Борзых С.В. «Бытие» - это фундаментальное понятие, которое многие философы считают началом всякой философии как науки

Введение

«Бытие» - это фундаментальное понятие, которое многие философы считают началом всякой философии как науки. Это опорное понятие ОНТОЛОГИИ, называемой также наукой о бытии, или учением о сущем (Аристотель). Философская онтология дает картину мира, точнее, представление о том, что есть мир сам по себе (мир «по истине»), в отличие от картины мира, формирующейся в нашем чувственном восприятии. В процессе развития философии выстраивались различные картины мира, соответственно, различные учения о бытии. При этом подвергалось обсуждению и сама опорная категория «Бытие». Не существует единого мнения о том, что является бытием. Именно поэтому вокруг этой категории велись, ведутся и будут вестись широкие дискуссии. Что же такое бытие и каким образом можно разрешить загадку, с ним связанную?

Что значит быть? Обычный и общепринятый ответ на данный вопрос сводится к отсутствию сомнения в собственном существовании. Разве могу я не быть? Осмотрев себя со всех сторон, убеждаешься в обратном – я есть, я живу. Чем же тогда занимается онтология и почему проблемы, затрагиваемые в ней, становятся столь важными?

Прежде всего, необходимо заметить, что ответ на вопрос, что есть бытие, задаёт тон всем последующим рассуждениям. Действительно, оттого, что мы считаем за бытие, в конечном счёте, зависит и то, что мы думаем обо всём нас окружающем. Само по себе утверждение, что мир существует, ведёт ко многим последствиям. Не менее значительной особенностью подобных размышлений является их способность сталкивать человека с тем, что превосходит его, что выводит его за рамки привычной жизни и заставляет по-новому взглянуть на свою жизнь. Ведь и сами вопросы о том, что значит быть, приходят к нам в дни сомнений и духовной растерянности. Окружающая нас среда, как биологическая, так и социальная, даёт немало поводов для такого рода мыслей. Проблемы с родственниками, друзьями, неприятности на работе, несданный зачёт или экзамен; сильный ураган, подсмотренная расправа хищника над своей жертвой – вот те стимулы, которые побуждают нас задуматься о том, что значит быть.

И тогда на ум приходит резонный ответ. Это значит «здесь» и «сейчас». На этом самом месте и в это самое время. Но так ли это? Если мы признаём, что есть «сейчас», то, вполне возможно, было и «вчера», а, может быть, будет и «завтра». Мы знаем, что были в прошлом, живём в данный момент и попадаем в будущее. То же самое касается и второй половины ответа. «Здесь» всегда подразумевает «там». Но где это самое «там», если оно недоступно нашему наблюдению? И всё ли видимое есть? А, может, мы просто не в состоянии разглядеть того, что предоставлено нашим глазам?

Мы знаем, что Вселенная бесконечна. Но что означает бесконечность? Какова она? Мы, как существа, ограниченные собственным телом, вряд ли способны до конца осознать всю невероятность, непостижимость и значимость Всего. И кто мы такие в этой бесконечности? Мельчайшие частицы, незначимые для неё, или те, кто в состоянии осмыслить её, дать ответы на волнующие нас проблемы. Вопросы множатся, пути разветвляются. И онтология, не позволяя завести нас в тупик, даёт нам ориентиры в этом бурном море задач. Значит ли это, что она даёт однозначные и строгие ответы? Конечно, нет, но она выводит нас к собственному пониманию всех этих проблем.

Было бы неверным подумать о том, что такие вопросы встают исключительно перед нашими современниками или перед нами самими. С глубокой древности людей интересовала категория бытия. И первым в качестве именно философской задачи её поставил древнегреческий философ Парменид. В его философии этот вопрос решался следующим образом: размышлять можно только о том, что есть, а о том, чего нет, такого делать невозможно.

