающая крепость» не сможет вылететь, да и на моем самолете «Локхид» небезопасно появиться без эскорта в небе Нормандии, поскольку он никак не вооружен; словом, самое благоразумное – отложить мой отъезд… я, однако, почел за благо ему не следовать. В намеченный час я вылетел на борту моего самолета[525].

Все мемуары будущего президента Франции пестрят подобными документами и высказываниями, как эта телеграмма де Голля Черчиллю:

«С самого начала пребывания во французских подмандатных государствах Леванта, – писал я ему, – я с сожалением убедился, что соглашения, заключенные между английским правительством и Французским национальным комитетом относительно Сирии и Ливана, здесь нарушаются… Постоянное вмешательство представителей английского правительства несовместимо ни с отказом Англии от политических интересов в Сирии и Ливане, ни с должным уважением к позиции Франции, ни с мандатным режимом… Я вынужден просить вас возобновить действие заключенных нами соглашений…»[526]

Причины для возмущения де Голля имелись[527]. О действиях британцев по оккупации французских колоний он узнавал… из газет:

Но внезапно новое вмешательство англичан в другом конце нашей империи довело до крайности мое беспокойство и возмущение. 5 мая 1942 в три часа утра представители прессы сообщили мне по телефону, что английские войска высадились в Диего-Суаресе. Наши союзники силой захватили это французское владение, даже не посоветовавшись с нами![528]

Ситуация, в которой находился Шарль де Голль, была очень непростой. Между тем именно он оказался единственным лидером Запада, который отправил на Восточный фронт боевую часть своей армии. Это нужно помнить. Франция, у которой фактически не было армии, смогла отправить на помощь России своих солдат. Британия и США, обладавшие миллионными армиями, – не отправили ни одного! Именно этот поступок генерала де Голля дает нам возможность посмотреть на Сталина его глазами. Глазами гордого, упрямого и целеустремленного государственного деятеля Франции. Конечно, в решении де Голля было немало расчета и совсем мало романтики. Де Голлю было важно заявить о своих силах и показать англичанам, что в случае игнорирования ими нужд его движения он сможет найти поддержку в СССР[529]. Но тем не менее именно французские летчики плечом к плечу с русскими пилотами воевали в небе России. Это и была знаменитая эскадрилья «Нормандия-Неман».

Мы не будем подробнейшим образом описывать историю создания этой легендарной части, ограничимся лишь самыми важными эпизодами. 25 ноября 1941 года в частной беседе с Александром Богомоловым генерал де Голль сказал, что, поскольку в Советском Союзе сейчас решается судьба мира, он хотел бы, чтобы французы сражались в рядах Красной армии против Германии. Богомолов проинформировал Москву, и 7 декабря 1941 года телеграммой Молотова было выражено согласие принять представителей «Свободной Франции»[530]. Поначалу де Голль даже предложил направить на Восточный фронт одну из дивизий, которые он имеет в своем распоряжении в Сирии. 27 декабря 1941 года СССР выразил согласие принять эту французскую дивизию в состав Красной армии. Но встал вопрос транспортировки. А поскольку морской транспорт был в тот момент почти полной монополией англичан, к ним и обратились за помощью. Своих солдат Лондон на наш фронт не отправлял и не собирался, всегда имея тысячу причин, почему это в данный момент невозможно. В такой ситуации доставить на Восточный фронт французов и опять говорить, что англичан туда никак не довезти, было бы странно. Поэтому британцы отказались обеспечивать транспортировку французской части в СССР, и эта операция сорвалась.

Но де Голль пытался вновь и вновь. Его многочисленные усилия и не менее многочисленные усилия англичан по недопущению французских войск в Россию привели к тому, что процесс неопределенности растянулся почти на год. 24 мая 1942 года в посольстве СССР в Лондоне состоялась встреча наркома иностранных дел СССР Молотова с Шарлем де Голлем, в которой генерал заявил, что «хочет прислать в СССР небольшую группу летчиков, чтобы принять участие в той борьбе, которую ведет Красная армия против Германии»[531]. 28 сентября 1942 года Советский Союз признал движение «Сражающаяся Франция» и Национальный комитет освобождения под руководством Шарля де Голля как ЕДИНСТВЕННУЮ организацию, представляющую интересы Франции в Советском Союзе[532]. Эта формулировка коренным образом отличалась от формулировок признания движения де Голля Англией и США, которые не переставали заигрывать и с вишистской Францией.

