Сновидение, смерть и трансцендентное

Подниматься по горной тропе становилось все труднее и труднее. В ногах ощущалась свинцовая тяжесть, ка­кая иногда бывает во время сна; эта тупая тяжесть разлилась по всему быстро ослабевшему телу. Чувство страшной усталости усиливалось, и я мог продолжать свой путь только ползком. Но очень скоро и это стало для меня слишком трудной задачей. Казалась, я вот-вот умру от утомления. Осознание неминуемой смерти с удивительной ясностью сосредоточило мое внимание на том, что я хотел выразить последним актом своей жизни, — на полном смирении. Радостно раскрыв объятия навстречу смерти, я приготовился к последнему вздоху. Однако к моему удивлению и восторгу из моего сердца расцвела радуга, и я проснулся.

На протяжении многих лет мудрый импульс сновидения о смерти и трансценденции продолжает влиять на мои представ­ления о том, что может случиться с нами после смерти. Благо­даря этому сну я могу согласиться с Уолтом Уитменом, го­ворившим, что смерть «отличается от того, что каждый из нас представляет себе, на что надеется». Однако я знаю, что это был только сон, и сомневаюсь, что у меня или у кого-то другого, пережившего подобное, есть веские основания слишком дове­рять своему переживанию.

Независимо от связи этого сновидения о смерти с реаль­ностью, оно открывает еще одну важную истину. Существует общий страх, что, умерев во сне, мы никогда больше не прос­немся. Поэтому те, кому снится смерть, боятся и всячески со­противляются этому переживанию. Мой опыт прекрасно ил­люстрирует то, что может случиться, когда сновидец полностью примет сон, связанный со смертью. Среди народов, считающих смерть не исчезновением, а преображением, такие сны вос­принимаются гораздо легче.

В греческой мифологии сон считался границей смерти. Это указывает на то, что на протяжении долгого времени в челове­ческом сознании эти две концепции были тесно связаны. При­чину заметить не сложно: оба состояния характеризуются от­сутствием активности и сильно отличаются от оживленного бодрствования. Считалось, что во время сна душа временно покидает тело, а после смерти она уходит навсегда. Поэтому сон рассматривали как короткую смерть, а смерть — как длинный сон. Ассоциация между смертью и сновидениями вытекала из связи между смертью и сном. Очевидно, представления о сно­видениях, сне и смерти тесно переплетались с понятием тьмы преисподней.

Менее очевидна другая сторона этой символической ас­социации: сновидения — дети сна — считались творческим жизненным импульсом, семенами, взраставшими из темного лона земли. Кроме того, сон очень напоминает состояние заро­ждения жизни. Фрейд писал: «Соматически сон воспроизводит внутриматочное существование, в условиях покоя, тепла и от­сутствия стимулов; недаром многие спят в позе эмбриона»(1). Это приводит нас к парадоксу: для сновидца смерть во сне означает возрождение. Как полагает Энн Фэрэдей, «наиболее интересной кажется собственная смерть во сне, потому что она симво­лизирует умирание обветшалого образа, за которым следует возрождение в высшее состояние сознания и подлинное сущес­твование»(2).

Связь между смертью и преображением уже давно исполь­зуется в литературе. В великом алхимическом романе Томаса Манна «Волшебная гора» посвящение Ганса Касторпа в тайны жизни принимает форму осознанного сна, который отвечает на все вопросы относительно кажущихся противоречий между жизнью и смертью. Герой, описанный Манном, «ищет чашу Грааля, то есть Высочайшее: знание, мудрость, посвящение, философский камень... эликсир жизни»(3). Затерянный среди враждебных гор, измученный и ослепленный метелью, которая чуть не лишила его жизни, Ганс теряет сознание и падает в снег. Во время этой же бури, среди «совершенной симметрии» пада­ющих хлопьев снега, он замечает холодность «самой сущности смерти». Ганс лежал, полностью погруженный в замерзший океан смерти, и видел сон, перенесший его в совершенно иной мир. Этот мир казался удивительным видением, наполненным солнечным светом, комфортом и гармонией, тогда как другой был ослепляющим воплощением жестокости, хаоса и грубости. Ганс путешествовал по идиллическому миру, наслаждаясь дру­жеским и приветливым отношением, которое повсюду прояв­ляли к нему счастливые, но серьезные и очень благородные люди. Однако затем, к своему ужасу, он обнаружил храм чело­веческих жертвоприношений, в котором стал свидетелем того, как две пугающе уродливые ведьмы разрывали на части ребенка над своим котлом. Этот шок привел его в чувство.

Наполовину проснувшись и обнаружив, что почти замерз­ший лежит в снегу, Ганс сказал себе: «Я чувствовал, что это был сон... одновременно приятный и ужасный. Все время я знал, что создал его сам...»(4) Не двигаясь, он некоторое время продолжал размышлять над собственной «сновидческои поэмой о человеч­ности», которая, но его мнению, обладала «и ритмом и смыс­лом... Но не смысл, а любовь может быть сильнее смерти». Осознанный сон привел Ганса к глубокому озарению: «Сон с поразительной ясностью даровал мне то, что я буду помнить всегда»(5). «Он не нашел Грааль, — пишет создатель Ганса Кастропа, — однако был благословлен им в своем смертельном сновидении». Наконец Ганс полностью очнулся от своих грез, поднялся на ноги, отряхнул от снега замерзшие одежды и вернулся к жизни, продолжавшейся еще несколько сотен страниц.

