Герой как правитель и тиран

Героизм активного действия является движущей силой кос­могонического цикла, привносящей жизнь в текущий момент, не давая угаснуть тому импульсу, который изначально привел в движение мир. Поскольку нашему глазу недоступен парадокс двойного фокуса, мы относимся к деянию героя как совершен­ному мощной рукой вопреки опасности и великой боли, однако, с другой точки зрения, это свершение, подобно архетипической победе Мардука над драконом в лице Тиамат, есть не что иное, как осуществление неизбежного.

Но наивысший героизм состоит не в том, чтобы поддерживать непрерывность движения вселенского круга, а в том, чтобы проникнуть взором по ту сторону всего преходящего, всех красот и всех ужасов мировой панорамы, чтобы вновь стало видимо Единое Присутствие. Это требует более глубокой мудрости, чем первое, и в мифологических паттернах не сводится к деянию, но выражается в значимой репрезентации. Символ первого – доблестный меч, символ второго – скипетр самодержца или книга закона. Характерным подвигом героя в первом случае является завоевание невесты – как воплощение самой жизни. Во втором случае – это подвиг воссоединения с отцом, отец же воплощает в себе незнаемое.

Приключения второго типа вполне отвечают сюжетным ка­нонам религиозной иконографии. Даже в простой народной сказке внезапно открывается глубина, когда сын девственницы однажды спрашивает мать: «Кто мой отец?» Этот вопрос за­трагивает проблему человека и невидимого. За этим неизбежно следуют знакомые нам мифологические темы искупления и примирения.

Герой народа пуэбло, мальчик – кувшин, задал этот вопрос своей матери. ‘«Кто мой отец?’ – спросил он. ‘Я не знаю’, – ответила она. Он снова спросил ее: ‘Кто мой отец?’ Но она просто продолжала плакать и не отвечала ему. ‘Где дом моего отца?’ – спросил он. Она не смогла ответить ему. ‘Завтра я отправлюсь на поиски своего отца’ ‘Ты не сможешь найти сво­его отца, – сказала она. – Я никогда не была ни с одним юно­шей, поэтому нет такого места, где бы ты мог искать своего отца’. Но мальчик сказал: ‘У меня есть отец, я знаю, где он живет, я отправлюсь повидаться с ним’. Мать не хотела, чтобы он шел, но он настаивал. Рано утром на следующий день она приготовила ему завтрак, и он отправился на юго – восток, где находился родник, который они называли Ваийю повиди (у Лошадиного холма). Подходя к роднику, он увидел, что кто – то прогуливается невдалеке от него. Он подошел ближе. Это был мужчина. Он спросил мальчика: ‘Куда ты направляешься?’ ‘Я иду повидаться со своим отцом’, – ответил мальчик. ‘А кто твой отец?’ – спросил мужчина. ‘Мой отец – тот, кто живет в этом роднике’. Ты никогда не найдешь своего отца’. – ‘И все же я хочу попасть в этот родник, он там живет’. – ‘Кто же твой отец?’ – снова спросил мужчина. ‘Я думаю, что мой отец ты’, – ответил мальчик. ‘Откуда ты знаешь, что я твой отец?’ – спросил мужчина. – ‘Я просто знаю, что ты мой отец’. Мужчина посмот­рел на мальчика, пристальным взглядом, чтобы напугать его. Но мальчик продолжал повторять – ‘Ты мой отец’. И тогда мужчина сказал: ‘Да, я твой отец. Я вышел из этого родника, чтобы встретить тебя’, – и положил руку на плечо мальчика. Его отец был очень рад, что к нему пришел сын, и он забрал его с собой вниз, в глубины родника»²⁸.

Там, где усилия героя направлены на поиск неизвестного отца, основной символизм остается символизмом испытаний и пути обретения своей самости. В представленном выше примере испытание сведено к настойчивым вопросам и пугаю­щему взгляду. В ранее упоминавшейся сказке о женщине – улитке сыновей проверяли бамбуковым ножом. В нашем обзоре приключений героя мы видели, сколь беспощадным может быть отец. Так, для прихожан Джонатана Эдвардса он превратился в настоящего изверга.

Получив отцовское благословение, герой возвращается, чтобы представлять отца среди людей. Его слово как слово учителя (Моисей) или императора (Хуан Ди) является зако­ном Так как теперь он соприкасается с источником, то делает зримыми покой и гармонию центра мироздания. Он является воплощением Оси Мира, от которой расходятся концентри­ческие круги, – Горы Мира, Дерева Мира; он как микрокосм является совершенным зеркалом макрокосма. Увидеть его значит понять смысл бытия. От его присутствия исходит благо; его слово – это ветер жизни.

Но в характере нашего героя, представляющего отца среди людей, может произойти смещение. Такой кризис описан в персидской легенде, относящейся к зороастрийской традиции, об Императоре Золотого Века Джамшиде.

Воззрились все на трон и ничего ни видеть и ни слышать

не могли,

Один Джамшид, один он был Царем,

Все мысли поглощающим;

И в восхвалении и обожаньи смертного

Забыто было всеми поклонение Великому Творцу.

Тогда он горделиво своим вельможам молвил,

Опьяненный их громким восхищеньем,

«Нет равнь’х мне, науками своими

Обязана земля мне одному,

Владычества подобного не ведал мир,

Достойного и славного.

С земли людей болезни и нужду изгнал я;

Исходят от меня покой и радость в каждом доме;

Все, чпо прекрасно и велико, ждет повеленья моего;

Вселенной глас провозглашает великолепие правленья

моего,

Превосходящего все представимое для сердца человека,

Меня же объявляет единственным монархом мира».

Едва слова такие сорвались с уст его,

Слова пренебреженья и непочтенья к небесам высоким,

Угасло его величие земное – и тогда

Все языки устали Джамшида славить.

И день Джамшида окутал мрак, и блеск его угас.

Что ж молвил моралист? «Когда царем ты был,

Все подданные были тебе покорны,

Но всякий, кто в гордости пренебрегает поклоненьем Богу,

Несет разор своей обители и дому». –

И увидав пренебреженье своего народа,

Он понял, чем был вызван гнев небес,

И ужас охватил его²⁹.

Не относя более славу и благодать своего правления к их трансцендентному источнику, правитель разбивает то объем­ное видение, поддерживать которое он призван. Он перестает быть посредником между двумя мирами. Видение человека уп­лощается, схватывая лишь человеческое измерение, а высшая сила остается в плоскости, не доступной для восприятия. Общество утрачивает идею, на которой оно доселе держалось. Все, что его связывает воедино отныне, – это сила. Правитель становится тираном – чудовищем (Иродом – Нимродом), узурпато­ром, от которого мир должен быть спасен.