Тем временем дело продвигалось: 28 ноября 1942 года первая группа французских пилотов на трех советских пассажирских самолетах вылетела из Тегерана в Баку а затем в город Иваново – место своего базирования. В «город невест» французы прибыли на следующий день – 29 ноября 1942 года. Их было 73 человека: 15 летчиков и 58 авиационных механиков[533]. Официально она называлась «истребительная группа № З»[534]. Много подвигов совершили французские пилоты в небе России. За время пребывания на фронте (с 22 марта 1943-го по 2 мая 1945-го) они совершили свыше 5 тысяч боевых вылетов, участвовали в 869 воздушных боях, уничтожили 268 и подбили свыше 70 немецких самолетов. В частности, они внесли свой вклад в успешные действия советской авиации во время штурма Кенигсберга. Конец войны застал «Нормандию-Неман» на немецком аэродроме Эльбинг. Грудь французских пилотов украшали советские ордена: 117 пилотов были награждены орденами, а четверо удостоены звания Героя Советского Союза[535]. Сам полк был награжден орденами Красного Знамени и Александра Невского. В русской земле остались лежать 42 французских добровольца[536]. Ирония судьбы: в нашей земле остались лежать и другие французы – добровольно вступившие в войска СС[537].

24 ноября 1944 года генерал де Голль отправился в Москву на встречу со Сталиным. У каждого из политиков в грядущих переговорах была своя цель. Де Голль хотел заручиться поддержкой Москвы, чтобы на будущих послевоенных переговорах Франция была полноправным участником, а не бедной падчерицей. Сверхдержавой, а не второстепенной страной[538]. Прекрасно зная своих англосаксонских «друзей», будущий глава Франции хотел получить поддержку СССР в этом вопросе. Сталин, в свою очередь, хотел получить признание де Голля, а значит – Франции для пророссийского правительства Польши. В тот момент между Москвой и Лондоном схватка за Польшу была в полном разгаре. У Черчилля на территории Польши была партизанская Армия крайова, польские дивизии в составе британской армии на Западном фронте и польское правительство в изгнании в Лондоне. У Сталина была партизанская Армия людова на территории Польши, польские дивизии на Восточном фронте и польское правительство – Люблинский комитет – в Москве. То есть силы были примерно равны. А вопрос стоял так: под чьим влиянием будет Польша – станет ли она дружественным СССР государством (как и получилось в реальности) или останется антироссийской, находясь под влиянием англосаксов (так это сейчас)? В ситуации борьбы за Польшу признание пророссийского правительства де Голлем было очень важно для Сталина[539].

Но для нас, для сегодняшних жителей России, которые хотят понять свою историю, наибольшую ценность представляет та часть мемуаров де Голля, в которой он рассказывает о своем визите в Москву и встречах со Сталиным. Потому что писал де Голль правду. Приукрашивать и привирать ему не было никакого смысла. Его мемуары вышли уже после смерти Сталина – в то время, когда это имя в самом СССР было оклеветано и оплевано. Именно поэтому они так интересны. Уже первые строки весьма характерны:

26 ноября мы приземлились в Баку. На аэродроме, выслушав приветствия встречавших нас представителей советской власти, я принял рапорт почетного караула и наблюдал, как красиво – винтовки наперевес, с прекрасной выправкой, чеканя шаг – маршировала рота почетного караула. Да, это была она – вечная русская армия [540].

2 декабря 1944 года де Голль и его сопровождающие прибыли в Москву. Они находились в столице СССР восемь дней. Было много встреч, но… «Но, естественно, все основные решения зависели от нашей встречи со Сталиным»[541]. Сначала де Голль пишет о Сталине жестко. Но когда он начнет описывать подробности встречи, портрет главы СССР в его же описании будет уже куда мягче и человечнее. Уберем стереотипы и рассуждения из сказанного, оставив лишь личные впечатления. И не потому, что хочется приукрасить портрет Сталина, – в этом нужды нет. Просто, говоря о Сталине словами очевидцев, невозможно включить в книгу все материалы – нужно выбирать самое личное, самое важное и интересное. Исключая стереотипы и общие слова.

Итак, вот первое, что рассказывает о Сталине генерал де Голль:

Беседуя с ним на различные темы, я вынес впечатление, что передо мной необычайно хитрый и беспощадный руководитель страны, обескровленной страданием и тиранией, но в то же время человек, готовый на все ради интересов своей родины…[542]В течение приблизительно пятнадцати часов, что длились в общей сложности мои переговоры со Сталиным, я понял суть его своеобразной политики, крупномасштабной и скрытной одновременно. Коммунист, одетый в маршальский мундир, диктатор, укрывшийся как щитом своим коварством, завоеватель с добродушным видом, он все время пытался ввести в заблуждение. Но сила обуревавших его чувств была так велика, что они часто прорывались наружу, не без особого мрачного очарования.

Наша первая беседа состоялась в Кремле, вечером 2 декабря. Лифт доставил французскую делегацию ко входу в длинный коридор, вдоль которого была выставлена многочисленная охрана. В конце коридора располагалась большая комната, в которой находились стол и несколько стульев. Молотов ввел нас в нее, и тут появился маршал. После обмена обычными любезностями все уселись вокруг стола. Сталин, говорил ли он или молчал, опустив глаза, все время чертил какие-то каракули. Мы сразу приступили к вопросу о будущем Германии. Никто из присутствующих в комнате не сомневался, что рейх скоро падет под ударами союзнических армий; Сталин подчеркнул, что самые тяжелые из этих ударов были нанесены русскими[543].

