Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


Киноперевод: мало что от Бога, много чего от Гоблина




«Круглый стол» в редакции «Мостов»

Участвуют Мишель Берди, Дмитрий Михайлович Бузаджи, Дмитрий Иванович Ермолович, Михаил Александрович Загот, Виктор Константинович Ланчиков, Павел Русланович Палажченко

В. К. ЛАНЧИКОВ.Возьму на себя смелость на­чать этот разговор, хотя в своём профессио­нальном качестве с кино я соприкасался, разве что переводя монтажные листы к документаль­ным фильмам. Правда, с драматургическим диалогом дело имел. Но как «потребитель» я ещё в советское время обратил внимание, что в кинопереводе словно бы существовали совер­шенно отдельные критерии - не такие, как в художественном. Скажем, издательство «Ис­кусство» выпускало сборники переводных сце­нариев и «записей по фильму» (в сущности, монтажных листов). Выполняли их большей частью не профессиональные переводчики, а киноведы. А, например, издательство «Про­гресс» выпускало переводы литературных про­изведений. И то и другое — письменные текс­ты, и, наверно, поэтому так бросалось в глаза различие в качестве: первые были гораздо буквалистичнее. Была, разумеется, крепкая школа дубляжа, но вот что странно: переводы литературных произведений обсуждались, оценивались, о них спорили, а кинопереводы принимались как данность.

 

Потом начался видеобум. И тут - не мне вам рассказывать — в перевод кинулись все, кто худо-бедно понимал иностранный язык. И трещина между практикой письменного художественного перевода и киноперевода стала ещё глубже.

 

Так что первое, о чём, как мне кажется, стоит поговорить, рассматривать ли кинопе­ревод как нечто такое, что подчиняется об­щим нормам художественного перевода, или это совершенно иная отрасль, со своими от­дельными законами и критериями оценки. Да, конечно, у киноперевода есть своя специ­фика: опора на видеоряд, на актёрскую игру. Но всё же в какой мере его нормы отличны от норм художественного перевода?

М. А. ЗАГОТ.Когда в нашей стране начался видеобум, имевшие к нему отношение пере­водчики работали в режиме синхронного пе­ревода, и говорить о художественности звуча­щего текста можно было весьма условно. Лично мне киноперевод был интересен именно потому, что он находится на стыке ху­дожественного перевода и синхронного, а я всегда с большим удовольствием занимался и тем, и другим. Перевод кино или видео — это моя давняя любовь.

 

А что касается трещины, то если она и была, то скорее в теории. Я помню какие-то теоретические изыскания, в том смысле, что кинотекст — это даже не перевод, а несколько другая субстанция. Но переводчики-практи­ки, работавшие с киноматериалом в 70-80-е годы, да и раньше, тогда над этим не задумы­вались. Это был период «кустарного роман­тизма», переводчики видео (их было немного, потому что требовался высочайший класс) работали безо всяких текстов, на вдохнове­нии, с колоссальными затратами нервной энергии - делали все, что могли. И если не очень сильно врали и не сильно нарушали нормы русского языка, им уже можно было сказать «спасибо», так как иного способа по­смотреть западные фильмы тогда не было. Но это были настоящие виртуозы, и фильмы с переводами, скажем, Алексея Михалева, к со­жалению, очень рано умершего, и сегодня продаются где-нибудь на «Горбушке», как особый раритет.

 

Нынешнее состояние — это именно след­ствие видеобума, когда переводить начали все, появилась масса студий, которые зани­маются озвучкой, и притом актеры, которые этот текст воспроизводят, пребывают в посто­янном цейтноте: они впервые видят текст в студии, за пять минут до записи. Какая уж тут игра? Поэтому и получается всем известный телевизионный продукт.

 

Сегодня, говоря о кинопереводе, часто упоминают Гоблина. Я только недавно впер­вые посмотрел два фильма в его переводах: «Шрек» и «Буря в стакане» — эпизод «Звезд­ных войн», который в оригинале называется "Phantom Menace". To, что я увидел и услышал в последнем фильме, мне очень понравилось. Очень смешно. Правда, это не перевод, а ав­торская работа. Абсолютно корректная с точки зрения русского языка — такой один сплош­ной прикол. Там идет свой звукоряд, звучат «Любэ»... и т. д. На мой взгляд, здорово. Что касается «Шрека», это перевод, и вполне нор­мальный. Фильму «Буря в стакане» предпосла­но выступление переводчика, который — тоже в жанре прикола — с каменным лицом гово­рит, что он в своей жизни сделал только четы­ре смешных перевода, все остальные пра­вильные. И дальше он приводит пример из фильма «Мертвец», который озвучен артис­тами, а затем дает свой вариант перевода, и его вариант явно лучше того, что пришлось читать артистам.

