НИКОЛАЙ КУЗАНСКИЙ, ИЛИ УЧЕНОЕ НЕЗНАНИЕ

(1401–1464 гг.)

Немецкий философ, ученый (астроном, математик, географ), мистик, богослов, кардинал католической церкви. Сын бедного крестьянина из местечка Куза, Николай своим трудолюбием и талантом достиг вершин европейской науки и духовной иерархии. Он сочетал научные и богословские занятия с активной церковной и дипломатической деятельностью – выступал за объединение католической и православной церквей и за диалог христианского мира с исламским. Противоположные культурные традиции: православие и католицизм, христианство и ислам должны соединяться в едином всеобъемлющем синтезе подобно тому, как в едином Боге сливаются и совпадают все противоположности, полагал Кузанский. Важнейшее философское произведение Николая Кузанского – трактат «Об ученом незнании» (иногда переводят «О знающем незнании»). В творчестве мыслителя получили блестящее развитие идеи пифагорейцев, Сократа, неоплатоников, раннехристианского мистика Дионисия псевдо-Ареопагита, немецкого средневекового мистика Мейстера Экхарта. И как математик, и как мистик, и как философ, Николай Кузанский пытался всесторонне осмыслить понятие бесконечности (этого понятия не знали в Средние века). Если Бог есть бесконечность, то перед Ним все конечные, ограниченные вещи исчезают, все различия стираются, все противоположности сливаются воедино, а единственный путь Его адекватного постижения – осознание Его непостижимости, понимание Его непонимаемости, «ученое незнание» (которое сродни Сократа). Через «ученое незнание» человек может выйти за свои узкие и ограниченные пределы и слиться в экстазе с Богом. Так виртуозная рациональная логика и математическая символика подводят философа к постижению принципиальной ограниченности всякой рациональности (рассудка) и необходимости сверхразумного мистического опыта.

Выдающимся представителем философии Возрождения был немецкий мыслитель Николай Кузанский, он же Николай Кребс, который родился в семье немецкого крестьянина из местечка Кýза (в южной Германии). Рано испытав жажду знаний, он бежал из отчего дома и, получив поддержку местного феодала, смог получить хорошее образование в Братстве Общей Жизни – религиозной общине в Голландии, которая отстаивала важность внутренней веры и религиозного опыта, а не внешней, показной набожности. (Спустя три столетия фантастическую судьбу немецкого философа повторит в России сын рыбака из Холмогор Михаил Ломоносов.) Николай принял духовный сан и, стремительно продвигаясь по ступеням церковной иерархии, достиг в 1448 году сана кардинала и главы всей католической церкви в Германии, став близким другом римского папы Пия II и вторым человеком в католической иерархии. Кузанский участвовал в организации Флорентийско-Феррарского церковного собора 1439 года, принявшего решение о воссоединении католической (западной) и православной (восточной) церквей. (К сожалению, это решение позднее было аннулировано.) Участие в этом соборе позволило Николаю близко ознакомиться с византийской религиозно-философской мыслью и со многими античными философскими произведениями, неведомыми на Западе. Идеал христианского единства, контроля верующих (через церковные соборы)[1] за папским престолом у Николая Кузанского дополнялся совсем уж фантастической по тем временам мечтой – о диалоге и сотрудничестве с исламским миром. Кузанский посвятил ряд сочинений исследованию Корана и доказывал общность истоков монотеистических религий, призывал к миру с мусульманами. (И это в эпоху столкновения поднимающейся Османской Империи с Византией и странами христианского Запада, когда противные стороны не считали враждебные народы за людей!)

Занятый церковными делами Кузанский посвящал свой досуг плодотворным научным, философским и богословским занятиям. Обширность его интересов и познаний поразительна даже для этой эпохи – эпохи Ренессанса, столь богатой разносторонними гениями. В математике он исследовал бесконечно малые величины, приблизившись к созданию учения об интегралах и дифференциалах (позднее разработанного немецким философом Лейбницем).