Первая встреча заканчивается предложением Сталина заключить франко-советский договор. Пока министры будут готовить соглашение, начинается неформальное общение. На следующий день Молотов устраивает завтрак в честь гостей.

Во время десерта он (Сталин. – Н. С. ) поднял бокал и произнес тост в честь заключаемого нами договора. «Речь идет, – воскликнул он, – о настоящем альянсе, а не таком, как с Лавалем!»[544]Мы долго беседовали вдвоем. На мои поздравления по поводу успехов русской армии, войска которой под командованием Толбухина только что продвинулись в глубь территории Венгрии, он возразил: «Это всего лишь несколько городов! Нам нужны Берлин и Вена». Временами он, казалось, расслаблялся, даже шутил. «Должно быть, трудно, – говорил он, – управлять такой страной, как Франция, где весь народ такой беспокойный!» – «Да, – отвечал я. – И чтобы это делать, я не могу брать пример с вас, ведь вы неподражаемы»[545].

Во время этой встречи Сталин продемонстрировал и свое чувство юмора. Французское правительство разрешило вернуться в Париж главе компартии Франции Морису Торезу[546].

«Не обижайтесь на мою нескромность, – говорит де Голлю Сталин, – я только хочу позволить себе сказать вам, что я знаю Тореза и, по-моему, он хороший француз. На вашем месте я бы не стал сажать его в тюрьму». А затем добавляет с улыбкой: «По крайней мере, не сразу!»[547]Однако если два политика мило беседуют, это еще не означает, что они обо всем договорились. В польском вопросе де Голль не хочет однозначно вставать на сторону Москвы. И тем самым дает нам в своих мемуарах услышать прямую речь Сталина. Очень было бы полезно, чтобы современные польские политики ее услышали и вспомнили, благодаря кому Польша после Второй мировой войны обрела свои нынешние границы.

Взяв слово в свою очередь, маршал Сталин разгорячился. По его речи, громовой, жалящей, красноречивой, чувствовалось, что «польский вопрос» был центральным в его политике и что он принимал его близко к сердцу. Он заявил, что Россия «резко изменила свое отношение» к Польше, которая веками была ее врагом и в которой отныне она хотела видеть друга. Но для этого необходимо было выполнить некоторые условия. «Польша, – сказал он, – всегда служила немцам коридором для нападений на Россию. Этот коридор нужно перекрыть, и перекрыть его должна сама Польша». Для достижения этих целей перемещение границ на реки Одер и Найзе могло стать решающим, с этого момента польское государство становилось сильным и «демократическим». Поскольку, как заявил маршал, «государство не может быть сильным, не будучи демократическим[548].

Сталин не хочет уступать и ставит одним из обязательных условий заключения франко-советского договора предварительное признание французами пророссийского правительства Польши. Однако генерал де Голль все же отказывается признавать Люблинский комитет в качестве официального правительства и поддерживать с ним отношения. Атмосфера переговоров сгущается. И в этот момент… «В течение этого дня, посвященного дипломатическому фехтованию, был один волнующий час, когда я произвел смотр летчиков полка “Нормандия-Неман”»[549]. Шарль де Голль был готов отправиться к месту дислокации полка, но этого не потребовалось. Сталин отдал приказ привезти в Москву на поезде весь личный состав полка. Это был красивый и благородный жест. И Шарль де Голль смог устроить смотр прямо на месте:

…Я смог поприветствовать этот прекрасный полк – единственные вооруженные силы Запада, сражавшиеся на русском фронте, – и познакомиться с каждым из них, столь доблестно служившим делу победы. Я воспользовался их личным присутствием, чтобы наградить многих из полка, а также русских генералов и офицеров, приехавших с фронта по этому случаю[550].

Заканчивается рассказ де Голля о посещении Москвы сценой банкета, который был дан в Кремле в честь французской делегации:

Сорок человек русских – народные комиссары, дипломаты, генералы, чиновники высокого ранга, – все в блестящей военной форме, собрались в зале Кремля, куда вошла и французская делегация. Присутствовали также посол Соединенных Штатов и британский поверенный в делах. Мы поднялись по монументальной лестнице, вдоль которой висели те же картины, что и при царе. На них были изображены ужасающие сюжеты: битва на Иртыше, Иван Грозный, убивающий своего сына, и т. д. Маршал пожал всем руки и провел гостей в обеденный зал. Стол ослеплял немыслимой роскошью, был подан потрясающий обед.

