Малоумие человеческой науки и философии

188. Письмо о малоумии человеческой науки и фи­лософии. Предшествует разделу о развлечении. Felix qui poluit... Feiix, nihil admirari¹. Двести восемьдесят видов величайшего блага у Монтеня.

189. (Но быть может, безмерностью своей этот предмет превосходит возможности нашего разума. Обратимся же к его измышлениям в той области, которая ему доступна. Нет на свете вопроса, который так близко бы его касался и, следовательно, толкал бы к особенно глубоким раздумьям, нежели вопрос, в чем же заключается высшее для него благо. Давайте посмотрим, к каким

^{1 Счастлив, кто мог... Счастлив, ничему не удивляясь (лат.).}

выводам пришли эти ясновидящие и сильные духом гос­пода и царит ли между ними согласие.

Один говорит, что высшее благо — в добродетели, другой — в наслаждении, тот — в следовании голосу природы, этот — голосу истины: Felix qui potuit rerum cognoscere causas¹, кто-то — в полном неведении,- а кто-то — в беззаботной неге, одни утверждают, что высшее благо — в сопротивлении всем обманчивым видимостям, другие — в способности ничему не удивляться: Nihil mirari prope res una quae possit facere et servare beatum²; ну а достославные пирроники — в бесценной своей ата­раксии, в сомнении и отказе от категорических утверж­дений; наиболее же мудрые считают, что с помощью одного желания, даже и горячего, нам его вообще не обрести. Вот так-то.

Но если эта распрекрасная философия, невзирая на столь долгие и упорные труды, так и не пришла к еди­ному определенному выводу, то, быть может, душа с помощью собственных своих усилий способна познать самое себя? Послушаем, что об этом говорят властители дум мира сего. Как они себе представляют, из чего она состоит? Удалось ли им открыть ее местоположение? Проведать, откуда она произошла, сколь долговременна, каким путем она отлетает?

Или душа тоже слишком благородный предмет для ее собственных непросвещенных взоров? Так пусть их опустит, снизойдет к миру материальному, — посмот­рим, постигает ли она, из чего сотворено то самое тело, которое она одушевляет, и другие тела, видимые и под­властные ей. Что же все-таки постигли они, эти великие догматики-всезнайки? Harum sententiarum³.

Этим вполне можно было бы ограничиться, когда бы разум и впрямь отличался разумностью. Ее хватает

^{1 Счастлив, кто мог познать причины вещей (лат.).}

^{2 Ничему не удивляться — вот почти единственный способ стать и остаться счастливым (лат.).}

^{3 Из этих мнений (лат.).}

на то, чтобы признать — да, покамест ничего незыб­лемого ему установить не удалось, но он отнюдь не теряет надежды, напротив, с прежним пылом продолжает поиски, убеждая себя, что у него достаточно сил для окончательной победы. Пусть же добивается ее, а потом, сопоставив эти мощные силы с достигнутым ими, сде­лаем выводы, попытаемся определить, действительно ли он обладает теми органами и инструментами, которые необходимы для овладения истиной.)

190. Они твердят, будто затмения предвещают беду, но беды так часто постигают нас, так обыденны, что предсказатели неизменно угадывают; меж тем если бы они твердили, что затмения предвещают счастливую 'Жизнь, то столь же неизменно ошибались бы. Но счаст­ливую жизнь они предсказывают лишь при редчайшем расположении небесных светил, так что и тут почти никогда не ошибаются.

191. (Предположение. — Не составит труда спустить разум еще на ступень — уж там-то он проявит себя во всей своей смехотворной нелепости. Ибо он сам даст нам доказательства этого.) — Что может быть абсурднее заявлений, будто неодушевленные тела испытывают страсти, боязнь, отвращение? Будто эти бесчувственные, безжизненные, более того, не спо­собные к жизни тела могут преисполняться страстями, хотя непременное условие существования оных страс­тей — душа, чувствительная по крайней мере настоль­ко, чтобы их чувствовать? Будто они могут боять­ся пустоты? Но что такого страшного в пустоте? И возможно ли утверждение более низменное и смехотворное? И это еще не все: согласно вышеприведен­ному утверждению, в неодушевленных телах скрыт некий источник движений, дающий им возможность избегать пустоты. Значит, у них есть ноги, руки, мышцы, нервы?

192. (Декарт. — Следует определить в общем виде: “Осуществляется это с помощью образа и движения” — так оно будет правильно. Но объяснить, каковы они, и воссоздать механизм — попытка смехо­творная, ибо она бесполезна, бездоказательна, тягостна. А если бы удалась, мы считали бы, что все философские системы, вместе взятые, не стоят и часа потраченного на них времени.)

193. Написать против тех, кто тщится слишком углублять науки. Декарт.

194. Не могу простить Декарту: он стремился обой­тись в своей философии без Бога, но так и не обошелся, заставил Его дать мирозданию толчок, дабы привести в движение, ну а после этого Бог уже стал ему не на­добен.

195. Декарт бесполезен и бездоказателен.

196. Тщета наук. — Если я не знаю основ нрав­ственности, наука об окружающем мире не принесет мне утешения в дни горестных испытаний, а вот основы нравственности утешают и при полном незнании наук о предметах окружающего мира.

197. Слабость. — Все усилия людей сводятся к тому, чтобы обрести как можно больше благ, но, обретя, они не в состоянии ни доказать, ни отстоять силой свои права на них, потому что все добытое ими — лишь пустые человеческие фантазии. Точно так же обстоит дело и с нашими знаниями, ибо малейший недуг сводит их на нет. Мы не способны овладеть ни истиной, ни благом.