Учредительное собрание

На 26 млн. французов приходилось к началу революции 270 тыс. привилегированных - 140 тыс. дворян и 130 тыс. священников (вместе с монахами).

Им принадлежало 3/5 французской земли - в три раза больше, чем 23 млн. крестьян, ее возделывавших.

Ни духовенство, ни дворянство не платили налогов, а если и платили, то ничтожную сумму.

В Шампани, например, из полутора миллиона ливров подушной подати дворяне вносили 14 тыс.

Основная масса налогов и сборов - а их насчитывали до семи тыс. - падала на крестьян. Из 10 французов 9 голодали или были на грани голода.

Государственный казначей Ла-Брюер писал: «Встречаются некоторые одичалые животные... рассеянные по деревням.

Грязные, бедные, сожженные солнцем, они прикреплены к земле, которую царапают с непобедимым упорством. Они одарены чем-то вроде членораздельной речи, и когда они распрямляются, то видишь перед собой человеческое лицо, и действительно - это люди. На ночь они укрываются в землянках, где живут, питаясь хлебом, водой и кореньями».

О том же пишет губернатор Дофинз: «Большинство населения питается одними кореньями и желудями», а весной «травой с лугов и древесной корой».

Вот почему, когда грянула революция, крестьянство, в основной своей массе, приняло ее как избавительницу.

Не лучшим было положение рабочих. Проводя по 14-15 часов у станков (в мануфактурах), они едва зарабатывали по 25-30 су в день. На эти деньги можно было купить 10 фунтов хлеба, считая по 3 су за фунт.

Приведем для наглядности меню рабочей семьи перед революцией. Утром - мучная болтушка со свиным салом и хлебные сухари; днем - похлебка с кусочком сала, кусок хлеба; ужин - похлебка из муки, сухари, немного творогу. Когда цена на хлеб подскакивала до 5 су, наступал настоящий голод. А ведь нужно было не только кормиться.

Руководство революцией оказалось в руках буржуазии; своим выдвижением она обязана богатству, образованию, организации. Интересы, которые она преследовала в революции, затрагивали все угнетенные сословия; тем не менее в конечном счете революция была буржуазной.

Расширение внутреннего рынка упиралось в натуральное хозяйство крестьянина: надо было ликвидировать феодальные отношения в деревне. В этом были заинтересованы как крестьяне, так и буржуазия.

Совершенствование производства, свобода предпринимательской деятельности и торговли тормозились мелочной регламентацией, унаследованной от средних веков, цехами и гильдиями, за которые держалась свора чиновников, наживавшаяся на взятках, том единственном средстве, с помощью которого стало возможным обходить нелепые, будто нарочно придуманные стеснения. В ликвидации цехового строя и регламентации буржуазия видели свою важнейшую цель. Но в этом были заинтересованы и рабочие.

Буржуазия нуждалась в отмене внутренних таможенных сборов, увеличивавших продажную цену товара, в едином и свободном рынке, единой системе мер, весов, банковского кредита, единой правовой системе. Она добивалась контроля за расходованием налогов, участия в законодательстве. Она требовала гласного суда взамен произвола, местного самоуправления взамен экзекуций. В осуществлении этих мер были заинтересованы все угнетенные сословия.

Своим политическим требованиям буржуазия сумела придать общенациональное значение. Ее идеологи не уставали повторять: «равенство всех перед законом», «свобода для всех», «свобода, равенство, братство».

В 1789 году король Людовик XVI был вынужден созвать Генеральные штаты - впервые за 150 лет. Несчастья, порожденные реакционным политическим режимом, сплелись к этому времени в единый клубок: казна настолько опустела, что не стало денег для выплаты жалованья чиновникам и офицерам; торговый договор с Англией, выгодный одному дворянству, привел к разорению промышленности и массовой безработице; в деревне царил голод - следствие неурожаев, рутинной техники земледелия, разорительных поборов.

Выборы депутатов третьего сословия сопровождались наказами избирателей. Среди них читаем: публичность процесса: запрещение тайных судилищ: допущение защиты; суд присяжных; обязательная мотивировка приговора; отмена цехов и гильдий; свободная собственность на землю и т.п.

Генеральные штаты состояли, как и в прежние времена, из трех сословий, и потому король не видел для себя особой опасности. Но он обманулся.

Третье сословие, горевшее желанием реализовать свое численное превосходство, вступило в сражение за новый регламент и, проявив твердость, одолело сопротивление двора.

