Длинные истории Рыжего. Все еще день пятый

Нашла красавца. Тут надо бы про «куда денется с подводной лодки» сказать и цинично плюнуть на пол, но не буду. Потому что все было совсем не так. Я бежала домой так, как будто мне черти в спину дули… Свалила с работы — шапка набекрень, морда перекошенная, глаза выпученные — предварительно написав заявление на недельный отпуск (эх, берегла для Нового года), распечатав несколько объявлений с большими фотографиями и не менее большими буквами. И — вперед!

Трамвай полз, как черепаха, светофоры засыпали на красном сигнале… Я стояла в вагоне и ногами сучила от нетерпения, барабаня пальцами по поручню, нервно кусая губы и край шарфа. Уже у дома забежала в зоомагазинчик, отдала часть объявлений.

Миленькое дело: объявления висят — а собаки-то нету. Ай да я. Чтоб мне в аду гореть. Скорым шагом — в родные пампасы. Рыжего не было. Дала круг почета по дворам, с таким тщательным вниманием обшаривая взглядом все сумеречные углы, что народ шарахался. Не было его! Чтоб мне! Я пошла домой и решила пореветь. Включила чайник, переоделась в домашние шорты, футболку. Взяла сигарету. И уже сделала специальное плакательное лицо и задрожала нижней губой, но выглянула в окно.

Там оно и было. Не окно, не лицо, а несчастье мое Рыжее-бесстыжее. Счастье мое и мое сумасшествие. Котлета моя Пожарская, Огневушка-по(с)какушка. Какала сидела, радость моя, вдумчиво, под кустом. Я заорала: «Рыжий!» Пес закрутил головой, забегал… Забыл, что делал. Услышал! Понял! Узнал!

Схватив зачем-то Варишну на поводок, я понеслась на улицу. Ума хватило скинуть тапки, но времени на ботинки не было — ноги сунула в резиновые сапоги. Так и выскочила — в шортах, в резиновых сапогах, в развевающейся куртке, с ничего не понимающей разбуженной Варварой. На крыльце чуть не сбили мирных граждан. «Видать, сильно прижало», — посочувствовали они, уступив дорогу. Прижало. Встреча на Эльбе. Поцелуи, объятия, оркестр, цветы. Дело не испортила даже висящая на рыжем хвосте какашка. Она тоже собралась пойти к нам домой.

Дома, потирая озябшие ручки, Рыжий первым делом сунулся на кухню: «Нуте-с, что у нас тут новенького-вкусненького? Что наварили-нажарили в мое отсутствие? Да не жабьтесь! Я малость оголодал, вас дожидаючись. Вечно с вами все не слава Богу!» У нас наконец-то все было и слава, и Богу. На радостях нажарив блинов с картошкой, угостила собак и плюхнулась читать книжку. Все были дома, впереди была неделя поиска хозяев для Рыжего и воспитания в нем терпения, деликатности и навыков жизни с человеком, вставать завтра рано на работу не надо, в среду нас ждал ветеринар, объявления, куда могла, дала — в общем, жизнь удалась и снова улыбалась нам щербатым ртом.

Попозже вечером, отдохнув от волнений дня, решила заняться воспитанием Рыжей морды. Совместив приятное с неприятным: прогулку с учебой.

За сыр Рыжий был готов Луну с неба достать, а уж простое «сидеть» исхитрялся исполнять чуть ли не в полете. То есть за сыром подпрыгивал и тут же приземлялся на попу. Попа, надо сказать, ходуном ходила от вожделения сыра.

Труднее оказалось с запретом подбирать всякую пакость. Дрянь, раскиданная по просторам, почему-то не казалась Рыжему ни пакостью, ни падалью, ни мерзостью — в чем я пыталась его убедить: а) уговорами; б) страшным лицом, издающим шипение; в) угрозами; г) криком; д) ласковым словом и обещанием «сильно не бить»; е) «летающей банкой», роль которой исполнял небольшой, но увесистый камень. Сыр к тому времени мы съели, менять пакость было не на что. «А раз не на что, — логично рассудил Рыжий, — тогда и разговаривать не о чем! Пишите письма!» И, взяв сокровище в пасть, сделал ноги.

