Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


Как я уезжала из Праги




 

Прага — город чудесный, особенно, когда из него уезжаешь.

Хозяйка пансиона, бывшая русская подданная Раиса Пална, заверила: такси от крыльца до аэропорта стоит 350—400 крон. Я девушка доверчивая, в последний пражский день потратила все, оставила ровно 400 крон.

Сажусь в такси, отъезжаем. Говорю: «Нам ведь хватит 400 крон?». Небрежно так спрашиваю, разговора ради. Таксист шипит чего-то по-чешски с общим смыслом, что 400 крон нам хватит доехать только до ближайшего светофора. Я делаю глаза: как так?! Да быть не может! Да у меня и нет больше, вот смотрите! И трясу у него перед носом своим потертым кошельком, в котором 4 купюрки ровненькими рядами.

Таксист по тормозам: «Просиме панова, вернемся в пансион, вы у своей комарАдки попросите денег». Объясняю, что идея дрянь. Чех «не разумеет» и бормочет, что «получицца плэхэ, раз у пановы нет крон»… Заплакали блюдца — не лучше ли вернуться. Дискуссия продолжается, стороны увлечены подбором аргументов, время уходит, счетчик щелкает, а мы кружим по трем улицам поселка, несколько раз проезжая мимо пансиона, где в окне маячит изумленное лицо Раисы Палны. Принимаю отчаянное решение: все-таки выехать из понравившегося таксисту района и двинуть в аэропорт, а там снять с карточки деньги, если остались; если не остались, писать записку Раисе Палне, чтоб отдала алчному чеху. Последнюю рубашку чтоб сняла, и отдала. И вот — едем. Налитая тяжелыми думами, не вникала в пейзажи, последнее «прощай» Чехии не прошептала, а сидела, как бабка, страдающая геморроем, и ерзала… Чех, как назло, стоял у всех светофоров, ехал строго по правилам. В общем, вел себя непринужденно, периодически выдавая руладу на чешском языке с нравоучительной, думается мне, моралью.

 

Прикатились.

Я готова была выскочить из машины метров за 500, схватить чемоданы и переть их волоком, как бурлаки на Волге, лишь бы не слышать, как адская машинка считает мои деньги. Чех же напротив сбавил скорость и мееееееееедленно полз в сторону парковки. В результате всех мытарств, натикало ровнехонько 390 крон. 10 сдачи. Из вредности дождалась, пока чех наколупает эти 10 крон, а потом царственно их же дала ему на чай. С сопроводительным спичем на классическом русском языке. Ах, никогда не забуду эту минуту триумфа! «Милый мой, — сказала я ему, — задумайтесь на минуту: зачем мне ЭТИ ДЕНЬГИ?! Через 5 часов я буду в России! Благодарю вас за роскошную поездку и всего вам самого наилучшего». Подхватив свои бебехи, удалилась, не оглядываясь, но думаю, там, на обочине, чех стоял и плакал.

Потом правда я вспоминала эти 10 крон, ибо бренчащей мелочи хватило только на гаденькую минералку с померанцем, а так, глядишь, купила бы чистой родниковой. Ну да что поделать, люблю размах. Даже если потом приходится спать на сквозняке в проходных комнатах, сиротливо занавешенных потертыми гобеленами.

 

Так о размахе. Часть вторая.

Пру в самолет три сумки ручной клади. Потому как в багаж не взяли. Одну взяли, а остальные три не взяли. Корячусь в салоне, запихиваю под кресло. Рядом стоит стюард-чех и брезгливо наблюдает. После того, как сумы утрамбованы, а я, распаренная, как пористый нос после бани, плюхаюсь в кресло, — этот милый человек подходит и просит сумки убрать наверх. Мол, вы сидите у аварийного люка, и рядом с креслом могут стоять только ваши ноги, да и то нежелательно.

Дарю стюарду взгляд василиска, вздыхаю, встаю раком и с усилием вытаскиваю сумки из-под кресла. Вы думаете, эта сука в ботах помогла мне запихнуть их наверх? Как же. Стоял, ждал. Проснулся только, когда сумка чуть не шарахнула его по голове. Ладно, запихнули. Села я, попила водички, обмахиваюсь буклетом, смотрю в окно на виды аэропорта.

Подходит опять: вашу маленькую дамскую сумку, ту, что на грудях болтается, тоже надо запихнуть наверх. И тянет ручонку!

Тут у меня от переизбытка впечатлений перемкнуло, и я начала верещать: «НЕ ОТДАМ! Там золото-брильянты! Все, что нажито непосильным трудом! Там у меня еда! Там маменькины иконы! Старинные книги!»

Верещала не так чтоб громко, но противно. Наиболее убедительным мне показался пассаж про золото, и я его повторила. Для закрепления. Чех не мигал. И даже, по-моему, не дышал. Информацию переварил и совершенно на полном серьезе спрашивает: «А как вы прошли таможню, если у вас золото и иконы?» Тут заинтересовались пассажиры ближайших кресел. Маленький театрик нашел своего зрителя.