Занятый церковными делами Кузанский посвящал свой досуг плодотворным научным, философским и бо­гословским занятиям. Обширность его интересов и по­знаний поразительна даже для этой эпохи – эпохи Ренессанса, столь богатой разносторонними гениями. В математике он исследовал бесконечно малые величи­ны, приблизившись к созданию учения об интегралах и дифференциалах (позднее разработанного немецким философом Лейбницем). Для него, как для пифагорей­цев и Платона, математика была абстрактнейшей и возвышеннейшей из наук, очищающей душу от всего теле­сного и символически выражающей божественное, по­средницей между земным и небесным. Мыслитель уделял внимание и географии (составив карту Европы), и ме­дицине, и астрономии. За сто лет до Джордано Бруно Николай Кузанский писал о бесконечности Вселенной, созданной всемогущим Богом, а значит, беспредельной «сферы, центр которой – везде, а границы – нигде». Он участвовал в подготовке реформы календаря и со­здании нового, известного сегодня как «григорианский» (по имени папы римского). Кузанский был не только та­лантливым и энергичным церковным дипломатом, адми­нистратором, выдающимся ученым, но и глубоким мис­тиком и богословом, находящим яркие и впечатляющие образы для выражения того, что выразить словами почти невозможно. Высокий сан не спас Кузанского от обвине­ний в ереси после публикации его главного философско­го труда «Об ученом незнании». Немецкий богослов Венк в своем трактате с издевательским названием «О невеже­ственной учености» обрушился на него с обвинениями в проповеди пантеизма. Николаю пришлось защищать­ся – так возникла книга «Апология ученого незнания».

В своем учении Кузанский соединил идеи наступаю­щего Возрождения (бесконечность мира, бесконечность Бога, величие человека), идеи средневековой филосо­фии (богопознание как высшая цель познания), идеи античности: Пифагора, Сократа, Платона, неоплатони­ков, а также идеи мистических учений Дионисия псевдо-Ареопагита и средневекового немецкого мистика Мейстера Экхарта. Научные, мистические, богослов­ские, политические и философские поиски мыслителя органично слиты вокруг одной темы – темы единства (космоса, христианской цивилизации, Бога).

Философ был близок к пантеизму и утверждал, что бесконечное мироздание есть проявление Бога, находя­щегося во всем существующем, везде и потому нигде конкретно, слитого со всем воедино. Бог – это все во­обще – само Бытие или «максимум Бытия», как говорил Кузанский. Все вещи, предметы и тела мироздания – это воплощенное в нечто конкретное и телесное боже­ство. Вселенная есть развернутый Бог, а Бог – сверну­тая в единое Вселенная. Таким образом, любая вещь – это проявление Бога, его реализация, его воплощение в некоем определенном предмете. Говоря иначе, Бог пред­ставляет собой некую единую, однородную основу всего, идеальную и бесконечную сущность, которая обнаружи­вает себя через материальные, конечные, отдельные ве­щи. Бог один, а предметов в окружающем нас мире – огромное множество, которое и есть развертывание или проявление, или инобытие (то есть существование в другой форме) единого божества, тождественного всему мирозданию. Вещи, которые мы наблюдаем во­круг себя, совершенно различны и непохожи друг на друга. Но это только с точки зрения самих этих вещей. Ведь если посмотреть на них с точки зрения бесконечно­го Бога, то тогда, то есть по крупному счету, получится, что все вещи – одно и то же, так как любая из них – всего лишь воплощение Бога, его форма, проявление, частица, его обнаружение. Эта мысль не является но­вой. Вспомним, как милетские философы говорили, что за видимым разнообразием мира скрывается невиди­мое его единство, все вещи – это всего лишь разные формы или состояния некоего однородного мирового вещества (воды, воздуха и т. п.) и поэтому надо гово­рить не о различии вещей, а об их сходстве и даже тож­дественности. Николай Кузанский этой мировой осно­вой всего сущего объявляет пантеистическое безличное начало – бесконечного Бога и говорит, что все вещи, представляющиеся нам различными с точки зрения по­вседневности и здравого смысла, являются на самом де­ле тождественными, так как все они – проявления это­го пантеистического начала. Но различия между ними стираются и пропадают, если воспринимать их не в ка­честве отдельных предметов, а рассматривать их в Боге, то есть – с точки зрения бесконечности. Повседневное мышление, утверждает Кузанский, никогда не может постичь, каким образом различное может быть одина­ковым, как противоположности могут сливаться в одно целое и переставать быть противоположностями. Обы­денное сознание мыслит все в конечных, ограниченных масштабах, не может взглянуть на вещи с глобальной точки зрения. А философское мышление вполне может отрываться от привычной реальности, воспринимать бесконечность, и поэтому ему доступно кажущееся па­радоксальным и невероятным совпадение противопо­ложностей. Только необходимо еще раз подчеркнуть, что различное отождествляется только в бесконечнос­ти, сливается в одно только в единой и вечной основе всего существующего – будь это некое мировое веще­ство или же какое-либо духовное начало.

Для иллюстрации этого положения Николай Кузан­ский приводит несколько математических примеров. Представим себе окружность и проходящую рядом с ней прямую. Очевидно, что это совершенно разные ге­ометрические фигуры. Если увеличивать радиус окруж­ности, кривизна на каждом конкретном ее участке бу­дет уменьшаться. При увеличении радиуса до бесконеч­ности окружность превратится в прямую, то есть пе­рестанет быть самой собой. Также можно рассмотреть треугольник и прямую. Если уменьшать углы при осно­вании треугольника до бесконечности, он станет пря­мой. Представим себе, что в окружность вписан много­угольник. Если увеличивать количество его сторон или граней до бесконечности, он превратится в окруж­ность. И, наконец, покажем, что с точки зрения беско­нечности 2 и 5, 3 и 7, 9 и 15 и любые две другие вели­чины – одно и то же, что различия между ними стира­ются и пропадают. Допустим, что перед нами – два отрезка по 10 см каждый. Один разделим на части по 5 см, а другой разделим на части по 2 см. Первый, та­ким образом, распадётся на 2 части, а второй – на пять частей. Получается, что мы делили одинаковые отрезки на разные величины (на 5 см и на 2 см) и поэтому по­лучили разные результаты, значит, различие между пятеркой и двойкой очевидно. Но 5 и 2 отличаются друг от друга только в конечном, ограниченном масштабе, ведь мы рассматривали два отрезка. Теперь представим себе, что перед нами две прямые (бесконечные линии). Первую прямую разделим на отрезки по 5 см, а дру­гую – на отрезки по 2 см. Сколько частей получится на первой прямой? А на сколько частей распадется вторая прямая? И в первом случае и во втором количе­ство получившихся частей будет бесконечным. Таким образом, мы делили две бесконечные линии на разные величины, а результат получили один и тот же. Единст­венное, что следует из этого – то, что разница между двойкой и пятеркой исчезает в бесконечности, равно как и различия между любыми двумя другими величи­нами неизменно стираются в бесконечном масштабе. Перед лицом бесконечности все различия пропадают, теряются и исчезают. Бог есть и «абсолютный макси­мум» (ибо Он объемлет собой все) и «абсолютный ми­нимум» (ибо Он есть везде); абсолютная полнота совпа­дает в Боге с абсолютной простотой.

Задача философского познания, по мнению Кузанского, заключается не в последовательном изучении от­дельных вещей и предметов окружающего мира, а в по­стижении бесконечности, единой мировой сущности, которая и есть все. Но если о каждой конкретной вещи вполне можно получить определенное знание, то по­стичь бесконечность совершенно невозможно, о ней может быть только незнание. Однако данный факт во­все не означает отказ от метафизического познания, от желания открыть непостижимое. Философия на то и является любовью к мудрости, чтобы пытаться совер­шить кажущееся в принципе невероятным, сделать не­возможное, стремиться к немыслимому.

