Познавательная природа исторического факта

Три облика исторического факта. Как уже отмечалось, одной из особенностей исторического факта является наличие у него трех (а не двух, как в других науках) сторон, обликов, ипостасей — он предстает перед нами в трех разновидностях:

— факт-событие, эмпирический факт, реальный факт объективная реальность, существовавшая в прошлом вне и независимо от нашего сознания;

— факт-источник — отражение в источнике реально существовавшего объективного факта, но с гримом субъективности автора источника;

— факт-исследование, научный факт — отражение в исследовательском труде, через посредство источника, объективной реальности прошлого, но с гримом двойного субъективизма: автора источника и автора исследования.

Практические следствия. Диалектика познания исторического факта такова, что, с одной стороны, непосредственно наблюдать его невозможно, но, с другой стороны, точному познанию реального события прошлого мешает субъективность автора источника, которая затем еще усиливается субъективностью автора исследования.

Для лучшего понимания сказанного представляются допустимыми следующие сравнения:

— врач, стремящийся выяснить состояние пришедшего на прием пациента, должен увидеть его в натуральном виде, без одежды, и предлагает ему раздеться («голый факт»). Привнесенная в факт-событие субъективность, и даже двойная субъективность, подобно одежде на пациенте, не дает увидеть факт в его первозданном состоянии, освободиться же от этой субъективности нелегко;

— «Историк, пробиваясь к истине, буквально снимает слои интерпретаций, ставших традицией (подобно тому, как реставратор удаляет с оригинала поздние подмалевки)» [70];

—- историк подобен кулинару-рыболюбу, который сначала добывает нужную ему рыбу (факты), а затем приготовляет из нее блюда, используя нравящиеся ему способы, соусы и подливы (трактует факты) [71].

Попытки создания четвертой ипостаси — «исторический факт в художественной литературе» — некорректны: такой факт в подавляющем большинстве случаев не был бы историческим вследствие права литератора на вымысел и специфики отражения им действительности, в том числе прошлой действительности, в образах (вспомним суждение М. Горького о воплощении в литературном образе попа личных черт сотни виденных им попов или пафосное утверждение К. Паустовского о более убедительном изображении литературного персонажа, «озаренного слабым сиянием вымысла»).

Выход в практику этих как будто абстрактных рассуждений очевиден. Соображения о познавательной природе исторического факта, о «гриме», «двойном гриме» и «подмалевках», которые вынужден снимать историк-исследователь, или, используя образ Д. Тоша, о «катаракте», ликвидируемой хирургом-окулистом, — популярно изложенная важнейшая часть теоретической базы исторической критики, которая лежит в основе исторического метода.

Еще раз: изучение исторического факта в трех его ипостасях в теоретическом аспекте необходимо для последующего практического исследования прошлого. Поэтому едва ли можно согласиться с утверждением академика Е. М. Жукова, будто «существует тенденция к искусственному усложнению проблемы исторического факта» [72]. Дело не в нарочитом усложнении вопроса об историческом факте методологами, а в сложности процесса исторического познания.