Многие, возможно, полагают, что переживание вымыш­ленного персонажа не имеет ничего общего с действитель­ностью. Однако и в литературе, и в жизни люди, выжившие после реальной или воображаемой смерти, часто рассказывают, что становились свидетелями сильных и значительных пере­живаний. Такие видения, преобразующие жизнь, известны под расхожим названием «переживания на грани смерти» (ПГС). Конкретное содержание ПГС также разнообразно, как BTП-видения, осознанные и неосознанные сновидения. Достоверную картину этого явления можно составить, скомбинировав харак­терные черты большого количества различных фактов. Такую картину предложил своим читателям Рэймонд Моуди и своем бестселлере «Жизнь после жизни»:

Умирает человек, и в момент наибольшей телесной обессиленности он слышит своего врача, его сооб­щение о том, что он мертв. До его слуха доходит неприятный гул, сильный звон, жужжание. В то же время он чувствует, как на большой скорости движется через длинный темный туннель, затем неожиданно понимает, что находится вне собственного тела, но все еще в знакомом окружении. Собственное тело он видит с определенного расстояния, извне, и, являясь зрителем, наблюдает попытки реаниматоров. Он приходит в состояние крайнего эмоционального воз­буждения. Через некоторое время человек приходит в себя и понемногу привыкает к своему необычному сос­тоянию.

Его нынешнее «тело» существенно отличается по внеш­нему виду и свойствам от того, которое он покинул. Вскоре он начинает о чем-то догадываться. На встречу с ним приходят другие, чтобы помочь ему. Он узнает дух родственников, друзей, умерших до него. Перед ним появляется «светящийся шар» — теплый и сердеч­ный дух, полный любви. Без слов, при помощи спонтанной передачи мысли, свет задает ему вопрос, просит ответить, дать оценку своей жизпи. Чтобы помочь ему, показывает в картинках панораму важных событий его жизни (все это происходит моментально). В определен­ный момент «умерший» чувствует, как он подходит к какому-то препятствию, к границе, которая является линией раздела между жизнью земной и другой жизнью. Но он не хочет этого, поскольку захвачен жизнью после смерти. Его переполняют чувства радости, любви и смиренности. Несмотря на это, он снова соединяется со своей материальной оболочкой и продолжает жить.(7)

Важно помнить, что данное описание д-р Моуди сделал на основе множества разнообразных свидетельств, ни одно из ко­торых не располагало всеми характерными чертами. Таким об­разом, это исследование ближе к вымыслу и может предложить лишь идеализированную картину ПГС.

Создается впечатление, что ПГС проявляет различную сте­пень законченности. Кенет Ринг, психолог, специализирую­щийся на ПГС, описывает это переживание как процесс, со­стоящий из пяти стадий. «Первая стадия связана с чувством чрезвычайного покоя и удовлетворения; вторая характеризует­ся ощущением отделения от собственного тела (ВТП); третья обычно описывается как выход в переходный мир темноты; отличительная особенность четвертой стадии — невыразимо прекрасный, сверкающий свет; на заключительной стадии че­ловек переживает "вхождение в свет"»(8). Д-р Ринг обнаружил, что чем выше стадия ПГС, тем меньше число людей, пере­живших ее.

Родство некоторых аспектов ПГС и сновидений совершен­но очевидно. Например, образы умерших родственников и дру­зей ассоциируются у человека с идеей смерти, которая может вызвать страх и показаться предзнаменованием приближаю­щейся собственной смерти. В видении освобождения от собст­венного тела явно просматривается элемент исполнения же­ланий.

Бульварная пресса доверчиво воспринимает ПГС как сенсационное явление и считает его «доказательством» жизни пос­ле смерти. Учитывая, что ни один человек, испытавший ПГС, не умер в действительности, можно сказать, что это пережива­ние доказывает посмертное существование не более, чем ВТП доказывает существование независимого «астрального» тела. Нейрофизиолог сказал бы на это, что мозг сохраняет способ­ность вызывать переживания. В этой связи нужно отметить, что в течение тридцати минут после клинической смерти (оста­новки сердца) угасающий мозг человека продолжает проявлять заметную активность.

Подобно бодрствующей жизни, ВТП и сновидениям, пере­живания на грани смерти являются все-таки переживаниями. Вопрос в том, возникают ли они во время смерти или во время сна? Наши современные источники информации о том, что происходит во время смерти и после нее, довольно ограни­ченны. Мы не можем встретиться или переговорить по телефону с умершим. Такое положение не позволяет достоверно судить о ПГС-сообщениях. К тому же я не совсем уверен в важности ответа на этот вопрос. Смысл и значение сна не определяется ею буквальным содержанием — вспомните, например, сон о радуге, с которого я начал эту главу. То же самое можно отнести и к ПГС, которое очень часто оказывает огромное влияние на испытавших его людей.

Под воздействием переживаний на грани смерти, у людей зачастую удивительным образом происходят коренные положительные изменения в отношении к жизни. Д-р Нойе систематизировал такие изменения следующим образом:

Набор благоприятных изменений, произошедших в результате переживаний на грани смерти, выглядит примерно так; (1) уменьшение страха смерти; (2) чувст­во относительной неуязвимости; (3) чувство особой важности судьбы; (4) уверенность в получении особой милости от Бога или рока; (5) усиленная уверенность в продолжении существования. К этим элементам, кото­рые, скорее, всего прямо связаны с самим переживанием, можно добавить еще несколько, ассоциирующихся с высшим осознанием смерти. Они включают: (1) ощущение ценности жизни; (2) перео­ценку ценностей, в том числе своей роли в мире; (3) более спокойное отношение к жизни; (4) более спокойное отношение к неуправляемым явлениям. Эти изме­нения вносят большой вклад в эмоциональное здо­ровье испытавших их людей.(9)

Д-р Нойе добавляет, что «несколько человек, у которых были отмечены психопатологические отклонения, сообщили об отрицательных изменениях...».На большинство же людей ПГС производит глубокое возрождающее влияние, которому многие из нас могли бы позавидовать.

Однако возможно ли переживать ПГС или нечто подобное, не приближаясь к смерти? Кенет Ринг предположил, что ПГС может принимать множество форм. Он даже приводит строчку из Плутарха: «В момент смерти душа испытывает такое же переживание, как и те, кто был посвящен в великое Таинство». Ринг отмечает, что «современный мир становится свидетелем возникновения новой тайной школы, в которой техника вос­крешения, практикуемая врачами, заменила гипнотические процедуры, предлагавшиеся высшими жрецами. Посвящаемы­ми, конечно, становятся те, кто испытал клиническую смерть, а посвящением — само ПГС».