Основную массу депутатов третьего сословия составили представители французской буржуазии, избранию которых много содействовали, помимо прочего, регламенты, на основе которых совершались сами выборы. В числе депутатов третьего сословия находим: 158 судей, 80 купцов, 50 промышленников, некоторое число адвокатов, дворян (например, Мирабо) и даже священников (например, Сиейс) и др.

Просвещенные, активные, опиравшиеся на наказы своих избирателей, все эти депутаты смогли захватить руководство революцией - на протяжении всего ее первого этапа. Сломив сопротивление двора, сословия стали заседать не раздельно, как было прежде, а вместе. Решения принимались не по большинству голосов сословий, а по большинству голосов депутатов. Это было первой из наиболее важных побед третьего сословия над королем, духовенством, дворянством.

В довершение всего Генеральные штаты переименовали себя в Учредительное собрание. Это название заявляло о грозной претензии создать во Франции новый порядок.

Но раньше надо было свергнуть старый. За это взялся народ. 14 июля 1789 года он берет штурмом Бастилию - тюрьму и крепость одновременно. Столица Франции становится цитаделью революции, ее центром.

Учредительное собрание, для разгона которого уже собирались войска, получило возможность переехать из резиденции короля (Версаля) под охрану Парижа (октябрь 1789 г.).

Двор сосредоточил 30 тыс. войск в Версале и еще 20 тыс. было на марше. Как то не раз бывало и до и после, реакционеры желали восстания в надежде, что оно даст им повод для решительных действий.

Но депо обернулось по-иному: вооружением народа за счет правительственных арсеналов и взятием Бастилии - крепости и тюрьмы одновременно.

Бастилию разнесли по камням и на месте, где она стояла, поставили столб с надписью «Здесь танцуют».

События 14 июля придали смелости наиболее революционной части Учредительного собрания и напугали реакционеров. День 14 июля проложил путь революционному законодательству.

Судя по первым прениям, Генеральные штаты являли собой собрание клик и группировок, каждая из которых хотела пользы для себя. Дворяне думали о сохранении привилегий: духовенство было не прочь отменить исключительное право охоты, к которой оно не имело особого отношения, но и думать не желало об отмене десятины или конфискации церковных земель. Низшее духовенство было не прочь потеснить высшее, но оно упорно защищало монополию духовенства на идеологическое руководство обществом, боролось против отмены цензуры, против свободы слова и пр. Дворянство мантии (особенно судьи) было не против конституции, но с тем, чтобы были ограждены наследственность и продажность должностей. Мелкие чиновники хотели для себя и большей свободы, и больших доходов, но их пугало предположение, что будет введена выборность должностей.

Падение Бастилии пробудило французскую деревню. Помещичья собственность насильственным путем переходила в руки крестьянства.

Крестьяне сжигали дворянские замки, врывались в податные учреждения, уничтожали налоговые документы. Против восставших была брошена армия. Пленных вешали без суда. Но успокоения не было.

Дворянская часть Собрания с трудом сносила злорадные усмешки буржуазных депутатов. Становилось все более ясно, что старому порядку приходит конец.

В сложившейся ситуации Учредительное собрание занялось «отменой феодализма». В ночь с 4 на 5 августа 1789 года французское дворянство должно было «пожертвовать» одними привилегиями ради сохранения других. Все те повинности крестьян, которые носили название «личных», были отменены навсегда.

Сюда относятся: пешая и конная барщина: пошлина с убоя скота: обязательное пользование мельницей и винедавильней помещика (за особую плату, конечно): налог на охрану замка, дорожные пошлины: сбор с ярмарок и т. д.

Одновременно с этим были отменены: пошлины на товары, провозимые по господской земле; ненавистный налог на соль (габель); всякого рода регламентации торговли и промышленности. Собрание декретировало конец цехового строя.

Поступившись своими «правами», дворянство сохранило главное - землю и поземельные подати. Гнет помещика над крестьянином был смягчен, но он оставался.

Был, правда, предусмотрен выкуп земли крестьянами, но на условиях единовременной уплаты 30-кратного ежегодного взноса. Эти условия были доступны такому малому числу деревенских богатеев, что никакого серьезного перераспределения земельной собственности создать не могли.

Среди немногих, не обманувшихся законами 4 августа, был Жан-Поль Марат. Он назвал дворянские «жертвы» иллюзорными. Долгонько же пришлось ждать, писал он, пока обнаружился «дух чистой благотворительности дворянства». «Да, только при виде пламени своих пылающих замков они обрели в себе величие духа, чтобы отречься от своих привычек держать в оковах людей...»