Развивая идеи своих предшественников об «апофатической» (отрицательной) теологии как о парадоксаль­ном пути к Богу через осознание Его непостижимости, как познании Творца через раскрытие Его принципи­альной несводимости к творению, Николай Кузанский провозглашал: «Все, что мы желаем познать, есть наше незнание». Ни одно положительное имя – Добро, Исти­на, Бытие, Красота – не исчерпывают Бога. Бог есть «сверх»: сверх-Добро, сверх-Бытие, сверх-Истина и сверх-Красота. Поняв это, ощутив и почувствовав эту трансцендентность (запредельность) Бога по отношению к миру, мы выходим за рамки ограниченного и не «по­глощаем» Бога своим разумом (как любую вещь мира), но напротив, сами расширяемся до Него, сливаясь с Ним в благоговейном молчании. (Об этом эзотеричес­ком и трудном пути к Богу говорят все мистические тра­диции: дзен-буддизм, неоплатонизм, суфизм в исламе, исихазм в православии.) Двухмерное существо, обре­ченное жить в плоскости и вдруг понявшее, что мир не двухмерен и не сводится к его плоскости, а имеет не­кое иное – вертикальное – измерение, тем самым од­новременно и доходит до границ доступного ему, и вы­ходит за эти границы, вырывается из плоскости. То же происходит и с человеком, идущим по пути «ученого не­знания». Обычная мысль стремится от известного к из­вестному, от ограниченного к ограниченному, меряет подобным подобное. Но, пытаясь постичь Бога, мы по­падаем в мир безграничного, невыразимого, неизвест­ного, и потому «непостижимое постигается через свою непостижимость» не в словах и понятиях, но в неска­занном мистическом экстазе, при котором уже нет субъекта и объекта, человека и Бога, но лишь Единое. Разум достигает своего триумфа, когда осознает свои границы и необходимость иного, сверхразумного по­стижения, – эта мысль Кузанского, обозначенная им в парадоксальном выражении «ученое незнание» (кото­рое отличается от самодовольного «неученого незна­ния» обывателя), до него высказывалась Пифагором и Сократом, а позже – Паскалем и Кантом.

Хотя упреки в «пантеизме» в адрес мыслителя не были беспочвенными (поскольку у него Бог сближается, но не сливается с миром и утрачивает свой личностный характер), вполне пантеистом он все же не был. Он срав­нивал Бога с... точкой, которая содержит в себе сразу и одновременно весь мир геометрических фигур и тел. Мир есть бесконечное число конечных вещей; Бог же есть бесконечность, «собранная» воедино и вместе.

Наряду с этими двумя бесконечностями – беско­нечностью мира («максимума просто», или простого максимума) и бесконечностью Бога («абсолютного мак­симума») – Кузанский говорит и о третьей, парадок­сальной бесконечности – бесконечности человека. Парадоксальность состоит в том, что человек конечен, ограничен, жалок, ничтожен и является частичкой мироздания, несоизмеримой с масштабами Вселенной. Но именно эта частичка содержит в себе бесконечность, божественную потенцию – способность творить, сози­дать, познавать. (Бог все создал, человек может все по­знать; Бог создал все естественное, человек создает ис­кусственное, писал философ.) А значит, уступая миру, находясь в нем, смертный и жалкий человек одновре­менно превосходит его, будучи микрокосмосом, беско­нечным в конечном, вбирая мир в себя. В этом и вели­чие, и трагизм человека, и его уникальность, специфи­ка, возможность возвыситься и причина неизбывных страданий.

В творчестве Николая Кузанского философия Воз­рождения (за этим редким исключением фрагментар­ная и не создавшая целостных, продуманных систем), достигла наивысшей точки глубокого синтеза, повлияв­шего на многих последующих мыслителей.