ВСЕ ПРОПАЛО

В тот вечер в доме Иды был устроен праздник. Всю вторую половину дня Лючия, экономка, варила, жарила, пекла, сбивала сливки, снимала с противней крохотные пирожные, лепила равиоли, колдовала над соусами. Чуть ли не каждый час новый опьяняюще вкусный аромат заманивал Виктора на кухню, но когда он пытался что-нибудь стащить, то неизменно получал деревянной поварешкой по рукам. Проспер и Оса вдвоем накрывали в столовой огромный стол, в то время как Моска и Риччио, как угорелые, носились с этажа на этаж, преследуемые тявкающими собачонками Лючии.

Эти двое настолько обалдели, были настолько счастливы от тепла и покоя, что, похоже, даже обман графа их уже не особенно огорчал.

— Да мы все равно их потратим, — беззаботно ответил Риччио, когда Виктор спросил его, что они собираются делать со всеми этими пачками фальшивых денег. На это Виктор страшно рассердился, принялся кричать и потребовал, чтобы Риччио немедленно отдал саквояж ему. Но Риччио только с ухмылкой покачал головой и объявил, что они с Моской саквояжик припрятали. В надежном месте, добавил он. А где, даже Оса и Проспер не знали, но их, судя по всему, это и не особенно интересовало.

Что ж, коли так, Виктор тоже решил больше ни о чем таком не думать, уселся на софу в Идиной гостиной, лакомился шоколадными конфетами и тщетно пытался уговорить себя отправиться наконец домой. Пора было покормить черепах и заработать хоть немного денег. Но всякий раз, когда он со вздохом поднимался, собираясь попрощаться, Ида приносила ему то рюмочку граппы, то чашечку кофе, а то просто просила его отнести в столовую и поставить на стол зубочистки. И Виктор оставался.

Чем больше темнело на улице, и чем неуклоннее заявляла луна свои права на ночной город, тем ярче разгорались окна в старом доме Иды Спавенто, словно хозяйка его нынче решила составить бледноликой луне конкуренцию. Не счесть, сколько свечей она уже успела зажечь в этот вечер. И хотя в люстре над столом горела пока что только половина лампочек, ее хрустальные подвески сияли и переливались так, что Оса глаз от них оторвать не могла.

— Ущипни меня! — шепнула она Просперу, когда они, расставив тарелки и множество бокалов, разложив приборы, стояли возле огромного, темной скатертью покрытого стола. — Не может быть, чтобы все это взаправду.

Проспер подчинился. Легонько, совсем не больно он ущипнул ее за плечо.

— Взаправду! Взаправду! — заверещала Оса и принялась радостно вокруг него прыгать.

Но даже ее радость не в силах была прогнать выражение грусти с его лица. Все они, каждый на свой лад, пытались его развеселить — Риччио своими шуточками, Моска — тем, что водил его по Идиному дому, показывая всякие диковины, скрывавшиеся то за одной, то за другой дверью. Ничего не помогало — ни Идины сладости, ни уверения Виктора, что он непременно что-нибудь насчет Бо придумает. Бо с ним не было. И его недоставало Просперу, как может недоставать руки или ноги. Он искренне сожалел, что портит другим настроение своей хмурой физиономией, он уже заметил, что Риччио старается с ним не встречаться, а Моска, завидев его, просто поворачивается и уходит. Только Оса по-прежнему оставалась с ним рядом. Но едва она, в порыве сочувствия, пыталась обнять его или просто подойти, он тут же отстранялся, начинал поправлять на столе ножи-вилки или садился к окну и молча глазел на улицу.

За ужином Риччио и Моска настолько разбуянились, что в какой-то момент Виктор не выдержал и буркнул: дескать, даже от стаи обезьян за столом шума было бы не больше. Но Проспер по-прежнему не говорил ни слова.