Наивысшей пользой ПГС (по крайней мере, его высших форм) Ринг считает возможность представить, «кем и чем мы на самом деле являемся». Человек, переживший ПГС, понимает, что его сущность намного шире и более всеобъемлюща, чем о том можно судить исходя из повседневного опыта.

Согласно д-ру Рингу, человек, к которому это понимание пришло в результате поста и молитв, наркотиков, несчастного случая или же пришло «само по себе», не думает больше о выживании личности после смерти, потому что он ощутил «внешнее» существование. Вслед за Ричардом М. Баком, авто­ром книги «Космическое сознание», такой человек мог бы сказать: «... Я убедился в существовании внешней жизни. И это не была убежденность в том, что я когда-то получу ее; я осознавал, что уже обладаю ею...»(10). На мой взгляд (и я полагаю, что Кенет Ринг согласился бы со мною), ПГС — одна из форм мистичес­кого переживания. Как мы увидим в конце главы, это пере­живание открыто для всех предрасположенных к нему людей, включая, возможно, и осознанно сновидящих. Кому-то, может быть, не совсем попятно, почему я называю некоторые ПГС мистическими переживаниями. Свидетельство женщины, пе­режившей клиническую смерть во время родов, возможно, про­яснит мою позицию:

Следующее, что я помню, это туман. Я немедленно поняла, что умерла, и была невероятно счастлива, что, несмотря на это, продолжаю жить. Я не могу описать своих чувств. Я думала: «О Господи, я мертва, но я здесь. Я — это я!» Меня переполняло чувство огром­ной благодарности за то, что продолжаю существовать, хотя точно знаю, что умерла...

В этот момент сквозь туман стал пробиваться сильный свет, который становился все ярче и ярче. Света такой яркости мне никогда не приходилось видеть, однако глаза не ощущали боли. Я перестала чувствовать свое тело, словно превратилась в чистое сознание. Казалось, что невероятно яркий свет убаюкал меня. Мне каза­лось, что я существую в нем, являюсь его частью и была взращена им. Это ощущение становилось все более экстатичным, восхитительным и совершенным. Все происходившее не поддается никаким сравнениям! Если впечатление от тысячи лучших переживаний, случившихся с вами во время жизни, умножить на миллион, то, может быть, вам удастся немного приблизиться к тому, что я ощутила. Меня поглотило это, и я поняла множество вещей. Я понимала тогда, что везде во Вселенной все о'кей, ее замысел соверше­нен... Пребывая в этом состоянии, я чувствовала себя бесконечной. Это было вневременье. Я была вечным су­ществом, пребывающим в совершенстве.(11)

Один из элементов ПГС, характерный для отчетов жителей Запада, находит независимую поддержку в традиционных уче­ниях визионерской культуры Тибета. Тибетские буддисты ут­верждают, что в момент смерти каждый человек переживает кратковременное ощущение Ясного Света Реальности. Более того, «если во время воплощения умирающий не приобрел в результате успешных занятий йогой йогических сил, помога­ющих удержаться в условиях, благоприятствующих проявле­нию Ясного Света, то его ум угасает и Ясный Свет Реальности постепенно исчезает из его сознания»(12).

Считается, что адепты, постигшие идентичность природы состояния Света после смерти и природы сна, постигли сущ­ность жизни и смерти как сновидения. Этой цели служит йога состояния сна. Практикуя во время жизни осознанные сно­видения, йоги получают возможность обрести осознанность и в сне о смерти.

Однако не стоит рассматривать йогу сна как просто ре­петицию последнего сновидения. Истинные ее последователи пытаются пробудиться еще до смерти: «Конечная цель Док­трины Сновидений состоит в стремлении йога проснуться от Иллюзий, от Кошмара Существования, разорвать кандалы, в которых он, по воле майи [иллюзии] находился на протяжении эонов, и добиться духовного мира и радости Свободы, подобно Полностью Пробудившемуся — Гаутаме Будде»(13).

Первым шагом йоги сна в направлении пробуждения явля­ется «постижение природы сновидений». После того как йог приобретает опыт в осознанном сновидении, он переходит на следующую стадию «преображения содержания сна». Основное упражнение этой стадии описывается следующим образом: «Ес­ли в сновидении вы видите, например, пожар, подумайте: «К чему мне бояться пожара, случившегося во сне!» Придержи­ваясь этой мысли, смело идите навстречу огню. Подобным обра­зом вы сможете преодолеть в сновидении все препятствия». После успешного овладения способностью к управлению сво­ими реакциями на содержание снов, йог приступает к более сложному упражнению, с помощью которого он становится способным посещать во время осознанных сновидений любые уровни существования.

Следующая стадия этой практики заключается в «пони­мании того, что состояние сна и его содержание — это майя [иллюзия]». Согласно доктрине буддизма, вся вселенная форм и обособленное существование есть иллюзия или «сон». Это должно показаться знакомым читателям предыдущей главы, где было доказано, что любое переживание имеет умственную проекцию и является таким же субъективным продуктом наше­го мозга, как и сновидения.

На третьей стадии йоги обучаются изменять содержание сновидения на противоположное. Например, осознающий сно­видец способен в собственном сновидении обратить огонь в воду, маленький предмет в большой, из одной вещи сделать несколько и т. д. Таким образом осознающий сновидец по­стигает природу измерений, множества и единства.

После достижения «профессионализма» в преобразовании содержания сновидений, йог переносит свое внимание к телу сновидения. Теперь он видит, что и оно так же иллюзорно, как и все элементы сновидения. Как мы увидим далее, тот факт, что настоящий осознанно сновидящий больше не связывает себя со своим телом, играет первостепенную роль в самосовершенство­вании.