 

Д. М. БУЗАДЖИ.Маленькая ремарка. Гоблин сам пишет, что в смешных переводах основ­ную часть текста пишет не он сам, а группа товарищей. Но это в данном случае неприн­ципиально. Я смотрел вторую часть «Шрека», и выбор этот неслучайный. Во-первых, там нет мата, которым Гоблин передает каждое мало-мальски грубое английское слово (пе­ревод бранной лексики - это отдельная боль­шая тема, и не хотелось здесь ее касаться). А во-вторых, на своем сайте Гоблин в пух и прах разбивает официальный и пиратский переводы этого мультфильма, распекает их авторов за незнание английского языка, не­понимание реалий и стилистическую беспо­мощность. Интересно стало, что он может предложить взамен.

 

Для начала надо сказать, что в «Шреке» у Гоблина получился именно перевод, а не игра в перевод и не прикол. Но это перевод, в ко­тором абсолютно не чувствуется школы, зато очень много нахрапистости. Заслуга Гоблина в том, что он пытается думать, пытается сде­лать текст неходульным, играть интонация­ми, но все время кажется, что происходит это стихийно.

 

Он много ерничает по поводу буквализма, но сам то и дело грешит буквальными вариан­тами. "Oh, come on! You could at least give them a chance", "Here's our chance. Let's go back inside and pretend we're not home." Варианты здесь с учетом контекста могли бы быть такие: «Да ладно тебе! Попробовать-то мож­но?» и «Придумал: давай вернемся в замок и сделаем вид, что нас нет дома».

 

То же и со словечком just: он дотошно его сохраняет во всех случаях: «Нет, они просто хотят благословить тебя», «Она просто хочет помочь», «Я просто хотел, чтобы она была счастлива», «Все это просто глупо», «Не могу поверить, что ты просто откажешься от луч­шего, что у тебя было». По-моему, не лучше, чем какое-нибудь «Просто расслабься» из киноперевода.

 

Очень трогательный перевод фразы "Do I know you?" - «Мужчина, мы знакомы?» Во­прос «Мы знакомы?» — одна из любимых фраз кинопереводчиков. Создается впечатление, что люди обычно не помнят, с кем они знако­мы, а с кем нет, и не упускают случая поинтере­соваться у окружающих. Гораздо естественнее, например, — «Мы с вами раньше не встреча­лись?» или «Кого-то вы мне напоминаете». Об­ращение «мужчина» тоже потрясающее. Там такая роковая царевна-лягушка глубоким кон­тральто обращается к королю, пришедшему инкогнито в бар, а в переводе Гоблин из нее де­лает почти что проститутку (как у Аверченко: «Мужчина, поедем в ресторанчик»).

 

Против отсебятины в переводе он тоже выступает, но и сам без нее не обходится. Вот, например, "The abs are fab and it's gluteus to the maximus here at tonight's Far, Far Away Royal Ball blowout!" Непростая фраза, осложненная нарочитым столкновением языка рекламы со сказочным антуражем. Как вариант перевода можно дать «Грандиозный бал в Тридевятом королевстве! Кругом стройные фигуры и ни грамма целлюлита». Но Гоблину было лень и он ограничивается беспомощным «Обстанов­ка просто сказочная, Тридевятое королевство замерло в ожидании». То есть переводчик идет по пути наименьшего сопротивления: где попроще — перевод слово в слово (по слу­чаю других переводчиков можно отругать за отсебятину), где потруднее - сойдет и воль­ность (коллег по цеху не забыть пропесочить за буквализм). Еще он утверждает, что «изготавливает» переводы, соответствующие нормам русского языка. Но каким нормам отвечает фраза «По­лагаю, внуки от вас будут...» ("So I suppose any children I could have from you would be...")? Или «Мы теперь секси»? Я сейчас привел только самые характерные примеры и не ка­сался смысловых неточностей.

 

В итоге создается впечатление, что ори­ентируется он на весьма невзыскательную ау­диторию. Причем некоторые штучки из его «смешных» переводов (которые с переводом ничего общего не имеют) попадают и в «пра­вильные». Вот хороший пример:

 

Поздний вечер. Шрек расстроен, смотрит на дождь. Его верный спутник Осел, пытаясь приободрить друга, напевает: "The sun'll come out / Tomorrow (с зевком)" Здесь начинает сказываться эффект выпитого им снадобья, потому что он делает паузу и с другой интона­цией, в полузабытьи говорит: "Bet your bot­tom...". Шрек отвлекается от своих мыслей, удивленно переспрашивает: "Bet my bottom?" Тут Осел вскрикивает: "I'm coming, Elizabeth!" и засыпает.

 

"The sun'll come out tomorrow. Bet your bottom..." - это первые полторы строки из песенки Tomorrow из мюзикла "Annie". Пол­ностью они звучат так: "The sun'll come out tomorrow / Bet your bottom dollar that tomorrow / There'll be sun". В мультфильме фраза обо­рвана, поэтому создается комический эф­фект: слово bottom, кроме «последний» озна­чает еще и «нижний», а также омонимично существительному «низ», «зад», «задница». Поэтому у Гоблина возникает такой диалог:

 

- Солнце взойдет... (на характерный мотив песни из наших «Бременских музыкантов») Спорю на твою задницу!

- На мою задницу?

- Я иду, Элизабет!

 

Нелепо и не смешно. Для американского зрителя юмор очевиден: даже те, кто не по­мнит песни, узнают выражение "bet your bot­tom dollar" и поймут, что Осел просто не за­кончил фразу, а Шрек не разобрался и решил, что "bottom" здесь употреблено в другом зна­чении. А Гоблин, видимо, рассчитывает на горстку маргиналов, которые в этом месте счастливо осклабятся и тыкнут пальцем в те­левизор: «О! Он сказал "задница"»! Но боль­шинство в недоумении пожмет плечами.

 

Вариант здесь возможен такой:

 

Осел (напевая): Не хмурься, скоро лето! (зе­вок) Держи хвост... Шрек: Чей хвост?

 

Ведь нам нужен, во-первых, обрыв фра­зы, который бы воспринимался русскоязыч­ным зрителем именно как незавершенность, а во-вторых, этот обрыв должен быть более-менее смешным. Мы вводим подразумевае­мую рифму и более строгий ритмический рисунок. Все это вкупе с эффектом фразеоло­гизма позволяет надеяться, что наш зритель поймет: Осел хотел спеть: «Держи хвост пис­толетом». Тем более что такая фраза уместна в данной ситуации.

 

Что касается последней реплики, "I'm coming, Elizabeth!", то она позаимствована из комического сериала "Sanford and Son", который шел в Америке в семидесятых годах. Там главный герой, чью усопшую жену звали Элизабет, периодически шантажировал сына, симулируя сердечный приступ и восклицая: «Элизабет, я иду к тебе!» В переводе эту роль вполне могла бы сыграть деланно-трагичес­кая фраза вроде: «Спасите, помираю!»

 

Я уже не говорю о том, что речевые харак­теристики многих персонажей искажены. В итоге получается эдакое лоскутное одеяло. Нет единого подхода, нет ощущения качества.

П. Р. ПАЛАЖЧЕНКО.Если вернуться к вопро­су, который прозвучал в самом начале разго­вора, наверное, следует отметить, что в кино­переводе большая свобода, чем в переводе художественной литературы. Связано это с тем, что, например, при дубляже необходима хотя бы некоторая степень совпадения син­хронности, даже совпадения движения губ, и ради этого переводчик должен, может быть, идти на более существенные вольности, чем в письменном переводе художественной лите­ратуры. Я эту мысль еще до конца не додумал, но мне кажется, что, наверно, существуют и какие-то другие причины, которые должны в кинопереводе, скорее, толкать к этой самой вольности, а не к буквализму. И если буква­лизм имеет место, то это, скорее всего, от не­достаточной квалификации, от недостаточ­ного понимания, чем от программы «переводить как можно ближе к тексту». Я ду­маю, что переводить как можно ближе к тек­сту мало кто стремится. Мне кажется, это верно и в отношении киноперевода у нас и в отношении к кинопереводу на Западе. Когда смотришь в Нью-Йорке фильмы с субтитра­ми (там часто показывают иранские, фран­цузские, грузинские — самые разные), то вид­но, даже если не знаешь языка, что в субтитрах произведена явная компрессия. И это тоже, несомненно, вольность.

