Сон старого писателя

Старому Писателю приснился сон, и вот как это было. Он сидел на своей больничной койке с маленькой пишущей машинкой на коленях. Ну, знаете эти машинки? Его машинка была легкая, маленькая, канареечно-желтая, ее подарил писателю его старый друг Ги Мендельсон. Машинка умела весело стучать, попадая в умелые руки.

Мисс Клеопатра сонно уткнулась ему в бок. Она видела те сны, которые приходят сиамским кошкам, когда они сыты, когда они в тепле и холе. Мисс Клео, говоря откровенно, храпела, как старый тромбон, если тромбоны ВООБЩЕ храпят. Неумелый монотонный стук по клавишам наводил скуку, шум уличного движения, долетавший из-за окна, был как жужжание пчел на летнем цветущем поле.

У старого писателя ужасно болела спина. У него было такое чувство, будто в плоть и нервы впиваются острые щепки. Он не мог сдвинуться, потому что у него была параплегия – это когда ноги не работают, знаете ли. Да и в любом случае, пошевелиться – означало бы потревожить прекрасный сон мисс Клеопатры, ведь красивые кошечки, такие, как мисс Клео, всегда видят прекрасные сны, мешать которым ЗАПРЕЩАЕТСЯ. Наконец боль притупилась, стук по клавишам замедлился и наконец, с некоторой строгостью в голосе, Старый Писатель сказал: «Убирайся с глаз моих долой, машинка, надоела ты мне». С этими словами он поставил машинку на край прикроватного столика и задвинул ее подальше. Откинувшись так далеко, как смог, он закрыл глаза и захрапел – уж ОН-то точно храпел, ему рассказывали о его раскатистом, громком, заливистом храпе, если не врали, конечно. Вот, так что он захрапел, а раз так, то, по всей видимости, он заснул.

Перед его глазами во сне проходило множество картин. Ему снилось, что он плывет над улицами города, он знал, что это его астральное тело, но его тревожила такая мысль: «Боже, я хоть пижаму-то надел?» Ведь на астральном уровне многие люди забывают о том, что этикет предписывает цивилизованному человеку прикрывать хоть некоторые участки своей анатомии.

Старый Писатель плыл и плыл в воздухе, но внезапно остановился как вкопанный. Внизу, под ним ехала двухместная машина, выражение «нестись, сломя голову» весьма удачно подходило для описания того, КАК именно она ехала. Это была открытая двухместная машина, одна из этих английских скоростных штучек, «остинхили» или «триумф», так или иначе, она неслась по дороге во весь опор, а молодая женщина, сидевшая за рулем, казалось, не обращала на дорогу ни малейшего внимания. Волосы ее развевались, время от времени она поднимала руку и отбрасывала со лба лезущие в глаза пряди. И как раз когда она подняла ко лбу правую руку, чтобы убрать назойливую прядь, на перекрестке появилась машина – огромная тяжелая колымага – и остановилась как раз у нее на дороге!

Раздался ужасный, гулкий удар и скрежет металла, звук, вообще говоря, был очень похож на тот, какой производит сминаемый в кулаке спичечный коробок. Старую колымагу несколько футов протащило по дороге. Из-за руля выбрался мужчина и перегнулся пополам, от шока его тошнило прямо на дорогу. Его лицо было красно-бледным от страха – если вы понимаете, что значит быть красно-бледным. Если вы не знаете, что это такое, что ж, скажу, что он выглядел так, будто его замучила морская болезнь или, в данном случае, автомобильная болезнь.

Со всех сторон сбегались зеваки с выпученными глазами и открытыми ртами. Любопытные глядели из окон машин, мальчишки неслись по улице, призывая друг друга посмотреть на «классную аварию».

Какой-то человек побежал звонить в полицию, и вскоре раздался вой сирен, возвещающих о том, что полиция и скорая помощь спешили к месту катастрофы. А катастрофа действительно была серьезной.

Первой примчалась полицейская машина, резко затормозила, и из нее выскочили двое полицейских. Из прибывшей секундой позже скорой помощи выпрыгнули два санитара. И те и другие подбежали в месту столкновения.

Там была суета, толкотня и крики. Полицейский бросился назад, к своей машине, и принялся орать в рацию, чтобы прислали тягач. Он орал так громко, что непонятно было, зачем ему рация, его, кажется, слышал весь город.

Скоро в конце улицы стали видны янтарные вспышки мигалки тягача, и он с грохотом пронесся против движения. На этой улице было одностороннее движение, но в чрезвычайных ситуациях такое допускается. Тягач красиво развернулся и задом стал сдавать к месту столкновения. Тут же «остинхили», «триумф» или как там еще, оказался уже в нескольких футах от места столкновения. Когда тягач остановился, тело молодой женщины упало на землю. Оно едва заметно подергивалось, это были последние проблески угасающей в нем жизни.

Старый Писатель плавал над всем этим, издавая астральные звуки, которые можно было бы передать как «Тсск! Тсск!». Он снова стал смотреть на место катастрофы, потому что увидел, как возле уже мертвого почти тела девушки стало формироваться облачко. Затем серебристый шнур, соединяющий физическое тело с астральным, стал утоньшаться и вскоре лопнул. Старый Писатель увидел, что астральное тело девушки является точной копией физического. Он бросился за ней, крича: «Мисс, мисс, вы забыли надеть панталоны!» Но он тут же вспомнил, что современные девушки не носили панталонов, они надевали трусики, или бикини, или колготки, или как там оно называется, и он подумал, что непозволительно вот так вот гнаться за девушкой, крича, что она обронила бюстгальтер или трусики и все такое. Кроме того, он вспомнил о своей параплегии – от возбуждения он забыл, что астральное тело-то не страдает этой болезнью. Итак, девушка уплывала в высшие сферы.

Внизу была суета, люди, толкая друг друга, вытирали что-то, что было похоже на то, как если бы на асфальте разбилось несколько бутылок кетчупа или пара банок малинового варенья. Пожарная машина прибыла на место, струи воды смывали с дороги кровь, моторное масло и бензин – или газолин, как его называют на североамериканском континенте.

Люди внизу все болтали, болтали, болтали и еще раз болтали, и Старый Писатель устал смотреть на все это. Металлическая движущаяся дрянь возвращается в свое исходное состояние – в кучу металлолома. Он перевел взгляд на небо как раз вовремя, через секунду обнаженное астральное тело девушки скрылось за облаками. Он последовал за ней. Это довольно неплохой способ скоротать жаркие послеполуденные часы, подумал он. Имея большой опыт астральных путешествий, он поднимался все выше и выше, сбрасывая с себя одежды облаков, пока не обогнал в этом занятии девушку (не в сбрасывании одежд, извините за каламбур, а в стремительном путешествии вверх!) и не прибыл «на место» раньше нее.

Ее плоть была мертва, но по меркам «потустороннего мира» она была вполне даже жива. Старому Писателю всегда было интересно наблюдать, как новоприбывшие приближаются к метафорическим Жемчужным вратам. Так что он вошел в мир, который кто-то называет «потусторонним», а кое-кто называет чистилищем и который на самом деле надо было бы называть перевалочным пунктом. Он стоял у обочины дороги и вдруг прямо перед ним непосредственно из поверхности дороги, как поплавок, выскочила девушка, на мгновение повисла в воздухе в нескольких футах над дорогой и плавно опустилась на ее поверхность.

Откуда-то появился человек и крикнул ей: «Эй, новенькая!» Молодая женщина недоверчиво посмотрела на него и отвернулась. Тогда он снова обратился к ней: «Мисс, а где же ваша одежда?» Девушка глянула вниз и залилась нежным румянцем смущения. Это был красивый румянец, он покрыл все ее крепкое тело и спереди, и сзади, и по бокам. Она взглянула на этого мужчину, затем перевела взгляд на Старого Писателя – ведь он тоже был мужчиной! – и принялась бежать, пятки ее забарабанили по гладкой поверхности дороги.

Она мчалась вперед и добежала до развилки. Перед ней она секунду помедлила и пробормотала: «Нет, направо я не побегу, правая сторона – это сторона консерваторов, лучше налево, там могут встретиться хорошие социалисты». С этими словами она понеслась по дороге, уходящей влево. Она не знала, что обе дороги ведут в одно и то же место, как поется в старой шотландской песенке: «Ты пойдешь по большаку, а я по проселку, а все равно в Шотландию приду раньше тебя». Эти две дороги были просто своего рода тестом, чтобы Ангел-Писец (он любил называть себя этим именем) знал, с каким человеком ему придется встретиться.

Девушка замедлила свой бег до быстрого шага и вскоре пошла уже обычным шагом. Старый Писатель, знающий как себя вести в астрале, попросту плыл позади нее, он просто наслаждался пейзажем, вот и все. Затем девушка остановилась. Перед ней мерцали врата, то есть ей казалось, что это врата, поскольку она верила в рай и ад, в Жемчужные врата рая и во все такое прочее. Она остановилась, у ворот появился вежливый пожилой ангел и спросил: «Хочешь войти, красавица?» Барышня зарычала в ответ: «Только попробуй еще раз меня назвать красавицей!» Пожилой ангел улыбнулся и сказал: «А, так ты одна из ЭТИХ, да? Я назвал тебя красавицей, потому что о твоей красоте сейчас легче всего судить – ведь ты совсем раздета». Девушка снова посмотрела на себя и опять вспыхнула. Старый ангел усмехнулся в бороду и сказал: «Да ладно, успокойся, девица, или тебя правильнее называть кавалер-девица? Я вас всех видел по-всякому, хоть спереди, хоть сзади, хоть сбоку. Заходи, тебя ждут в Небесной канцелярии». Он приоткрыл ворота чуть шире, и когда она вошла, он захлопнул створки ворот – несколько сильнее, чем требовалось, чтобы просто закрыть их, подумал Старый Писатель. Пожилой ангел – она поняла, что он ангел, по его длинной белой рубахе и по трепещущим за его спиной крылышкам – так или иначе, он повел ее куда-то и через несколько шагов открыл перед ней какую-то дверь, сказав: «Заходи, иди прямо по коридору, там, в конце, увидишь Ангела-писца. Тебе лучше быть с ним повежливей, смотри не вздумай рычать на него и болтать о равенстве полов и все такое прочее, а то он зашлет тебя в преисподнюю и все – его решения не обсуждаются».

Он повернулся и чуть не налетел на Старого Писателя, который приветствовал его: «Привет, старик, еще одна из этих, ага? Пойдем, вместе посмотрим на все это веселье».

Привратник ответил: «Да, сегодня утром было скучновато, прибывали одни праведники, я уже устал их впускать. Что ж, пойду с тобой, посмеемся. А они там подождут малость за воротами».

Так что Ангел-привратник и Старый Писатель бок о бок проследовали по коридору, уселись на астральные стулья в большом зале, которым заканчивался коридор, и принялись смотреть на девушку, направляющуюся к Ангелу-писцу. Зад ее нервно подергивался. Ангел-писец был толстым коротышкой с несоразмерно большими крыльями, которые слишком сильно трещали при разговоре, напоминая то, как у некоторых болтливых старух щелкают и едва не выпадают вставные челюсти. Что ж, вот как выглядел Ангел-писец, при каждом движении его крылья дергались, причем кончики их все время норовили сшибить нимб с его головы. С некоторым удивлением девушка увидела, что нимб кое-где перемотан пластырем. Она фыркнула, все казалось ей каким-то странным. Тут, наконец, ангел взглянул ей в лицо – до этого он смотрел куда угодно, только не на нее, – и спросил: «Дата смерти? Где умерли? Где умерла ваша мать? Где сейчас находится отец, в раю или в аду?»

Девушка опять фыркнула. Ее начинало смущать все это, люди как-то странно смотрели на нее, а кроме того что-то очень сильно щекотало ее ноздри. Внезапно она чихнула, будто выстрелила из пушки, от этого чиха у ангела чуть не сдуло нимб с головы. «Пардон, – сказала она смущенно, – я всегда так чихаю, когда слышу странные запахи».

Ангел-привратник прыснул в кулак и сказал: «Да уж, он у нас, – он указал большим пальцем на Ангела-писца, – слегка пованивает. Тут многие чихают, как нанюхаются его духа».

Ангел-писец взглянул в свои бумаги и пробормотал: «Так, дата смерти, дата того, дата сего. Нет, нам это не надо, я-то позадавал все эти вопросы, но если она начнет сейчас все рассказывать, я целый день проторчу за этими анкетами, понимаешь». Вдруг он снова глянул на стоящую перед ним девушку и спросил: «А что, барышня, окурков вы случайно с собой не захватили? Покурить так захотелось. Странно, но те, кто сюда попадает впервые, всегда выбрасывают окурки. У них, в адской канцелярии намного лучше, там многие курят, пока с ними решаются вопросы».

Девушка покачала головой, нет, у нее не было окурков или вообще какого-либо табака. Удивление ее все увеличивалось. Тогда ангел откашлялся и спросил: «Место смерти? Кто хоронил, хорошая контора?» Он порылся в бумагах и вытащил визитку, на которой было написано: «Я. Копальский, „Общепохорон“, Общество с неограниченной ответственностью. Похоронные услуги. Кремация для удобства клиентов». «Вот у них, – сказал он, – у них надо было заказывать похороны, к нам попадает много их клиентов, они всегда так хорошо зашиты – по шрамам видно».

Девушка стояла молча, но вдруг взгляд ее на чем-то остановился, и она завизжала от злости: «Это что такое!!! Вы меня записали как „мисс“. Я не мисс, я человек. Немедленно зачеркните, я не потерплю дискриминации». Она все распалялась и скоро стала совсем красной. Легко было заметить, что красными пятнами пошло все ее тело, ведь она была совсем голая. От ярости она топнула ногой. Ангел-писец зашикал на нее: «Тсс! Тихо, тихо, спокойней! Вы понимаете, где вы находитесь?» Затем, сложив губы, он издал довольно неприличный звук и сказал: «В общем так, мисс – мы не знаем других названий для молодой женщины, – вы уже сами сделали свой выбор касательно вашей дальнейшей судьбы, потому что феминисткам, так же как и репортерам, вход в рай заказан. Да-с, они отправляются в преисподнюю. Так что, милочка, ноги в руки и отправляйся в путь. Давай, давай, я сейчас позвоню старине Люциферу, скажу, чтоб встречали. Обязательно передай ему лично привет от меня, у нас с ним такая игра: кто у кого больше клиентов отберет. Но на этот раз тут он выиграл чисто – феминистка! Стопроцентно, его клиент». Он отвернулся и, скомкав ее анкету, выбросил ее в корзину для мусора. Затем он аккуратно прибрал на столе и разложил перед собой новые формуляры.

Барышня неуверенно огляделась и повернулась к Старому Писателю со словами: «Ну и работники здесь. Дискриминация на каждом шагу. Я обязательно пожалуюсь, когда встречусь с их начальством. А как мне отсюда добраться до преисподней?»

Старый Писатель взглянул на нее и подумал, что ей в аду придется туго; учитывая ее гнусный характер и наглую самоуверенность, можно было с уверенностью сказать, что ее там хорошенько поджарят. Но вслух он сказал: «Не имеет значения, куда вы пойдете, все дороги ведут в ад, кроме одной-единственной, но на нее вам вход закрыт. Так что идите хоть по вон той дороге, вы увидите, что быстро доберетесь».

Девушка фыркнула и ядовито сказала: «Что, дверь мне никто не поможет открыть? И вы еще считаете себя джентльменами!»

Старый Писатель и Ангел-привратник смотрели на нее, раскрыв рты от удивления, а затем привратник выговорил: «Но ты же одна из этих, которые за освобождение женщин. Если мы откроем дверь для тебя, ты скажешь, что мы унижаем твое человеческое достоинство и ущемляем твои права, одно из которых – право самой открывать двери!». Ангел фыркнул и пошел дальше исполнять свои обязанности у врат рая, потому что кто-то уже требовал, чтобы его впустили, колошматя чем-то по решетке ворот.

«Эй, иди сюда, – сказал Старый Писатель, – я тебе покажу дорогу, у меня там, внизу, полно друзей, и еще больше врагов, конечно. Но смотри, поосторожнее там, половина тех, кто жарится в аду, – бывшие репортеры, они не в очень-то большом почете. Ну, пойдем».

Вместе они двинулись в путь, по дороге, которая показалась девушке бесконечной. Она повернулась к Старому Писателю и сказала: «А что, здесь нет более короткого пути?»

«Да нет, – сказал Старый Писатель, – не нужен тебе короткий путь, до ада так или иначе доберешься вмиг. Вон, посмотри на людей, тех, на Земле». Он ткнул пальцем в сторону обочины, и она, к своему глубокому удивлению, обнаружила, что видит там людей. Он продолжил: «Видишь, вон мужчина сидит за большим письменным столом, я уверен, что это издатель или редактор, или, может быть, – он минуту помедлил, теребя в пальцах кончик бороды, а затем продолжил, – ага, понятно, теперь знаю, это литературный агент. Когда доберешься до преисподней, сыпани ему на голову лопату раскаленных углей. Это послужит ему уроком».

После этого дорога сделала поворот, и они оказались у ворот ада, кроваво поблескивающих и сыплющих искры в неприятные сумерки. Когда они подошли к воротам, девушка увидела ловкого черта, который при их приближении схватил в руки трезубец и стал быстро натягивать несгораемые рукавицы. Одновременно он потянул на себя створки ворот, и те распахнулись, дымясь и извергая водопады искр. «Милости просим, цыпа, – сказал он девушке, – ждали тебя, присоединяйся к нашему утреннику. Мы знаем, как обращаться с такими дамочками, как ты, ты у нас скоро поймешь, что ты баба, а не „борец за освобождение женщин всех стран“. Будешь у нас секс-символом, дорогуша». Он повернулся и взашей толкнул девушку так, что она оказалась спиной к нему, а затем довольно осторожно приставил зубья своего трезубца к ее заду. Она подпрыгнула в воздух и дико заверещала, ноги ее какое-то мгновение молотили воздух, прежде чем она вновь коснулась земли. Адский привратник повернулся к Старому Писателю и сказал: «Нет-нет старичок, тебе сюда нельзя, ты отбыл свой ад в земной жизни. У нас тут теперь гостят твои преследователи и мучители, мы с удовольствием им подсыплем двойную порцию угля. Давай, возвращайся обратно, завари еще какую-нибудь кашу, нам нужны люди – некому подсыпать уголь и вывозить шлаки. Давай-давай, в путь!»

Итак, девушка исчезла из сна старого писателя. Исчезает она и с наших страниц, мы можем лишь теряться в догадках, возможно похотливых и непристойных, о том, какая судьба ожидает в аду такую вот молодую женщину с соблазнительными выпуклостями и изгибами, впрочем, она ведь сама говорила, что для рая она не подходит.

Старый Писатель снова побрел вдоль дороги, вслушиваясь и всматриваясь во все звуки и образы, из которых состояла жизнь в преисподней. Где-то в стороне он увидел собственно сам ад, инферно, как его еще называют. В небо рвались огромные языки пламени, летали какие-то штуки, похожие на шаровые молнии, они могли бы украсить любой фейерверк. Повсюду осыпались каскады ярких искр, которые взмывали вверх по параболе и, опадая, гасли. Время от времени доносились вопли, крики, всякий шум. Кроме того, следует сказать, что почва в округе имела неприятный ржавый оттенок. Старый Писатель отвернулся и в это время раздался лязг отворяемой раскаленной двери и крики: «Писатель! Писатель!»

Старик вздохнул так интенсивно, что у него чуть швы на брюках не разъехались, – конечно, если бы на нем были брюки, – и обернулся. Тут, видимо, самое время пояснить – ведь эти строки могут читать дамы! – что хотя брюк на нем действительно не было, пожилой джентльмен все же был одет в достаточно приличное одеяние, так что дамы могут спокойно продолжить чтение.

Крики, улюлюканье и жестикуляция не утихали все время, пока он шел обратно к воротам. Он присел на скамеечку возле ворот, но тут же вскочил – скамейка была раскалена. За воротами появился очень крупный мужчина с хорошо отполированными рогами. У него был хвост, украшенный на конце шипом. Хвост красиво отливал синим цветом. Я думаю, что хвост был синим, чтобы создавать контраст с общим красным фоном. Обладатель хвоста вышел за ворота и приветствовал Старого Писателя, сказав затем: «Послушай, мы бы с тобой поладили. Мы бы с тобой тут, в аду, неплохо поладили, я бы тебе предложил классную должность. Ну что, согласен?»

Старый Писатель огляделся вокруг и ответил: «Даже и не знаю, все-таки это у черта на куличках, такая дыра…»

Лицо Сатаны приняло еще более дьявольское выражение, и он принялся ковырять в зубах щепкой, отколовшейся от какого-то гроба, об который он недавно споткнулся. Пока он ковырял в зубах, щепка почернела и стала светиться, как гнилое дерево. Из нее полетели искры, некоторые из них посыпались на Старого Писателя, но он проворно отскочил.

Сатана сказал: «Ты написал чертову уйму книг, старик, мне это нравится. Ты бы мне действительно пригодился, а я бы тебе мог очень многое дать, ты сам знаешь. Чего ты хочешь – все твое. Дамочки, телки, как вы там их называете? Малолетние мальчики? Подожди, не блюй здесь, пресса подымет жуткую вонь, если ты здесь наблюешь. Так чего же ты хочешь?»

Да, действительно, Старого Писателя слегка затошнило, когда ему предложили для развлечения маленьких мальчиков. Затем он подумал о девицах, дамочках, телках, как там их… и тоже не испытал особого возбуждения. В конце концов, все знают, сколько неприятностей могут доставить женщины.

«А, я понял! – сказал дьявол, и глаза его блеснули. – Я знаю, чего тебе нужно! Как насчет целой кучи феминисток, ты мог бы поучить их тому, что это освобождение женщин – идиотская затея. Я могу дать тебе сколько угодно таких дамочек, некоторые из них к тому же имеют ужасный характер. Скажи только, и у тебя их будет столько, сколько пожелаешь!»

Старый Писатель сказал, нахмурившись: «Нет, не хочу я феминисток. Зашли их куда-нибудь подальше, с глаз моих долой».

Черт громко расхохотался и с действительно дьявольским блеском в глазах крикнул: «Ага! Ага! Я так и знал! Ну, а как насчет нескольких репортеров, ты бы с ними чертовски повеселился. Ты мог бы заставить их писать всякие статейки погорячее, а потом заставлял бы их жрать эти статьи. Да, тебе бы понравилось такое занятие, а им бы было весело с тобой. Так что, старикан, согласен, а?»

Старый Писатель покачал головой снова. «Нет, я не хочу иметь ничего общества с этими недоносками, я считаю, что пресса – это зло, что они должны быть твоими рабами и рабынями. Не подпускай меня к ним, я их терпеть не могу. Я раздул бы, пожалуй, пламя под их котлами, или что там у вас, пожарче».

Дьявол присел на скамью, и из-под его зада повалил подозрительный пар. Он заложил ногу за ногу, его хвост метался, как бы повторяя ход его беспокойных мыслей. Вдруг он подскочил, вопя: «Знаю! Знаю!» В голосе его звучало торжество: «Как насчет хорошей яхты или, поскольку ты всегда интересовался колесными пароходами, как насчет парохода? Собственного? Наймешь себе команду, настоящих морских дьяволов и будешь плавать по горячим озерам, чертовски хорошо повеселишься. Можешь забирать себе Красное море, оно будет твоей площадкой для игр. Оно красное от человеческой крови, тебе понравится, горячая кровь такая вкусная».

Старый Писатель опустил взгляд, в котором сквозило презрение, и сказал: «Дьявол, ты мало чего знаешь, если бы у меня был колесный пароход и я бы на нем плавал туда-сюда по Красному морю, то это называлось бы „попал из огня да в полымя“, оно ж кипит и брызжет кипятком, это ли не то же самое „полымя“?»

Дьявол хохотнул и сказал: «Ты делаешь из мухи слона или, наоборот, из слона муху. Ну так или иначе, признавайся, что тебя греет? Ты же понимаешь, что уж здесь-то оно тебя согреет о-го-го! Ну, так что тебя греет? Ты всю жизнь прыгал из огня да в полымя, так ведь? Я думал, что ты уже к этому привык!»

Старый Писатель топтался в горячем песке, рисуя на нем какие-то узоры, и когда дьявол глянул вниз, он заверещал от боли – на песке появились различные религиозные символы, тибетское колесо жизни и прочее. Он прыгал и орал от боли, вдруг его копыто наступило на один из символов, и он со свистом взлетел в воздух и скрылся за раскаленными воротами. Он летел куда-то в направлении Красного моря из человеческой крови. Старый писатель был так поражен, что снова опустился на скамейку и вскочил с нее еще быстрее, чем подскакивал дьявол, ведь скамейка была горячей, еще горячее, чем когда на ней сидел дьявол. Он отряхнул запачкавшееся платье и решил, что пора убираться восвояси, ад – не место для такого человека, как он. Впереди он увидел черта, охраняющего преисподнюю, который приветливо окликнул его: «Эй, папаша, немногих я видел, кто оттуда возвращается, обычно все идут туда. Ты, наверное, слишком хороший, вот тебя и не пустили». Затем он посмотрел на Старого Писателя и сказал: «А-а, мужик, я тебя узнал, ты тот еще гусь, ты пишешь эти книжки от имени какого-то Рампы, так ведь? Нет, ты нам не друг, из-за тебя слишком многие не попали к нам. Ты нам мешаешь, мужик, мы с тобой не хотим дела иметь, так что иди лучше». Он показал на какое-то странное устройство, стоящее рядом с ним, и сказал: «Погоди, вот, взгляни сюда, через эту штуку хорошо видно, что делается в аду. Интересно! Увидишь всю нашу каторгу. Издателей мы держим в одном месте, репортеров в другом, а вот там, слева, у нас феминистки. А соседняя с ними дверь – старые итонцы, и, ты знаешь, они друг с другом ни черта не ладят! Ну, иди, посмотри сам».

Старый Писатель осторожно приблизился и затем сразу же передумал, увидев, что окуляры раскалены. Не говоря больше ни слова, он повернулся и пошел вверх по склону холма.

Наверху он снова увидел райские врата. Привратник как раз подошел к ним, чтобы запереть их на ночь. Он помахал и крикнул: «Здорово, приятель, ну, как тебе понравилось в аду?»

Старый Писатель махнул в ответ и громко ответил: «Нет, там слишком тяжелая атмосфера, просто ад какой-то».

Привратник крикнул: «У нас тут еще хуже, того не скажи, этого не сделай, а за провинности посылают в преисподнюю и заставляют высовывать язык и класть его на раскаленную сковородку. На твоем месте я бы вернулся домой и еще пару книжек написал».

Именно так Старый Писатель и поступил.

Он летел, думая о том, что еще он может увидеть. Фонтан из жемчуга? Мостовую из золота? Ход его мыслей нарушило громкое лязганье. Звук был похож на то, как если бы сотня людей одновременно чокалась стеклянными кружками. Он ощутил резкую боль и пришел в сознание, голос над ним сказал: «Проснитесь, вам пора делать укол». Сверху к нему спускалась большая уродливая игла для подкожного впрыскивания, чтобы уколоть его ягодицу. Голос спросил: «Что, опять пишете про жизнь после смерти?»

«Нет, – сказал Старый Писатель, – книгу я дописал. Вот ее последние слова».

Notes