Идя навстречу политическим интересам буржуазии, дворянская часть Собрания согласилась с отменой привилегий дворянства и духовенства, равенством всех перед законом.

Это, впрочем, не мешало Мирабо, бывшему в то время вождем Собрания, бросить своему слуге, воспринявшему декреты со всей серьезностью: «Для тебя, сволочь, я все еще господин граф».

В свою очередь, буржуазная часть Собрания охотно проголосовала за кровавые меры подавления крестьянских выступлений против «порядка». Была введена круговая порука при уплате платежей помещикам.

Собрание принимает чудовищный уголовный закон, угрожающий смертной казнью всякому, кто будет схвачен на улице с оружием в руках. Всякая толпа, которая не разойдется тотчас по приказу чиновника, может быть разогнана огнем. Зачинщики наказуются смертью или тюремным заключением. Солдаты, если они «замешаются в толпу», подлежат расстрелу.

Робеспьер, бывший депутатом Собрания, сказал верно: Париж требует хлеба, но хлеба нет. Поэтому надо учинить кровавую расправу.

В том же _августе 1789 года Учредительное собрание приняло Права человека и гражданина. Название это означало: не всякий человек был в прежнее время гражданином. Теперь то и другое неотделимо.

Руссо начинает свой «Общественный договор» словами: «Человек рожден свободным». Вольтер на своем образном языке выражает ту же мысль: покажите мне дворянина, родившегося со шпорами на ногах, и крестьянина - с седлом на спине, и я скажу, что старый порядок имеет оправдание в природе.

Декларация заключала в себе круг идей, выражавших скорее осуждение старого порядка, чем действительную программу действий. Но изложены эти идеи в виде политико-юридической основы будущего конституционного режима. И в этом была главная неправда. Ничего такого Собрание устанавливать не собиралось.

Мирабо нашел в себе смелость открыто возражать против Декларации. Он говорил, что опасно писать о том, чего нет и не будет на самом деле: «Требование истины повелевает открыто высказать все, но мудрость советует повременить».

Это та «мудрость», которая стала обыкновенной для буржуазной политики; всякий антинародный режим имеет две истины: одну для себя, другую для «массы».

После торжественного вступления, провозглашающего, что причиной общественных бедствий является «забвение естественных, неотъемлемых и священных прав человека», Декларация в 17 статьях излагает «права человека и гражданина». Укажем на основные.

I. Люди свободны и равны в правах: государство служит обеспечению свободы, собственности, безопасности. Народ имеет право на «сопротивление угнетению».

Последнее утверждение никак не вязалось с законом о подавлении крестьянских и иных выступлений против угнетения. Оно не помешало Собранию принять (в 1790 г.) закон, обязывающий «всех честных граждан» доносить о «подстрекателях» к беспорядкам, с которыми заранее обещали расправиться по законам военного времени.

II. Верховная власть в государстве принадлежит народу. Естественным развитием этой статьи было бы введение республиканского строя, но Собрание уже предрешило, что Франция останется монархией.

Ш. Свобода состоит в возможности делать все, что не причиняет вреда другому. Сфера законодательства ограничена: закон может воспрещать только такие действия, которые вредны обществу. «Все, что не воспрещено законом, то дозволено».

В этом нельзя не видеть противопоставления феодальному принципу: только то, что дозволено, то и разрешается. Статья заключает в себе философское обобщение свободы предпринимательской деятельности, «частной инициативы», отказа от стеснительных регламентаций.

IV. Закон должен выражать волю всех членов общества, и потому каждый может участвовать в его образовании - лично или через представителей (депутатов).

Все граждане равны перед законом; всем в одинаковой степени открыт доступ к замещению государственных должностей: единственный критерий - способности и добродетель.

Из этой статьи с неизбежностью вытекало принятие всеобщего избирательного права, отказ от цензов при назначении чиновников, судей, присяжных и пр., то есть все то, чего как раз не хотели и не собирались вводить.

V. Статьи 7 и 8 Декларации устанавливали два важных принципа, относящихся к уголовному праву: никто не может быть привлечен к ответственности иначе, как в случаях, прямо предусмотренных законом; этот принцип выражается формулой: «нет преступления, не указанного в законе» (nullum crimen sine lege); никто не может быть наказан иначе, чем это прямо и непосредственно предусмотрено законом: «нет наказания, не указанного в законе» (nullum poena sine lege).

Оба эти принципа выражали отрицание феодального суда с его свободой усмотрения как в том, что есть преступление, так и в том, какое избрать наказание.

VI. Статья 9, формулировала «презумпцию невиновности. «Так как каждый (привлеченный к ответственности) предполагается невиновным, пока не установлено обратное... всякая излишняя строгость... должна сурово караться законом».

В основу презумпции был положен старый принцип процессуального права, известный с древнейших времен (Гортинская правда), практиковавшийся в некоторых феодальных судах и наконец ставший законом: сомнение толкуется в пользу обвиняемого.

Установление виновности было признано функцией суда; она констатировалась обвинительным приговором, вступившим в законную силу.

Из правила презумпции невиновности вытекало, что бремя доказывания вины лежит на обвинителе (старое феодальное право требовало оправдывающих доказательств от самого обвиняемого).

VII. Далее говорилось о свободе мнений, мыслей, слова и печати, ограниченных «угрозой ответственности за злоупотребления этой свободой»; о праве граждан участвовать в определении налогов; о праве требовать отчета должностных лиц.

Статья 16 отказывалась признать какой-либо строй «конституционным», если не проведено разделения властей.

Наконец, много раз цитируемая статья 17 Декларации объявляла, что «собственность есть право неприкосновенное и священное».

Вместе с Декларацией прав человека и гражданина Учредительное собрание выработало новую конституцию Франции.

Конституция эта датируется 1791 годом. Король, которому она была представлена на утверждение, отказывался это сделать. Положение конституционного монарха его не устраивало. Он рассчитывал выиграть время и расправиться с революцией. Его братья, возглавив дворян-эмигрантов, готовили армию вторжения у самых границ Франции (в немецком городе Кобленце). Подготовкой интервенции были заняты правительства Пруссии, Австрии, Англии.

Надеясь присоединиться к контрреволюционной эмиграции, Людовик XVI бежит из Парижа. По дороге его арестовывают и возвращают в столицу.

17 июля 1791 г. республиканцы Парижа собрались на Марсовом поле с намерением подписать петицию о низложении короля и объявлении республики.

Буржуазное собрание, давно решившееся на разрыв с народом, расстреливает демонстрацию, уничтожает право петиций, закрывает демократическую прессу. Тогда же, напуганный событиями, Людовик вознаграждает Собрание подписанием конституции.

Законодательная власть вручалась Собранию, состоящему из одной палаты. Она избиралась гражданами, уплачивающими налог в размере трехдневного заработка рабочего, а состояла из граждан, уплачивающих «прямой налог стоимостью в одну серебряную марку и обладающих какой-либо земельной собственностью».

Введение имущественного ценза для избирателей и избираемых находилось в явном противоречии с Декларацией прав, и это, конечно, было замечено. Из 26 млн. французов и француженок только 4 с лишним млн. сделались, по официальной статистике, «активными» гражданами, то есть получили право голоса. Требование марки серебра, то есть уплаты 10-дневного налога, ограничивало число лиц, могущих быть избранными, несколькими десятками тысяч человек.

Таким способом буржуазия надеялась устранить народные массы от политической жизни.

Законодатели действовали с полным сознанием: депутат большинства Казалес говорит: «Один собственник - истинный гражданин». О том же говорил депутат Дюпон де Немур: «У кого ничего нет, тот не член общества... Управление и законодательство - дело собственности, а потому только собственники действительно заинтересованы в них». Эта мысль сделалась господствующей.

Франция негодовала. Камилл Демулен, журналист, будущий якобинец, писал о Руссо, Корнеле и Мабли, что они не могли бы стать членами Собрания, ибо им не доставало бы ценза; клеймя попов, голосовавших за марку серебра, он указывал на Христа, которого избирательный закон «причислял к отверженным».

Исполнительную власть конституция вручала королю. Он назначал министров и всех высших должностных лиц, командовал армией, ведал внешними сношениями. Законы, принятые Собранием, требовали королевской подписи.

При этом: а) «король управляет только по закону»; б) назначенные королем министры могут быть преданы суду по решению Законодательного собрания; в) распоряжения короля должны скрепляться подписью соответствующего министра (контрассигнатура); г) отказ короля в утверждении законопроекта только откладывает последний: подтвержденный двумя вновь избранными составами Собрания, он уже не требует скрепы короля.

Нужно отдать должное буржуазной части Собрания. Ей удалось преодолеть сопротивление депутатов-дворян, требовавших верхней палаты (сената) для себя и абсолютного вето для короля (вето, уничтожающего законопроект).

Местные органы власти создавались на основе выборов, а не назначения, как было в прежние времена. Но и здесь, конечно, действовала цензовая избирательная система.

Взамен старых провинций, носивших отпечаток феодальной раздробленности, конституция создавала 84 департамента.

Следуя принципу разделения властей, конституция отняла судебные функции у короля и отказалась наделить ими Законодательное собрание. Но и суды не могли вмешиваться в дела законодательства и управления.

Все судебные органы - сверху донизу - были выборными. Отправление суда стало осуществляться с участием присяжных заседателей.

Конституционная монархия, как она была замышлена авторами конституции 1791 года должна~6ыла стать выражением классового союза крупной» буржуазии и дворянства» В этом союзе буржуазия удерживала за собой законодательную и судебную власти (поскольку законодательная палата и судебные учреждения формировались на основе имущественного ценза), ограничивала и сдерживала исполнительную, однако предоставляла последнюю главным образом дворянству и его главе - королю. Разделение властей, которое Декларация и конституция объявили основой управления вообще, было на самом деле разделением политических функций по управлению между буржуазией и дворянством при явном преобладании буржуазии.

Не доверяя старой армии, находившейся под контролем дворянства, Национальное собрание находит себе надежную опору в добровольческой Национальной гвардии. Поначалу ее ряды были доступны всем «патриотам». Однако непременным требованием сделалась экипировка за собственный счет.

Буржуазность, с одной стороны, и трезвый расчет - с другой, нашли свое выражение в том соревновании за самый дорогой мундир, которое развернулось между батальонами Национальной гвардии.

А затем было постановлено без обиняков, что доступ в Национальную гвардию открыт только «активным» гражданам.

Прошло два года после взятия Бастилии, а рабочие ничего еще не получили от революции. Более того, падение заказов на предметы роскоши повлекло за собой кризис парижской промышленности и новые толпы безработных.

Для них были открыты так называемые Национальные мастерские, где за тяжелые земляные работы платили по 20 су в день. Для сравнения укажем, что кило-1 грамм хлеба стоил в то время 13 су, а фунт (400 г.) говядины - от 7 до 16 су. А

ведь нужно было платить за жилье и одеваться.

Рабочие были недовольны. Учредительное собрание пригрозило им за то наказанием: кто будет собираться на «скопища» для обсуждения постановлений о зарплате, будет отдан под суд.

Полиция имела приказ следить за рабочими: «Подлежат регистрации их жилища, их имена, их приметы». Буржуазная печать начала систематическую травлю рабочих. «Это поистине дикая орда, - писала газета «Французский патриот», - перед воротами цивилизованного города».

В июле 1791 года Национальные мастерские были разогнаны. Против рабочих были применены штыки Национальной гвардии. Специальное постановление гласило: всякий раз, когда собирается более 15 рабочих, их надлежит разогнать вооруженной рукой. Тогда-то и было постановлено, что Национальная гвардия комплектуется из «активных граждан».

Но и те, кому удалось сохранить заработок, получали не более 30 су в день. Первыми поднялись подмастерья-портные. Они начали одну из первых забастовок в истории буржуазной Франции. Требования их были умеренными -40 су в день. Мастера пробовали возражать, но в конце концов сдались.

Следом затем потребовали повышения зарплаты подмастерья-парикмахеры, плотники, сапожники, рабочие, строившие мост. Последние заявили, что за II часов работы они хотят получать не 30, а 36 су.

Обсуждая свои планы, рабочие стали собираться на тайные собрания. Говорилось о 50 су в день, об общем для всех 11-часовом рабочем дне, о всеобщей забастовке. Плотники, проявившие самую большую энергию, создали первый профессиональный союз - «Братский союз рабочих плотничьего ремесла».

Обеспокоенные всем этим мастера обратились в коммунальный совет Парижа, а тот, в свою очередь, - в Учредительное собрание.

Тогда-то и появился на свет печально знаменитый закон Ле-Шапелье (1791 г.). Он воспрещал все формы организации рабочих, в том числе профсоюзы. Тюремное наказание грозило всякому участнику забастовки, а особенно их организаторам. В то же время закон брал под особую защиту штрейкбрехеров.

Страшась всякой тени рабочей организации, власти закрыли кассы взаимопомощи, а между тем никакого страхования на случай болезни не было и в помине. Мастера, как писалось в газете Марата «Друг народа», отказывались платить рабочему даже за тот день, в который с ним произошло несчастье.