Статья 3. Существо нововведений Устава сформулировано в ст

Существо нововведений Устава сформулировано в ст. 3. Она устанавливает фиксированную сумму ежегодной судебной десятины независимо от реальных доходов князя, получаемых от судебного иммунитета. Устав определяет, что епископу надлежит получать 100 гривен новых кун «от вир и продаж», а выдавать ему эту сумму должен домажирич из Онега. Если у домажирича (сборщика податей) не будет полной суммы десятинных отчислений, то разницу епископ получает из княжеской казны (клети). Этот порядок пояснен конкретным примером: если у домажирича будет только 80 гривен, то недостающие 20 гривен берутся из клети. Начальная фраза статьи свидетельствует о равной заинтересованности епископа и князя в установлении такого порядка.

В литературе давно уже стала дискуссионной проблема политической направленности этого документа. В чью пользу он был составлен? Кто получал выгоды в результате фиксации судебной десятины – князь или епископ? Мнения исследователей по этому вопросу можно разделить на три группы: Устав носит прокняжеский характер; Устав практически нейтрален: Устав – результат победы Новгорода в антикняжеской борьбе.

Выразителем первой точки зрения был Б. Д. Греков. В самом деле, если в соответствии с его пониманием спорной фразы в ст. 2 судебная десятина до Святослава была равна всей сумме даней, собиравшихся княжеской казной, то ее фиксация в 1137 г. резко ограничивала доходы епископа. «Может быть, – спрашивал Б. Д. Греков, – эта реформа была одной из причин оппозиции владыки Нифонта по отношению к князю Святославу?»³⁷⁰ [Греков Б. Д. Революция в Новгороде Великом в XII в. – Ученые записки Института истории РАНИОН. Т. 4. М., 1929, с. 18].

Вторая точка зрения изложена С. В. Юшковым: «Содержание этого Устава весьма бедное; никаких особых привилегий он не обеспечивает новгородской церкви»³⁷¹ [Юшков С. В. Общественно-политический строй и право Киевского государства, с. 222].

Наконец, последняя точка зрения безраздельно господствует сегодня. Впрочем, она была провозглашена еще Н. М. Карамзиным, увидевшим в Уставе стремление князя Святослава «обезоружить Нифонта своею щедростию»³⁷² [Карамзин Н. М. История государства Российского, т. 2, с. 185-186]. Д. С. Лихачев обратил внимание на форму заклятия против возможных нарушителей Устава: гарантом Устава в ст. 5 названа св. София, патронесса епископии, а не св. Николай, патрон князя Святослава³⁷³ [Лихачев Д. С. «Софийский временник» и новгородский политический переворот 1136 г. – Исторические записки, № 25, 1948, с. 244-249]. А. А. Зимин отметил, что фиксация десятины создает известную независимость епископии от князя³⁷⁴ [Памятники русского права. Вып. второй, с. 116, 119]. М. Н. Тихомиров пошел дальше других исследователей, склоняющихся к общей оценке документа как памятника победы новгородцев в антикняжеской борьбе. Он признал в Уставе Святослава государственный акт, отражающий интересы смердов, повинности которых отныне строго определены законодательным путем³⁷⁵ [Тихомиров М. Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI-XIII вв. с. 195].

На наш взгляд, сама постановка вопроса при всей его важности носит несколько идеальный характер, исходя главным образом из оценки не самого Устава, а обстоятельств, сопутствовавших его появлению. И дело здесь даже не в личности Святослава Ольговича, которая не вполне сочетается с тем представлением, которое может быть составлено о князе, пришедшем в Новгород на гребне антикняжеских волнений 1136 г. Хорошо известно, что сразу по вокняжении Святослав вступает в конфликт с епископом Нифонтом, отказавшим князю в церковном венчании. Святослава дважды изгоняют с новгородского стола. Все эти события характеризуют его как последовательного защитника княжеских привилегий, опиравшегося не на Новгород как таковой, а на определенные боярские группировки в нем. Деятельность князя позволяет оппозиционным боярским группам дважды добиваться его изгнания.

В этой связи представляется, что распространенная оценка Устава Святослава как важнейшего памятника, порожденного успехами восстания 1136 г., основывается главным образом на прямолинейном привлечении в качестве аргумента той схемы периодизации новгородской истории, в которой восстание 1136 г. признано поворотным пунктом от княжества к боярской республике. Дает ли сам Устав материалы именно для такой его оценки? Разумеется, он выгоден епископии. Действительно, он укрепляет ее независимость от князя. Но возможно ли говорить о значительных материальных льготах, предоставленных князем новгородской церкви?

Фиксированный Уставом доход епископа в 100 гривен новых кун сравнительно невелик. Под гривнами новых кун, которые к концу XII в. стали гривнами ветхих кун³⁷⁶ [ГВНП, с. 55-56, № 28], возможно понимать лишь гривны кун Пространной Правды. Их соотношение с гривной серебра, отмеченное договором Новгорода с немцами конца XII в., равнялось 4:1. Иными словами, 100 гривен новых кун равны 25 гривнам серебра. Для сравнения отметим, что такая сумма составляет половину вступительного взноса «пошлого» купца в иванскую корпорацию. Эту сумму, бывшую лишь одним из источников дохода новгородской епископии, можно было бы при желании признать заметной, если бы она впервые назначалась князем в качестве десятины. Однако судебная десятина в виде нефиксированной величины и прежде поступала в Софийский дом. Следовательно, вопрос о материальной выгодности для новгородской епископии рассматриваемого Устава вообще может быть сведен к обсуждению мизерной суммы, составлявшей разницу между прежними и новыми поступлениями в епископскую казну десятины от вир и продаж. Если оставаться в русле материальных расчетов, следует признать правоту С. В. Юшкова, говорившего об отсутствии особых привилегий новгородской церкви, якобы декларированных этим документом.