Сталин и я сидели рядом и урывками переговаривались… Наш разговор касался военных действий на настоящий момент, жизни, которую мы оба вели при исполнении наших обязанностей, нашей оценки врагов или союзников. О договоре речь не шла. Правда, маршал равнодушным тоном спросил, какое впечатление произвели на меня люди из Люблинского комитета, на что я ответил, что они показались мне действенной организацией, но никак не выразителем надежд и чаяний свободной Польши. Сталин вел прямые и простые разговоры. Он старался казаться простым человеком с зачатками культуры, произнося по поводу сложнейших проблем суждения, полные нарочито примитивного здравомыслия. Он ел все подряд и много и наливал себе по полному бокалу крымского вина, перед ним ставили все время новые бутылки. Сквозь маску добродушия в Сталине был виден беспощадный боец. Впрочем, русские, сидевшие вокруг стола, были напряжены и внимательно за ним наблюдали. С их стороны в отношении Сталина читались явные подчинение и страх, с его – молчаливая и бдительная властность, такими виделись со стороны отношения главного советского политического и военного штаба с этим руководителем, по-человечески одиноким[551].

А дальше Сталин начал говорить тосты. Сначала он произнес «теплые слова в честь Франции и любезные» в адрес де Голля. Затем глава СССР поприветствовал Соединенные Штаты и президента Рузвельта, потом Англию и господина Черчилля. После ответных тостов представителей США и Великобритании Сталин выказал уважение членам французской делегации, каждому из присутствующих французов, французской армии и полку «Нормандия-Неман»[552].

А дальше Сталин стал поднимать тосты за своих. Но как, с каким тактом и юмором он это делал! Большое спасибо генералу де Голлю, который красочно описал эту сцену в своих мемуарах:

Тридцать раз Сталин поднимался, чтобы выпить за здоровье присутствующих русских[553]. Каждый раз он поднимал тост за одного из них. Молотов, Берия, Булганин, Ворошилов, Микоян, Каганович и т. д., народные комиссары, были первыми, к кому обратился маршал, которого здесь называли Хозяин. Затем он перешел к генералам и чиновникам. Говоря о каждом из них, Сталин с пафосом указывал на его заслуги и его должность. При этом он постоянно превозносил величие России. Например, он восклицал в адрес командующего артиллерией: «Воронов! За твое здоровье! Ведь ты отвечаешь за развертывание на полях сражений наших артиллерийских установок. Благодаря этим установкам мы крушим врага вдоль и поперек по всей линии фронта. Давай! Смелей со своими пушками!» Обращаясь к начальнику штаба Военно-морского флота: «Адмирал Кузнецов! Не все знают, на что способен наш флот. Потерпи! Однажды мы покорим все моря!» Окликнув авиаконструктора Яковлева, разработавшего прекрасный истребитель «Як»: «Приветствую тебя! Твои самолеты прочесывают небо. Но нам нужно еще больше самолетов и еще лучше! Тебе их делать!» Иногда Сталин смешивал похвалу с угрозой. Он взялся за Новикова, начальника штаба Военно-воздушных сил: «Ты применяешь в деле наши самолеты. Если ты их применяешь плохо, ты знаешь, что тебя ждет!» Указывая пальцем на одного из своих помощников, он сказал: «Вот он! Начальник тыла. Его задача доставлять на фронт технику и людей. Пусть постарается как надо! А то повесим, как это у нас в стране принято»[554].

И хотя де Голль отказался сделать то, что нужно было руководству СССР, на атмосфере банкета это не сказывается. Сталин любезен, он шутит и непринужденно общается с главой Франции: «Ах, эти дипломаты, – говорит он, – такие болтуны! Чтобы заставить их замолчать, есть только одно средство: расстрелять их из пулемета. Булганин! Принеси один!»[555]

После совместного просмотра фильма Шарль де Голль уже попрощался со Сталиным и уехал, когда советская делегация согласилась изменить свои условия. Сталин решил уступить. Франко-советский договор все же был подписан на следующий день в обмен на подписание французами нейтрального текста по Польше. Шарль де Голль не поддался на давление советской дипломатии и лично Сталина, и именно это вызвало у Иосифа Виссарионовича уважение.

Сталин показал прекрасную игру. Спокойным голосом он сделал мне комплимент: «Вы хорошо держались. В добрый час! Я люблю иметь дело с человеком, который знает, чего хочет, даже если его взгляды не совпадают с моими»[556].

* * *

Прощание вылилось, как это любил Сталин, в излияния. «Рассчитывайте на меня», – заявил он. «Если у вас или у Франции возникнет в нас нужда, мы разделим с вами все вплоть до последнего куска хлеба». Внезапно, увидев рядом с собой Подзерова, русского переводчика, который присутствовал на всех переговорах и переводил все речи, маршал резко сказал ему с мрачным видом: «А ты слишком много знаешь! Очень хочется отправить тебя в Сибирь». Я вышел из комнаты со своими сотрудниками. Обернувшись на пороге, я увидел Сталина, сидящего в одиночестве за столом. Он опять принялся за еду[557].

На этом личное общение Сталина и Шарля де Голля закончилось. Но оно продолжалось заочно. Твердая позиция главы Франции действительно понравилась Сталину, и вскоре он смог это продемонстрировать. И этот поступок главы СССР нагляднее всего показывает не только разницу в политике России и Великобритании. Он показывает колоссальную разницу между русской и англосаксонской цивилизациями. И видится эта разница через различия в моральном облике русского политика Сталина и английского политика Черчилля.

