Картина художника А. Дьячкова. Подробнее интерпретация картины дана в гл. III, § 7.

Зарегистрированы и психофизиологические отличия. Наблюдаются разные почерки и разные ведущие руки. Могут различаться голоса, запас слов, речевые модели, акценты и даже языки. Ярко выраженные и постоянные различия характеризуют двигательные характеристики и выражения лица в нейтральной и аффективной ситуации. Когда различные личности имеют разный гардероб, разные интересы и выбирают разные способы творческого самовыражения, их различие может быть замечено. Многие мои коллеги делились со мной, что им часто не удается узнать своих пациентов...

Следует отметить следующие явления. Личности могут знать, а могут не знать друг о друге. У них могут быть союзы, внутренние взаимоотношения или постоянная гражданская война (с. 22).

Не будучи психиатром, не беру на себя смелость подробнее останавливаться на рассмотрении чисто медицинских аспектов проблемы. Отметим только, что появление последних выдвигает ряд новых вопросов(*136). Один из них может прозвучать так: где же здесь граница между появлением широты личности, с одной стороны, и возможным ее психическим заболеванием — с другой? Очевидно, что четкого ответа здесь нет. Граница здесь стирается так же, как она стирается подчас между гениальностью и психопатологией — этот последний вопрос, кажется, опять стал серьезно обсуждаться (см., например, книгу Р. А. Прентки (Prentky, 1980]). Обратим внимание только на следующее обстоятельство — как можно, не прибегая к представлению о многомерности личности, объяснить двухтысячелетнюю историю Европы. Там, с одной стороны, глубоко впечатавшийся евангельский идеал, с другой — море пролитой крови и возникновение капитализма(**137), явно не совместимого с евангельским идеалом бедности и простоты жизни. Не читаем ли мы в Евангелии от Матфея:

6.19. Не собирайте себе сокровищ на земле...

6.24. Никто не может служить двум господам:...Не можете служить Богу и маммоне [богатству].

6.26. Взгляните на птиц небесных: они не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?

А как можно понять само Христианство, соединившее суровость, подчас даже жестокость и национальную ограниченность Ветхого Завета со вселенской широтой и всепрощением Нового Завета? Если считать, что многомерность личности — это всегда болезнь, то не была ли изначально больна Европа?

Заканчивая этот параграф, мы приведем несколько наиболее интересных высказываний ранее уже упоминавшегося нами американского психиатра Дж. Бирса [Beahrs, 1982]:

По моему опыту и опыту большинства моих коллег, люди с множественной личностью очень интеллектуальны, творчески одарены и обладают хорошей мотивацией (с. 79).

Единство в подходе ко множественности — это новый способ взглянуть на проблемы человека вообще (с. 80).

...мое намерение сфокусироваться на множественной личности как парадигме подкрепляется моим исходным утверждением, что в действительности мы все — множественные личности в более содержательном смысле, чем это имеет место в психиатрии (с. 80).

Все ведут внутренний диалог: это форма разделения (диссоциации) на составные части (с. 84).

Я полагаю, что диссоциация существенна для здорового функционирования; кроме того, я считаю, что это — творческий акт (с. 85).

Примеры творческой диссоциации, которые мы наблюдаем в обыденной жизни,— это сны, мечты и фантазии, роли и специфические умения, воображаемые товарищи по играм, проекция позитивных и негативных аспектов себя на других, селективная амнезия на стимулы и, практически, все защитные функции (с. 85).

...как правило, множественные личности — это блестящие люди, с ненасытным любопытством относящиеся к себе и к жизни (с. 119).

Многоуровневое функционирование — это, возможно, одно из наиболее удивительных свойств адаптивности, которое всё еще находится далеко за пределами нашего понимания (с. 222).

Высказывания Бирса интересны для нас прежде всего потому, что они попадают в резонанс с нашими соображениями, хотя мы действовали независимо — он исходил из психиатрической практики, мы - из модели, задаваемой дедуктивно.

О многомерности личности можно говорить и в плане чисто нейрофизиологическом. Правда, здесь всё гораздо сложнее — всё оказывается скрытым от непосредственного, повседневного наблюдения. Поэтому тема остается недостаточно разработанной, хотя относящиеся сюда данные представляются весьма интересными. Мы приведем их почти без комментариев.

Прежде всего напомним высказывания Рамачандрана (см. гл. 1, § 2 Б) о том, что пациент с хирургической рассеченностью правого и левого полушарий головного мозга ведет себя при психологических тестированиях так, как будто бы в нем воплощены две сферы сознания. Двумерность сознания нерассеченного мозга, не обнаруживаемая непосредственно, оказывается обусловленной особенностью устройства тела. Рассечение ортогонализирует две составляющих сознания, делая их доступными раздельному наблюдению.

Рассматривая тело человека в плане его эволюционного развития, можно говорить и о трехмерности сознания человека. Здесь мы приведем следующее высказывание Р. Мак-Лина [MacLean, 1983]:

Сравнительные исследования, а также анализ окаменелостей показывают, что человеческий мозг эволюционировал и достиг большого размера, сохранив черты трех основных эволюционных формаций, которые отражают последовательную связь с пресмыкающимися, древними и поздними млекопитающими... Эти три формации коренным образом отличаются друг от друга по структуре и химическому составу и. зволюционно разделенные бесчисленными поколениями, составляют иерархию традиционного мозга, состоящего из трех отдельных видов. Эта ситуация предполагает, что наши психологические и поведенческие функции совместно контролируются тремя совершенно различными ментальностями. Для нас как человеческих существ дополнительное осложнение состоит в том, что две более древние формации не обладают даром речи (с. 361).

Заметим, что здесь, с одной стороны, говорится об иерархической, т. е. о послойной организации мозга (в статье это иллюстрируется многими рисунками), с другой — о совместной контролируемости нашего функционирования тремя различными ментальностями, что хочется уже интерпретировать как представление о семантической трехмерности сознания. Теперь мы хотим обратить внимание на высказывания Б. И. Котляра, пытающегося подойти к построению концепции функционального полиморфизма мозга . Он пишет [Котляр, 1986]:

Состояние мозга и структура церебральной нервной сети четко соответствуют виду интегративной деятельности, что свидетельствует об удивительном качестве мозга как системы с переменной структурой — структурной и функциональной «многоликости»... словосочетание «функциональный полиморфизм мозга» весьма точно передает смысл важнейшего свойства мозга — представлять собой множество в едином (с. 179—180).

...в соответствии с принципом функционального полиморфизма мозг и любая его клетка отражают лишь различные глобальные состояния, необходимые для каждой конкретной деятельности. Состояние и деятельность мозга формируются на основе значительного объема разнообразной информации не только о внешней, но и о внутренней среде организма. Каждое из этих состояний представлено мозаикой активности всех нейронов, которая в значительной мере воспроизводится при повторении той же деятельности в аналогичных условиях (с. 183).

Нам представляется, что все сказанное выше нуждается в серьезной математической реинтерпретации. Может быть, здесь уже надо обращаться к представлению о функциональных пространствах(*138)? Но какую роль при этом надо отводить каждой клетке? Как можно интерпретировать получение крос-спектров ЭЭГ человека, свидетельствующих о дистанционной синхронизации спектральных плотностей? Как может быть связано представление о семантической многомерности личности с функциональным полиморфизмом мозга?

Удастся ли когда-нибудь содержательно ответить на поставленные здесь вопросы?

Заканчивая этот раздел книги, хочется с чувством глубокого уважения и благодарности вспомнить Нину Толь-Вернадскую, дочь В. И. Вернадского, значительную часть своей жизни прожившую за границей, сначала в Западной Европе, потом в США. Как врач-психиатр она вела прием пациентов до последних дней своей долгой жизни; сама разыскала меня, прочитав мою книгу о языке, изданную на английском. Началась интенсивная переписка — проблема множественной личности её особенно интересовала. Она посылала мне соответствующую литературу, и эта тема подвергалась многократному обсуждению в письмах.