:



Багатур Лобо.




Апартаменты Багатура Лобо,

25 день шестого месяца, отчий день,

три часа спустя

 

Заскочив домой, Баг переоделся в походный халат и даже приклеил себе тонкие усики, а на нос нацепил очки с простыми стеклами. В суете сборов Баг посреди гостиной наткнулся на рыжего кота, которому не было пока даровано имя. Кот уверенно стоял на ковре, вытянув хвост параллельно полу, и внимательно смотрел на Бага. Потом со значением сказал:

– Мяу.

– Ты еще тут… – пробормотал Баг, извлекая боевой меч из оружейного шкапа.

А где же еще, говорил весь вид кота. Где мне еще, собственно, быть? И для вящей убедительности кот добавил еще раз:

– Мяу!

Теперь в голосе безымянного было слышно неприкрытое возмущение.

– Ну, что? – Баг остановился перед котом. – Что?

– Мяу! – уверенно заявил кот и величественно двинулся на кухню. Баг из любопытства последовал за ним. Кот небрежно оглянулся, а убедившись, что Баг идет следом, прошествовал к холодильнику, сел напротив него и уставился на Бага.

– То есть ты хочешь сказать, что я не только должен терпеть твое наглое присутствие, но еще и кормить тебя? – изумился Баг.

Удивительно создан мир! Еще Конфуций говорил: «Стоит фениксу хотя бы кончиком лапы увязнуть в болоте – и весь он полностью пропадает в зловонной тине быстрее, чем варится просяная каша». С другой стороны, откуда знать, кем доведется родиться Багу в следующей жизни, – быть может, вот таким рыжим и самоуверенным котом. Быть может, сам этот кот, например, прадедушка Бага… Почему бы и нет? Ведь как он уверен в себе, не дать не взять – досточтимый предок по мужской линии!

– Но ты сильно обольщаешься, хвостатый преждерожденный, – Баг распахнул холодильник и продемонстрировал коту его практически пустые недра. – азве что тебя устроит банка корюшки в собственном соку и бутылка пива «Великая Ордусь»…

Кота это устроило.

Баг вскрыл банку и вывалил ее содержимое в подвернувшееся под руку блюдце, а пиво налил в пиалу и поставил все это перед котом. И через мгновение изумленно наблюдал, как кот без имени с полным хладнокровием и даже достоинством пожирает корюшку и лакает пиво. Когда со всем этим было покончено, кот аккуратно вылизал пиалу, потянулся, явив чудовищные когти, и степенно удалился в гостиную, подергивая хвостом. Мягко, но вполне увесисто вспорхнул на диван – и завалился там на захваченную с вечера подушку. И закрыл глаза.

«Ну, дедушка, ты даешь…» – подумал Баг, закуривая.

При щелчке зажигалки кот оживился, даже поднял голову и так посмотрел на Бага, что тот едва не предложил ему сигарету. Но это уж было бы и вовсе несообразно.

Впрочем, выяснение отношений с рыжим котом, а также и дарование животному сообразного облику и воплощению имени было делом будущего, и Баг поспешил к выходу.

Паром «Святой Евлампий»

25 день шестого месяца, отчий день,

вечер

 

Паром «Святой Евлампий» отдавал швартовы в семь вечера и обещал быть в заморской Свенске спустя сутки. Баг прибыл на борт за четверть часа до отплытия.

Дождь унялся и в свете склонявшегося к закату ярко-алого в прорезях всполошенных туч солнца паром являл собой колоссальное блистающее сооружение из металла, пластика и стекла. На причал были перекинуты широкие сходни, по обе стороны которых важно стояли на ветру четыре красавца-матроса в белых коротких халатах с синими полосами по краям.

Бесчисленные пассажиры неторопливой и пестрой гусеницей втягивались в недра парома.

Баг поправил очки и влился в поток.

Предъявил билет.

Взошел на борт.

Быстро отыскал свою каюту на второй палубе.

Приличная каюта. Широкое и мягкое ложе. Письменный стол у иллюминатора. Пара кресел. Бра на стенах. Блин матового плафона под потолком. Баг заглянул в туалет и в душевую комнату. Все было сообразно.

асположив «Керулен» на столе, он быстренько отстучал Богдану сообщение о том, что благополучно добрался до места и приступает к деятельным действиям. Затем вызвал на экран схему парома и некоторое время ее изучал.

Каюта Дзержина Ландсбергиса помещалась на первой палубе, в непосредственной близости от одного из буфетов, и Баг этому весьма порадовался: логично предположить, что Дзержин может часто там появляться – при его-то явственной страсти к свенской водке! В любом случае у каюты Ландсбергиса придется потоптаться, и расположенный рядом буфет – хороший к тому повод.

Без особого труда проникнув в базу данных парома, Баг нашел файл со списком пассажиров и стал его проглядывать. Было зарегистрировано двести пятнадцать человек. Ландсбергис ехал под своим именем. «Удивительное нахальство!» – подумал Баг.

«Однако!» – подумал он мгновением позже.

Потому что, хоть и было это в высшей степени странно, но в списке пассажиров значился и тот самый нихонец Люлю – как Като Тамура; а следом – еще два варварских имени: Юллиус Тальберг и Сэмивэл Дэдлиб. Их каюты также располагались на первой палубе, но в некотором отдалении от каюты Ландсбергиса.

Это обстоятельство Багу очень не понравилось. Конечно, страсть западных варваров к путешествиям общеизвестна, но почему эти трое именно сегодня покидают Ордусь? Или они уже успели насладиться всеми красотами, которые щедро дарит очарованному гостю блестящая Северная столица Александрия Невская, и теперь испытывают непреоборимую, как писал когда-то великий Пу Си-цзин, чей двухсотлетний юбилей совсем недавно отмечали все улусы Ордуси, охоту к перемене мест? Или они тут были по другому поводу, отнюдь не с праздными целями? И чем их так привлекает Свенска? И почему именно теперь, одновременно с Дзержином?

Вопросы роились в голове Бага. Гораздо хуже было то, что нихонец Люлю видел Бага без усов и в обществе минфа Оуянцева. Даже не очень пытливый мозг связал бы человека со степенью минфы с человекоохранительными органами. Уж Баг такой вывод сделал бы непременно. А людей нельзя недооценивать.

Он отклеил усы и снял очки.

Нелепо.

Теперь придется скрываться и таиться, тогда как, не окажись тут странный Люлю, можно было бы запросто подсесть к Ландсбергису в буфете и завести с ним приличествующий случаю разговор.

Нелепо.

Из открытого иллюминатора сквозь сдержанный гул мягко работающих могучих машин донеслись множественные прощальные крики. Пол легонько вздрогнул.

Паром покидал Александрию.

Баг прямо в халате улегся на ложе и уставился в потолок.

Ладно, все не может быть так хорошо, как хотелось бы. Выкрутасы причудливой жизни нужно воспринимать стоически. Думать позитивно, как говорят американцы. Баг, думай позитивно.

Что, если нихонец и его компания здесь оказались совершенно не случайно? Быть может, это и есть представители того лица, которое хотело заполучить сначала крест святого великомученика, а теперь разохотилось уже и на Ясу? Или даже один из них есть само это лицо? Запросто.

Ничего, усмехнулся Баг, мой меч при мне пока.

Ласковый женский голос по внутренней трансляции на четырех языках оповестил пассажиров, сколь неимоверно приятно капитану и команде приветствовать на борту «Святого Евлампия» всех драгоценных преждерожденных, уведомил о наличии на каждой палубе четырех круглосуточно открытых буфетов и двух ресторанов, подающих блюда десяти национальных кухонь, синематоргафического зала на первой палубе, и пожелал всем приятного путешествия.

«Ага… Путешествие будет незабываемым, – хищно подумал Баг. – Гарантирую».

А что же так суетится наш великий табачный король Дзержин? Что это за проблема такая у семьи Ландсбергисов образовалась, из-за коей даже национальную реликвию для них украсть – не грех? Чем так плохи их дела, а?

Баг подсел к «Керулену».

Сервер табачной кампании «Лабас табакас» являл собой хорошо надраенную витрину преуспевающего предприятия. Баг просмотрел длинные списки продукции – табаки разных сортов, в красивых упаковках, манили покупать их прямо-таки вагонами. Сигаретные пачки громоздились горами. Баг обнаружил тут и любимые им «Чжунхуа» – и как-то по-новому взглянул на свою пачку, лежащую по правую руку от «Керулена».

Ладно.

Так… Структура производства, мощности, графики, очень красивый баланс: прибыли стремительно растут… Доходное дело! Чего ж тебе не хватало?

Вот и сам Дзержин красуется – широкая открытая улыбка, короткая черная бородка, честные глаза, в углу рта трубка: сама надежность! Кто бы мог подумать!

В дверь постучали.

Баг опустил экран «Керулена».

На пороге стояли два таможенных вэйбина. Коротко поклонились.

– Почтительно просим извинения, что прервали ваше отдохновение, преждерожденный. Дозвольте освидетельствовать ваш драгоценный багаж согласно уложений Великой Ордуси.

Баг поклонился в ответ и сделал широкий приглашающий жест.

– Я путешествую налегке. Кроме любимого с детства компьютера да меча, потребного всякому путнику в чужих краях, я больше ничего и не везу с собой.

– Позвольте ваш драгоценный меч, – мягко, но настойчиво попросил один вэйбин. Баг извлек меч из ножен и рукоятью вперед подал ему. Вэйбин осмотрел простую рукоять, забранную кожей, произвел надлежащее измерение длины лезвия и с поклоном вернул оружие Багу. Баг молча наблюдал процедуру – ведомственные уложения пограничной стражи запрещали пересекающим границы свободное ношение мечей с лезвиями сверх установленной длины. Нельзя сказать, чтобы в этом был какой-то глубокий смысл, ибо человек понимающий может и с обыкновенной вилкой натворить немало. Но уложения есть уложения, и кто мы такие, чтобы не соблюдать их или хотя бы обсуждать?

– Еще раз просим прощения за то, что побеспокоили преждерожденного, – кланяясь, сказал таможенный вэйбин, а другой двумя руками протянул Багу объемистый металлический ящик, украшенный искусно выгравированным иероглифом «счастье», с широкой прорезью сверху. – Пусть ваш путь будет приятен и безмятежен.

Баг извлек из-за пазухи связку чохов и бросил ее в прорезь. Чохи глухо звякнули. «Мзда на счастье». Древняя ордусская традиция.

Дверь за таможенными вэйбинами закрылась.

Да, традиции надо чтить. Это и служащим приятно, и стране полезно. Службы сильны радостями, которые получают служащие в рабочее время, а страна сильна неизменностью.

Призывно засвистел «Керулен» на столе.

«Единочаятель Лобо, – писал Богдан, – готовясь посетить высокое начальство, я поднял дела, относящиеся к компетенции Возвышенного Управления этического надзора Даугавского уезда, и обнаружил в разряде дел закрытого слушания одно, имеющее прямое отношение к нашему расследованию. Прилагаю к сему существенные документы оного, дабы Вы могли составить о нем правильное впечатление. Также настоящим предписываю Вам самым решительным образом пресечь возможность вывоза за пределы Цветущей Ордуси наперсного креста великомученика Сысоя. Сим дозволяется Вам использовать для того любые потребные методы. Минфа Оуянцев-Сю».

Это он молодец, это он правильно, подумал Баг. Все, как договаривались. Теперь у меня есть официальный приказ.

Он открыл приложенный к письму файл и погрузился в чтение.

Примерно год назад в Возвышенное Управление этического надзора Даугавского уезда была подана жалоба на табачную кампанию «Лабас табакас» и лично ее владельца Дзержина Ландсбергиса. Жалоба исходила от некоего Урмаса Лациса, который к моменту ее подачи ездил в инвалидном кресле, да и то лишь с помощью внука – благородная необходимость выполнять все требования почтительности к предку то и дело отвлекала мальчика от занятий в школе, что выглядело, конечно, не слишком-то сообразно; но Лацис был не в состоянии вращать колеса самостоятельно, а на механизированное кресло у него не хватало лянов. Лацис обвинял кампанию «Лабас табакас» в том, что она решительно и навсегда подорвала его здоровье – у Лациса развился рак легких и в течение двух лет ему последовательно ампутировали обе ноги по причине злокачественного тромбофлебита. По словам Лациса, все эти беды произошли с ним от того, что он регулярно употреблял вредоносную продукцию кампании «Лабас табакас», то есть курил. Став рабом этой пагубной привычки, он уже не имел сил от нее отказаться и страсть к табакокурению привела его на край гибели; преждерожденный же Ландсбергис обильно тому способствовал, ибо был так убедителен в рекламе выпускаемых им товаров, что поселил тягу к табаку в душе Лациса навек.

В последний год Лацис, находясь, по его словам, под прямым влиянием Ландсбергиса, курил сигареты, сигары, трубки практически непрерывно; он жевал табак в листьях и даже ел его – короче, делал с табаком все возможное и невозможное. Табак во всех его проявлениях сделался смыслом его существования и объектом квазисексуальных устремлений. Однако, оказавшись перед непосредственной перспективой расстаться с драгоценной жизнью, Лацис, продолжая курить и есть табак, принялся со всем пылом курильщика бороться за продление своего жалкого существования и обратился к врачам; он израсходовал на них все скромные сбережения, и те отняли у него обе ноги.

Теперь же, пребывая в поистине удручающем положении, Лацис предъявил кампании «Лабас табакас» иск, требуя компенсации за утраченное в результате пользования ее продукцией здоровье, а также и за утраченную веру в людей, конкретно – в Ландсбергиса. Сумма иска превышала стоимость всей кампании «Лабас табакас».

Возвышенное Управление допустило дело к рассмотрению. Слушания продолжались восемь месяцев. Было выслушано две тысячи тринадцать свидетелей и рассмотрено бессчетное количество документов. Ландсбергис, похоже, затягивал дело как только возможно, ожидая, что какой-либо из недугов Лациса заставит его наконец покинуть юдоль скорби, и все прекратится само собой.

Но нет. Лацис оказался настырным и живучим, а дело – отчасти, видимо, именно поэтому, – весьма сложным. Защитники ответчика обращали внимание уездного подразделения Палаты наказаний на то обстоятельство, что никто из служащих «Лабас табакас», включая и самого преждерожденного Дзержина Ландсбергиса, не принуждал ни Лациса, ни кого-либо другого к употреблению выпускаемой продукции; более того, на упаковке всех изделий кампании, в полном соответствии с требованиями ведомственных уложений Директората Свободного и Частного Предпринимательства, явным образом всегда указывалось, что табакокурение вредит здоровью подданных. Особенно так называемые адвокаты напирали на тот общеизвестный, хотя подчас и вызывавший даже у самого Бага сомнения факт, что каждый совершеннолетний и дееспособный подданный полностью свободен в своем выборе и в своих поступках.

Лацис же упирал на то обстоятельство, что слепо поверил Ландсбергису лично и пал, таким образом, жертвой своей доверчивости, ибо Ландсбергис его подло обманул. Также Лацис упомянул о том, что Ландсбергис неоднократно являлся к нему астрально и с доброй улыбкой уговаривал: «Кури! Кури!»

Местные чиновники Возвышенного Управления и Палаты наказаний оказались в очевидном затруднении. Аргументы сторон были равновелики. С одной стороны, имелась жертва доверчивости, находящаяся вследствие оной доверчивости в самом плачевном и, в каком-то смысле, предсмертном состоянии. С другой – имелись промышленник и его кампания, убедительно утверждавшие, что никакого личного воздействия на жертву доверчивости не оказывали, да и не могли оказывать.

Тогда обратились к настоятелю не так давно – каких-то полтораста лет назад – открытого в тех краях Храма Конфуция, и настоятель обратил внимание Управления на пятьдесят третий эпизод из двадцать второй главы «Суждений и бесед»: «Му Да пришел к Учителю и сказал: „О Учитель! Вчера я разжег костер, чтобы приготовить выловленную в ручье рыбу. Ветер занес в пламя пучок травы. Я случайно вдохнул ее дым, и сознание мое расширилось, я увидел огромных розовых животных с ушами, как княжеские опахала, и людей с четырьмя глазами и языком на лбу. Можно ли, вдыхая дым травы, познать мир?“ Учитель долго молчал, а затем выпучил глаза и крикнул: „Уху! Так познать мир нельзя! Уходи!“»

Молодой, но по-прибалтийски обстоятельный настоятель счел также относящимися к делу еще несколько эпизодов из достославной жизни Учителя. Например, эпизод двадцать четвертый из главы пятнадцатой, когда Цзы Гун спросил: «Существует ли одно такое слово, которым можно руководствоваться всю жизнь?», а Учитель ответил: «Это слово – снисхождение. Не делай другим того, чего не пожелаешь себе». Данное высказывание настоятель интерпретировал в том смысле, что Дзержин Ландсбергис не снисходителен, ибо сделал, пусть и непреднамеренно – но разве наука закона не знает понятия непреднамеренного преступления? – Урмасу Лацису то, чего наверняка никоим образом не хотел бы себе, то есть привел в состояние дуцзи; в то время как Урмас Лацис вполне снисходителен, ибо делает Дзержину Ландсбергису то, чего и сам Ландсбергис наверняка при определенных обстоятельствах хотел бы себе – хочет возмещения со стороны того, кто нанес ему вред. Или же эпизод шестнадцатый из главы тринадцатой, когда тот же Цзы Гун спросил о сущности истинного правления, а Учитель ответил: «Надо добиться такого положения, когда вблизи радуются, а издалека стремятся прийти». Настоятель упирал на то, что в случае с Ландсбергисом все наоборот: Урмас Лацис, явно расположенный вблизи, уже давно и совершенно недвусмысленно не радовался, а издалека никто не стремился прийти в фирменные магазины «Лабас табакас» – напротив, шумный процесс и жалкий вид культей пострадавшего, то и дело мелькавших на экранах местного телевидения и на первых полосах даугавских газет, побудили весьма многих курильщиков отказаться от пагубной привычки, так что доходы фабрики еще более снизились; это явно свидетельствовало о том, что правление Ландсбергиса на «Лабас табакас» очень далеко от истинного. Словом, получилось так, что едва ли не весь великий древний «Лунь юй» был написан исключительно по поводу тяжбы Лациса и Ландсбергиса – и все в пользу калеки.

На основании приведенных аргументов Возвышенное Управление приняло решение удовлетворить жалобу Лациса в полном объеме. ешение вступило в силу месяц назад и в настоящее время немыслимые средства, выручаемые от продажи имущества «Лабас табакас», начали поступать на счет курильщика, с точки зрения Бага явно утратившего не только ноги, но и совесть.

Прочитав присланные материалы, Баг хмыкнул и, конечно же, немедленно закурил. Вот как, оказывается! Ландсбергис разорен. А, судя по его повадкам, ничего ценнее денежного благополучия для него и нет в жизни. Конечно, он готов на все ради того, чтобы вновь приобрести богатство. Именно поэтому он с такой легкостью сделался марионеткой какого-то крупного преступника. В душе Бага шевельнулось даже нечто вроде сочувствия к столь несправедливо пострадавшему за свой честный труд табачному олигарху. В том, что с ним сотворили, было весьма мало человеколюбия. И неудивительно: могло ли случиться иначе в этом уезде, где еще не укоренились устойчивые представления о гармонии и сообразности государственных уложений, и где поспешно делают выводы, возвышая второстепенное и принижая главное. Нет, определенно, в Цветущей Средине такое бездумное толкование слов Конфуция было бы просто невозможно. Бага буквально поразило механическое нанизывание мыслей Учителя на заранее выстроенную схему; не истины и не справедливости искал в драгоценных речениях прыткий и далекий от подлинной снисходительности настоятель, а лишь подтверждения своим собственным взглядам. Все это дурно припахивало варварской юриспруденцией. Еще бы, Европа так близко. Слова Учителя «Сто лет у власти добрые люди – и нет жестокостей и казней» были явно не про этот поэтичный, но отсталый край.

Что-то все же таилось неправильное в постоянном стремлении Ханбалыка назначать на местные должности местных же уроженцев. Князю Фотию следовало бы в приватной беседе намекнуть императору, что это не всегда оправдано…

Однако пора было посмотреть и на самого Ландсбергиса, и Баг, выйдя из каюты, в ярком свете бесчисленных хрустальных светильников направился по красной ковровой дорожке к широкой, помпезной лестнице, ведущей на верхнюю палубу.

Там дул свежий морской ветер. еяли темные, с ослепительными от солнца краями тучи. Гордые очертания Александрии таяли на горизонте. Внизу частые злые волны с едва слышным в гуле моторов плеском бились о борта величаво плывущего парома.

На широкой кормовой площадке группами и поодиночке толпились путешественники, наслаждаясь последними минутами созерцания туманных пагод и храмов Северной столицы. Гокэ щелкали затворами фотоаппаратов. Бурлили оживленные разговоры, то и дело слышался веселый смех. Между столиками, под трепещущими на ветру матерчатыми зонтами, сновали улыбающиеся половые в наглухо затянутых халатах.

У подвешенных на канатах и укрытых брезентом спасательных моторных баркасов, немного в стороне от скопления людей, стоял Ландсбергис – с неизменной трубкой в углу рта, и трое преждерожденных, вооруженных мечами и одетых в одинаковые серые халаты. Они о чем-то негромко разговаривали. Еще четверо в серых халатах сидели за ближайшим столиком. Перед ними стояли чашки с чаем. Один курил сигару. Наметанный глаз Бага сразу определил, что халаты пошиты из материала недешевого.

Старательно любуясь исчезающей за горизонтом Александрией, Баг, лавируя между пассажирами, медленно пошел вдоль борта в сторону Ландсбергиса. Справа и немного впереди он неожиданно заметил человека в короткой варяжской ветровке, надетой поверх заправленной в шаровары расшитой, как рушник, косоворотки, и чалме; прислонившись к стенке буфетной надстройки, он посматривал на Ландсбергиса, и тоже старался делать это незаметно.

«Как интересно», – подумал Баг и пристроился неподалеку, заняв очередь к открытому на палубу буфетному прилавку следом за каким-то гокэ в узеньких брючках, клетчатой рубахе и расстегнутой черной то ли жилетке, то ли душегрейке, надетой поверх.

Внимательно присмотревшись, Баг обнаружил на палубе еще с десяток неизвестных в чалмах: они, равномерно рассредоточившись среди пассажиров, тоже наблюдали за Ландсбергисом.

«Очень интересно!» – подумал Баг.

– Что угодно преждерожденному?

Баг чуть вздрогнул: пока он отслеживал сложные переплетения взглядов чалмоносцев, сходившихся на Ландсбергисе, гокэ в жилетке уже отошел, и теперь буфетчик со всей возможной доброжелательностью смотрел на него.

– Кружку пива «Великая Ордусь», – Баг заметил, что семейная пара, стоявшая рядом с Ландсбергисом у баркасов, оживленно беседуя, направилась прочь.

– Сей момент! – Пиво, дав положенную пену, радостно наполнило сверкающую кружку с красочной эмблемой «Святого Евлампия». – Преждерожденный пройдет в буфет?

– Нет, благодарю… Я выпью пиво, созерцая морские дали. – Баг расплатился и медленно двинулся к освободившемуся рядом с Ландсбергисом пространству у поручней.

– …Не так все просто, – рокотал Ландсбергис, когда Баг со своей кружкой привалился к поручням лицом к морю и спиной к нему. – Но мы это сделаем, как я и говорил. Пусть у вас не будет сомнений.

Баг пристально уставился на парящих в воздухе чаек, демонстрируя полное отсутствие интереса к происходящему. Вот где пригодилась бы Жанночка с ее умением терять равновесие! Вогнала бы Дзержину микрофон-булавку в самую его жирную задницу!

– Хозяин любит точность и четкость действий, – бесцветным голосом сказал один из серых халатов.

– Да, да, я и сам такой! – отвечал Дзержин.

«Еще бы!» – подумал Баг.

– Кстати, мне непременно надо с ним обсудить все условия лично.

– Условия вы обсудите с нами. Хозяин не будет с вами встречаться.

– Но почему? – В голосе Ландсбергиса послышалось удивление. – Я достаточно влиятельный и крупный промышленник, у меня громадные связи. Поверьте, я много, очень много значу в деловых кругах Ордуси! Последовала красноречивая пауза. Баг не смел обернуться, но он и спиной почувствовал, сколь издевательским и высокомерным взглядом смерил в ответ Ландсбергиса неизвестный. Потом снова послышался его голос:

– С хозяином вам никак не сравниться. Ваши капиталы и связи ничтожны. Наш музейный моль вхож в близкие к вашему двору круги, и пока там думают о главном и проявляют человеколюбие, он уже скупил по-тихому все ваши молибденовые рудники. – В голосе неизвестного звучала откровенная насмешка. – Хозяин – человек дела. Дело вам известно. И если предмет при вас, мы можем обсудить все детали прямо сейчас.

– Да кто ж этот ваш хозяин?! – Ландсбергис даже слегка повысил голос.

Вопрос повис в воздухе.

– Так мы будем договариваться или нет?

– Здесь? – окончательно потеряв весь свой апломб, спросил Ландсбергис.

– Зачем же… Пойдемте куда-нибудь.

Баг небрежно, мельком оглянулся и увидел, как Ландсбергис в сопровождении троих в сером удаляется в сторону входа в правый коридор первой палубы. Прочие серые халаты по-прежнему сидели за столиком и пили чай. Чалмоносцы пристально следили за перемещениями Ландсбергиса.

«Как мило! Похоже, тут что-то затевается…» – пронеслась короткая мысль, и в груди Бага стал разгораться пьянящий азарт будущей схватки. А в том, что она неизбежно воспоследует, Баг уже не сомневался. Любители носить чалму и любители носить серые халаты были явно из разных лагерей. А посередине, все еще пыжась, но все равно уже совсем иной, нежели при встрече с братом, торчал злополучный Ландсбергис с украденным наперсным крестом великомученика Сысоя за пазухой.

Допив пиво, Баг развернулся и не спеша направился в сторону лестницы. Ему не терпелось

оказаться в своей каюте, и как только металлическая дверь с лязгом отделила его от палубы, Баг понесся вперед большими прыжками. И, выворачивая из-за угла, – попал прямехонько в объятия нихонца Люлю.

– О! Господин Лобо! – обрадовался тот. – Как быстро вы ходите!

За спиной нихонца маячил длиннолицый в нелепой кепочке и во фраке, а также гокэ в широкополой шляпе. Сейчас он с живейшим интересом разглядывал Бага. Длиннолицый же стоял с совершенно отсутствующим видом.

– Прошу прощения, князь, – пробормотал Баг, отступая. – Извините. Я был так неловок.

Он вполне оценил крепкую хватку нихонца и ощутимые бугры мускулов у него на груди. Кончиками пальцев Баг коснулся рукоятки метательного ножа в рукаве.

– А, ерунда! – весело отвечал нихонец Люлю. – Эти паромы – у них такие узкие коридоры, что уважающие себя джентельмены даже не могут вволю ходить по ним так, как им того хочется, и вынуждены протискиваться друг за другом.

Широкополый за его плечом согласно закивал.

– Да, в чем-то вы правы, – проговорил Баг, все еще не зная, как правильно оценить ситуацию. – Позволю себе осведомиться – окончательно ли вы покинули Великую Ордусь, князь, или просто предприняли короткую морскую прогулку?

– Ой, бросьте вы эти церемонии! Я же сказал – зовите меня просто Люлю. Мне так нравится, я так привык и мне так приятно. А что до Ордуси – нет, мы просто на пару дней решили посетить Швецию… э-э… Свенску. Мы, знаете ли, путешествуем. Сэмивэл там никогда не был, – нихонец кивнул на широкополого. – А потом сразу обратно, к вам.

Сэмивел моментально и как-то панибратски отодвинул Люлю в сторону – коридор и впрямь был узким – и протянул Багу руку:

– Сэмивэл Дэдлиб. К вашим услугам.

Баг оставил в покое нож и пожал протянутую руку. Дэдлиб убрался на место.

– А это Юлли. Юллиус Тальберг, – указал через плечо большим пальцем общительный нихонец. Длиннолицый равнодушно кивнул. – Юлли тоже овладела тяга к перемене мест. Вы не обращайте внимания, он у нас мало разговаривает.

Длиннолицый Юллиус извлек из внутреннего кармана фрака фляжку и сделал из нее приличный глоток.

– Только что же мы тут стоим? – обернулся Люлю к широкополому. – Пора бы нам двинуть в бар, а, господин Лобо?

– А запросто! – подтвердил Дэдлиб. Юллиусу было, по всей вероятности, все равно, так как свой бар он носил с собой.

– Простите, князь… Люлю… но сейчас меня призывает дело большой важности.

– А, ну конечно! Извините, что задержал вас, милейший господин Лобо! Вы кажетесь мне просвещенным человеком, и мы будем рады увидеться с вами позже, когда вы освободитесь. Тогда уж мы непременно пропустим по стаканчику! Вы найдете нас в баре, – Люлю отодвинулся в сторону, пропуская Бага. Дэдлиб приложил два пальца к шляпе и улыбнулся, Юллиус Тальберг вяло сделал Багу ручкой.

В каюте Баг метнулся к «Керулену» и лихорадочно застучал по клавишам. «Керулен» скрипел пластиком.

…Молибден… молибден… молибден…

Так… Вот и перечень всех рудников.

Кому принадлежат?

Гм… Совершенно разные кампании.

Естественно. Монополии запрещены соответствующими уложениями Директората.

Но ведь кампании могут быть и подставными.

Круг интересов Бага был весьма далек от высокой политики и взаимоотношений Ордуси с варварской периферией. Но, как и всякий образованный ордусянин, он твердо знал, что периферия если и горазда хоть в чем-то, так это в технологиях. Она могла бы даже возгордиться, пожалуй – мелкие люди всегда найдут, чем гордиться – если бы не два обстоятельства.

Во-первых, девяносто процентов этих технологий никому и даром не были нужны, потому что на поверку оказывались способны лишь усложнять и отягощать человеческую жизнь, делать ее более суетной и нервной, давая взамен лишь иллюзию увеличения возможностей. Один европейский писатель – Баг никогда не мог запомнить, как его звали, – в своей странной, математически глубокомысленной сказке о девочке, попавшей в зеркало, почти полтора века назад сформулировал главный принцип варварской добродетели: чтобы оставаться на месте, надо бежать изо всех сил, а чтобы двигаться, надо бежать вдвое быстрее. Или как-то так. Не в точной цитате суть, а в том, что ни этот алгебраический писатель, никто другой там так ни разу и не сказал внятно: куда бежать? Зачем бежать? К кому и от кого бежать? И потому большинство их хитроумок вызывало у всякого нормального человека лишь ощущение подавленности и душевной пустоты. Словно целая неделя наедине с очень дорогостоящей, очень назойливой, очень умелой и совершенно не любящей женщиной.

Ордусь покупала некоторые из чуждых технологий – но только после длительной, скрупулезной нравственной экспертизы, проведенной поочередно всеми ведомствами Управления Великого Постоянства. Как-то так получалось, что вещи, по-настоящему важные и нужные, ордусяне вполне благополучно изобретали сами. Баг с детства и на всю жизнь запомнил рассказ отца о том, как по крайней мере лет двадцать Управление не разрешало первый полет в космос трехступенчатой ракеты, сконструированной калужскими умельцами на основе еще в средние века созданных в Цветущей Средине развлекательных наработок. акета давно была построена, поставлена на стартовый стол, но Ведомство Алтарей Гармонии сомневалось в допустимости нарушения взлетающим снарядом и его выхлопной струей озонного слоя земной атмосферы, Ведомство Музыки было категорически против столь сильного и ничем высоким, в сущности, не оправданного зашумления, Ведомство Одеяний всерьез опасалось, что испуганные стартом отары окрестных степей станут непригодны для тонкорунной стрижки; а уж сколько доводов против полета выдвинуло Ведомство Здоровья, и не пересказать… В итоге, построив ракету на восемнадцать лет позже, первыми на Луну попали американцы.

А во-вторых, все западные новшества, в том числе, что немаловажно, и военные, оставались бы пустыми бреднями, если бы не ресурсы Ордуси. Новшества просто не из чего было бы делать. Просматривая по долгу службы, в связи с одним совместным с французами действием западные газеты, Баг не без праведного удовлетворения наткнулся на политологическую статью, в которой автор с горечью констатировал, что атлантический мир все более становится, как он выразился, технологическим придатком Ордуси.

азвязать себе руки, откупив в собственность сколько-нибудь значительную часть грандиозных естественных богатств евразийского, как выражались на Западе, семиулусника – о, это было давней и неизбывной мечтой многих западных воротил. Подчас подобным попыткам, легальным и нелегальным, приходилось противодействовать на уровне Возвышенного Управления государственной безопасности.

Это ж надо – пока мы, значит, о главном думали, хозяин все наши рудники скупил! Ах, варвары! Переродиться всем вам трупными червями! Переродиться всем вам вирусами вашего поганого СПИДа!

Ярость Бага клокотала в груди, грозя вырваться наружу.

А теперь, стало быть, ему Яса Чингизова понадобилась.

Кто ты, варвар?

Кто?

Баг судорожно копался в базах данных. Мелькали имена управляющих, директоров, владельцев…

Улетало бесценное время.

Нет, это все без толку. Несколько дней потребны, чтобы увязать все данные вместе, открыть сокрытое и выйти на того, кто стоит в центре паутины. А может, и несколько месяцев. И еще этот нихонец тут…

Приходится хвататься за любую соломинку.

И Баг зашел в чат Мэй-ли. В чате шла неторопливая беседа о котировках акций нефтяных месторождений на Ханбалыкской Справедливой Бирже. Мэй-ли была в сети.

«Чжучи», – заулыбалась она своими неизменными «смайликами» [31], завидев Бага.

«Доброго времени суток, преждерожденная, – улыбнулся в ответ Баг. – Можно ли пригласить тебя в отдельную комнату по делу особой важности?»

«Неужели ты решился (улыбки) выпить со мной по бокалу кумыса? (улыбки). Знаешь, я бы даже выпила с тобой пива (улыбки)».

«Мэй-ли, прошу тебя: дело очень важное. А кумыс или пиво – по твоему выбору, преждерожденная, я же прибуду в любое место, где ты находишься, хоть в Африку».

«Мэй-ли приглашает вас в отдельный кабинет, – появилась выделенная жирным строчка. – Принять приглашение?»

Да!

«Отдельный кабинет» развернулся новым окошком. Левая узкая часть являла собой изображение части богато убранной комнаты с картиной на стенке; правая была отдана строкам беседующих.

«Мэй-ли входит в отдельный кабинет».

«Чжучи входит в отдельный кабинет».

«Наконец-то мы одни», – Мэй-ли улыбалась.

«Да, Мэй-ли, и если моя радость от нашей долгожданной встречи наедине не выражается в полной мере, то это лишь оттого, что обстоятельства препятствуют этому».

Улыбки исчезли.

«Я могу как-то повлиять на эти обстоятельства?»

«О, я надеюсь на это. Мне нужен ответ».

«Спрашивай».

«Есть непроверенная информация, что некий варвар неким образом, например, через подставные или же фиктивные кампании, скупил все молибденовые месторождения Ордуси».

Мэй-ли ответила не сразу.

«Ого. Это серьезно. Ты теперь коротаешь время на таком уровне?»

«Нет, так получилось. Нити, Мэй-ли, длинные нити. Ведомо ли тебе, кто это может быть?»

«Нет. Это новость. Если бы было ведомо… Но я постараюсь выяснить. Чжучи, мне нужно время. Можешь ждать?»

«Времени не осталось совсем, Мэй-ли. Но именно поэтому я подожду».

Баг откинулся на спинку кресла и закурил. В пачке осталась только одна сигарета.

Пять минут.

Окурок лег в пепельницу.

Десять.

Мэй-ли молчит.

Двадцать.

Паром приветственно загудел – так, что тоненько запел в ответ открытый иллюминатор. А может, плафон светильника на потолке. Кто-то встречный? Да нет же, просто на траверсе по левому борту – резиденция Чжаодайсо. Там прекрасная принцесса Чжу, вероятно, подкрашивает ногти в какой-нибудь совсем уже сногсшибательный цвет. Ведь завтра у нее парадный прием.

Полчаса.

Не будучи в силах совладать с возбуждением, Баг вскочил, выхватил меч и пару раз рубанул воздух. Легшая как влитая в руку рукоять отчасти вернула ему спокойствие. Похоже, можно еще ждать – и не взорваться.

Сорок минут.

«Керулен» призывно пискнул.

«Чжучи?»

Одним прыжком Баг оказался у ноутбука.

На сей раз «смайлик» Мэй-ли был изогнут в другую сторону – символ скорбно опущенных уголков рта.

Сердце у Бага упало.

«Да», – ответил он, уже зная, что дальнейший разговор бесполезен, и надо скорей б


:

: 2015-09-13; : 186; !;





lektsii.com - . - 2014-2024 . (0.006 .)