Теперь из начала декабря 1944 года мы перенесемся в победный май 1945-го. Весна, победа, мир. Нет, в политике ни весны, ни мира не бывает никогда. Победа – бывает, но сразу после нее начинается новый раунд борьбы. Когда вам опять начнут говорить о «кровавом Сталине», который хотел захватить всю Европу, вспомните те факты, о которых сейчас пойдет речь. Чтобы развеять эти мифы, нам опять понадобится томик мемуаров Шарля де Голля. Потому что сейчас речь пойдет о таких событиях, которые сегодня и вовсе знают единицы…

Едва затихло эхо орудийных залпов, как мир резко изменился. Напряжение сил и эмоций, с которым народы вели войну, сразу же утратило четкую цель. Напротив, пышным цветом расцвели амбиции держав и их взаимные притязания. Исчезли уважение и обходительность, которые худо-бедно держались в отношениях между союзниками перед лицом общего врага. Вчера было время сражений, сегодня – сведения счетов[558].

О ком пишет Шарль де Голль? Что же произошло? А вот что. Великобритания решила разыграть красивую операцию, во многом напоминающую то, что уже вошло в историю под названием «арабская весна». Еще не закончилась Вторая мировая война, как Англия решила вытеснить Францию с Ближнего Востока. Целей, которые преследовал при этом британский премьер Уинстон Черчилль, было несколько: во-первых, забрать себе подмандатные французские территории (то есть колонии), а во-вторых, создав большие сложности Франции, привести к смещению неуступчивого де Голля «за провалы во внешней политике» и «ссоры с союзниками»[559]. Методы достижения поставленных Лондоном целей удивительно напоминают те события, что прямо на наших глазах сегодня разворачиваются в арабском мире. И потому они для нас еще более интересны. Для полного понимания происходивших (да и происходящих) событий нужно сказать несколько слов о том, как и когда французы появились на Ближнем Востоке. До Первой мировой войны практически весь этот регион входил в Турецкую империю. (Если уже не был английскими колониями – как Египет.) Именно на желании арабов независимости и сыграли британские спецслужбы, вызывая восстания в тылу турецкой армии во время войны. Знаменитый британский разведчик Лоуренс Аравийский поднимал племена на «борьбу за свободу». И вот эта свобода пришла – в виде оккупационных английских и французских войск. И оказалась вовсе не такой, как себе ее представляли арабы, сражаясь с турецкими войсками. Еще в 1917 году, готовясь к разделу мира, в котором уже не было России и вот-вот должны были исчезнуть Германия, Австро-Венгрия и Турецкая империя, Лондон и Париж подписали Соглашение Сайкса – Пико. Союзники поделили Ближний Восток между собой: Великобритания получала мандат на Ирак, Палестину и Трансиорданию, Франция – на Сирию и Ливан. Слово «мандат» пусть вас не смущает, это такой же эвфемизм, как «демократия» и «свобода слова» в устах сегодняшних политических лидеров планеты. Арабские страны стали колониями Англии и Франции, а в самих арабских государствах были установлены марионеточные режимы[560]. При этом границы новых государств нарезались совершенно произвольно. Главами новых «независимых» держав англичане назначали племенных вождей, которые отличились в борьбе с турками либо просто ехали на верблюде в нужный момент в нужном месте. Ведь главным для новой страны всегда было международное признание, а оно, это признание, и было в тот момент (как и сегодня) – Лондон и Париж. Мы тебя признали – ты глава государства. Такой порядок создания стран англичанами до сих пор является питательным бульоном для конфликтов и войн на Ближнем Востоке[561].

Первым тревожным звоночком для де Голля стало неожиданное желание англичан перебазировать в Сирию ранее расположенную в Египте дивизию. Еще на встрече с послом Великобритании Даффом Купером глава Франции сказал, что «Великобритания вмешивается в наши отношения с сирийским и ливанским государствами»[562]. Обратите внимание на дату встречи – 27 апреля 1945 года . Адольф Гитлер еще жив, еще не застрелился в своем бункере, а англичане уже начинают плести интриги за будущую конфигурацию мира, пытаясь откусить кусочек колониального пирога у своих вполне демократических французских союзников. Понимая, куда идет дело, 30 апреля 1945 года де Голль отдает приказ министру морского флота Франции немедленно отправить в Ливан и Сирию четыре батальона солдат на военных крейсерах. В тот же день (!) британский посол по его просьбе принимается главой Франции. Дафф Купер «настоятельно предлагает французскому правительству либо отказаться от этого намерения, либо согласиться на отправку своих войск торговыми судами»[563]. Шарлю де Голлю абсолютно понятно, какие цели преследуют англичане, и он отклоняет их предложение, прямо говоря послу, что Лондон пытается выдавить Францию из региона. Все это написано в мемуарах великого государственного деятеля Франции:

Лондон предлагал отправить наши подкрепления не в Бейрут, а в Александрию на торговых судах, которые предоставят в наше распоряжение британские службы. Не было сомнений, что при таких условиях наши солдаты никогда не прибудут к месту назначения[564].

