Последний день лета

Последний день лета. А по часам — уже осень. И по ощущению тоже — уже давно, недели две. Темно, сыро, страшно. Осень — это долго и безнадежно. В осени застреваешь, как в топи, и буксуешь, пока спасительный снег не укроет твои страдания прохладной ажурной белой шалью. Идем сегодня. Последний день лета… Вечерняя прогулка. Почти на ощупь. Две тропинки. Одна, у дома, с мелкими лужицами и в общем, пригодная для ходьбы, другая — среди травы, в глубине, с ямами и грязью по колено. Дождь.

За нами прутся двое молодых людей. Прилично одетые, брючки-очки, портфельчики, матерок всего через слово, явно с работы. «Ну и что, что последний день лета, — раздраженно и громко вещает один, — у меня восемь заказов и всем надо сегодня!» Второй в тон отвечает. «Отпускнички прикатили, всем срочно, всем — сегодня, и последний день лета им не указ. Но с другой стороны, последний день лета — всего лишь дата, лист календаря. Ерунда это, просто массовая истерия. Надо четко знать свою цель и идти туда, куда тебе надо, а не куда бежит толпа! Соображать самому!».

Мы идем чуть впереди, пораженные красотой беседы и глубокими ее тезисами и, дабы предоставить лучшую дорогу философам, сворачиваем с тропы. Грязь хлюпает под ногами, Варвара, вздыхая, шлепает по бурым глубоким лужам. Молодые люди, ратующие за «эксклюзивный жизненный путь», прутся за нами! В темноте, поскальзываясь, хлюпая и утопая в грязи.

Мы ускоряемся, Варвара нервничает, я делаю вид, что рождена на болотах, и мне нравится вот так гулять, непринужденно загребая ботинками склизкую жижу. Парни не отстают. Рядом — чистая, почти стерильная тропинка, асфальтированная. Нет, прутся за нами!

Не выдерживаю. Поворачиваюсь. «Молодые люди, дорожка — вон там (для убедительности тычу рукой в ту сторону). А мы тут с собакой гуляем!»

Философы, поблескивая в темноте своими очечками, ошарашенно замирают. «А… Э-э… Ну, мы… Это самое… Мы смотрим — вы идете, и мы за вами…»

В общем, трепотня одна — эта ваша философия…

Кто сказал, что последний день лета — всего лишь дата на бумажном календарике? Самый что ни на есть Мистический день. Особенно вечер. Не говоря про ночь.

Не хотелось бы показаться человеком одной темы, но у нас по вечерам уже темно. Темнота густая, чернильная, вязкая. Ее не вспорешь ножом, как черный картон, в нее надо входить — осторожно, медленно, на вдохе. Потому что там, за поворотом, в темном океане травы под ногами может скрываться все, что угодно. И выйти из темноты — тоже может Кто угодно.

Это была Бабка с косой. Той, что косят, все правильно вы подумали. Кабы была румяная дебелая девка с лентами в длинной русой косе, разговор был бы совсем другой! Хотя тоже странный, признаться, был бы разговор.

Но это была Бабка в темном плаще с капюшоном и с железной косой на плече.

Кондратий вас когда-нибудь хватал? Меня тоже нет — до этого вечера. Бабка вышла откуда-то из темноты, лица не разглядеть, шла параллельным с нами курсом, пока не дошла до газона у дома. Там она встала в классическую позу косильщика, расставив ноги, распрямив плечи и отведя назад правую руку с древком косы, в полной тишине стала косить траву.

На газон падал бледный отсвет далекого фонаря. Вшииииииииик-вшиииииик. Вшииииииииииик-вшиик… План за лето, видать, старалась бабка закрыть. Совсем они там, на небесах, сдурели…

Последний вечер лета. Лучше провожать его дома. Закрывшись на все запоры и роняя тихую ностальгическую слезу на мятый календарик. До дня рождения Деда Мороза остался 121 день; до Дня рождения Пушкина — и того больше.

Лепехи делают не только коровы…

Уроды — это такие специальные люди, которые стараются. Честно!

Только у них плохо получается… Сочинение сопредседателя гильдии кулинарных кретинок, инвалида плиты и ножа Н-ой степени, почетного члена ассоциации практикующих идиоток — Исаковой Г. В. Пишу не под псевдонимом, ибо фамилия все равно мне не родная — мужнина. А он эти записки не читает, и вы ему не говорите!