Подходит стюардесса: «Господа-товарищи, пане и панове, об чем вой?» Чех ей пшикает про иконы и брильянты, и теперь уже стюардесса с вожделением смотрит на мою задрипанную черную сумку с ремешком, скрепленным булавкой. Я блею на англо-русском в том смысле, чтоб не забирали последнее, ибо сумка для женщины — оплот всего сущего. А может, меня тошнит в полете? И тошниться я желаю только в свою сумку? А может, фотографии пятерых малюток, на которых я привыкла смотреть каждые две минуты? А может, корка черного хлеба, которую буду грызть, уезжая из этой жестокой страны?

Подходит третья стюардесса.

Вникает в суть дела и мне жестами объясняет, что сие — аварийный выход, что за стропы моей сумки могут зацепиться эвакуирующиеся пассажиры, подразумевая, видимо, что мне в эвакуации отказано, и буду сидеть, глядя на пролезающих через меня желающих спастись. Вопрос о золоте тактично не поднимается.

В конце концов, мне предлагают пересесть на другое место, где сумке будет разрешено висеть под сердцем. Я доверчиво смотрю на затеявшего свару чеха и ангельским голосом предлагаю ему в таком случае перенести все мои недавно утрамбованные вещи с верхней полки. А может, у меня там целый альбом с малютками, какое его дело. Пассажиры ржут, чех сатанеет, но клиент всегда прав, даже если он с приветом. Сговорились на том, что я остаюсь, сумку у меня забирают ровно на время взлета, а потом торжественно, с оркестром и фейерверками, возвращают.

При взлете несколько раз, для тупых, повторили, что мобильные телефоны надо отключить, иначе создаются помехи в радиосвязи. Мой телефон лежал в экспроприированной сумке и отключен не был. Помехи, которые он создал, помогли нам долететь на час быстрее, чем было заявлено в расписании.

А тут о-па! Сюрприз! В России, в Екатеринбурге, в зале прилета уже дежурили тетки в форме… Думаю, то были происки чеха. Сначала подозревала, что тетки хотят изъять волшебный телефон, ускоряющий самолеты, но их интересовала сумка в целом. Не так чтоб навязчиво, но дотошно пару раз просветили ее рентгеном, золота, увы, не нашли, отчего расстроились сами и расстроили меня. Иконы я успела утопить в туалете.

Сейчас, спустя три часа после полета, понимаю, что вела себя подозрительно. В зале прилета несанкционированно поперлась курить в туалет; выжидая пока пройдет толпа. Затесалась в последние ряды и оказалась в стайке словаков, которые никак не могли заполнить какие-то пограничные бумажки, отчего дергались. Судорожно вспоминала, куда убрала рубли и чем буду расплачиваться в такси, из-за этого поминутно вставала на цыпочки, высматривая через стекло свою багажную сумку, а когда добралась до нее, шуровала в ее переполненных недрах. Искомое не находилось, и я озабоченно сводила брови у переносицы. Атмосфера накалялась, поэтому сочла необходимым поскорее покинуть гостеприимный аэропорт.

… А рубли нашлись. Дома — при подробном обыске. Они хранились в мешке с сувенирами, а мешок — в коробке с футболками, а коробка — в пакете из продуктового магазина, который вместе с абсентом был завернут в полотенце, и для пущей сохранности — в куртку. Все это покоилось в ручной клади, в рюкзаке, а отнюдь не в багажной сумке. Так что на цыпочки можно было не вставать.

 

Книжку вот прочитала…

 

Жил в Москве богатый старый человек. И было у него не то пять, не то десять, не то пятнадцать дальних родственников. Наследнички, ни в чем ни уха, ни рыла! Одна мужем из провинции обзавелась, а тот бочком, бочком да и к кормушке, другая дурой всю жизнь была, сопли в детском саду сорок лет вытирала, третья упрямая и норовистая, своей дорогой шла, четвертый — безопасный сумасшедший. Под глазами — круги, в глазах — страсть. Страсть редкая — собачья. Собачьим приютом заведовал. Пятый — прихвостень, хоть верный помощник и голова светлая, шестой четырех своих бестолковых дочек мечтал поднять, седьмой все не мог квартиру свою крохотную в Питере поменять, думал у деда денег занять, но без отдачи… Восьмой… Девятый…

Долго старик голову ломал — страниц тридцать. Но придумал потом и делами распорядился. А умер в одночасье.

В завещании было две строчки. Всем — по чашке из семейного сервиза, а все имущество, движимое и недвижимое, он завещал своему племяннику Козлову Александру Ивановичу — на содержание собачьего приюта.

Людмила Улицкая «Второе лицо».

Есть все-таки справедливость на свете!

 


Поделиться:

Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 111; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.006 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты