Бихевиорально-социальные цели

Задача, относящаяся к этой категории, — обязательно помочь клиенту затормозить его саморазрушительное поведение и в то же время научить его новому поведению, которое могло бы взять на себя необходимые функции, которые до сих пор выполняло саморазрушение. Это очень серьезная задача, поскольку в этой структуре саморазрушение носит оборонительное, саморазличительное значение. Оно является посредником в контакте с внутренними и внешними объектами и имеет форму бунта и мести. Прямое предложение поведенческих изменений скорее всего будет необдуманным шагом, по крайней мере вначале. Потому что такие клиенты с исключительным вниманием выслушивают все советы, а потом склонны считать их нелепыми. По этим причинам я считаю нужным рекомендовать избегать непосредственно бихе-виоральной работы до тех пор, пока мы не будем в большой степени уверены, что личность обладает инсайтом в саморазрушающие процессы и решительно настроена их переделать. Однако даже в этом случае стоит рекомендовать бихевиоральные изменения более косвенным способом, нежели могли бы это сделать при обычных обстоятельствах. Например, когда уже будут достигнуты инсайт и вовлеченность, можно вслух задуматься: «Интересно, что произошло бы, если бы ты просто перестал жаловаться на своих друзей?» Хотя многие виды саморазрушающего поведения могут быть целиком бессознательными или оставаться вне сознательного контроля личности, существует множество паттернов, типа жалоб, которые могут быть более или менее добровольными и, тем самым, зависеть от сознательного контроля. Если клиент способен сдержать их на какое-то время, руководствуясь собственным решением, то может продвинуться дальше в осознании функций, которые они выполняют. Нарекания, к примеру, часто служат организации общественных интеракций и обретения чувства интимности, которого нельзя добиться никаким другим способом. Ощущение дискомфорта, неминуемо следующее за отказом от привычки жаловаться, может способствовать достижению инсайта в цели этих приемов и развить потребность поиска новых методов реализации таких задач. Жалобы с аналогичным успехом могут быть истерическим средством достижения близости, особенно если родители клиента сами имели мазохистские черты. Осознание этого естественным образом может подвести к дискуссии по поводу других способов достижения и сохранения близости. А в тех случаях, когда главной функцией саморазрушающего поведения является косвенное выражение агрессии, целью терапевта будет подведение к осознанию этого факта, а затем — разрешение и поощрение прямого ее выражения. Также, как и в любой другой структуре характера, возможно, самой главной целью лечения становится перестройка детских травм клиента. В случае мазохизма несоответствующее отношение выражалось во вмешательстве, подавлении и сокрушении силы воли личности. Гнев, порожденный этим переживанием, огромен. Он должен быть признан или присвоен, направлен на соответствующий источник и только таким образом смягчен. Поскольку реакции гнева у мазохистской личности запрещались и последовательно искоренялись, возрождать их нужно будет постепенно, вплоть до того, что клиенту надо будет вновь учиться их переживать и выражать. Процессы непосредственного высвобождения, применяемые в биоэнергетике. Гештальт-терапии или в других экспрессивных видах терапии, могут принести особую пользу после того, как будут достигнуты ин-сайт и вовлеченность. Повторяем: эти стратегии следует применять так, чтобы до минимума свести опасность вовлечения в силовую борьбу или борьбу авторитета.

В конце концов, для того, чтобы когда-нибудь изменить мазохизм, должно появиться поведение, свидетельствующее о возвращении утраченной надежды. В некотором смысле эта надежда будет проявляться в более прямом выражении агрессии в близких связях или в поступках, целью которых будет установление близости. Дополнением к таким «доверительным» поступкам будут те, которые демонстрируют веру, пусть даже переплетенную с огромными опасениями, в собственное право на самостоятельные действия или риск. Если ты хочешь быть достаточно хорошим терапевтом для личности с такими проблемами, то должен ощутить все значение того, о чем ты ее просишь прямо или косвенно: чтобы она поверила. Если бы твою волю неоднократно подавляли, топтали и искореняли, то прямое стремление к близости, прямое выражение агрессии или надежда на позитивные результаты собственных амбиций порождали бы в тебе огромный страх. Этот страх автоматически будет запускать защитные механизмы, позволяющие убежать от него. Именно это и подразумевается. Если бы терапевт хотя бы поддержал такую активность, не говоря уже о непосредственном ее побуждении, то сейчас же оказался бы в позиции цели для таких маневров. Это также предусматривается — именно сознательное согласие терапевта на возможность оказаться побежденным является необходимым для того, чтобы терапевтический процесс мог осуществиться.

В сущности клиент победит терапевта тем же способом, каким сам был побежден. Это своего рода терапевтический тест (Weiss, Sampson, 1986). Чтобы его пройти, терапевт должен реагировать иначе, чем реагировал клиент, и иначе, чем реагируют другие. Он не может терять надежду или поддаваться, не должен также выражать совершенно понятного человеческого гнева на поведение клиента, который уничтожает и себя и терапевта. В этой ситуации наиболее заслуживающим доверия, хотя и не единственным, терапевтическим ответом будет интерпретация. Она также будет включать в себя интерпретацию «теста», которую он сам и демонстрирует. Такой устойчиво аналитический подход — наверное то, чего клиенту не хватало в детстве, но сегодня терапевт может предложить ему такие реакции, а он может все лучше ими пользоваться. Многократное воспроизведение этих связей настоящего с прошлым будет главным, если не решающим фактором терапевтического процесса. В примере с таким клиентом, более, чем с каким-либо другим, вовлеченность терапевта в этот процесс, наряду с относительной непривязанностью к его результату, будет условием, необходимым для того, чтобы привести к каким-то изменениям.