Теория конфликта

Теорию конфликта можно рассматривать как созданную, по крайней мере отча­сти, в ответ на структурный функционализм и как следствие критики, которую мы обсуждали выше. Однако следует заметить, что теория конфликта имеет и другие

[146]

Джеффри Аллександер: автобиографический очерк

С самого начала моей научной жизни меня занимали проблемы социального действия и социального порядка, а также возможности таких подходов к этим проблемам, которые позволили бы избежать крайностей одномерного мышления. Я всегда был убежден, что жесткие дихотомии, важные как идеологические течения в демократическом обществе, можно преодолеть в теоретической сфере.

Мои теоретические убеждения впервые оформились в конце 1960-х-начале 1970-х гг., когда я участвовал в студенческих движениях протеста, будучи студентом Гарвардского колледжа и выпускником Калифорнийского университета в Беркли. Новый левый марк­сизм представлял собой интеллектуально привлекательную попытку преодолеть эконо­мизм вульгарного марксизма, пытаясь поместить современного человека в предше­ствующую эпоху. Поскольку он описывал взаимопроникновение материальных структур и культуры, личности и повседневной жизни, новый левый марксизм, которому мы на сча­стье или на беду во многом научились, обеспечил мне первый серьезный опыт на пути к теоретическому синтезу, отметившему мою научную карьеру.

В начале 70-х гг. меня перестал удовлетворять новый левый марксизм, отчасти из по­литических и эмпирических причин. Поворот нового левого марксизма к сектантству и насилию пугал и угнетал меня, в то время как Уотергейтский кризис продемонстрировал способность Америки к самокритике. Я решил, что капиталистические демократические общества обеспечивают возможности для принятия, плюрализма и реформ, которые не рассматривала даже новая левая версия марксистской мысли.

За этим стояли также более абстрактные теоретические причины отказа от марксист­ского подхода к синтезу. По мере того как я более глубоко стал заниматься классической и современной теорией, я понял, что синтез достигается скорее созданием составных терминов — психоаналитический марксизм, культурный марксизм, феноменологический марксизм, чем раскрытием центральных категорий действия и порядка. Фактически, нео­марксистские категории сознания, действия, общности и культуры были черными ящи­ками. Это понимание привело меня к традициям, обеспечившим теоретические ресурсы для создания нового левого марксизма. Мне повезло, что в выпускной работе мной руко­водили Роберт Белла и Нейл Смелзер, чьи идеи о культуре, социальной структуре и со­циологической теории произвели на меня неизгладимое впечатление и до сих пор про­должают меня интеллектуально подпитывать.

В «Теоретической логике в социологии» (1982-1983) я опубликовал результаты этой ра­боты. Идея этой многотомной работы начала зарождаться в 1972 г., после того как не­обычайная встреча с шедевром Толкотта Парсонса «Структура социального действия» по­зволила мне увидеть марксизм в новом свете и усомниться в нем. Позже под руководством Белла, Смелзера и Лео Лоуенталя я изучал классическую и современную теорию с уче­том этого нового подхода.

В «Теоретической логике» я стремился показать, что Дюркгейм и Вебер создали развер­нутые теории культуры, чем пренебрегал Маркс, и что Вебер фактически разработал пер-

источники, как, например, марксистскую теорию и работы Зиммеля в области социального конфликта. В 1950-х и 1960-х гг. теория конфликта обеспечила аль­тернативу структурному функционализму, но была вытеснена рядом неомаркси­стских теорий (см. главу 4). Действительно, одним из важнейших вкладов теории конфликта было создание основы для более промарксистских теорий, теорий, которые привлекли к социологии широкую публику. Основная проблема заклю­чается в том, что теории конфликтов никогда не удавалось достаточно дистанци­роваться от структурно-функциональных корней. Это скорее, структурный функ" ционализм, поставленный с ног на голову, нежели действительно критическая теория общества.

[147]

Джеффри Александер: автобиографический очерк (окончание)

вый социологический синтез. Однако я сделал вывод, что Дюркгейм в конце концов стал двигаться в идеалистическом направлении и что Вебер развил механистическое понима­ние современного общества. Я предположил, что следует рассматривать творчество Парсонса скорее как современную умелую попытку синтеза, а не теорию функционали-стского толка. В то же время Парсонсу также не удалось достаточно определенно следо­вать синтезу, из-за чего его теория стала чрезмерно формальной и нормативно обуслов­ленной.

В своей работе последнего десятилетия я попытался вновь создать схему синтеза, кото­рую считаю невыполненным обещанием раннего творчества. В работе «Двадцать лекций: социологическая теория после Второй мировой войны (Alexander, 1987) я утверждал, что различия, проводимые в постпарсоновской социологии — между теориями конфликта и порядка, микро- и макроподходами, структурными и культурными воззрениями — не пло­дотворны. Эти классификации заслоняли основные социальные процессы, как, напри­мер, постоянная игра упорядоченности и конфликта и двойственные измерения обще­ства, которые всегда переплетены.

Моей реакцией на эту тупиковую ситуацию был возврат к идеям Парсонса (Alexander, 1985b; Alexander & Colomy, 1990a) и к ранней классике (Alexander, 1988a).

В то же время, пытаясь продвинуть теорию в новом, «постпарсоновском» направлении, я стремился выйти за пределы классической и современной теории. Встречи с сильной группой феноменологов на моем родном отделении в университете Лос-Анджелеса, осо­бенно с Гарольдом Гарфинкелем, стали важным стимулом. В работе «Действие и его окру­жение» (Alexander, 1987), которую я до сих пор считаю своей самой важной теоретической работой, я изложил принципы нового объединения микро-макросвязей. .

Я также сконцентрировался на разработке новой теории культуры. Раннее знакомство с работами Клиффорда Джитца убедило меня в том, что традиционные соционаучные под­ходы к культуре имеют слишком ограниченный характер. С тех пор на мой подход сильно повлияли семиотика, герменевтика и постструктуралистская мысль. Включая несоциоло­гические теории, я пытался выработать теории о символических кодах и значениях, раз­личными способами пронизывающих социальную структуру (см. Alexander, 1988a).

Я считаю, что движение к теоретическому синтезу подталкивается событиями мирового масштаба. В посткоммунистическом обществе представляется важным разработать мо­дели, помогающие нам понять наши сложные, многообразные и все же хрупкие, демо­кратии. В настоящее время я работаю над теорией демократии, акцентирующей обще­ственное измерение, которое называется «гражданским обществом». Я публикую ряд очерков, критикую растущий релятивизм человеческих исследований. Хотелось бы ве­рить, несмотря на множество свидетельств обратного, что прогресс возможен не только в обществе, но и в социологии. Такого прогресса можно достичь, лишь придерживаясь многоразмерного и синтетического взгляда на общество.