Четвертая, и последняя, стадия йоги сна загадочно называ­ется «медитацией на сущности состояния сна». Первоисточник говорит, что с помощью такой медитации «возрастает и очища­ется способность видеть в каждом сне божественное прояв­ление». Именно в этом «проявлении» и состоит конечная цель практикующих. Йоги, конечно, понимают, что «божественность» является лишь их собственным ментальным образом. Они постоянно помнят об этом и учатся сосредоточиваться в состоянии осознанного сновидения на формах этой божественности, освобождая ум от мыслей. В состоянии непоколебимого спокойствия божественные формы «настраивают ум на безмыслие и способствуют появлению Ясного Света, смысл которого в пустоте».

Таким образом, практикуя йогу сновидений, человек «за­метно развивает силу ума» и понимает, что все проявления формы «полностью подвластны его воле». Узнав, «...что содер­жание любого сна может быть изменено или преобразовано по собственному желанию», сновидец способен сделать «следую­щий шаг... он понимает, что форма сновидений и разнообразие их содержания — всего лишь игра разума, неустойчивый ми­раж». Процесс обобщения «помогает осознать, что природа формы и всех явлений, постигаемых с помощью чувств в сос­тоянии бодрствования, так же нереальна, как и природа их отражений во сне», потому что и сон и бодрствование — это состояния ума. Последний шаг приводит йога к «Великому Постижению» того, что все переживания ума «нереальны, как сновидения». В этом свете «Творение Вселенной... и все находяще­еся в ней» кажется «не более чем содержанием Высшего Сна». И тот, кому открылась «эта Божественная Мудрость» — «микро­космический аспект Макрокосмоса, — становится просветлен­ным; капля росы соскальзывает обратно в Сияющее Море, в Блаженство Нирваны и Единства, в котором она обладает всем обладаемым, знает все познаваемое, творит все Творимое, — в море Единого Разума, Истинной Реальности»(14).

От достижений удачливых адептов давайте вернемся к тем ловушкам, которые поджидают осознанно сновидящих на пути внутреннего роста. На первом месте стоит тенденция нераз­витого сновидческого эго недопонимать и неверно использо­вать новые возможности управления сновидениями, которые приносит осознанность. Такое эго для достижения собственных желаний, отличных от истинных целей человека, пытается при­менять «магическую силу». Более того, ощущение расширив­шихся возможностей подталкивает эго неоперившегося сно­видца к огромному росту самомнения, к тому, что Юнг называл «инфляцией».

Испытав инфляцию, эго сновидца, подобно отравленному славой римскому императору, приписывает себе божествен­ность, которая на поверку оказывается лишь горячим паром. Чем горячее пар, тем прочнее иллюзия, что именно он предс­тавляет собой его сущность. Истина же в том, что эго — лишь отражение, позабывшее свою природу.

Тенденция к неверному восприятию (и во сне, и наяву) эго как своей сущности вполне естественна. Эго — это модель на­шего «я», призванная выполнять адаптивные функции. Оно строится на основе множества независимых источников информации, начиная от наших прошлых поступков и заканчивая мнением родителей и общества о том, как нам следует вести себя в будущем. Этот набор ожиданий позволяет предсказать воз­можное поведение нашего «я».

Стремление обладать социально приемлемыми чертами поощряется более охотно, чем честное признание их отсутствия. Поэтому наше самовосприятие в значительной степени искажа­ется. В результате установления общественных стандартов че­ловек вырабатывает в себе систему социального притворства, начинает играть роль, направленную на обман окружающих. А чтобы обман не был заметен, он должен научиться притворять­ся, что не притворяется. Так под этой маской человек забывает свое истинное «я». Актер отождествляется со своей ролью, оши­бочно принимая ее за свою сущность, изначальный сценарий забывается, реальность подменяется декорацией, а сама сущ­ность человека — костюмом.

Все это можно отнести к неразвитому, не полностью осоз­нающему себя эго сновидца. Переживания во сне воспринима­ются таким человеком как «мои сновидения». Однако эго — это не сам сновидец, это лишь то, что ему снится. Не полностью осознающее себя эго сновидца ошибочно считает себя един­ственной реальностью, тогда как все остальное кажется ему лишь сотворенным. Пример Рама Нараяны ярко иллюстрирует, как далеко может зайти такой человек в своих иллюзиях. Нараяна, индийский врач и писатель, был увлечен проблемой, как убедиться, «что порождения его сновидений действительно яв­ляются сном». В конце концов он сдался, сказав себе, что ре­шение этой проблемы не сможет принести никакой пользы. Вместо этого он решил получать удовольствие и проводить время во сне «настолько комфортно, насколько это возможно». В следующем сне он обратился к его персонажам со следующими словами: «Друзья, почему бы вам не попробовать достичь эк­стаза и вечного блаженства, полностью освободившись от вся­ческой боли? Состояния блаженства можно достигнуть, только войдя в Небесное Царство, оставаясь верным Высшему Творцу. В это царство я вхожу каждый день и наслаждаюсь его удо­вольствиями двенадцать часов в сутки. Я единственное вопло­щение и представитель Высочайшего».

Нараяна утверждает, «что большинство существ поверило этим словам». Меньшинство довольно скептически отнеслись к провозглашению его «единственным представителем Высше­го Божества». «А как же Кришна, Христос, Будда и Мохаммед?» — спрашивали сомневающиеся. На это они получили ответ, что «все эти великие люди приходили из низших царств и были лишь теоретиками. Их учения никому не могли принести спа­сение, а я практически научу вас, как войти в это царство».

Дав обычные обещания, Нараяна поставил главное условие инициации: «безоговорочная вера в учителя, в сновидца». Далее он объяснил всем то, что повсеместно знакомо лидерам раз­личных культов: «наиболее эффективным средством, способ­ным загипнотизировать тело, является пристальный взгляд в глаза гуру, сновидца, сопровождающийся хоровым распеванием гимнов любви и преданности. Далее существа были вдох­новлены обещанием, что после одного-двух перерождений все они войдут в высшее царство, а тот, кто полностью поверит в сновидца, достигнет этого еще быстрее».

Нараяна заявил, что «метод увенчался успехом, все сущес­тва в его сне действительно стали поклоняться сновидцу и про­возгласили его единственным духовным учителем. Теперь он считал себя не менее удачливым, чем многие лидеры разнообразных вер в реальном мире, которые наслаждаются предан­ностью и поклонением своих последователей».

Эта комичная пародия на духовный культ имела и тра­гический аспект. Трагедией Нараяны можно по праву считать его неспособность к дальнейшему развитию и выходу за преде­лы состояния инфляции. В следующем сне он оказался среди группы йогов, которые стремились просветить его:

...Еще одна старческая фигура, из окружавших меня су­ществ, поднялась со своего места, внушая присутству­ющим благоговейный страх своею длинною седою бо­родой и посохом йога. Он начал свою речь в курьезной и поразительной манере, сохранившей, однако, назида­тельный тон. Его голос дрожал от гнева, а вытянутый указующий перст был направлен в сторону сновидца:

«По какой причине ты назвал нас сновидческими тво­рениями, а себя Творцом? С такой же уверенностью мы могли бы назвать себя своими творцами. Все мы в одной лодке, и у тебя нет оснований претендовать на высшее существование. Если тебе еще нужны доказа­тельства, я покажу нашего Творца, сотворившего так же и тебя». С этими словами он ударил сновидца но го­лове своим тяжелым посохом, после чего тот проснул­ся и обнаружил, что, невероятно озадаченный, лежит в собственной постели.(15)

Йог показал, что сновидческое эго (ошибочно отождеств­ленное Нараяной со «сновидцем») всего лишь одна из сновид-ческих фигур. Истинный творец сновидения не является его частью, в действительности, это спящее «я».

Такое озарение приходит к осознанно сновидящим непосредственно с опытом. Они начинают понимать, что личности, появляющиеся в сновидениях, не имеют ничего общего с реаль­ностью. Не отождествляясь со своим эго, они получают возмож­ность изменять его, внося коррективы в собственные заблуж­дения. Сразу после этого эго превращается в более точную модель «я». Человек понимает, что «карта не является территорией», и это понимание удерживает его от ошибочного отож­дествления образа с истинной сущностью.

По-настоящему осознанно сновидящий не нуждается в бо­рьбе с собственным эго. Он становится достаточно объектив­ным и может не идентифицировать себя с ним. Как следствие, эго занимает положенное место представителя и помощника истинного «я». Эго сновидца теперь понимает свою ограничен­ность. Оно знает, что является лишь той частью «я», которая доступна личности, а возможно, и меньшей — лишь тем, что личность может достоверно рассказать о себе. Такое понимание отводит эго более скромную роль по сравнению с истинным и, возможно, еще не открытым «я».

Рассмотренные нами настоящие осознанные сновидения являются примерами трансцендентных переживаний, в кото­рых человек выходит за привычные границы сознания. Осозна­но сновидящие (по крайней мере, во время сновидений) прео­долевают привычные представления о себе и попадают в выс­шие состояния сознания. Они изменяют свое прежнее отно­шение к сновидениям, не считают мир сновидений реальностью и больше не идентифицируют себя со своими ролями в нем. В этом смысле настоящее осознанное сновидение — это истинно трансцендентное переживание.

На мой взгляд, польза таких переживаний состоит в том, что они позволяют нам отбросить догматические представ­ления о себе. Чем меньше мы отождествляем себя с тем, кого представляем (с эго), тем более вероятно откроем свою ис­тинную сущность. По этому поводу суфийский мастер Тарикави писал:

Постижение Пути требует борьбы с самим собой. До сих пор вы никогда не сталкивались с собою лицом к лицу. В этом смысле, встречи с другими полезны лишь тогда, когда эти другие могут представить вас самому себе.

Перед тем как добиться этого, вы вероятно будете верить, что встречались с собой много раз. Однако истина состоит в том, что, встретив себя по-настояще­му, вы получите в бесценный дар знание, с которым ничто на земле не может сравниться.

Перед тем как встретиться с самим собой, осознанно сновидящий проводит время в погоне за воплощением того, что всегда считал своими основными стремлениями. Это в общем-то естественно. После множества сновидений, «исполняющих желания», в которых действие мотивировано стремлениями, страстями, ожиданиями и целями, тесно связанными с эго, наступает момент насыщения. В этот момент сновидец может устать от бесконечных поисков привычного удовлетворения, которое благодаря легкодоступности приносит все меньше ра­дости. Ему надоедает каждую ночь видеть один и тот же сон и играть в нем одну и ту же роль. Осознающий сновидец больше не знает, чего хочет и чего должен хотеть. Вскоре он перестает искать ответ и отказывается от управления сновидением.

Осознав ограниченность целей своего эго, сновидец отдает контроль над сновидениями чему-то такому, что находится за пределами его представлений. Формы, принимаемые этим «чем-то», различны и зависят от способа мышления конкретно­го человека. Для тех, кто находится в ладу с традиционными религиями, такая передача контроля может принять вид «под­чинения божественной воле». С другой стороны, люди, не поль­зующиеся теологической терминологией, выразят это по-дру­гому.

Если придерживаться рассуждений о самоотображающей природе эго, приведенных выше, то откроется самый естествен­ный способ интерпретации этого явления: человек отдает кон­троль над сновидениями в руки своему «я». Что бы вы ни думали о своем «я», передача управления от того, кем вы себя считаете, тому, кем в действительности являетесь, очень похожа на улуч­шение. Опираясь на все ваше знание, истинное и целостное «я» сможет поступить более мудро, чем эго. Более того, «я» знает то, что неизвестно вашему эго, — вашу высшую цель.

Еще одной подходящей формулировкой может стать предоставление себя Высшему, что бы оно в действительности из себя ни представляло. В этом случае вопросы о том, является ли Высшее частью человека или чем-то еще, не нуждаются в раз­решении. Именно это определение я считаю для себя наиболее подходящим. Кроме того, за Высшим всегда остается последнее слово.