«Ладно, — устав бегать за ним по газонам, сказала я. — Хрен с тобой, золотая рыбка. Отлучаю тебя от дома и материнской груди. Живи себе по помойкам!». И свистнув Варвару, мы, руки в брюки, развернулись и пошли в сторону дома. Варя за моей спиной показала Рыжему язык. Рыжий вломил за нами. За что был хвален. Правда, с представлением к ордену, торопиться не стали, обошлись почетной грамотой.

Сегодня точно был НАШ день. Рыжего судьба искушала на каждом шагу. Уже почти у дома, он уперся носом в чью-то метку. И все, привет. Минуту, две, три… Носом в землю — и не сдвинешь. Кто бы мог подумать, что в этом кобелишке столько силы и упрямства! Пришлось, выждав дипломатические пять минут — что мы не люди, что ли! — взять мерзавца за ошейник и почти отнести с места разгула подростковых фантазий. Тренированная на мастифе рука почти не почувствовала тяжести. Рыжий убедился, что с такой рукой не поспоришь и с воплями: «Ну ладно, ладно, я понял уже, грабли убери, да?!» — вырвался, отряхнулся и побежал чуть впереди. Делая вид, что его мужская гордость ничуть не пострадала. Варя, глядя на нанайских мальчиков, тихо ухмылялась: «Хлипковат ты, братец…»

Потом они нашли дерево. Натуральное молодое дерево, спиленное, подсохшее… Варвара, старая носильщица бревен (Ленин, Троцкий и Зиновьев — единая в трех лицах) сразу за дерево ухватилась с целью упереть на лужайку и там разгрызть в щепки. Рыжий сначала не врубился (потому что Зиновьев с Троцким никогда не работали по субботам!), потом подумал было ухватиться за край, но не решился… Шагающая Варишна с деревом наперевес — это вам не блох по пузу гонять!

А дома наш бойкий рыжий друг… О да, наш юный бодрый друг нашел себе занятие поинтереснее: стырил кусок сыра, легкомысленно оставленный на кухонном столе. Стырил, наглая морда, съел, после чего сидел, облизывался.

А сыр предназначался для запрятывания в него горького порошка — Варвариного лекарства. Варвара за моей спиной пожала Рыжему лапу. Спасибо, друг. Я не знала, как реагировать на эти отношения в уголке Дурова, поэтому сыр Рыжему простился — но в блокнот юного дрессировщика записала.

«Никто, никто, сказал он, намылив руки мылом… Никто, никто, сказал он, съезжая по перилам… Никто не скажет, будто я тиран и сумасброд, — продекламировала я с куражом, глядя на притихших зверей. — Так вот, друзья мои! Никто, никто не забыт и ничто не забыто! Так что штучки свои бросьте. Все ходы записаны». Лекарство Варваре было выдано.

Во мне однозначно погибла великая воспитательница детского сада. Погибла в цвете лет и даже слегка разложилась. Как сказали в КВНе: «И это был не первый случай смерти в ее теле». Ранее во мне погибли певица, балерина, дрессировщица и сотрудница клининговой службы.

Нет, правда! Возиться со зверями, гулять, разговаривать с ними, писать свои писульки — что еще надо в жизни? Еще бы кто деньги приносил и деликатно клал у двери. И быстро-быстро уходил, чтобы звери не гавкали на посторонний площадочный шум.

На автостоянку мы зашли, как же иначе. Сегодня же понедельник. Там нам отказали, мы уверили, что не очень-то и хотели, а заглянули к ним так, из вежливости. Звери на всякий случай облаяли дядьку, огребли за несанкционированное вмешательство в переговоры, и ко всеобщему облегчению мы удалились.

Я действительно не отдала бы Рыжего на стоянку: ему светит участь получше. Новые хозяева. Поисками которых займусь. Лично!