Как только остальные отправились с Виктором и Идой играть в карты, он ушел к себе наверх. Ида раздобыла где-то два надувных матраса, чтобы им не тесниться всем на двух кроватях, которые Риччио составил вместе. Один из этих матрасов забрала себе Оса, пристроив его к стене и уже обложив со всех сторон своими старыми книжками. Кстати, ни одну из них Моска и Риччио не посмели в кинотеатре оставить. Проспер оттащил второй матрас к окну, из которого виден был Идин сад и, чуть дальше, канал. Одеяла и белье, выданные Лючией, благоухали лавандой. Проспер спрятался под одеялом с головой, но заснуть все равно не мог.

В одиннадцать, когда все уже заползли в кровати, а Виктор, слегка пошатываясь, отправился наконец восвояси — неспокойная совесть погнала-таки его к голодным черепахам, — Проспер все еще не спал. Он притворялся. Уткнувшись носом в стенку, он тихо лежал, дожидаясь, пока заснут остальные.

Когда наконец Риччио начал тихонько подхихикивать во сне, Моска захрапел, а Оса с блаженной улыбкой затихла между двумя раскрытыми книжками, Проспер встал. Старые, исхоженные половицы поскрипывали у него под ногами, но никто из товарищей не проснулся. В такой безопасности, как в Идином доме, они еще в жизни себя не чувствовали.

Идя вниз по лестнице, Проспер чуть с ног не валился от усталости, но разве сможет он теперь когда-нибудь снова заснуть? Все, все пропало. Счастливые времена кончились. Опять кончились. Сколько он ни гнал от себя эту мысль, она возвращалась. Он потихоньку спускался на первый этаж. Маски вдоль лестницы таращились на него из темноты, но на сей раз они его ничуть не страшили.

С тех пор как Ида рассказала своей экономке, каким образом ребята проникли в дом, Лючия тщательно запирала дверь из кухни в сад. Ржавый замок она смазала и даже отдраила до блеска. Так что дверь лишь легонько скрипнула петлями, когда Проспер открыл ее и вышел в темный сад.

Вокруг все побелело от инея. Теперь по ночам городом, каждым его камнем, завладевала зима. Холод, казалось, простирается до самых звезд. Там, где участок Иды прилегал к каналу, в стене, у самой воды, имелась калитка. Открывая ее, Проспер слышал, как хлюпает вода о подножие стены. Лодка Иды, надежно пришвартованная, покачивалась между двумя разрисованными деревянными сваями, какие в городе Луны торчат из воды во множестве. По цвету и орнаменту на сваях всегда можно узнать, кому принадлежит причал. Проспер осторожно забрался в лодку, сел на холодную скамью и стал смотреть на луну.

«Что же мне делать? — думал он. — Ну же, подскажи! Что мне делать? »

Но луна не давала ответа.

Почти в каждой истории, которые когда-то рассказывала Просперу мама, луна была непременной и чуть ли не главной участницей. Могущественная союзница, готовая осуществить любые мечты, отомкнуть любые двери, особенно из одного мира в другой-. Здесь, в собственном своем городе, она, луна, была прекрасной хозяйкой — la bella luna [19]. Бо нравилось называть ее вот так, по-итальянски. Только как ее ни называй, на каком языке ни проси — младших братьев луна возвращать не умеет.

Проспер сидел в лодке, и слезы катились у него по щекам. Он-то думал, что этот город — его город, только его и Бо. Он-то думал, что если уж они сбежали сюда, в это место, столь отличное от всех других мест на свете, то Эстер им здесь не угрожает. Что в этом месте Эстер не место. Эстер боится Венеции, она здесь чужая. Ну почему ее не заклюют голуби? Почему ее не покусают мраморные драконы, не запугают своим рыком крылатые львы? Он-то думал, они сумеют его защитить — а они не могут.