Лондон посылает в Сирию свои войска и требует, чтобы Франция не отправляла туда свои[565]. Париж продолжает сопротивляться дипломатическими способами. 4 мая 1945 года Франция выражает категорический протест Великобритании и требует от нее объяснений по поводу британской дивизии, отправляемой из Египта в Ливан для маневров. В ответ 5 мая 1945 года Черчилль отправляет де Голлю послание, в котором указывает, что передислокация британских войск производится, «чтобы предупредить нарушение наземных, морских и воздушных коммуникаций, обеспечивающих связь союзников с театрами военных действий в Индии и на Дальнем Востоке»[566]. Это чистая отписка – хоть война с Японией и идет, но на Ближнем Востоке никогда не было ни авианалетов, ни кораблей противника. Равно как не было никаких волнений в Сирии и Ливане (начиная с 1941 года).

В Сирии и Ливане у французов всего 5 тысяч солдат (часть из них – сенегальцы) и восемь самолетов. Кроме того, имеется 18 тысяч «специальных войск» – отрядов, набранных из местных. Всю войну этого было достаточно, так как все было тихо. Но штука в том, что теперь англичане начинают мутить воду и провоцировать волнения среди арабов, а значит, арабские части становятся ненадежны. Уже в конце апреля сирийское правительство стало требовать передачи под свой контроль «специальных войск», и именно в этой обстановке Франция решила направить три своих батальона в регион. Как мы помним – Англия была резко против. Почему? Потому что нельзя дать де Голлю подвести силы для подавления готовящегося восстания. Именно поэтому в своем письме от 5 мая 1945 года Черчилль требовал «отказаться от посылки подкреплений, предать специальные части правительствам Дамаска и Бейрута», в конце письма выражая надежду, что действия Франции «помогут избежать дополнительных осложнений в наших отношениях»[567].

«Трудно было ошибиться относительно того, как будут развиваться события. Если Черчилль мечет громы и молнии по поводу отправки 2500 французских солдат туда, где уже находится 60-тысячное британское войско, к которому должны присоединиться еще 15 тысяч человек и которое готовы поддержать с воздуха 2 тысячи боевых машин, то, надо полагать, англичане ставят перед собой серьезные цели»[568], – пишет глава Франции в своих мемуарах. Поэтому в ответном письме Черчиллю 6 мая 1945 года де Голль пишет, что передислокация британской дивизии «неуместна и достойна всяческого сожаления», но на попятную не идет[569].

И тогда наступила «арабская весна» образца 1945 года. По отмашке из Лондона. 8 мая 1945 года в ход была пущена сила[570]. День начала восстания неслучаен – это день капитуляции Германии[571]. Все началось в столице Ливана Бейруте. Началось «совершенно случайно», с той самой британской дивизии, что заботливо была доставлена для маневров. Арабские солдаты этой дивизии «во время праздничных шествий выкрикивали оскорбления в адрес Франции. В последующие дни было совершено несколько покушений на французов в ряде сирийских городов при полном попустительстве жандармерии. Следует сказать, что эта жандармерия, считавшаяся образцовой, когда находилась в подчинении у французских властей, моментально преобразилась после того, как два года назад была передана под юрисдикцию сирийскому правительству. Поскольку, несмотря на предостережения наших представителей, ее вооружением занялись англичане… Это было то, в чем нуждалось руководство страны для организации и поддержки антифранцузских выступлений»[572].

В Ливане и Сирии при поддержке англичан началось настоящее восстание. Вот как описывает ситуацию Шарль де Голль:

Однако к 27 мая французские силы и специальные войска положили конец беспорядкам на всей территории страны, за исключением мохафазета Джебель-Друз, где в нашем распоряжении было всего несколько человек. Именно это побудило сирийских министров и их британских советников, почувствовавших грядущий провал своих замыслов, использовать козырные карты. 28 мая в Дамаске все наши посты были атакованы бандами мятежников и отрядами сирийских жандармов, вооруженных автоматами, пулеметами и гранатами английского производства. Целые сутки в Дамаске шла перестрелка. На следующий день, 29 мая, выяснилось, что французы выстояли, а крепко потрепанным мятежникам пришлось укрыться в общественных зданиях: парламенте, городской ратуше, полицейском управлении, дворце, сирийском банке и т. д. Чтобы полностью покончить с беспорядками, генерал Олива-Роже, французский представитель в Сирии, отдал приказ подавить эти центры восстания. За сутки наши сенегальцы и несколько сирийских рот справились с заданием, использовав при этом всего два орудия и один самолет. К вечеру 30 мая французские власти овладели ситуацией, а сирийские министры погрузились в автомашины британской миссии и предпочли поискать убежище вне столицы[573].

Пока восстание происходило – англичане не вмешивались. «Но как только они увидели, что мятеж провалился, их поведение изменилось коренным образом. Перед Францией встала на дыбы извергающая угрозы Британия»[574], – пишет Шарль де Голль. 31 мая 1945 года Великобритания начала новый этап обострения обстановки. В британском парламенте был зачитан текст послания Черчилля де Голлю, в котором Великобритания информировала, что для «предотвращения дальнейшего кровопролития» она вводит в Сирию свои войска. Надо отдать должное главе Франции – он снова не поддался на шантаж, хотя дело было очень серьезное.

Великобритания своей политикой поставила на повестку дня вооруженный конфликт между французскими и английскими войсками. И происходило это в мае 1945 года! Вдумайтесь в эти даты. А потом посмотрите еще раз. При чем тут «кровавый Сталин»? Так, может быть, не вина Советского Союза в последующем обострении ситуации?..

Одновременно с вводом войск 1 июня 1945 года в Бейрут прибыл британский генерал Пэджет, который заявил, что получил от своего правительства приказ взять командование в Сирии и Ливане в свои руки. Французский генерал Бене предупредил англичанина, что подчиняется только приказам генерала де Голля. А сам де Голль 3 июня 1945 года отправил своему генералу телеграмму, в которой приказывал ни в коем случае не поддаваться на британское давление и не уступать:

Я не замедлил сообщить генералу Бене, что всю ответственность беру на себя. Как только мне стало известно о предъявленных ему требованиях, я незамедлительно отправил ему послание следующего содержания: «Я вновь подтверждаю приказы, которые отдал Вам… Наши войска должны быть сконцентрированы на позициях, указанных французским командованием, и находиться в состоянии боевой готовности. Они ни в коем случае не должны быть в подчинении у британского командования… Мы хотим избежать положения, при котором может возникнуть необходимость вооруженного сопротивления британским войскам. Но это может длиться только до тех пор, пока нас не попытаются лишить возможности использовать оружие в случае необходимости, которая, судя по действиям англичан, может представиться. Если они вздумают угрожать нам применением оружия, мы должны ответить им тем же. Если они откроют огонь, мы также должны ответить огнем. Доведите это в ясных выражениях до сведения британского командования, ибо нет ничего хуже недопонимания[575].

Кровопролития удалось избежать. Британские военные не попытались разоружить французские части, военных столкновений не было. Что по этому поводу думал французский генерал, мы имеем возможность узнать из его телеграммы:

Телеграмма генерала Бене, командующего французскими силами в Сирии и Ливане, Шарлю де Голлю, 4 июня 1945 года

Мой Генерал! Посылаю вам Олива-Роже. Его пребывание в Дамаске стало весьма затруднительным. Я его отозвал в свою штаб-квартиру, где он сможет заняться реорганизацией наших разведывательных служб. Но я бы хотел, чтобы он лично рассказал вам о нашем положении. Благодаря ему и Магрен-Вернере мы не только выправили ситуацию, но и выиграли партию. Все испортило британское вмешательство. Местные англичане, видя, что проиграли, забили тревогу. По ответу Черчилля можно судить, что все они заодно. Сейчас для нас наступили нелегкие времена; приходится отстаивать каждый метр, делать все возможное, чтобы помешать англичанам полностью завладеть командными рычагами, и ждать дипломатического решения… Олива-Роже расскажет вам в подробностях, что устроили нам наши «союзнички ». Это отвратительно. Мне сдается, что этого стыдятся даже их военачальники. Сравнить можно только с ударом ножа в спину. Теперь нас пытаются обобрать. Выходка англичан повергла наших сторонников в панику… Необходимо их ободрить, а для этого показать, что мы остаемся на месте, несмотря ни на что. Любой шаг, создающий впечатление, что англичане нас, пусть временно, но вытеснили, ведет к катастрофе. Мысль об этом руководит сегодня моими действиями… Примите, мой генерал, заверения в моем к вам искреннем уважении[576].

Что случилось дальше? Произошло то, на что надеялся Черчилль. Возрастала напряженность. Напряженность… в самой Франции. Сработала вторая часть английского плана – нарастание проблем и недовольства внутри французской политической элиты с последующим удалением Шарля де Голля с ведущего государственного поста. Элита Франции, до мозга костей про английская, просто-напросто предала интересы своей страны. Предала того, кто спас честь Франции. Вот что говорит об этом сам де Голль:

Следует отметить, что, рассчитывая в результате создавшегося кризиса на изоляцию де Голля во французских правящих кругах, премьер-министр Великобритании в своих расчетах не ошибся… Я оказался в вопросе о Ближнем Востоке без надежной поддержки со стороны большинства видных политических деятелей Франции. Почти у всех влиятельных и высокопоставленных лиц мои действия вызвали беспокойство или осуждение, хотя осторожность не позволила им откровенно проявить свои настроения.

Прежде всего далеко не в соответствии с проводимой мною политикой действовал наш дипломатический персонал. Для многих чиновников внешнеполитического ведомства согласие с Британией было делом принципа. Когда по ее вине это согласие оказалось нарушенным, главным для них было восстановить его путем переговоров, во что бы нам это ни обошлось… Между моими идеями, которые я хотел претворить в жизнь, и реакцией тех, кто составлял дипломатические ноты, налаживал связи и собирал информацию, разрыв был слишком очевидным, чтобы ускользнуть от наших партнеров, и это снижало эффект от моей твердой позиции.