Бытие в таком случае можно понять через сравнение с любовью, совестью, отвагой. Не может быть половины любви, четверти совести, трети отваги. Бытие – это всё. Нельзя выйти за его пределы, нельзя что-то открыть, потому что бытие уже существует. И говорить мы о нём можем тогда, когда мы специальным образом настроены, когда к нам приходят нужные слова. Нельзя вызвать такие мысли усилием воли, можно лишь вжиться в него, почувствовать себя в нём, рассказать о нём через себя, уже имеющегося в нём. Поэтому поиски ответа на вопрос, что значит бытие, приводят нас к нашему дому. Мы живём в нём, мы сами есть часть его, но чтобы осознать это, необходимо проникнуться осознанием единства с ним.

С другой стороны, наш повседневный опыт говорит нам о том, что всё изменяется, течёт, проходит от начала до конца. Мы когда-то родились и однажды умрём – и ничто не в силах изменить этого положения вещей. Жизнь, как и существование – это река, в которую нельзя войти дважды. И это позиция другого древнегреческого философа – Гераклита.

Через всю историю развития философии проходит этот спор, исход которого во многом определяет то, как мы относимся к нашему окружению и к нам самим. Если всё неизменно и раз и навсегда задано – то нам трудно что-либо изменить, мы можем наблюдать и сопоставлять, но вмешаться в устройство мира нам не дано. Но если всё изменяется, если ничто не вечно под луной, то мы в состоянии сами преобразовывать и мир, и самих себя. В зависимости от того, какую позицию мы занимаем, мы и ведём себя соответствующим образом. Мы либо созерцаем, либо действуем, либо размышляем, либо пытаемся как-то вклиниться в происходящее.

До сего дня данные вопросы не решены. Что нам выбрать и как нам быть? И самое главное – всегда ли есть выбор и в силах ли мы действовать? Именно на эти, как, впрочем, и на вышеперечисленные размышления наталкивает нас онтология. И по тому, как мы для себя решим эти вопросы, сложится, в конечном счёте, наша жизнь.

Проблему бытия в философии впервые была поставлена древнегреческим мыслителем – Парменидом. Наряду с Ксенофаном он является основоположником так называемой школы элеатов, названной так потому, что она происходила из города Элеи. Единственным сохранившимся текстом, принадлежащим Пармениду, является фрагмент его поэмы «О природе». В ней идет речь о посещении Парменидом богини справедливости Дике, которая и раскрывает ему тайну устройства мира. Данный монолог делится на две части. Первая носит название «Путь Истины», а вторая – «Путь Мнения». Подобное противопоставление поставило перед людьми мысль о том, что об одном и том же можно говорить разными словами, мнениями, тогда как истина существует всего одна. И характеризует её соответствие с реальностью.

По мысли Парменида, бытие - это то, что можно познать только разумом, а не с помощью чувств. Можно даже сказать, что возможность постижения разумом - важнейшее определение бытия. Главное открытие Парменида состояло в том, что он обозначил свойства бытия - как независящего ни от чего другого, как постоянное, целостное, неизменное, не возникшее по чьей-либо воле, неуничтожимое, нескончаемое во времени, доступное лишь мышлению. Таким образом, мышление и бытие по Пармениду - это одно и то же. Пармениду принадлежит один афоризм: бытие есть, а небытия нет.

Ещё одним важным представителем школы элеатов был Зенон (490 - 430 г. до н.э.), который выдвинул ряд парадоксальных положений, получивших название апорий (гр. «затруднение», «безвыходное положение»). С их помощью он хотел доказать, что бытие едино и неподвижно, а множественность и движение не могут быть мыслимы без противоречия, и потому они не есть бытие. Одна из апорий называется «Стрела» - Зенон доказывает, что летящая стрела на самом деле остаётся на месте, а это значит, что движения нет. В каждый момент времени стрела занимает определённое место и никуда не летит. Складывая покой, мы получаем в итоге покой.