 

Отсюда можно идти или по пути перевода или по пути создания нового жанра. Если возвести вольности в новый жанр, который создал Гоблин, то надо, как говорил Пушкин, судить автора, по законам, которые он сам над собой поставил. Так же как существует критика литературы, существует критика ху­дожественного перевода, может существовать и критика подобного жанра. Лично меня она не интересует, потому что жанр этот обладает определенным развлекательным потенциа­лом, но мне, к примеру, неинтересно крити­ковать, скажем, Евгения Петросяна и ему по­добных по законам, которые они над собой поставили, хотя он человек талантливый, и так же неинтересно критиковать и Гоблина, хотя я вижу, что он тоже человек талантли­вый. Помимо прочего, мне это неинтересно потому, что мы все-таки говорим о переводе. Всякая критика перевода должны быть по­лезной для переводчика. А в данном случае речь идёт не о переводчике, а о создателе нового жанра. Переводчик с самого начала ставит перед собой другую задачу. Это смеше­ние затрудняет наш сегодняшний разговор. Надо, видимо, сначала договориться. Мы критикуем «Шрека» по законам перевода или по законам некоего другого жанра? В «Шреке» Гоблин как раз претендует на перевод. И в «Шреке» его можно и даже нужно критико­вать по законам перевода.

 

Д.М. БУЗАДЖИ.Мы как раз с этого и начали. Под маркой Гоблина выходят как «смешные», так и «правильные» переводы, причем вторых гораздо больше. О «смешных» мы сейчас не говорим. Это действительно особый жанр, к переводу не имеющий никакого отношения. А к правильным у меня интерес возник отто­го, что несколько человек спрашивали, как я отношусь к его переводам. Пришлось посмо­треть, ознакомиться с его взглядами.

 

Для анализа его переводов я применил критерии, которые обычно предъявляют к ху­дожественному переводу (разумеется, со скидкой на ограничения, которые наклады­вает видеоряд). А то интересная картина по­лучается: сидит человек, утверждает, что де­лает «правильные» переводы, бросается такими словами, как «адекватность», «воль­ность», «буквализм», раздает подзатыльники другим переводчикам, а сам оказывается как бы вне профессиональной критики.

 

Свою программу он строит на «трех ки­тах»: полная передача смысла, естественный русский язык и передача английской брани (которую он почему-то переводит русским матом). Но все дискуссии вокруг его фигуры почему-то сводятся именно к вопросу: «Мож­но ли ругаться в переводе и если да, то каким именно словами?» А дело-то не в этом. Здесь он уже виртуозно научился отругиваться от критиков, которые по большей части не при­водят серьезных научных доводов. Может со­здаться впечатление, что он делает превос­ходные переводы, вот только зажимают его ханжи и ретрограды. Поэтому я предлагаю: давайте для начала разберемся, что он за пе­реводчик, выполняет ли он свою программу и понимает ли он вообще, что значат все эти переводческие термины. Ведь на поверку вы­ходит, что у него «тех же щей да пожиже влей»: и смысл местами искажен, и язык не столько русский, сколько переводческий, и стиль хромает на обе ноги. Тогда становится понятно, насколько можно доверять его рас­суждениям и по поводу брани в переводе. Гоблин убежден, что все делает правиль­но. Причем на фоне ужасающего качества других кинопереводов его творения действи­тельно иногда кажутся удачными. Поэтому все это говорится не для него самого, а как раз для тех, кто задает вопросы, кто хочет оп­ределиться с отношением к нему.

 

Надо научно и без лишних эмоций проде­монстрировать, что Гоблин — это не «новое

слово в переводе», не «первопроходец», но и не злодей и не бездарь. Он человек не без та­ланта, но хватающий по верхам. В его перево­дах больше цельности, но при этом налицо и весь букет типичных переводческих ошибок. Ругань в его переводах — это такой отвлекаю­щий маневр: он эпатирует публику, чтобы скрыть за этой «пощечиной общественному вкусу» банальные пробелы в технике. Он с гордостью заявляет, что «академиев не кон­чал», а надо показать, что гордиться-то не­чем: нехватка школы очень даже ощущается.

 

И, как мне кажется, неправильно посту­пают те, кто отказываются обсуждать перево­ды Гоблина всерьез. Потому что в отсутствие серьезной критики его уже начали называть «знаменитым переводчиком» и «экспертом». А люди, которые сами качество перевода оце­нить не в состоянии, верят.

