Что я делаю с ребенком?

Я помню одну молодую маму, живущую в соседнем доме, воспитывающую маленького сына, чье воспитание представляло классическую картину такого вот авторитарного, критикующего, я бы сказала, «забивающего» стиля.

– Куда ты пошел?!. Что это за ребенок!.. Да стой ты!.. Рот закрой!.. Слушай, отвали, не мешай!.. Я тебе сколько раз сказала?! Так, пока не уберешь… Иди с глаз моих! Что ты такой тупой?…

Это был ее стиль разговора с сыном, по‑иному она не могла. И славно потрудившись над его воспитанием, она получила в семь лет совершенно затюканного, забитого, заторможенного, боящегося слово сказать, шаг сделать ребенка. Пришла пора идти в школу. И мама, зная, что я психолог, подошла ко мне однажды и попросила совета:

– Слушай, скажи мне как психолог: может, мне его в школу для дураков отдать, он же нормальную все равно не потянет?

И я даже не знала, что сказать ей в ответ. А потом, к ужасу своему, подумала: и вправду, в школе «для дураков» этому ребенку будет, наверное, лучше! В нормальной его забьют до конца, только уже не одна мама в этом участие примет, но и учителя, и дети. Он, такой вот продукт, результат маминого воспитания, будет вызывать только непринятие и недовольство. А куда ему еще больше? И в очередной раз с горечью подумала – что же мы делаем иногда со своими детьми! Как у нас получаются такие дети?

Я много раз возвращалась к этому вопросу, когда пошла работать психологом в школу и воочию увидела все эти последствия воспитания, о которых мы говорили в этой главе. Увидела ярко, «вживую» – и в массовом масштабе.

Это вызвало у меня сначала настоящий шок, когда, общаясь с детьми от нулевого до одиннадцатого класса, я встречала одно и то же – закомплексованность, неуверенность в себе, желание самоутвердиться, наполниться за счет окружающих, массу переживаний, сомнений, душевных терзаний, которые испытывают дети, когда в одиночестве решают свои проблемы.

Их внешнее поведение могло быть разным – от внешне совершенно беззаботного до эпатажного, даже агрессивного. Но их внутреннее состояние при ближайшем знакомстве, когда дети доверялись мне, открывались мне, – было так похоже! Каждому нужна была поддержка. Каждому нужно было принятие. Каждому нужно было понимание. Каждому не хватало любви.

Я много раз в тот период обсуждала с учителями вопрос – почему у нас такие дети? И слышала, чувствовала в их рассуждениях немало негативного по отношению к детям.

Учителя, которым приходилось общаться с такими уже почти готовыми «продуктами», да еще общаться с ними в массе, не с одним ребенком, когда и с ним‑то не знаешь, что делать, – испытывали чаще всего беспомощность. Тот же самый вопрос: «Что с ними делать?» – звучал в их среде постоянно.

Что делать с «7‑Б», который полным составом не пришел на урок? Что делать с Петей Ивановым (фамилии могли меняться каждый день – вопрос оставался один и тот же), который выходит за все рамки?… Что делать с этим отстающим ребенком из «6‑А» – перевести его на класс ниже, пусть там с ним мучаются?

Таких ситуаций было множество, они возникали каждый день – и что со всем этим было делать, когда методы воздействия на детей не менялись , были такими же, как и родительские! Поэтому эти ситуации не исчезали, на смену одной приходила другая, созданная иногда самим учителем, который точно так же не понимал, «пережимал», отвергал – и создавал трудные отношения с детьми. А иногда не с одним ребенком – с целым классом.

В тот период, когда я так всматривалась в детей, пытаясь понять – откуда же такие дети, почему они такие, – я увидела много агрессии и непринятия учителей в отношении детей. Я почувствовала их враждебное отношение к детям. Для многих из них дети были некими вредными существами, неуправляемыми в своей массе, не желающими учиться или подчиняться требованиям учителей.

И я, даже видя это, не могла обвинить учителей в том, что они так проявляются. Не наученные воспитывать детей и строить с ними отношения на основе уважения личности ребенка, обученные в институтах тем же авторитарным методам воспитания, что могли они делать с детьми, уже испорченными таким воспитанием? Да еще, опять же, не с одним ребенком, а с классом в тридцать человек? Они могли продолжать создавать напряжение, пытаться держать власть, вызывать протест у детей, получать их агрессию, отвечать на нее агрессией. Применять свои, учительские способы наказания: родителей вызвать в школу, ребенка – на педсовет. Но что это принципиально могло изменить?

Эта война, враждебность, чувствовалась в отношениях «учителя‑дети». Дети были иногда неуправляемы, иногда – вредны. Они отвратительно вели себя на уроках и не подчинялись требованиям учителей.

Конечно, среди них было много и «образцовых», послушных, примерных детей, которых родители воспитали под девизом: «Слушай, что говорят взрослые!» или: «Веди себя хорошо». Но такие дети никогда в массе своей не пересиливали детей, которые пытались быть свободными, которые бесились на переменах или срывали накопленную агрессию на учителях. И эти послушные, «образцовые» дети никогда в открытую не поддерживали учителей, они не могли постоять даже за себя: ведь для этого нужна смелость и самостоятельность, которая в них не была воспитана.

Однажды, обсуждая в узком кругу учителей эти наболевшие вопросы – откуда такие дети и что с ними делать, – я услышала мнение одного учителя.

– Все дело в том, что они испорчены своими родителями! – горячо сказал он. – Их так уже избаловали, залюбили дома, что на них управы нет! – Учитель был возмущен этими вредными, неуправляемыми, хамящими, иногда откровенно не уважающими взрослых детьми. – Они уже с тормозов съехали от своей вседозволенности! Привыкли, что с ними все носятся! И мы тут с ними носимся, нянчимся…

Я просто не могла тогда не вмешаться в разговор, чтобы выразить несогласие с этим:

– Да в том‑то и дело, что дети нигде не любимы по‑настоящему – ни дома, ни в школе! Ими вечно все недовольны, все от них постоянно чего‑то ждут, все их критикуют. Их все «воспитывают», добиваясь послушания, хорошей учебы, но никому на самом деле не важно, что творится у ребенка в душе! И никто на самом деле с ними не нянчится. Их скорее отвергают, таких, какие они есть. Поэтому они и вредничают. Мстят нам за наше непринятие и непонимание, за наше равнодушие. За нашу правильность, которая граничит с бесчувственностью!..

Я много думала в тот период. Много общалась с детьми, с их родителями. Передо мной открылся целый мир ребенка – мир глобальный, глубокий, очень тонкий по мировосприятию. Мир, полный переживаний, чувств, эмоций. Мир, зачастую незнакомый их родителям.

И передо мной были родители – правильные и недовольные, любящие, конечно же, но странной любовью – через неприязнь и строгий взгляд. И я много думала тогда об отношениях со своим ребенком. Я увидела их с другой стороны. Мне просто открылось в какой‑то момент, что я на самом деле делаю со своим ребенком. Потому что я была таким же типичным родителем – любящим своего ребенка и воспитывающим его из самых лучших побуждений критикой, отвержением и непринятием.

Я много училась в тот период, росла профессионально. И однажды, идя с очередного семинара, на котором явно увидела все свое несовершенство – свои последствия такого же воспитания (хотя мои родители на фоне многих – были просто ангелами небесными!), я вдруг действительно явно и четко увидела все, что я на самом деле делаю с ребенком. Я осознала, что все мои требования и нотации, направленные на хорошее внешнее поведение (чтобы в комнате был порядок, чтобы тарелка была помыта, чтобы уроки были сделаны) доносятся через унижение, через давление. Что я через поучения и критику, направленные на достижение хорошего поведения, добивалась хорошего поведения – но разрушала личность дочери.

Много лет позже одна мама сказала фразу, которая передавала все, о чем я хотела сказать…

– Я много раз добивалась от ребенка хорошего поведения. Я именно добивалась. Чтобы кровать была застелена. И не потом, а сейчас. Чтобы чашку за собой убрал – и не потом, а сейчас. Чтобы по первому требованию делал то, что я сказала. Чтобы слушал, что старшие говорят. И я поняла однажды: оттого, что мой ребенок застелет постель не сейчас, а через полчаса, когда посмотрит свои утренние мультики, или оттого, что мой ребенок не прибежит по моему первому требованию за стол, ничего в его жизни принципиально не изменится. И ничего в его жизни от этого не зависит. Но вот оттого, что я его за неубранную постель отругаю, или за его опоздание за стол я его раскритикую, зависит очень многое. Может быть, жизнь его от этого зависит. Его ощущение себя в этой жизни. Его самооценка. Я вдруг поняла – чем он платит за послушание, которого я от него добиваюсь…

В то время, когда я поняла все это, я испытала одновременно очень противоречивые чувства. Невыносимое чувство стыда. И в то же время – понимание, что я совсем этого не хотела. Что мною руководили искренние желания вырастить хорошую(!) девочку!

Я испытала тогда страстное желание все изменить! Изменить в корне наши отношения. Я еще не знала – как это сделать, но понимала, что так, как было – больше не будет!

В тот день, осознав все это, я пришла домой и сказала своей одиннадцатилетней дочери, вышедшей встретить меня:

– Мне нужно с тобой очень серьезно поговорить.

И я увидела, как лицо ее померкло, я просто прочла на нем: «Господи, опять начинается!..» Я зашла в комнату, села на диван и попросила дочь сесть рядом. Она была напряжена – действительно, наверное, ждала, что я скажу что‑то вроде: «Я же просила тебя… Ты что, не понимаешь…»

Но я сказала другое. Я сказала то, что рвалось из моего сердца.

– Детка, – сказала я, – я хочу тебе сказать, что очень‑очень тебя люблю. Что у меня в жизни нет никого дороже тебя. Ты мой самый близкий и родной человек. И я хочу сказать тебе, что сейчас понимаю – наверное, я совсем неправильно с тобой обращалась. Я была с тобой иногда очень жесткой или очень строгой. Я часто тебя ругала, даже наказывала иногда. Я часто была тобой недовольна и отчитывала тебя. Я иногда бывала несправедлива к тебе. Но я это делала не потому, что не любила тебя, я просто не знала, как по‑другому… Я делала это только потому, что очень люблю тебя, и думала, что так надо делать, чтобы ты была лучше. Я понимаю, что это было неправильно, и хочу попросить у тебя прощения за все, что я делала не так…

И мой ребенок после этих слов заплакал. И я заплакала, и дальше плакала и говорила:

– Я хочу, чтобы ты знала: я очень люблю тебя, любую, независимо от твоих поступков и оценок в школе, чистоты в твоей комнате или невыполненных обещаний. Я счастлива, что ты есть у меня, ты для меня большая ценность, ты мой самый любимый ребенок! Я очень хочу, чтобы мы с тобой начали строить новые отношения, в которых все будет по‑другому, в которых не будет криков и обид. Я еще не знаю, как это надо делать. Я еще, наверное, не умею по‑другому. Но я буду очень стараться стать другой мамой, понимающей и принимающей. И я очень прошу, чтобы ты мне помогла… Я, может быть, еще не раз ошибусь и поведу себя неправильно, но я буду учиться… Главное, я хочу, чтобы ты знала – я очень люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива…

Мы сидели и плакали вместе. Мне стало легче после этих слез и моего покаяния. И моего решения – быть другой мамой.

Я впервые тогда начала думать, серьезно и глубоко – какой я хочу воспитать свою дочь.

То послушное правильное создание, которое я воспитывала, ту образцовую, аккуратную и воспитанную девочку я больше не хотела творить. Я поняла, что хочу, чтобы она выросла самостоятельной и сильной. Чтобы она верила в себя и в свои силы. Чтобы она была способна выбирать, брать на себя ответственность, принимать решения. Чтобы она знала себе цену. Мне захотелось воспитать уверенного в себе и жизнестойкого человека.

Я начала учиться быть мамой, которая может воспитать такого ребенка. И эта моя учеба шла долго. Даже сейчас, когда моя дочь стала взрослым человеком, стала самостоятельной, сильной, умеющей брать на себя ответственность и принимать важные для ее жизни решения, я продолжаю учиться быть такой мамой.

И когда родился мой внук – начался новый виток моего роста. Потому что всегда есть чему поучиться рядом с ребенком!

Мамы – не обижают…

Часто, наблюдая на улице или в какой‑то ситуации молодую маму с младенцем на руках или кормящую его грудью, я поражалась удивительной красоте, одухотворенности женщины в такие минуты, когда в ней проступает, проявляется женщина‑мать. Что‑то святое и молитвенное появляется на ее лице, когда она смотрит на своего ребенка. И каждый раз я поражалась, как начинает она походить на Мадонну с младенцем на руках.

Я много раз с удивлением наблюдала, как меняются лица мужчин, когда они берут на руки маленького ребенка. Как что‑то детское проступает в них самих. Как меняются, светлеют их только что строгие и невозмутимые лица.

И столько раз, любуясь лицами людей, общающихся с младенцами, с малышами, я думала: «Куда же исчезает эта одухотворенность и свет в их лицах, когда ребенок подрастает? Куда исчезает эта Мадонна или этот ребенок во взрослом мужчине? Когда и почему на смену им появляются критикующие, жесткие, отвергающие родители?

Однажды я была потрясена увиденным на улице.

Девочка лет четырех шла рядом с молодой женщиной и громко и горько плакала.

– Мама, – кричала она, размазывая слезы ладошкой, и хватала за руку женщину.

Мама шла, никак не реагируя на плач дочери, с каменным лицом, на котором было написано: «Я тебя совершенно не слышу!.. Ты для меня – не существуешь!»

– Ты меня обидела, мама! – отчаянно и громко кричала девочка. – Ты меня обидела!

Мама шла молча, как будто не замечая ребенка.

– Мама, – опять кричала девочка и хватала маму за руку, чтобы та обратила на нее внимание.

Мама шла молча, не обращая внимания на ребенка.

Тогда девочка сказала фразу, от которой у меня, постороннего человека, как говорится, мурашки побежали по коже:

– Ты не моя мама! Ты – не мама!.. Потому что мамы – не обижают!

И я долго потом вспоминала чистую эту девочку с истинными ее словами: мамы – не обижают.

И как правдивы были эти слова, их смысл!

Мамы и папы – любят и понимают.

Мамы и папы – защищают.

Мамы и папы – поддерживают.

Мамы и папы – помогают.

Но мамы и папы, настоящие, истинные, – не обижают.

Не для того Бог наградил их ребенком, чтобы они обижали его…

Мамы и папы – не обижают.

Как же мы стали такими родителями? Как нам измениться? Как стать теми настоящими мамами и папами, которые не обижают?

Давай разберемся с этим в следующей главе…