А какими чудесными они оказались, эти львы, когда он впервые увидел их наяву — не глазами своей матери, а своими собственными. Задрав голову, смотрел он на них, вознесенных колоннами, гордо реющих среди звезд, он гладил пальцами прохладный камень и воображал себе, что эти львы стоят там не просто так — они охраняют сокровища Венеции. И его охраняют тоже. Когда они с Бо поднимались по лестнице Гигантов, что во дворе Дворца дожей, и потом стояли там наверху, между двумя исполинами, он чувствовал себя не просто в безопасности, он чувствовал себя владыкой своего царства, под охраной львов, драконов, а еще воды, что окружает его царство со всех сторон. Эстер ненавидит воду, она и в лодку-то ступить боится. И тем не менее все-таки приехала сюда и вот уже захапала к себе Бо. И Проспер теперь уже никакой не владыка, а всего лишь ничтожество, мелкое, слабое ничтожество, нищий в собственном царстве, изгнанный из дворца и разлученный с братом, лишенный брата.

Проспер отер рукавом слезы с лица. Заслышав издали рокот мотора идущей по каналу лодки, он пригнулся, дожидаясь, пока та проедет. Но она не проехала. Мотор заглох, Проспер услышал, как кто-то тихо чертыхается, и в тот же миг в его лодку что-то сильно ткнулось. Вздрогнув, он испуганно поднял голову.

Сципио скинул свою темную маску и улыбнулся ему с таким радостным облегчением, что Проспер на секунду даже забыл, что в глазах у него все еще стоят слезы.

— Ты погляди! — радовался Король воров. — Вот уж удача так удача! Ты хоть знаешь, что я как раз приехал тебя забрать?

— Забрать? Куда? — Проспер растерянно встал. — Откуда у тебя такая лодка?

Лодка была очень красивая, темного дерева, украшенная золотым орнаментом.

— Отцовская, — ответил Сципио и похлопал по темному дереву, словно по холке благородного коня. — Это его самая большая гордость. А я ее увел и вот только что украсил первой царапиной.

— Откуда ты знаешь, что мы здесь? — спросил Проспер, озабоченно перегибаясь через борт, но на Идиной лодке царапин вроде бы не было.

— Так Моска же мне звонил. — Сципио глянул на луну. — Рассказал, что граф нас обманул. И Бо вроде бы уже у твоей тети. Это так?

Проспер кивнул и отер глаза тыльной стороной ладони. Он не хотел, чтобы Сципио заметил его слезы.

— Мне очень жаль. — Голос Сципио звучал сдавленно. — Глупо было оставлять их с Осой одних, да?

Проспер не ответил, хотя та же мысль навещала его, наверно, уже раз сто.

— Проп? — Сципио откашлялся. — Я хочу еще разок на остров Тайн прокатиться. Поедешь со мной?

Проспер смотрел на него, оторопев от неожиданности.

— Граф обманул нас! — Сципио понизил голос, как будто кто-то мог их здесь подслушать. — Он нас надул. И он либо отдаст мне деньги, но теперь уж настоящие, либо позволит прокатиться на карусели! Она там, на острове, наверняка!

Проспер покачал головой:

— Ты что, всерьез поверил в эти сказки? Брось. Забудь, и про деньги тоже забудь, мы сами опростоволосились. Не повезло. Какой прок теперь об этом думать, только душу себе травить? Остальные тоже уже махнули рукой. Риччио уже строит планы, как бы эти фальшивые деньги в оборот пустить. Но на остров этот проклятый никто больше не поедет, даже за мешок чистого золота.

Сципио смотрел на него, поигрывая завязками своей маски.

— А я бы поехал, — сказал он. — С тобой вместе. Очень уж хочется на этой карусели прокатиться, а если граф не позволит, я заберу обратно крыло. Ну поехали, Проп, а? Тебе-то что терять теперь, когда Бо у тебя нет?

Проспер смотрел на свои руки, слабые, мальчишеские руки. Он вспомнил надменный взгляд, которым смерил его портье в «Габриэлли Зандвирте», вспомнил своего здоровенного, как шкаф, дядю, что шагал рядом с Бо, по-хозяйски положив лапу на хрупкие плечики братишки. И вдруг ему захотелось, чтобы Сципио оказался прав. Захотелось поверить, что там, на жутком этом острове, их ждет что-то, благодаря чему маленький может стать большим, слабый — сильным. И это его желание вдруг заполнило собой всю пустоту, от которой ныло его сердце. И он, ни слова больше не говоря, прыгнул к Сципио в лодку.