То же самое можно было сказать о тоне французской прессы. Признаюсь, я был убежден, что в этом кризисе решительная позиция нашего общественного мнения была способна вынудить англичан к отступлению, но комментарии наших газет были обескураживающими… Создавалось впечатление, что для французских журналистов дело было ясным, то есть проигранным, и они спешили завлечь читателя другими темами. Иногда можно было услышать протесты, но, естественно, они были направлены против генерала де Голля, упорство которого казалось безрассудным и неуместным[577].

Всё, как и сегодня, во многих странах мира : «независимые » СМИ стоят на страже англосаксонских интересов. Политические лидеры других стран считают главными не интересы своей страны, а интересы Лондона и Вашингтона. И когда появляется лидер, готовый решительно отстаивать честь и достоинство своей страны, он сталкивается с оппозицией внутри государственных структур, подвергается обструкции прессы и критике политических партий.

Но мы не будем очень подробно рассматривать события на Ближнем Востоке. Скажем только, что отсутствие поддержки внутри политической элиты Франции позволило англичанам достигнуть всех своих целей. Обстановка в Сирии продолжала обостряться. Британцы выдавили французов из Сирии и Ливана. Правда, и сами там не удержались, эвакуировавшись оттуда в 1946 году (с чего фактически и началась независимость сегодняшнего сирийского государства)[578].

Генерал Бене принял решение вывести войска из городов, которые тут же были заняты англичанами. За этим последовали многочисленные кровавые нападения, жертвами которых стали французские подданные. Под предлогом предотвращения дальнейшего кровопролития наши «союзники» удалили из Дамаска, Халеба, Хомса, Хамы и Дейр-эз-Зора еще остававшихся там французских граждан. В довершение всего отсутствие у нас сил, необходимых для поддержания порядка, и нагнетание страстей рисковали посеять в перспективе разброд в сирийских войсках, и французским властям пришлось вывести их из своего подчинения[579].

А вскоре ушел в отставку и сам де Голль. Ушел, чтобы, вновь вернувшись во французскую политику, стать президентом Франции, обрушить золотой доллар, выйти из НАТО, вышвырнуть этот блок с французской земли и в итоге своей карьеры стать одной из первых жертв «оранжевой революции». Которую организовали во Франции англосаксы – им Шарль де Голль был как кость в горле.

А при чем тут Сталин, вероятно, спросят меня уважаемые читатели? С декабря 1944 года он и де Голль не виделись и не общались. Но как только в жизни Франции наступил сложный момент, Шарль де Голль вспомнил слова Сталина, сказанные им при прощании: «Рассчитывайте на меня». И вот в момент наибольшего напряжения на Ближнем Востоке, когда британские войска входят в Сирию и Ливан, глава Франции пишет главе Советского Союза.

Послание генерала де Голля маршалу Сталину. Париж; 2 июня 1945 г.

В связи с окончанием военных действий в Европе прошу вас отправить в распоряжение командования французскими военно-воздушными силами полк» Нормандия-Неман». Хочу воспользоваться случаем, чтобы еще раз поблагодарить вас за предоставленную французским пилотам возможность влиться в ряды прославленных советских военно-воздушных сил и дать им в руки технику для участия в борьбе против нацистского врага. Как итог нашей общей победы, скрепленное на полях сражений братство по оружию послужит надежным залогом дружбы французского и советского народов[580].

Шарль де Голль собирает небольшие военные силы Франции – в ситуации, когда возможен военный конфликт с Великобританией. Он просит отправить на родину французских летчиков. И только летчиков. А вот что ответил Сталин.

Послание маршала Сталина генералу де Голлю [581]. Москва, 4 июня 1945 г.

Получил ваше послание от 2 июня. Полк «Нормандия-Неман» находится в Москве. Он готов к отправке во Францию… Полк возвращается на родину полностью готовым к боевым действиям, то есть вместе с самолетами, также находящимися в полной боевой готовности. Маршрут его будет пролегать на запад вдоль Эльбы. Я счел важным сохранить за полком боевые машины, на которых он с большим успехом и отвагой сражался на Восточном фронте. Пусть эта боевая техника будет скромным подарком Франции от военно-воздушных сил Советского Союза и послужит символом дружбы двух наших народов. Прошу вас принять от меня благодарность за отличную работу, которую полк проделал на фронте, в борьбе против германских армий[582].

Ответ Сталина и есть разница между моралью русской и англосаксонской цивилизаций. Сталин не просто направляет французских летчиков на родину но еще и дарит Франции боевую технику Самолеты, которые могут очень пригодиться Парижу для решения задач на Ближнем Востоке.

Вы видите разницу между русским политиком Сталиным и английским политиком Черчиллем?

По-моему, это даже не разница.

Это пропасть.