Отдав контроль над происходящим в сновидении, сно­видец продолжает нуждаться в осознанности. Однако сейчас он должен творчески реагировать на содержание сна и интуитивно следовать за намерениями высшей силы. Приводимый ниже осознанный сон может служить иллюстрацией обсуждаемого процесса самотрансценденции. Несмотря на то что это было моим сном, так как именно я пробудился из него, меня не покидает ощущение, что я принадлежал этому сновидению.

Однажды летом (несколько лет назад) я лежал поздним утром в постели, вспоминая сон, из которого проснулся. В соз­нании возник яркий образ дороги, и, сосредоточив свое вни­мание, я получил возможность войти в эту сцену. В этот момент я перестал ощущать собственное тело, из чего заключил, что сплю. Я обнаружил, что еду во сне по дороге на своей спортивной машине. Я был восхищен таким волнующим сюжетом. Проехав небольшое расстояние, я заметил перед собой «голосующую» девушку. Она была настолько привлекательна, что ее можно было назвать девушкой из снов (Более точный русский аналог — «девушка моей мечты» Прим. ред.). Вряд ли нужно говорить, что я ощутил сильное желание остановиться и подобрать ее. Но тут я сказал себе: «Я уже видел этот сон. Как насчет чего-нибудь новенького?» — и я проехал мимо, решив вместо этого поискать Высшее. Как только я вверил себя в его власть, машина взмыла в воздух и быстро стала подниматься вверх. Я чувствовал себя как в первой ступени ракеты. Поднимаясь в облака, я пролетел мимо креста на церковном куполе, звезды Давида и других религиозных символов. Преодолев облака, я вырвался в космос, который казался громадным мистическим королевством: огромная пустота, наполненная любовью. В окружении космоса я чувствовал себя как дома. Мое настроение поднялось до соот­ветствующих высот, и я запел с экстатическим воодушевлением. Качество моего голоса было поразительным, я покрывал весь диапазон от глубочайшего баса, до высочайшего сопрано и чув­ствовал, что космос обнимает меня, отвечая на мое пение. Им­провизированная мелодия казалась величественнее, чем все, что я когда-либо слышал. Смысл моей песни был прост: «Я воспеваю Тебя, о Господи!»

После пробуждения я отметил, что этот удивительный сон был самым глубоким переживанием в моей жизни. Я был уве­рен, что оно имеет очень важный смысл, хотя и не мог точно его выразить и верно оценить значение этого сна. Пытаясь ос­мыслить слова «Я воспеваю Тебя, о Господи!», содержавшие всю суть переживания, я понял, что сейчас могу интерпретировать эту фразу в понятиях нашего уровня существования. Ее эзо­терический смысл, который я постиг во время сновидения, казался сейчас чем-то туманным. Я мог сказать только, что в том трансцендентном состоянии единства не было «меня» и «Тебя». В том мире для «меня» и «Тебя» нет места, там может сущест­вовать только Единственный. Но тогда, кто же из нас был там? Моей личности, моего сновидческого эго там не было. Все, что там находилось, было «Тобой». В этом мире и «я» был «Тобой». Поэтому с таким же успехом я мог петь: «Я воспеваю Меня...», помня о том, что меня нет! В любом случае вам должно быть понятно, почему я называю это осознанное сновидение транс­персональным переживанием.

Здесь мы возвращаемся к вопросу о возможности испыты­вать переживания на грани смерти, не умирая в действитель­ности. Сейчас мне кажется очевидным, что ответ на этот вопрос должен быть положительным. Я говорю так потому, что пе­реживания трансперсональных сновидений (осознанных или нет) символически напоминают процесс отмирания наших ста­рых представлений и возрождения для новой жизни. Перенос этого качества в бодрствующую жизнь — это уже другая задача, а для сновидений между смертью и трансцендентностью не существует различий.

Давайте попробуем завершить полный цикл этой главы, ответив на вопрос «Что ожидает нас после смерти?». Смерть означает конец наших индивидуальностей. Однако такой ответ не прибавляет ничего нового к общепризнанной концепции смерти-аннигиляции. Как не раз говорилось в книге, индивиду­альность не является нашей истинной сущностью, а лишь пред­ставляет ее. То, что вы считаете своей индивидуальностью, на самом деле есть лишь ментальный образ. «Мысли о себе» — это лишь мысли, мимолетный процесс во времени и пространстве, который вынужден прекратиться, как и все, что существует во времени.

Тем не менее, согласно высказанной точке зрения, наша истинная сущность способна преодолеть и время и пространст­во: наша трансперсональная сущность преодолевает сущность персональную. Наша трансперсональная индивидуальность мо­жет в конце концов проявить свою идентичность истинной реальности — «Сияющему Морю, обладающему всем Обладаемым, знающему все Познаваемое, творящему все Творимое, — Единому Разуму, Истинной Реальности». Поэтому, может быть, когда приходит смерть, исчезает индивидуальность и «капля росы» теряется в море, и вы постигаете, чем вы всегда были: каплей, считающей себя не каплей, а целым морем. Поэтому на вопрос «Что ожидает нас после смерти?» можно ответить: «Все и ничего».

Эпилог

Быть живым в собственной жизни

Эту книгу я начал с утверждения, что во время обычных сновидений мы не можем уверенно чувствовать себя ни бодрствующими, ни полностью живыми. Из этого я за­ключил, что, пока мы не научимся осознавать собственные сны, одна треть нашей жизни будет безвозвратно потерянной. К счастью, и со мной согласится большинство читателей, это пре­пятствие оказывается преодолимым. Человек может развить в себе способность пробуждаться в сновидениях.

Все, что уже сказано о трети нашей жизни, может быть с успехом применено к оставшимся двум третям — состоянию, которое мы называем бодрствованием. Давайте поговорим о некоторых приложениях и влиянии, оказываемых осознанны­ми сновидениями на повседневную жизнь.

В какой мере концепция осознанных сновидений может быть применена к реальной жизни? Особенности осознанных сновидений имеют определенные параллели с тем образом жиз­ни, который можно назвать «осознанной жизнью». Узнать, что скрывается за таким интригующим определением, поможет следующее. Сравним противоположные особенности и свойст­ва, характерные для осознанных и неосознанных сновидений(1).

