Сплошь эксцентричное

Для постмодернистского движения на нынешней ста­дии его эволюции более всего характерно культивирова­ние необычных форм интеллектуализма. Один из наибо­лее колоритных и свежих продуктов его развития — это «эксцентричная теория», недавно воспетая в дискуссии на страницах журнала «Sociological Theory»[22]**.

* Oakes G. Straight thinking about queer theory.

** Благодарю Бердетт Гарднер за замечания к первому варианту дан­ной статьи.

Социальные теории всегда паразитировали на филосо­фии. Об их зависимости от влиятельных направлений ака­демической философии соответствующей эпохи свидетель­ствует, например, тот факт, что Маркс многим обязан Геге­лю, а неокантианское движение оказало сильное влияние на Г. Зиммеля, Э. Дюркгейма и М. Вебера. Следует также упомянуть взаимоотношения американского прагматизма и Чикагской социологической школы, попытки в рамках ведущих направлений социальной теории удовлетворить су­ровым требованиям логического позитивизма, а также свя­зи между критической социальной теорией и европейской неомарксистской философией. Эксцентричная теория — продукт вульгаризации совсем недавнего европейского (пре­имущественно французского) постфилософского критициз­ма, в основном, произведенный американскими академи­ческими защитниками антигетеросексуальной (т. е. противниками разнополой) политики в самоопределении, или идентификации индивида*.

Эксцентричные теоретики изображают свой проект как сознательную и бескомпромиссную программу теоретичес­кой критики, или трансгрессии**. С пылом молодого Марк­са лево гегельянского периода эксцентричная теория пропо­ведует беспощадную критику всего существующего. «Экс­центричность, — говорят нам, — это всеобъемлющая иден­тичность, которая бросает вызов и сопротивляется окосте­нению частных определений человеческой индивидуальнос­ти и категорий познания» [11, 243], а эксцентричная тео­рия подразумевает «теоретическую чувствительность к про­блематике трансгрессии или вечного мятежа» [17, 173]. Цель эксцентричной теории — предпринять «массирован­ное нарушение границ всех условных категорий познания и способов анализа» [19, 182]. «Переступательный» порыв эксцентричной теории с особой страстью обрушивается на принятую таксономию сексуальности, строящуюся вокруг противоположения гетеро- и гомосексуального — полярнос­ти, само существование которой эксцентричные теоретики приписывают нахальной самонадеянности XIX в. Отсюда их обязательства «расстроить гетеросексуальную гегемо­нию», «сдвигая с привычного места гетерооексуальность, гомосексуальность и отношения между ними» [15, 230].

* Участники симпозиума, кажется, особенно благосклонны к следую­щим авторам: [2; 14; 3; 10; 13]. Лайза Дагген характеризует Седжуик — весело, но также и совершенно серьезно — как «Джуди Гарленд» гомосексуальных исследований (см.: [4, 24]).

** В данном случае «трансгрессию» можно истолковать как «систе­матическое переступание границ». — Прим. перев.

Оспаривая устойчивые на вид категории, эксцентрич­ные теоретики применяют свое оружие не только против господствующей гетеросексуальности, но и против лесби-янства и мужской гомосексуальности. Фактически эксцент­ричная теория нападает на существующий «режим сексу­альности как таковой» [17, 174]. Ее приверженцы утверж­дают, что конечный принцип, на который этот режим опи­рается, — это исчерпывающая бинарная оппозиция гомо­сексуальности и гетеросексуальности. И потому в итоге и универсализация эксцентричности», и построение эксцен­тричной теории зависят от того, удастся ли оспорить пред­положение, что эта дихотомия дает достаточное основа­ние для объяснения сексуальности.

Вероятно из-за иконоборческого рвения эксцентричных теоретиков, горячо убежденных в своей причастности к героическому штурму цитадели гетеросексуальности, у них возникают фантазии, свойственные герметическим сектам посвященных: иллюзии относительно своей оригинальнос­ти и отваги — будто бы ими сказано новое слово, которого никто прежде не произносил, и раскрыто нечто остающе­еся скрытым от непосвященных. Эту веру в теоретичес­кую оригинальность эксцентричного воображения можно поддерживать, только практикуя подозрительные «умол­чания» о классических социологических подходах к ана­лизу модерна. По-видимому, эксцентрическим теоретикам понадобится еще и обвинять авторов таких подходов в невежестве или предрассудках, помешавших им адекват­но исследовать, как сформировалась современная концеп­туализация и организация сексуальности, где аналитики приписывают привилегированный статус собственному биологическому (sex) и социокультурному (gender) полу. Заявления, будто социологические классики молчат о поле и тендере, будто они «никогда не рассматривали социаль­ное формирование современного порядка регуляции тела и сексуальности» [17, 167], безусловно ложны. Например, Георг Зиммель, ни разу не упомянутый ни участниками симпозиума, ни их излюбленными авторами, пространно, систематически и на протяжении всей карьеры писал о немецком женском движении своего времени, социальном производстве альтернативных кодов и концепций жен­ственности, мужественности и эротизма, а также о теори­ях формирования половой идентичности, называемых те­перь «эссенциализмом» и «конструктивизмом» (см. следу­ющие работы Зиммеля [20]*).

* Некоторые из этих материалов стали доступны десять лет назад на английском языке (ел.: [21]).

Абсолютной убежденностью в правоте воображаемого этически просвещенного авангарда, атакующего морально обанкротившуюся ортодоксию, можно объяснить и курь­езную предрасположенность эксцентричных теоретиков хвалить друг друга за «смелость» [17, 174; 9, 203; 13, IX— X], судя по всему — без малейшей иронии. Эксцентрич­ные теоретики вращаются в кругу самых престижных аме­риканских институтов высшего образования, включая Ам-херст, Корнелл, Дьюк, университеты Джонса Хопкинса и Уэсли, Принстон и Йель. Их исследования публикуют веду­щие журналы и академические издания и поддерживают такие организации, как «Американский совет научных об­ществ», «Институт высших исследований» и «Фонд Гуг-генхейма». Вероятно эти триумфы в устройстве карьеры должны оставлять всех не столь щедро взысканных инс­титуционной благодатью с открытым ртом от восхищения, удивления и зависти. Несмотря на приличные ассигнова­ния на преподавание, интерес студентов, поощрительное отношение коллег и щедрое финансирование отпусков на разные внеучебные путешествия и исследования, эксцент­ричные теоретики упорно подчеркивают «риск», которо­му они подвергаются. Такое нагнетание псевдоопасностей, видимо, только и возможно на почве экстравагантного эти­ческого нарциссизма или колоссального самообмана.

Философский молот, которым размахивает эксцентрич­ная теория, угрожая деструкцией принятым сексуальным таксономиям, — это радикальное истолкование доктрины социального конструктивизма. Оно заключается в том, что социальная реальность не является неким ансамблем объек­тов, существующих независимо от человеческих намере­ний, целей и интересов. Социальный мир надо понимать как артефакт, сконструированный или конституирован­ный в процессе дискурсов и практик, продуцирующих со­циальные категории и таксономии. Поскольку социальные категории суть продукты человеческой деятельности, их можно считать просто «изобретениями». Социальные кате­гории всегда искусствены и ни одна из них не обладает привилегией на окончательную «подлинность» или обще­значимость. Все они контингентны*, произвольны, под­вижны и неустойчивы, «постоянно открыты и оспоримы». Фактически нам говорят, что дестабилизация социальных категорий влечет за собой не только их произвольность и текучесть, но и их внутреннюю несовместимость, взаимо­противоречивость. Так как выбор среди социальных кате­горий нельзя обосновать логически или эмпирически, он Должен быть понят как «прагматическое» решение, осно­ванное на соображениях «ситуационного преимущества, политического выигрыша и концептуальной полезности» [17, 173; 11, 241, 243]**.

* То есть способны быть замененными и другими. — Прим. перев.

** О роли социального конструктивизма в эксцентричной теории см.: [7; 8; 12]. Стивен Эпстайн, один из участников симпозиума, организован­ного журналом «Sociological Theory», утверждает в другом месте: «Поскольку существует логически когерентный теоретический взгляд на гомосексу­альность именно как на гомосексуальность, он превращается в конструк­тивизм» (см.: [6, 13п]). О радикализации коструктивистской концепции социальной реальности см.: [16].

Если же «все культуры исторически контингентны и придуманы» и если социальный мир с определяющими его категориями пребывает в вечном движении, тогда то же самое должно быть верным и для сексуальных категорий и таксономии. Поэтому дестабилизация социального зна­ния вдобавок ко всему прочему «проблематизирует гете­росексуальную точку отсчета», подвергая сомнению и ге-теросексуальность как всеобщую норму, и общезначимость дихотомии гетеросексуальное/гомосексуальное [19, 185; 11,241].

Вопреки навязчивым повторам своих утверждений об искусственности, контингентности и нестабильности соци­альных категорий, эксцентричные теоретики настаивают на уникальном концептуальном статусе сексуальности и наивысшей важности пола как главного ключа к социаль­ной идентичности. Даже если «все культуры конструиру­ются» и значения устанавливаются как результат «веч­ных притирок» социальных категорий друг к другу, «сек­суальность и культура и далее будут центральными соци­альными темами». Отсюда следует, что категория сексу­альности удержится «на переднем плане социальной тео­рии» [11, 245].

Нижеследующий анализ сосредоточен на нескольких догматах эксцентричной теории: доктрине радикального конструктивизма; концепции социальной идентичности; принципе трансгрессии и эксцентричной концепции куль­туры.