МИШЕЛЬ БЕРДИ.Я хочу сказать насчет «воль­ности». Я выделяю пять типов киноперевода. Первый — это работа синхрониста, который, может быть, впервые вместе со зрителем ви­дит этот фильм, и должен постараться как можно правильнее передать содержание. Второй тип — когда один актёр или сам пере­водчик озвучивает весь фильм. Это зависит и от страны — кто что любит: в Японии так, в США по-другому. В России, например, рас­пространен третий вид — когда фильм озву­чивают два актера — мужчина и женщина, — и при этом слышен звукоряд оригинала. Чет­вертый - самый дорогостоящий вид дубляжа: полный дубляж, когда полностью озвучивают актеры, и нужно так изменить речь, чтобы постараться попасть в артикуляцию. Пятый вариант — титры. Это как раз тот вид перево­да, которым я занималась в Штатах. Каждый из этих видов - тема отдельного разговора, у них разная степень «вольности». А что касается Гоблина, то, может быть, на него и не обратили бы внимания, если бы не его претензии. Ну сидит себе человек, пе­реводит. Но он выступает с про­граммой: «Я знаю, как надо, я де­лаю правильно». Кроме того, всё же надо кое-что сказать о брани, о его подходе к её переводу. Вот он рассказывает в Интернете моло­дым переводчикам, что делает пра­вильные, адекватные, небукваль­ные переводы, что мат, по его словам, это адекватный перевод английских "four-letter words". По­этому-то и надо говорить о качест­ве его переводов. Его программа и её результат — это действительно адекватный перевод или нет? Если нет, то он просто вводит начинаю­щих переводчиков в заблуждение.

М. А. ЗАГОТ.Мне, например, кажется, что это хорошо сделанный рекламный ход. И он ра­ботает. Пиар. Вот такой правильный перевод. Такой вот новый термин, а пока разберутся, о чем тут идет речь, товар-то продается. Думаю, в большой степени дело именно в этом. А во­обще переводчик он неплохой. Конечно, все, о чем тут говорилось, верно, но чувство род­ного языка у Гоблина есть.

П. Р. ПАЛАЖЧЕНКО.Способность, безуслов­но, есть. Мне тоже это показалось. Причем в обоих жанрах, хотя второй жанр, жанр при­кола, мне абсолютно не близок. Я считаю его однодневкой. Будут, конечно, любители, но едва ли он долго просуществует. Но, благода­ря этому жанру, человек себя пропиарил и, обладая чувством слова и некоторыми други­ми способностями, встал на несколько более высокую ступень как переводчик, чем та, ко­торую он заслуживает. Поэтому критика тех его переводов, которые претендуют на пра­вильность и адекватность, с позиций нор­мального перевода, с позиций нашей пере­водческой школы, с позиций больших требований, чем просто: посмотрел — вроде ничего, — такая критика нужна.

Д. И. ЕРМОЛОВИЧ.Я не думаю, что у Гоблина вообще есть «правильные» переводы. С точки зрения техники переводческого ремесла, Гоб­лин на самом деле не очень квалифицирован­ный и не очень добросовестный переводчик. Ведь для того, чтобы разобраться в смысло­вых хитросплетениях того же «Шрека» и хо­рошо их передать, нужно потратить кучу вре­мени и умственных усилий. Но мы были бы очень наивны, если бы полагали, что Гоблину это нужно или интересно. Он в принципе не может и не станет тратить своё время на то, чтобы копаться в смысловых нюансах и при­бегать к разным переводческим приёмам для передачи аллюзий, игры слов, сложной фра­зеологии и других трудностей.

 

И на это есть две причины. Во-первых, при тех объёмах «продукции», которая выхо­дит под фирменной маркой «перевод от Гоб­лина», о какой-либо кропотливой работе над переводом не может быть и речи. Эта работа поставлена на поток (неважно — им самим или его заказчиками), и ему надо гнать вал, а любые лишние раздумья ведут к потере темпа и производительности. А во-вторых и «в-главных», такие усилия в данном случае были бы излишни, потому что в системе ко­ординат Гоблина достоверное воспроизведе­ние оригинала не играет никакой роли.

 

Я подозреваю, что все декларации Гоблина насчёт того, что он переводит «правильно», — это демагогия для внешнего потребления журналистов, так любящих его интервьюиро­вать. Он над ними просто издевается, а они и поверили. В лукавстве этой демагогии он, скорее всего, прекрасно отдаёт себе отчёт. На самом деле такие понятия, как «точность» или «правильность» перевода не заботят ни его, ни его заказчиков, ни его потребителей.

 

Осознанно или интуитивно, Гоблин вы­полняет определённый социальный заказ на, скажем мягко, адаптацию текста кинофильма ко вкусам определённой части зрителей. Диа­пазон такой адаптации довольно широк - от смешной пародии до откровенного огрубле­ния. Ну, есть такой запрос у некоторых лю­дей: скучно им смотреть, как английская ко­ролева степенно вышагивает в нарядном платье, для них лучшим зрелищем было бы увидеть, как она свалится откуда-нибудь ку­барем, задрав ноги и обнажив при этом пан­талоны, желательно рваные.

 

Вот и Гоблин создаёт не переводы, а, вы­ражаясь по-научному, специальные адапта­ции — одни пародийные, другие облатнённые. Их успех у аудитории зависит не от того, насколько эта адаптация близка оригиналу, а насколько она получилась смешной, пошлой и (или) близкой к просторечию и жаргону. Для Гоблина совершенно естественно, когда он вкладывает в уста Прекрасного Принца выражение «Чисто для справки» (в оригинале "For your information"), а в уста принцессы-лягушки, пытающейся завязать разговор с королём, — обращение «мужчина». Было бы даже странно ожидать от него чего-то другого.

 

Поэтому и оценивать работы Гоблина по меркам смысловой и стилистической экви­валентности оригиналу, как мы это делаем в отношении истинного перевода, нельзя. «Произведения» Гоблина — это вообще не пе­реводы, потому что в них изначально не ста­вится цели адекватно передать оригинал. Это в одних случаях пародии, а в других (я имею в виду опусы с матерщиной) то, что я назвал бы переводческой порнографией. И именно в этом деле у Гоблина есть некоторые способ­ности, хотя, если уж на то пошло, и не очень большие.

 

В. К. ЛАНЧИКОВ.Беда в том, что Гоблин про­пиарил себя не только благодаря новому жан­ру. Тут и та сторона дела, о которой говорила Мишель. Если выбросить из его переводов всю матерщину, получится перевод такого ка­чества, на котором имени себе не сделаешь. Я спрашивал студентов, которые задавали во­просы о переводах Гоблина, чем, кроме мата, они запомнились. Ничем. Вся «правиль­ность» его переводов заключается в том, что он преподносит матерщину как полноцен­ный эквивалент "four-letter words" и даже удивляется, почему до этого ещё никто не до­думался. Вот и все его переводческие заслуги.

 

МИШЕЛЬ БЕРДИ.Да, на одном из интерне­товских форумов вопрос о правильности или адекватности перевода русского и англий­ского мата разбирается на 17 страницах, в ко­торых все ссылки — на Гоблина. И тогда по­нимаешь, что этот человек для них — авторитет, что они представляют себе, что это — просто разные школы, где одна счита­ет, что мат переводить нельзя, а другая счита­ет, что можно. И это воспринимается как полноценный переводческий подход.

 

П.Р. ПАЛАЖЧЕНКО.Тут не только в переводе идёт борьба. И исход ее не предрешен. Если пятнадцать лет назад невозможно было пред­ставить себе, что в театральной постановке будет мат, то сейчас вполне возможно. Мне все-таки кажется, что не закрепится это яв­ление в русской культуре, в русском кино в том числе, это не будет так широко, как это в американском кино. В первую очередь, пото­му, что американская обсценная, непристой­ная лексика не до такой степени обсценна. Так что если спор решится в сторону русской традиции - ну, с небольшими поправками, -то я думаю, что нечего особенно бояться. И подобная гоблиновской традиция перево­дить американскую обсценную лексику рус­ским матом не закрепится. Вопрос будет решаться на более высоком, на общекультур­ном уровне. И я надеюсь, он решится в под­тверждение русской традиции. В этом отно­шении я на стороне тех, кто говорит о сохранении мата в определенном гетто, о недопущении его в основную лексику. В английском этот вопрос тоже не до кон­ца решен. С одной стороны — художест­венная литература, куда он допущен, а с другой стороны — газета, к примеру «Нью-Йорк Таймс», эфирное телевиде­ние — где этого нет.

 

М. А. ЗАГОТ.На мой взгляд, в вопросе о допустимости мата в русском языке Гоб­лин взялся не за переводческое дело. Язык развивается, а переводчик идет следом — по-моему, должно быть именно так. Сегодня у нас есть писатели, к кото­рым лично я отношусь с уважением (Ак­сенов, Ерофеев, Сорокин), и вот они встав­ляют в свои тексты обсценную лексику, и как-то у них это работает. Не так давно я был на концерте популярного и любимого в на­роде писателя и поэта Игоря Губермана, и он периодически вставляет матерные выраже­ния, общаясь с залом и рассказывая какие-то истории или читая короткие стихи. Надо ска­зать, что каким-то чудесным образом у него это не звучит вульгарно. Может быть, потому что, в принципе, он производит впечатление очень светлого и теплого человека - не знаю. Короче говоря, если такая лексика станет нормой русского языка, по инициативе лю­дей, которые этот язык формируют (напри­мер, писателей), — переводчик сможет ею пользоваться. Но он не должен браться за формирование языковых традиций, тем бо­лее, в такой тонкой сфере. Все-таки перевод­чик должен знать свое место. А Гоблин этого не учитывает. И зря.

Д. И. ЕРМОЛОВИЧ.Есть некий парадокс. Вроде бы американцы всех переплюнули по употребительности матерных слов, захлест­нувших не только литературу, но и кино. А русский мат всё равно разнообразнее, универсальнее и грязнее. Он гораздо больнее «бьёт по ушам». Может, поэтому в нашем отечестве и сохраняется ещё тра­диция держать его в своеобразном гетто, особенно на киноэкране.

МИШЕЛЬ БЕРДИ.Да, молодые переводчи­ки не знают, не понимают, что русский мат и "four-letter words" — разные вещи. По-английски эти слова часто бывают указателем на классовую принадлеж­ность. Если в начале фильма «Четыре свадьбы и похороны» Хью Грант четыр­надцать раз произносит "fuck" и этот фильм видела и одобрила королева Англии, то это ещё не значит, что в Англии у всех так принято. Тут обозначается социальная харак­теристика героя: британский интеллигент ле­вого толка («левого» по западным понятиям). Для них употребление такой лексики стало характерно после контркультурной револю­ции 1960-х годов. Кстати, если бы он выра­жался мягче - shit или damn - зрители ещё не поняли бы, что это типичный оксфордс­кий левак. И при замене fuck на русское матерное слово — по методу Гоблина — этот признак пропадает. Получается какой-то бес­предельщик.

 

Когда я только начинала учить русский язык, преподаватели нас сразу предупрежда­ли: учтите, что соответствующие русские сло­ва звучат гораздо резче. Функции, ситуации употребления тоже не всегда совпадают. Я не давно выполняла работу для одной организа­ции, и мне из-за каких-то бюрократических формальностей эту работу несколько месяцев не оплачивали. Я написала человеку, который там работает, - до этого я виделась с ним толь­ко один раз. Он ответил: "Oh, fuck! The God damn banks. This is going to fuck up those idiots down in Claims." Вполне интеллигентный че­ловек. Но он понимает, что мы с ним «одной группы крови», что я не обижусь. И он пытает­ся как-то разрядить ситуацию. Но представить себе, чтобы в таких же обстоятельствах так же выражался такой же человек в такой же рос­сийской организации...

П. Р. ПАЛАЖЧЕНКО.На русский язык fuckers здесь вполне достаточно перевести как уроды, даже и это будет грубовато. Скорее, дебилы.

В. К. ЛАНЧИКОВ.Сейчас готовится материал для «Мостов», где эта тема будет рассматри­ваться очень обстоятельно.

 

М. А. ЗАГОТ.Не так давно я купил на DVD фильм "Family Man" с Николасом Кейджем, которого очень люблю, и, потирая руки, при­готовился наслаждаться. Перевод меня про­сто потряс своим «качеством»! Ошибка на ошибке! Видимо, с одной стороны, перевод делался со слуха, без монтажного листа, а, с другой стороны, работу доверили неподго­товленному человеку. Результат удручает. На­пример, герой, преуспевающий бизнесмен, идет на работу, а в руке у него похрустывает свежий номер "Wall-Street Journal" - а в пере­воде он «проходил по Уолл-Стрит Джорнал». Нью-йоркский район Greenwich Village пре­вратился в «деревню Гринвич». В оригинале: "And your wife decorated the office." Перевод: «А ваша жена — это украшение офиса». В ори­гинале: "Our life in a nutshell". Перевод: «Моя жизнь как ореховая скорлупа». "Is this ringing any bells?" — «Ты что, звонил в колокольчи­ки?». "You drink bourbon but offer your clients scotch" — «Вы пьёте бурбон, а клиентам пред­лагаете виски». "On the one hand, you like expensive things. You are a scotch man, single malt" — «По одной причине: вы любите доро­гие вещи. Вы шотландец, любите пиво». Я да­же не хочу комментировать эти ошибки — они на уровне ученика седьмого класса средней школы. Но работу надо сделать быстро, а пла­тить за нее не хочется. Кстати, вся эта бели­берда звучит с хорошей «подачей», в исполне­нии профессиональных актеров.