Итак, в понятии бытия, как его осмыслили элеаты, содержится три момента: 1) бытие есть, а небытия нет; 2) бытие едино, неделимо; 3) бытие познаваемо, а небытие непознаваемо: его нет для разума, а значит, оно не существует.

Ниже приведён отрывок из произведения Парменида «О природе». Предлагая его для прочтения, хотелось бы сделать несколько небольших рекомендаций. Во-первых, читать эту поэму нужно внимательно следя за знаками препинания – они играют огромное значение. Во-вторых, не стоит пугаться велеречивой и несколько напыщенной речи – за нею кроется глубокий смысл.

Парменид.

О природе.

http://books.atheism.ru/philosophy/#p

Путь Истины

Фр.2 Ныне скажу я, а ты восприми мое слово, услышав,

Что за пути изысканья единственно мыслить возможно.

Первый гласит, что "есть" и "не быть никак невозможно":

Это - путь убежденья (которое Истине спутник).

5. Путь второй - что - "не 0 есть[1]" и "не быть должно неизбежно":

Эта тропа, говорю я тебе, совершенно безвестна,

Ибо то, чего нет, нельзя ни познать (не удастся), Ни изъяснить...

Фр.3 ... Ибо мыслить - то же, что быть...[2]

Фр.6 Можно лишь то говорить и мыслить, что есть: бытие ведь

Есть, а ничто не есть: прошу тебя это обдумать.

Прежде тебя от сего отвращаю пути изысканья,

А затем от того, где люди, лишенные знанья,

Бродят о двух головах. Беспомощность жалкая правит

В их груди заплутавшим умом, а они в изумленьи

Мечутся, глухи и слепы равно, невнятные толпы,

Коими "быть и не быть" одним признаются и тем же

И не тем же, но все идет на попятную тотчас[3].

Фр.7 Нет, никогда не вынудить это: "не сущее - суще"[4].

Но отврати свою мысль от сего пути изысканья,

Да не побудит тебя на него многоопытный навык

Оком бесцельным глазеть, и слушать ухом шумящим,

Фр.1. И языком ощущать[5]. Рассуди многоспорящий довод

Фр.8 Разумом, мной приведенный. Один только путь остается,

"Есть" гласящий; на нем - примет очень много различных,

Что нерожденным должно быть и негибнущим тоже,

Целым, единородным, безлорожным и совершенным.

5. И не "было" оно, и не "будет", раз ныне все сразу

"Есть", одно, сплошное. Не сыщешь ему ты рождения.

Как, откуда взросло? Из не - сущего? Так не позволю

Я ни сказать, ни помыслить: Немыслимо, невыразимо

Есть, что не есть[6]. Да и что за нужда бы его побудила

10. Позже скорее, чем раньше, начав с ничего, появляться

Так что иль быть всегда, или не быть никогда ему должно.

Но и из сущего не разрешит Убеждения сила,

Кроме него самого, возникать ничему. Потому-то

Правда его не пустила рождаться, ослабив оковы,

15. Иль погибать, но держит крепко. Решение - вот в чем:

Есть или не есть?[7] Так вот, решено, как и необходимо,

Путь второй отмести, как немыслимый и безымянный.

(Ложен сей путь), а первый признать за сущий и верный.

Как может "быть потом" то, что есть, как могло бы "быть в прошлом"?

20. "Было" - значит не есть, не есть, если "некогда будет".

Так угасло рожденье и без вести гибель пропала[8].

И неделимо оно, коль скоро всецело подобно:

Тут вот - не больше его ничуть, а там вот - не меньше,

что исключило бы сплошность, но все наполнено сущим.

25. Все непрерывно тем самым: сомкнулось сущее с сущим.

Но в границах великих оков оно неподвижно,

Безначально и непрекратимо: рожденье и гибель

Прочь отброшены - их отразил безошибочный довод.

30. И пребудет так постоянно: мощно Ананка[9]

Держит в оковах границ, что в круг его запирают,

Ибо нельзя бытию незаконченным быть и не должно:

Нет нужды у него, а будь, во всем бы нуждалось.