Основные различия вытекают из самого определения осознанности.

Во время неосознанного сновидения вы подразумеваете, что бодрствуете; во время осознанного сновидения вы понимаете, что спите и видите сон. Я полагаю, что соответствующая пара отношений к реальной жизни должна выглядеть примерно так: с одной стороны, вы можете приходить к неосознанному заключению, что объективно воспринимаете реальность. Со­гласно этой точке зрения, восприятие — это процесс обыкно­венного наблюдения за окружающим сквозь окна собственных глаз. К сожалению, этот традиционный взгляд, основанный на «здравом смысле», плохо согласуется с современными откры­тиями в психологии и нейрофизиологии. Вы видите вовсе не то, «что находится снаружи»; более того, оно даже не «снаружи». То, что вы воспринимаете или считаете «внешним»,— лишь умственная модель, находящаяся внутри вашей головы. Осоз­нанное понимание природы восприятия основывается на сов­ременных данных о работе мозга. Если вы захотите выработать в себе такое отношение, то в качестве рабочей гипотезы я мог бы предложить вам утверждение, согласно которому пережи­вания всегда субъективны и являются результатом наших соб­ственных построений, основанных как на видении реальности, так и на сиюминутной мотивации. В случае визуального вос­приятия эта точка зрения подтверждается оптическими иллю­зиями, которые могут возникать как результат наших ожиданий от мира. С таким же успехом восприятие может искажаться эмоциями, заставляющими туриста «за каждым кустом видеть медведя», а любовника видеть «любимую в каждом дереве». Наиболее правильным отношением к восприятию можно на­звать то, которое не претендует на прямое переживание реаль­ности, а всегда подразумевает существование внутренней ее модели. До того как мы сможем увидеть, что находится «сна­ружи», визуальная информация должна пройти через множес­тво субъективных фильтров, таких, как ожидания, чувства, по­нятия, ценности, склонности и цели. Наша модель мира не­избежно ограничивает восприятие реальности. Чем больше ис­кажена карта, тем пересеченнее покажется местность.

Могу привести еще один пример различия. Во время неосознанного сновидения человек склонен пассивно относиться к событиям. Ему кажется, что они «просто происходят» и никак не зависят от него. Осознанно сновидящий понимает, что он является активным творцом или, по крайней мере, ответственен за все происходящее во сне. Соответствующие бодрствующие качества полностью идентичны только что названным. Все, что говорилось о сновидениях, может быть отнесено и к состоянию бодрствования, если слово «сновидение» заменить на «пере­живание».

Вследствие собственной пассивности, вы можете считать, что правила вашей сновидческой игры полностью предопреде­лены принципами внешней реальности. Обычный сновидец может оставаться прикованным к земле только из-за того, что даже во сне считает гравитацию универсальным законом фи­зики. Однако если вам хватает осознанности, чтобы увидеть в сновидческой гравитации условность, то вы свободно сможете избавиться от нее, взлетев по своей воле. Подобным образом осознанно сновидящие относятся и к остальным «законам» ми­ра сновидений: это лишь правила, определенные самим сно­видцем, поэтому их можно изменить, как только на то появится веская причина. Это качество, однако, невозможно перенести непосредственно в состояние бодрствования. Я полагаю, что в этом случае соответствующее неосознанное отношение заклю­чается в переживании ситуации как определяемой и обусловленной внешними факторами, существенно влиять на которые у вас обычно нет сил. Если вы придерживаетесь такого взгляда, на вашу жизнь обычно влияют другие люди или превратности судьбы. Напротив, осознанное отношение состоит в понима­нии, что именно вами определяются обстоятельства вашей жиз­ни. Только от вас зависит, окажется ли конкретный сон кошма­ром или возможностью самоинтеграции, а конкретная жизнен­ная ситуация — крахом или вызовом.

Последние два качества касаются здравомыслия, которое отличает осознанность от ее противоположности. Привычка не впадать в размышления не всегда оказывается плохой. В то же время она безусловно вредна. Главным преимуществом созна­тельного поведения над привычным является возрастающая гибкость. Хотя, правда, при обстоятельствах, требующих стереотипных реакций, привычка — качество довольно рацио­нальное. Автоматическая реакция хороша, если она полностью адекватна ситуации. Если же ситуация относительно непредска­зуема или нова, то здравомыслие — понимание того, что вы делаете, — способно оказать полезную услугу.

Жизнь предоставляет нам всегда коктейль из ожидаемого и неожиданного. При любых обстоятельствах очень важно отреагировать самой подходящей формой поведения. Ни о чем не думать и поступать привычным образом проще, чем трезво мыслить и действовать сознательно, что требует определенных усилий. Поэтому человек скорее склонен терпеть неудачу там, где требуется проявить здравомыслие, чем быть излишне соз­нательным в ситуациях, не требующих осознанных действий. Исходя из сказанного, развитие способности к здравомыслию может принести ощутимую пользу. Из-за того, что в состоянии сна достичь здравомыслия или осознанности сложнее, чем в состоянии бодрствования, практика осознанных сновидений может стать чрезвычайно эффективным средством улучшения способности трезво мыслить.

Идриса Шаха, знаменитого современного толкователя су­физма, спросили однажды, в чем «основная ошибка большин­ства людей». Он ответил: «Мысль о том, что [мы] живем, тогда как [мы] просто спим в преддверии жизни»(2).

Традиционная доктрина эзотерической психологии утвер­ждает, что обычное состояние сознания, которое мы называем бодрствованием, настолько далеко от настоящего видения «объективной реальности», что его более точно следует назы­вать «сном» или «сновидением». Бертран Рассел совершенно другим путем пришел к подобному же заключению: «Если ве­рить современной физике, — пишет философ, — то сон, кото­рый мы называем бодрствующим восприятием, лишь нена­много лучше отражает объективную реальность, чем фантас­тические сновидения, посещающие спящего человека»(3).

Оставим философию в стороне. На вопрос, бодрствуете ли вы сейчас, вы, скорее всего, ответите: «Несомненно!» К сожалению, ощущение бодрствования не всегда может гарантиро­вать то, что вы бодрствуете на самом деле. Когда Самюэль Джонсон пинал камень, как бы говоря: «Мы знаем, что такое реальность», то испытывал похожее чувство уверенности. Одна­ко если бы доктор Джонсон спал, то ударив камень, он почувст­вовал бы то же самое. Иллюзорное ощущение уверенности в полноте и связности нашей жизни приводит к тому, что Уильям Джеймс описал как «безвременную кончину наших взаимоот­ношений с реальностью»(4).

Откуда вы знаете, что не спите сейчас? Вы можете сказать, что помните, как проснулись сегодня утром. Но это могло быть лишь ложное пробуждение, и сейчас вы обманываете себя сно­видением о том, что больше не спите. Возможно, то, что мы считаем «истинным пробуждением», всего лишь еще одна сту­пень в серии ложных пробуждений. Похоже, один писатель был согласен с этим:

Почему, мой друг, эти ступени не могут существовать? Мне часто снилось, что я просыпался ото сна, и в этом сне я вспоминал предшествующий. Проснувшись, я помнил оба сна. Благодаря своей необычайной ясности, второй сон был своеобразным бодрство­ванием по отношению к первому. Что же касается реального бодрствования, то кто сможет поручиться, что однажды оно так же не покажется мне сном по отношению к еще более ясному взгляду на положение вещей?.. Здесь, внизу, все настолько запутано и скрыто от нас; не может быть, чтобы именно в этом состояла истинная пробужденность.(5)

Давайте попробуем еще раз спросить себя, бодрствуем ли мы. Вы заметите, как трудно задать этот вопрос искренне. От­кровенность требует пусть хотя и небольшого, но искреннего сомнения. А это очень нелегкая задача для многих из нас. Со­мневаться в несомненном — это занятие философов. Ницше определил это так: «...Человек философского склада предчувст­вует, что за этой реальностью, в которой мы живем, скрыта иная реальность, и поэтому все — одна лишь видимость»(6). Шопенгауэр считал свою склонность время от времени относиться к людям и вещам как к «фантомам и картинам их сновидений» основным критерием философских способностей.

Как это может быть, что мы не полностью бодрствуем? А так, что мы обладаем высшим чувством (назовем его интуи­цией), которое обычно остается незадействованным, когда ис­пользуются низшие, хорошо известные чувства. Таким обра­зом, переживание, которое мы называем «бодрствованием», может быть только частичным бодрствованием. Вот что писал Орадж:

Может показаться, что в последовательном развитии этой теории есть нечто патологическое. Склонность смотреть на бодрствование как на специфическую форму сна может уменьшить важность жизни для нас и нашу значимость для нее. Однако такое отношение к возможным и вероятным фактам есть не что иное, как болезненная застенчивость. Истина состоит в том, что так же, как осознание состояния сна является первым симптомом пробуждения в этом сне, первым симпто­мом пробуждения в состоянии бодрствования — вто­рого понимания религии — может стать осознание того, что наша бодрствующая жизнь — тоже сон. Осоз­нание того, что мы лишь частично бодрствуем, может стать залогом полного пробуждения.(8)

Однако одни лишь философские выводы практически не способны помочь нам обрести искреннее сомнение в абсолют­ном бодрствовании. К счастью, существует иное, более эффек­тивное средство для разрешения этой проблемы. Читатели вряд ли удивятся, если в качестве этого средства я предложу осознан­ные сновидения. Осознанные сновидения могут ясно показать нам, что значит по настоящему бодрствовать, и помочь убе­диться в том, что нам еще далеко до такого состояния. Дж. Х.-М. Уитмен привел в своей книге «Мистическая жизнь» пример высшей формы такого открытия. Профессор Уитмен объяснял, что его ночное мистическое переживание было стимулировано состоянием задумчивости, в которое его погрузило прослушивание великолепного струнного квартета. Концерт так потряс его, что в течение нескольких мгновений он ощущал себя «по­хищенным из пространства музыки необычайной красоты», и через некоторое время он оказался в «новом состоянии созер­цательности и радости». Уитмен вспоминал, что ложился спать «совершенно умиротворенным и наполненным спокойной ра­достью». Мы можем себе представить, какой должна была быть ночь после такого вечера! Первый его сон был довольно ир­рациональным. «Казалось, — пишет профессор, — что я плавно лечу сквозь пространство. Сильное чувство холода сопровожда­ло меня и странным образом привлекало мое внимание. Я пола­гаю, что в этот момент сон стал осознанным. Затем внезапно... все перемешалось и мгновенно исчезло. Новое пространство вспыхнуло в своей яркой и абсолютной реальности. Мое вос­приятие стало свободным и острым как никогда раньше. Сама темнота казалась живой. Мысль, родившаяся у меня, была полна неизбежной уверенности: "Я никогда раньше не просыпался"»(9). Обычно осознанно сновидящие не заходят так далеко, как Уит­мен, полагавший, что никогда не просыпался. Однако им зна­комы переживания такого рода в отношении своей предшест­вующей жизни во сне. Именно это испытывают большинство людей, впервые столкнувшихся с осознанными сновидениями. Их поражает, что никогда прежде они не пробуждались во сне.

Осознанные сновидения могут стать своеобразной точкой отсчета. Ведь так же как обычное сновидение соотносится с осознанным, так и состояние обычного пробуждения может соотноситься с пробуждением полным. Способность осознан­ных сновидений подготовить нас к полному пробуждению до­казывает, что в таких сновидениях скрыт значительный по­тенциал, способный помочь нам стать более живыми в собст­венной жизни.

В начале книги я говорил о бесценном сокровище: драго­ценной Жемчужине. Если вы найдете ее, «вы овладеете непре­ходящим даром знания...»: вам откроется секрет, кто вы есть на самом деле. Осознанные сновидения помогут внести свой вклад в ваши поиски себя, так же как и древняя сказка, которая, говорят, сохраняет мудрость на всех уровнях интерпретации. Итак: