Так называемые танковые дивизии

Попробуем разобраться в том, насколько реален резуновский сценарий советского наступления 6 июля 1941 года. Прежде всего, задумаемся над тем, какие соединения должны были наносить главный удар в наземных боях. Танковых армий и танковых корпусов, как известно, в то время в Красной армии не было. Имелись лишь механизированные корпуса, в состав которых входили танковые дивизии. Именно мехкорпуса и должны были сыграть решающую роль в этом стремительном, ошеломляющем наступлении.

В каком же состоянии находилась главная ударная сила Красной армии — механизированные корпуса? Что по этому поводу сказано в воспоминаниях тех, кто этими корпусами командовал?

В мемуарах К.К. Рокоссовского читаем:

«К началу войны наш корпус был укомплектован людским составом почти полностью, но не обеспечен основной материальной частью: танками и мототранспортом. Обеспеченность этой техникой не превышала 30 процентов положенного по штату количества. Техника была изношена и для длительных действий непригодна. Проще говоря, корпус как механизированное соединение для боевых действий при таком состоянии был небоеспособным. Об этом не могли не знать как штаб КОВО, так и Генеральный штаб…

Совершив в первый день 50-километровый переход, основная часть корпуса, представлявшая собой пехоту, выбилась совершенно из сил и потеряла всякую боеспособность. Нами не было учтено то обстоятельство, что пехота, лишенная какого бы то ни было транспорта, вынуждена на себе нести помимо личного снаряжения ручные и станковые пулеметы, диски и ленты к ним, 50-мм и 82-мм минометы и боеприпасы. Это обстоятельство вынудило сократить переходы для пехоты до 30–35 км, что повлекло за собой замедление и выдвижение вперед 35-й и 20-й так называемых танковых дивизий.

Мотострелковая дивизия, имевшая возможность принять свою пехоту, хотя и с большой перегрузкой, на автотранспорт и танки, следовала нормально к месту назначения, к исходу дня, оторвавшись на 50 км вперед, достигла района Ровно».[45]

Итак, механизированный корпус имеет в строю лишь 30 процентов танков от положенного, причем старых и изношенных. Очень удачно Рокоссовский выразился относительно «так называемых танковых дивизий». Лучше не скажешь. Корпус-то механизированный, одна беда — машин для так называемых мотострелков нет. И этот корпус по идее Резуна 6 июля 1941 года должен был ринуться в победоносное наступление? Ну-ну…

Очень похожую картину мы видим в воспоминаниях ДД. Лелюшенко — к началу войны командира 21 механизированного корпуса:

«В феврале 1941 г. меня назначили командиром 21 — го механизированного корпуса, который предстояло еще сформировать. В его состав должны были войти 2 танковые и моторизованная дивизии. Работать приходилось много. Весной из Москвы соединения корпуса выехали в лагеря в район Идрицы и Опочки, где боевая подготовка пошла полным ходом, хотя формирование еще не было закончено. Не раз видели мы высоко в небе белый инверсионный след: нет-нет да и появлялись над советской территорией воздушные разведчики фашистской Германии. Это тревожило, тем более что ощущалась острая нехватка боевой техники и вооружения. По штату корпусу полагалось иметь 1031 танк разных марок, а мы имели 98 устаревших БТ-7 и Т-26. Мощные KB и Т-34, равных которым не было тогда ни в одной армии капиталистических государств, только начали поступать в войска. Стрелкового и артиллерийского оружия тоже недоставало в связи с тем, что Красная армия находилась в стадии перевооружения.

Отрадным было, что командный состав корпуса был подобран на редкость удачно, 42-й танковой дивизией командовал полковник Н.И. Воейков, 46-й — полковник В.А. Копцов, 185-ю моторизованную дивизию возглавлял генерал-майор ПЛ. Рудчук. Николай Иванович Воейков — командир, отличавшийся большой теоретической подготовкой и богатым практическим опытом. Самый молодой из комдивов — Василий Алексеевич Копцов — выделялся выдержкой, храбростью. Уже в то время его грудь украшала «Золотая Звезда» Героя Советского Союза за выдающиеся боевые подвиги на Халхин-Голе. Незаурядным человеком был и Петр Лукич Рудчук. Во время гражданской войны мне довелось служить у комбрига Рудчука в 1-й Конной армии старшиной эскадрона. У нас сложились самые хорошие отношения, в основе которых лежали взаимное уважение и боевая дружба.

Стремясь быстрее закончить формирование корпуса, мы просили командование: «Скорее шлите технику и оружие», но получили ответ: «Не торопитесь, не только у вас такое положение». Запомнился один разговор. Примерно за месяц до начала войны, будучи в Главном автобронетанковом управлении Красной армии, я спросил начальника: «Когда прибудут к нам танки? Ведь чувствуем, гитлеровцы готовятся…» — «Не волнуйтесь, — сказал генерал-лейтенант Яков Николаевич Федоренко. — По плану ваш корпус должен быть укомплектован полностью в 1942 году».[46]

Почти все то же самое. Некоторое количество старых танков, никак не соответствующее штатной численности корпуса, да еще вдобавок нехватка артиллерийского и даже стрелкового вооружения. И вообще по-настоящему боеспособным корпус должен был стать лишь в 1942 году. 6 июля 1941 года этот корпус пойдет в победоносную атаку?

Правда, были мехкорпуса со значительно большим количеством новых образцов бронетанковой техники — KB и Т-34. Например, 8-й механизированный корпус. Вот отрывок из воспоминаний его командира Д.И. Рябышева:

«До начала лета 1940 года я командовал 4-м кавалерийским корпусом, дислоцировавшимся в Киевском Особом военном округе, а затем с 4 июня был назначен командиром 8-го механизированного корпуса и руководил его формированием, поскольку ранее такого корпуса и его дивизий не существовало. Как известно, в 1939 году механизированные корпуса были упразднены. Высшей организационной единицей советских бронетанковых войск была принята танковая бригада. Вскоре стала ясна ошибочность этого решения. Опыт боевых действий в начавшейся Второй мировой войне свидетельствовал о возросшей роли танков. С лета 1940 года в Красной армии стали вновь формироваться механизированные корпуса, танковые и моторизованные дивизии. Формирование нового объединения осуществлялось из частей 4-го кавалерийского корпуса, 7-й стрелковой дивизии, 14-й тяжелой и 23-й легкой танковых бригад. К июню 1941 года корпус имел около 30 тысяч человек личного состава, 932 танка (по штату полагалось 1031). Однако тяжелых и средних танков KB и Т-34 поступило только 169. Остальные 763 машины были устаревших конструкций, межремонтный пробег их ходовой части не превышал 500 километров, на большинстве истекали моторесурсы. 197 танков из-за технических неисправностей подлежали заводскому ремонту. Артиллерии имелось также недостаточно. Из 141 орудия 53 были калибра 37 и 45 миллиметров. Средства противовоздушной обороны представляли четыре 37-мм орудия и 24 зенитных пулемета. Вся артиллерия транспортировалась тихоходными тракторами.

Хотя рядовой и сержантский состав, а также часть звена средних командиров новым специальностям были обучены еще недостаточно, тем не менее к началу войны корпус наряду с 4-м считался наиболее подготовленным в боевом отношении по сравнению с другими механизированными корпусами нашей армии. Конечно, за год можно было подготовить корпус и лучше. Но в целях экономии моторесурса Автобронетанковое управление Красной армии нам не разрешало вести боевую учебу экипажей на новых танках».[47]

Итак, в одном из «наиболее подготовленных» мехкорпусов большинство танков все равно устаревшие, с изношенным моторесурсом. А новые танки почти недоступны для личного состава — «в целях экономии моторесурса». Все предпосылки для «успешного» наступления налицо.

Своему командиру в воспоминаниях вторит и военком корпуса Н.К. Попель: «В субботу 21 июня сорок первого года в гарнизонном Доме Красной армии, как и обычно, состоялся вечер. Приехал из округа красноармейский ансамбль песни и пляски. Я едва успел забежать домой, переодеться. Когда входил в зал, концерт уже начался. Со сцены неслась походная танкистская:

Броня крепка, и танки наши быстры,

И наши люди мужества полны…

Я слушал песню, оглядывая зал, где сидели «наши люди», вспоминая встречи последних дней.

Эти дни мне пришлось провести в одной из дивизий корпуса. Лишь неделю назад ее танковый парк, состоявший из устаревших машин Т-26, БТ, Т-28, Т-35, пополнился новыми — шестью KB и десятью Т-34. Со дня на день должно было произойти полное обновление материальной части.

Дивизия переформировывалась. Вместе с заместителем комдива, черноволосым и черноглазым полковым комиссаром Немцовым, человеком немногословным и не склонным к скоропалительным решениям, мы сидели в маленькой комнате, а на столе, рядом с чернильницей в виде танковой башни, лежала стопка «личных дел».[48]

Танковая дивизия в стадии формирования, только прибывает новая техника, и когда-то ее еще успеет освоить личный состав… Тем более что командирами и политруками дивизия пока что комплектуется. Не зря на столе у комиссара лежат личные дела. Сколько месяцев или даже лет должно пройти, чтобы такая дивизия стала настоящим боевым коллективом, умеющим полноценно использовать новую технику?

Но, может быть, командование мехкорпусов просто преувеличивало стоящие перед ними накануне войны трудности? Вот как описывал предвоенный первомайский парад маршал Иван Баграмян, в тот период полковник, служивший в штабе Киевского военного округа:

«Последний предвоенный Первомай в Киеве был не по-весеннему хмур. С утра небо затянуло свинцовыми облаками. Но капризы погоды не могли омрачить праздничного настроения киевлян. Казалось, весь город вышел на улицы и площади. В 10 часов утра начался парад войск. Открывали его курсанты военных училищ. Впереди колонн — молодые лейтенанты — выпускники 1941 года. Перед самым праздником мне довелось присутствовать на выпуске в Киевском пехотном училище. Начальник училища перед строем курсантов зачитал приказ наркома о присвоении выпускникам офицерского звания и соответствующей военной квалификации. Глядя на энергичные юные лица новых командиров, я радовался — войска получат хорошие кадры. Им еще некоторую практическую подготовку — будут отличные командиры. К сожалению, молодым лейтенантам не удалось вовремя получить практический опыт. После училища они поехали в отпуск, а там разразилась война, и лейтенанты знакомились со своими первыми подчиненными фактически уже в боях.

Народ, заполнивший тротуары Крещатика, восторженно встречал каждую колонну войск.

Блестят стекла очков на кожаных шлемах: идут парашютисты, за ними — краснофлотцы в белых бескозырках. Могучие кони выносят на площадь пушки. За ними на грузовиках моторизованная пехота — будущее нашей армии. К сожалению, ее было еще мало: не хватало машин. Внушительно выглядели технические части. Зрители с любопытством посматривали на звукоулавливатели, прожекторы, зенитные орудия и счетверенные пулеметные установки, призванные отражать нападение с воздуха.

Искреннее восхищение вызвали тупоносые гусеничные тягачи, которые легко тянули за собой грозные орудия. Великолепная мощная и мобильная артиллерия! Стоявший рядом со мной инспектор артиллерии округа полковник Н.Н. Семенов проговорил:

— Жаль, что пока маловато этой техники у нас. Вот посмотрите, что будет через годик-два!

Гул артиллерийских тягачей потонул в рокоте стальных бронированных машин. Движение танковых колонн даже у нас, военных, всегда вызывало душевный трепет. Их вид невольно рождал мысль: вот оно — главное средство удара и оперативного маневра в будущей войне! Какой военачальник не мечтал иметь их под рукой!

А танки идут и идут, и, кажется, нет им конца. Сначала легкие машины — по три в ряд, за ними более мощные по две в ряд, а затем и по одной. Лишь опытный взгляд замечал обилие устаревших танков. Мало кто среди зрителей понимал, что внушительные на вид многобашенные машины — это старушки, фактически уже снятые с производства. Новейших, прославившихся впоследствии тридцатьчетверок и KB на параде участвовало сравнительно немного. И не потому, что их мало было в округе. Для участия в параде вполне хватило бы, но, к сожалению, эти машины только что поступили в войска, и танкисты не приобрели еще достаточных навыков в их вождении.

Не успели проследовать через площадь последние танки, как воздух сотрясся от рева низко летевших истребителей И-16, юрких, маневренных, но не обладавших высокими скоростями. За ними, словно под прикрытием, шли еще более тихоходные штурмовики. Лишь небольшая группа современных скоростных самолетов, только что появившихся в войсках знаменитых «чаек» и МиГ-3, не уступавших лучшим образцам боевых самолетов того времени, порадовала взор даже самого искушенного в военном деле зрителя. Этих самолетов в округе к тому времени было уже более сотни, но летчики еще не успели их полностью освоить».[49]

Штабной командир оценивает ситуацию точно так же, как и танкисты. Тягачи-то для перевозки артиллерийских орудий есть, но их мало. Вот через год, через два — другое дело. Бронетехника грозно выглядит на параде, но профессионал понимает, что значительная часть ее безнадежно устарела. А новые машины — все те же KB и Т-34 — не освоены личным составом до такой степени, что их даже на парад страшновато выпускать. Стоит ли говорить о том, что смогут сделать в бою на самых современных по тому времени машинах экипажи, которые еще и к параду толком не пригодны. Чтобы стать грозной силой, мехкорпусам необходимо было прежде всего время. Они, спешно формируемые в то время, больше всего напоминали разрушенные муравейники, где идет бешеная суета по восстановлению утраченной цепочки взаимодействия. Мехкорпусам надо осваивать новую технику, командирам требуется узнать друг друга и подчиненных, научиться понимать друг друга с полуслова — но времени для этого у них уже не оставалось…

Точно так же состояние советских механизированных войск к лету 1941 года оценивали и менее высокопоставленные командиры — такие, как А.В. Егоров, командир танкового полка:

«Такова военная служба: еще несколько дней назад я жил делами и заботами командира отдельного танкового разведывательного батальона, а сегодня вступаю в новую должность — начальника штаба 6 3-го танкового полка 32-й танковой дивизии. Чтобы представиться командованию, утром прибыл в штаб, разместившийся на окраине Львова в помещении бывшего кадетского корпуса… Комдив продолжил беседу со мной. Медленно прохаживаясь по комнате, говорил о самом важном в жизни 32-й танковой дивизии, входившей в состав 4-го мехкорпуса 6-й армии.

— Дивизия в основном заканчивает формирование. Командование Киевского особого военного округа посылает в корпус и в нашу дивизию все новые танки, которые получает от промышленности. Отличные машины, — сказал Пушкин. — Пойдешь по парку полка, посмотришь на них и, думаю, не раз скажешь спасибо рабочему классу. Так что наша дивизия необычная. Она одна из немногих в Красной армии, имеющих на вооружении KB и Т-34.

Из рассказа комдива я узнал, что в каждом полку дивизии уже имеется по два батальона новейших танков и по одному батальону легких. Последние в недалеком будущем тоже будут заменены новыми. На подходе один дивизион 122-миллиметровых гаубиц, личный состав мотострелкового полка. Плохо с транспортом: дивизия укомплектована им лишь на 60 процентов. Обещают пополнить, но трудно сказать когда. Командный состав 63-го полка в основном кадровый, подавляющее большинство — коммунисты и комсомольцы. Есть участники боев на Халхин-Голе и в Финляндии. Их немного, но опыт людей обстрелянных надо ценить и изучать. В общем, личный состав крепкий, надежный, хотя для действий в составе роты, батальона, полка еще не слажен. Новые машины получены полтора-два месяца назад, и механики-водители только начинают осваивать их. Для начальника штаба тут очень ответственный участок работы. Нужно сделать все, чтобы форсировать боевую учебу, использовать каждую возможность для отработки вождения и стрельбы».[50]

Только начавший перед войной командирскую службу Иван Макарович Голушко вообще оказался в числе «бестанковых» танкистов:

«…В 49-й тяжелый танковый полк я прибыл из Киевского танкотехнического училища всего неделю назад. Полк только формировался, новая материальная часть — тяжелые танки KB — еще не поступала. А несколько танков Т-28 использовались для подготовки экипажей, прибывших в полк раньше меня. Нас — «бестанковых» лейтенантов и воентехников — включали то в одну, то в другую комиссию. Мы страшно огорчались и завидовали тем счастливцам, которые были при технике.

Всплыл в памяти вчерашний разговор с воентехником 2 ранга И.К. Лаптевым.

— Ну как противохимическая защита? — с усмешкой спросил он, зная, что я в комиссии по проверке противогазов.

— Так же, как и с твоим ремонтом лагерной бани, — парировал я. Думал, что задену его, но Лаптев рассмеялся:

— Через недельку приглашаю в парную. По собственному проекту сооружаю.

— Ты, кажется, доволен? — взорвался я. — Хочу танк водить! Понимаешь это?! Хочу стрелять, заниматься тем, чему учили меня!

— Да ты не петушись, — спокойно ответил Лаптев. — Все это будет, дай срок. А сейчас учись… Тому, чему тебя не учили. Пригодится в жизни. — Он помолчал и уже совсем другим тоном сказал: — Мне тоже хочется поскорее сесть в танк. Но ведь их пока нет в полку».[51]

Механикам-водителям необходимо освоить новую технику, «бестанковым» лейтенантам хотя бы начать ее осваивать.

А ведь точно такая же картина была и в авиации, которая согласно резуновскому варианту войны должна была сжечь немецкую авиацию прямо на аэродроме.

Западная группировка войск Красной армии имела в своем составе 7133 самолета фронтовой авиации (свыше 4200 истребителей) и 1445 морской (763 истребителя). Около 80 % всей авиации составляли изношенные машины устаревших образцов, и только 1540 самолетов соответствовали требованиям времени.

В середине 30-х годов воздушный флот СССР по праву считался сильнейшим в мире. Но к началу 40-х годов в качественном развитии мировой авиации был сделан значительный шаг вперед. Это стало заметным уже к концу гражданской войны в Испании, когда советские истребители стали проигрывать воздушные схватки не только с более совершенными «Мессершмиттами-109». К середине 1941 года, ценой больших усилий, были разработаны и запущены в серийное производство все необходимые типы современных советских самолетов, но гитлеровское нападение сорвало план полного перевооружения Красной армии. Количество новых машин в частях оставалось на крайне низком уровне, и многие пилоты просто не успели освоить новую технику.

Примеров того, насколько незнакома была новая техника большинству советских летчиков к 22 июня, множество. Вот лишь один из них: «Помню, после полудня на единственном бывшем в полку МиГ-1 вылетел кто-то из командиров эскадрилий, успевших его освоить. А тут как раз идет немецкий самолет-разведчик, он к нему пристроился и не стреляет. Я думаю: «Что же ты делаешь?!» Он отвалил, еще раз зашел — опять не стреляет. Когда он приземлился, мы подошли выяснить, в чем дело. Говорит: «Гашетки не работают». А они были просто прикрыты предохранительными рамками! Их просто надо было откинуть!»[52]

И такие описания использования новой авиационной техники 22 июня можно приводить до бесконечности. Согласно Резуну, ВВС Красной армии, только начинавшие освоение новых машин, должны были 6 июля превратить немецкие аэродромы в сплошные пожарища, закрытые «черными столбами дыма».