Тоже самое - мысль и то, о чем мысль возникает,

35. Ибо без бытия, о котором ее изрекают,

Мысли тебе не найти. Ибо нет и не будет другого

Сверх бытия ничего: Судьба его приковала

Быть целокупным, недвижным. Поэтому именем будет

Все, что приняли люди, за истину то полагая:

40. "Быть и не быть", "рождаться на свет и гибнуть бесследно",

"Перемещаться" и "цвет изменять ослепительно яркий".

Но, поскольку есть крайний предел, оно завершено

Отовсюду, подобное глыбе прекруглого Шара[10],

От середины везде равносильное, ибо не больше,

45. Но и не меньше вот тут должно его быть, чем вон там вот.

Ибо нет ни несущего, кое ему помешало б

С равным смыкаться ни сущего, так чтобы тут его было

Больше, меньше - там, раз все оно неуязвимо.

Ибо отовсюду равно себе, однородно в границах.

50. Здесь достоверное слово и мысль мою завершаю

Я об Истине: мненья смертных отныне учи ты,

Лживому строю стихов моих нарядных внимая.

Гегель Г. В. Ф.

Учение о бытии.

http://books.atheism.ru/philosophy/#g

Глава первая

БЫТИЕ

А. БЫТИЕ (SEIN)

Бытие, чистое бытие - без всякого дальнейшего определения. В своей неопределенной непосредственности оно равно лишь самому себе, а также не неравно в отношении иного, не имеет никакого различия ни внутри себя, ни по отношению к внешнему. Если бы в бытии было какое-либо различимое определение или содержание или же оно благодаря этому было бы положено как отличное от некоего иного, то оно не сохранило бы свою чистоту. Бытие есть чистая неопределенность и пустота. - В нем нечего созерцать, если здесь может идти речь о созерцании, иначе говоря, оно есть только само это чистое, пустое созерцание. В нем также нет ничего такого, что можно было бы мыслить, иначе говоря, оно равным образом лишь это пустое мышление. Бытие, неопределенное непосредственное, есть на деле ничто и не более и не менее, как ничто.

В. НИЧТО (NICHTS)

Ничто, чистое ничто; оно простое равенство с самим собой, совершенная пустота, отсутствие определений и содержания; не-различенность в самом себе. - Насколько здесь можно говорить о созерцании или мышлении, следует сказать, что считается небезразличным, созерцаем ли мы, или мыслим ли мы нечто или ничто. Следовательно, выражение "созерцать или мыслить ничто" что-то означает. Мы проводим различие между нечто и ничто; таким образом, ничто есть (существует) в нашем созерцании или мышлении; или, вернее, оно само пустое созерцание и мышление; и оно есть то же пустое созерцание или мышление, что и чистое бытие. - Ничто есть, стало быть, то же определение или, вернее, то же отсутствие определений и, значит, вообще то же, что и чистое бытие.

С. СТАНОВЛЕНИЕ (WERDEN)

1. Единство бытия и ничто

Чистое бытие и чистое ничто есть, следовательно, одно и то же. Истина - это не бытие и не ничто, она состоит в том, что бытие не переходит, а перешло в ничто, и ничто не переходит, а перешло в бытие. Но точно так же истина не есть их не-различенность, она состоит в том, что они не одно и то же, что они абсолютно различны, но также нераздельны и неразделимы и что каждое из них непосредственно исчезает в своей противоположности. Их истина есть, следовательно, это движение непосредственного исчезновения одного в другом: становление; такое движение, в котором они оба различны, но благодаря такому различию, которое столь же непосредственно растворилось.

Примечание 1 [Противоположность бытия и ничто в представлении]

Ничто обычно противопоставляют [всякому] нечто; но нечто есть уже определенное сущее (Seiendes), отличающееся от другого нечто; таким образом и ничто, противопоставляемое [всякому] нечто, есть ничто какого-нибудь нечто, определенное ничто. Но здесь должно брать ничто в его неопределенной простоте. - Если бы кто-нибудь считал более правильным противопоставлять бытию не ничто, а небытие, то, имея в виду результат, нечего было бы возразить против этого, ибо в небытии содержится соотношение с бытием; оно и то и другое, бытие и его отрицание, выраженные в одном, ничто, как оно есть в становлении. Но прежде всего речь должна идти не о форме противопоставления, т.е. одновременно и о форме соотношения, а об абстрактном, непосредственном отрицании, о ничто, взятом чисто само по себе, о безотносительном отрицании, - что, если угодно, можно было бы выразить также и простым не (Nicht).

Простую мысль о чистом бытии как об абсолютном и как о единственной истине впервые высказали элеаты, особенно Парменид, который в дошедших до нас фрагментах высказал ее с чистым воодушевлением мышления, в первый раз постигшего себя в своей абсолютной абстрактности: только бытие есть, а ничто вовсе нет. - В восточных системах, особенно в буддизме, ничто, пустота, составляет, как известно, абсолютный принцип. - Глубокий мыслитель Гераклит выдвигал против указанной простой и односторонней абстракции более высокое, целокупное понятие становления и говорил: бытия нет точно так же, как нет ничто, или, выражая эту мысль иначе, все течет, т.е. все есть становление. - Общедоступные изречения, в особенности восточные, гласящие, что все, что есть, имеет зародыш своего уничтожения в самом своем рождении, а смерть, наоборот, есть вступление в новую жизнь, выражают в сущности то же единение бытия и ничто. Но эти выражения предполагают субстрат, в котором совершается переход: бытие и ничто обособлены друг от друга во времени, представлены как чередующиеся в нем, а не мыслятся в их абстрактности, и поэтому мыслятся не так, чтобы они сами по себе были одним и тем же.

Ex nihilo nihil fit - это одно из положений, которым в метафизике приписывалось большое значение. В этом положении можно либо усматривать лишь бессодержательную тавтологию: ничто есть ничто; либо, если действительным смыслом этого положения должно быть [высказывание о] становлении, то следует сказать, что так как из ничего становится только ничто, то на самом деле здесь нет речи о становлении, ибо ничто так и остается здесь ничем. Становление означает, что ничто не остается ничем, а переходит в свое иное, в бытие. - Если позже метафизика, особенно христианская, отвергла положение о том, что из ничего ничего не происходит, то она этим утверждала, что ничто переходит в бытие; как бы она ни брала последнее положение - в виде ли синтеза или просто в виде представления, - даже в самом несовершенном соединении имеется точка, в которой бытие и ничто встречаются и их различие исчезает. - Положение: из ничего ничего не происходит, ничто есть именно ничто, приобретает свое настоящее значение благодаря тому, что противопоставляется становлению вообще и, следовательно, также сотворению мира из ничего. Те, кто высказывает и даже горячо отстаивает положение: ничто есть именно ничто, не сознают, что они тем самым соглашаются с абстрактным пантеизмом элеатов и по сути дела также и со спинозовским пантеизмом. Философское воззрение, которое считает принципом положение "бытие - это только бытие, ничто - это только ничто", заслуживает названия системы тождества; это абстрактное тождество составляет сущность пантеизма.

Если тот результат, что бытие и ничто суть одно и то же, взятый сам по себе, кажется удивительным или пародоксальным, то не следует больше обращать на это внимания; скорее приходится удивляться удивлению тех, кто показывает себя таким новичком в философии и забывает, что в этой науке встречаются совсем иные определения, чем определения обыденного сознания и так называемого здравого человеческого рассудка, который не обязательно здравый, а бывает и рассудком, возвышающимся до абстракций и до веры в них или, вернее, до суеверного отношения к абстракциям. Было бы нетрудно показать это единство бытия и ничто на любом примере, во всякой действительной вещи или мысли. О бытии и ничто следует сказать то же, что было сказано выше о непосредственности и опосредствовании (заключающем в себе некое соотношение друг с другом (aufeinander) и, значит, отрицание), а именно, что нет ничего ни на небе, ни на земле, что не содержало бы в себе и бытие и ничто. Разумеется, так как при этом речь заходит о каком-то нечто и действительном, то в этом нечто указанные определения наличествуют уже не в той совершенной неистинности, в какой они выступают как бытие и ничто, а в некотором дальнейшем определении и понимаются, например, как положительное и отрицательное; первое есть положенное, рефлектированное бытие, а последнее есть положенное (gesetzte), рефлектированное ничто; но положительное и отрицательное содержат как свою абстрактную основу: первое - бытие, а второе - ничто. - Так, в самом Боге качество, деятельность, творение, могущество и т. д. содержат как нечто сущностное определение отрицательного, - они создают некое иное. Но эмпирическое пояснение указанного утверждения примерами было бы здесь совершенно излишне. Так как это единство бытия и ничто раз навсегда лежит в основе как первая истина и составляет стихию всего последующего, то помимо самого становления все дальнейшие логические определения: наличное бытие, качество, да и вообще все понятия философии служат примерами этого единства. А так называющий себя обыденный или здравый человеческий рассудок, поскольку он отвергает нераздельность бытия и ничто, пусть попытается отыскать пример, в котором одно оказалось бы отделенным от другого (нечто от границы, предела, или бесконечное, Бог, как мы только что упомянули, от деятельности). Только пустые порождения мысли (Gedankendinge) - бытие и ничто - только сами они и суть такого рода раздельные, и их-то этот рассудок предпочитает истине, нераздельности того и другого, которую мы всюду имеем перед собой.

Нашим намерением не может быть предупреждать все случаи, когда обыденное сознание сбивается с толку при рассмотрении подобного рода логических положений, ибо случаи эти неисчислимы. Мы можем коснуться лишь некоторых из них. Одной из причин такой путаницы служит, между прочим, то обстоятельство, что сознание привносит в такие абстрактные логические положения представления о некотором конкретном нечто и забывает, что речь идет вовсе не о нем, а лишь о чистых абстракциях бытия и ничто, и что только их необходимо придерживаться.

Бытие и небытие суть одно и то же; следовательно, одно и то же, существую ли я или не существую, существует ли или не существует этот дом, обладаю ли я или не обладаю ста талерами. Это умозаключение или применение указанного положения совершенно меняет его смысл. В указанном положении говорится о чистых абстракциях бытия и ничто; применение же делает из них определенное бытие и определенное ничто. Но об определенном бытии, как уже сказано, здесь речь не идет. Определенное, конечное бытие - это такое бытие, которое соотносится с другим бытием: оно содержание, находящееся в отношении необходимости с другим содержанием, со всем миром. Имея в виду взаимоопределяющую связь целого, метафизика могла выставить - в сущности говоря, тавтологическое - утверждение, что если бы была уничтожена одна пылинка, то обрушилась бы вся Вселенная. В примерах, приводимых против рассматриваемого нами положения, представляется небезразличным, существует ли нечто или его нет, не из-за бытия или небытия, а из-за его содержания, связывающего его с другим содержанием. Когда предполагается некое определенное содержание, какое-то определенное наличное бытие, то это наличное бытие, потому что оно определенное, находится в многообразном соотношении с другим содержанием. Для него небезразлично, имеется ли другое содержание, с которым оно соотносится, или его нет, ибо только через такое соотношение оно по своему существу есть то, что оно есть. То же самое имеет место и в представлении (поскольку мы берем небытие в более определенном смысле - как представление в противоположность действительности), в связи с которым небезразлично, имеется ли бытие или отсутствие содержания, которое как определенное представляется соотнесенным с другим содержанием.

Это соображение касается того, что составляет один из главных моментов в кантовской критике онтологического доказательства бытия Бога, которую, однако, мы здесь рассматриваем лишь в отношении встречающегося в ней различения между бытием и ничто вообще и между определенными бытием или небытием. - Как известно, это так называемое доказательство заранее предполагает понятие существа, которому присущи все реальности и, следовательно, также существование, каковое также было принято за одну из реальностей. Кантова критика напирает, главным образом, на то, что существование или бытие (которые здесь считаются равнозначными) не есть свойство или реальный предикат, т.е. не есть понятие чего-то такого, что можно прибавить к понятию какой-нибудь вещи. - Кант хочет этим сказать, что бытие не есть определение содержания. - Стало быть, продолжает он, действительное не содержит в себе чего-либо большего, чем возможное; сто действительных талеров не содержат в себе ни на йоту больше, чем сто возможных талеров, а именно первые не имеют другого определения содержания, чем последние. Для этого, рассматриваемого как изолированное, содержания в самом деле безразлично, быть или не быть; в нем нет никакого различия бытия или небытия, это различие вообще не затрагивает его: сто талеров не сделаются меньше, если их нет, и больше, если они есть. Различие должно прийти откуда-то извне. – «Но, - напоминает Кант, - мое имущество больше при наличии ста действительных талеров, чем при одном лишь понятии их (т. е. возможности их). В самом деле, в случае действительности предмет не только аналитически содержится в моем понятии, но и прибавляется синтетически к моему понятию (которое служит определением моего состояния), нисколько не увеличивая эти мыслимые сто талеров этим бытием вне моего понятия».

Здесь предполагаются - если сохранить выражения Канта, не свободные от запутывающей тяжеловесности, - двоякого рода состояния: одно, которое Кант называет понятием и под которым следует понимать представление, и другое - состояние имущества. Для одного, как и для другого, - для имущества, как и для представления, сто талеров суть определение содержания, или, как выражается Кант, «они прибавляются к нему синтетически». Я как обладатель ста талеров или как необладатель их или же я как представляющий себе сто талеров или не представляющий себе их - это, конечно, разное содержание. Выразим это в более общем виде: абстракции бытия и ничто перестают быть абстракциями, когда они получают определенное содержание; в этом случае бытие есть реальность, определенное бытие ста этих талеров, ничто есть отрицание, определенное небытие этих талеров. Само же это определение содержания, сто талеров, рассматриваемое также абстрактно, само по себе, остается без изменений, одним и тем же и в том, и в другом случае. Но когда, далее, бытие берется как имущественное состояние, сто талеров вступают в связь с некоторым состоянием, и для последнего такого рода определенность, которую они составляют, не безразлична; их бытие или небытие есть лишь изменение; они перенесены в сферу наличного бытия. Поэтому, если против единства бытия и ничто возражают, что, мол, не безразлично, имеется ли то-то (100 талеров) или не имеется, то заблуждаются, относя различие между моим обладанием и необладанием ста талерами только за счет бытия или небытия. Это заблуждение, как мы показали, основано на односторонней абстракции, опускающей определенное наличное бытие, которое имеется в такого рода примерах, и удерживающей лишь бытие и небытие, так же как и, наоборот, превращающей абстрактное бытие и [абстрактное] ничто, которое должно постигнуть, в определенное бытие и ничто, в наличное бытие. Лишь наличное бытие содержит реальное различие между бытием и ничто, а именно нечто и иное. - Это реальное различие предстает перед представлением вместо абстрактного бытия и чистого ничто и лишь мнимого различия между ними.

Как выражается Кант, «посредством существования нечто вступает в контекст совокупного опыта». «Благодаря этому мы получаем одним предметом восприятия больше, но наше понятие о предмете этим не обогащается». - Это, как вытекает из предыдущего разъяснения, означает следующее: посредством существования, главным образом потому, что нечто есть определенное существование, оно находится в связи с иным, и, между прочим, также с неким воспринимающим. - Понятие ста талеров, говорит Кант, не обогащается от того, что их воспринимают. Понятием Кант здесь называет означенные выше изолированно представляемые сто талеров. В такой изолированности они, правда, суть некоторое эмпирическое содержание, но содержание оторванное, не связанное с иным и не имеющее определенности в отношении иного. Форма тождества с собой лишает их соотношения с иным и делает их безразличными к тому, восприняты ли они или нет. Но это так называемое понятие ста талеров - ложное понятие; форма простого соотношения с собой не принадлежит самому такому ограниченному, конечному содержанию; она форма, приданная ему субъективным рассудком и заимствованная им у этого рассудка; сто талеров - это не нечто соотносящееся с собой, а нечто изменчивое и преходящее.

Мышлению или представлению, перед которыми предстает лишь какое-то определенное бытие - наличное бытие, - следует указать на упомянутое выше начало науки, положенное Парменидом, который свое представление и тем самым и представление последующих поколений очистил и возвысил до чистой мысли, до бытия, как такового, и этим создал стихию науки. - То, что составляет первый шаг в науке, должно было явить себя первым и историческим (geschichtlich). И единое или бытие в учении элеатов мы должны рассматривать как первый шаг знания о мысли; вода 36 и тому подобные материальные начала, хотя, по мнению выдвигавших их философов, представляли собой всеобщее, однако как материи они не чистые мысли; числа же - это не первая простая и не остающаяся самой собой мысль, а мысль, всецело внешняя самой себе.

Отсылку от отдельного конечного бытия к бытию, как таковому, взятому в его совершенно абстрактной всеобщности, следует рассматривать как самое первое теоретическое и даже практическое требование. А именно, если поднимают шумиху вокруг этих ста талеров, утверждая, что для моего имущественного состояния не безразлично, обладаю ли я ими или нет, и тем более не безразлично, существую ли я или нет, существует ли иное или нет, то не говоря уже о том, что бывают такие имущественные состояния, для которых такое обладание ста талерами будет безразлично, - можно напомнить, что человек должен подняться в своем образе мыслей до такой абстрактной всеобщности, при которой ему в самом деле будет безразлично, существуют ли или не существуют эти сто талеров, каково бы ни было их количественное соотношение с его имущественным состоянием, как ему будет столь же безразлично, существует ли он или нет, т.е. существует ли он или нет в конечной жизни (ибо имеется в виду некое состояние, определенное бытие) и т. д. Даже si fractus illabatur orbis, impavidum ferient ruinae[11], сказал один римлянин, а тем более должно быть присуще такое безразличие христианину.

Следует еще отметить непосредственную связь между возвышением над ста талерами и вообще над конечными вещами и онтологическим доказательством и упомянутой кантовской критикой его. Эта критика показалась всем убедительной благодаря приведенному ею популярному примеру; кто же не знает, что сто действительных талеров отличны от ста лишь возможных талеров? Кто не знает, что они составляют разницу в моем имущественном состоянии? Так как на примере ста талеров обнаруживается таким образом эта разница, то понятие, т.е. определенность содержания как пустая возможность, и бытие отличны друг от друга; стало быть, и понятие Бога отлично от его бытия, и так же как я из возможности ста талеров не могу вывести их действительность, точно так же не могу из понятия Бога «вылущить» (herausklauben) его существование; а в таком вылущивании существования Бога из его понятия и состоит-де онтологическое доказательство. Но если несомненно верно, что понятие отлично от бытия, то Бог еще более отличен от ста талеров и других конечных вещей. В том и состоит дефиниция конечных вещей, что в них понятие и бытие различны, понятие и реальность, душа и тело отделимы друг от друга, и потому преходящи и смертны; напротив, абстрактная дефиниция бога состоит именно в том, что его понятие и его бытие нераздельны и неотделимы. Истинная критика категорий и разума заключается как раз в том, чтобы сделать познание этого различия ясным и удерживать его от применения к Богу определений и соотношений конечного.