 

П. Р. ПАЛАЖЧЕНКО.Это лицензионный товар, за который фирма платила немалые деньги. За права на фильм выкладывают около пяти тысяч долларов, а заплатить тысячу долларов профессиональному переводчику не могут. При том, что у этих фирм огромные доходы.

МИШЕЛЬ БЕРДИ.Я мало смотрю англоязыч­ные фильмы в русском переводе. По телеви­зору — чаще всего «Секс в большом городе». Так вот, когда слышишь и английский и рус­ский текст, как в переводе этого сериала, заметно, что даже неплохой переводчик совсем не знает американских реалий. Что-то вроде тех примеров, которые только что при­вёл Михаил Александрович. На покупку это­го сериала наверняка были потрачены боль­шие деньги. Неужели не нашлось денег на то, чтобы пригласить более профессиональных переводчиков? Неужели переводчикам сери­ала трудно проконсультироваться насчёт реа­лий хоть у кого-нибудь из двадцати пяти ты­сяч американцев, которые живут в России? На зрителя начхать, и так сойдёт?

П. Р. ПАЛАЖЧЕНКО.Кстати говоря, здесь не­точность уже в переводе названия сериала: речь идет не о всяком «большом городе», а о Нью-Йорке, который сами нью-йоркцы на­зывают "the City".

В. К. ЛАНЧИКОВ.А чем это лучше ляпов при передаче аллюзий в переводе «Шрека»? Ми­хаил Александрович, я помню, какое-то вре­мя в девяностых годах по НТВ показывали фильмы в очень качественных переводах — ваших, В.П. Голышева. (Говорю это не для того, чтобы, как часто сегодня бывает, со­здать вам рекламу: у вас, кажется, и так ра­боты хватает). Между прочим, одно то, что после фильма звучали фамилии переводчи­ков, показывало, с одной стороны, уваже­ние к их труду, а с другой — что переводчи­кам и телеканалу не за что краснеть. Если не секрет, что это был за «золотой век» и почему он закончился?

 

М. А. ЗАГОТ.Да, было такое интересное время в девяностых годах. Канал НТВ тогда работал очень активно и вовсю приобретал для показа зарубежные фильмы. Причем, на том этапе речь шла о фильмах «первого ряда», фильмах из «золотого фонда» мирово­го кино. Конечно, переводить их было безум­но интересно. Да, после фильма можно было услышать фамилию переводчика, что, безус­ловно, позволяло ему почувствовать значи­мость своей работы и, вообще, вырасти в собственных глазах. Хотя проколы были и там, потому что от случайных людей уберечь­ся не удается ни одной структуре. Тем не менее, на НТВ работала штатная группа переводчиков, у нас была норма выработки: в месяц — шесть или восемь часов экранного времени, не больше. И зарплата по тем вре­менам была вполне нормальная. Переводчи­ку чаще всего давался монтажный лист, и ты с ним работал, как с художественным текстом.

 

Были и редакторы, которые за твоей работой следили и могли тебя поправить. Но потом зарплата стала понижаться. Дело подошло к девяносто восьмому году, и возник конфликт интересов. В итоге всех переводчиков вывели за штат, оплату совсем снизили... Почти все опытные переводчики с НТВ тогда расста­лись... В результате — имеем то, что имеем. Вообще, время, как известно, выдвигает сво­их героев. В свое время «звездой» видео был Леонид Володарский, сегодня это Гоблин. Ничего страшного я в этом не вижу и наде­юсь, что скоро хороший и качественный пе­ревод будет снова востребован, и серьезную работу будут поручать не случайным людям, а профессионалам, потому что халтура просто не будет пользоваться спросом.


Поделиться:

Дата добавления: 2015-09-15; просмотров: 60; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав


<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>
Incentive Tour | О ком? О чем? ABOUT
lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.007 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты