КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
Джером Д.Сэлинджер. Фрэнни
Несмотря на ослепительное солнце, в субботу утром снова пришлось, попогоде, надевать теплое пальто, а не просто куртку, как все предыдущие дни,когда можно было надеяться, что эта хорошая погода продержится до концанедели и до решающего матча в Йельском университете.Из двадцати с лишком студентов, ждавших на вокзале своих девушек споездом 10.52, только человек шесть-семь остались на холодном открытомперроне. Остальные стояли по двое, по трое, без шапок, в прокуренном, жарконатопленном зальце для пассажиров и разговаривали такимбезапелляционно-догматическим тоном, словно каждый из них сейчас раз инавсегда разрешал один из тех проклятых вопросов, в которые до сих пор весьвнешний, внеакадемический мир веками, нарочно или нечаянно, вносилневероятную путаницу.Лейн Кутель в непромокаемом плаще, под который он, конечно, подстегнултеплую подкладку, стоял на перроне вместе с другими мальчиками, вернее, и сними и не с ними. Уже минут десять, как он нарочно отошел от них иостановился у киоска с бесплатными брошюрками "христианской науки", глубокозасунув в карманы пальто руки без перчаток. Коричневое шерстяное кашневыбилось из-под воротника, почти не защищая его от ветра. Лейн рассеянновынул руку из кармана, хотел было поправить кашне, но передумал и вместоэтого сунул руку во внутренний карман и вытащил письмо. Он тут же стал егоперечитывать, слегка приоткрыв рот.Письмо было написано, вернее, напечатано на бледно-голубой бумаге. Виду этого листка был такой измятый, не новый, как будто его уже вынимали изконверта и перечитывали много раз."Кажется, четверг.Милый-милый Лейн!Не знаю, разберешь ли ты все, потому что шум в общежитии неописуемый,даже собственных мыслей не слышу. И если будут ошибки, будь добр,пожалуйста, не замечай их. Кстати, по твоему совету, стала часто заглядыватьв словарь, так что, если пишу дубовым стилем, ты сам виноват. Вообще же ятолько что получила твое чудесное письмо, и я тебя люблю безумно, страстно итак далее и жду не дождусь субботы. Жаль, конечно, что ты меня не смогустроить в Крофт-Хауз, но в общем мне все равно, где жить, лишь бы тепло,чтобы не было психов и чтобы я могла тебя видеть время от времени, вернее -все время. Я совсем того, то есть просто схожу по тебе с ума. Влюбилась втвое письмо. Ты чудно пишешь про Элиота. А мне сейчас что-то все поэты,кроме Сафо, ни к чему. Читаю ее как сумасшедшая - и пожалуйста, без глупыхнамеков. Может быть, я даже буду делать по ней курсовую, если решудобиваться диплома с отличием и если разрешит кретин, которого мне назначилируководителем. "Хрупкий Адонис гибнет, Китерия, что нам делать? Бейте вгрудь себя, девы, рвите одежды с горя!" Правда, и_з_у_м_и_т_е_л_ь_н_о? Онаведь и на самом деле рвет на себе одежду! А ты меня любишь? Ты ни разу этогоне сказал в твоем чудовищном письме, ненавижу, когда ты притворяешься такимсверхмужественным и сдержанным (два "н"?). Вернее, не то что ненавижу, апросто мне органически противопоказаны "сильные и суровые мужчины". Нет,конечно, это ничего, что ты тоже сильный, но я же не о том, сам понимаешь.Так шумят, что не слышу собственных мыслей. Словом, я тебя люблю и, еслитолько найду марку в этом бедламе, пошлю письмо с_р_о_ч_н_о, чтобы тыполучил это заранее. Люблю тебя, люблю, люблю. А ты знаешь, что заодиннадцать месяцев мы с тобой танцевали всего два раза? Не считаю тотвечер, когда ты так напился в "Вангарде". Наверно, я буду ужасно стесняться.Кстати, если ты кому-нибудь про это скажешь, я тебя убью! Жду субботы, мойцветик.Очень тебя люблю. Фрэнни. P.S. Папе принесли рентген из клиники, и мы обрадовались: опухоль есть,но не злокачественная. Вчера говорила с мамой по телефону. Кстати, она шлеттебе привет, так что можешь успокоиться - я про тот вечер, в пятницу.По-моему, они даже не слышали, как мы вошли в дом. P.P.S. Пишу тебе ужасно глупо и неинтересно. Почему? Разрешаю тебепроанализировать это. Нет, давай лучше проведем с тобой время как можновеселее. Я хочу сказать - если можно, хоть раз в жизни не надо все, особенноменя, разбирать по косточкам до одурения. Я люблю тебя.Фрэнни (ее подпись)". На этот раз Лейн успел перечитать письмо только наполовину, когда егопрервал - помешал, влез - коренастый юнец по имени Рэй Соренсен, которомупонадобилось узнать, понимает ли Лейн, что пишет этот проклятый Рильке. ИЛейн, и Соренсен, оба проходили курс современной европейской литературы - кнему допускались только старшекурсники и выпускники, и к понедельнику имзадали разбор четвертой элегии Рильке, из цикла "Дуинезские элегии".Лейн знал Соренсена мало, ни испытывал хотя и смутное, но вполнеопределенное отвращение к его физиономии и манере держаться и, спрятавписьмо, сказал, что он не уверен, но, кажется, все понял.- Тебе повезло, - сказал Соренсен, - счастливый ты человек. - Он сказалэто таким безжизненным голосом, словно подошел к Лейну исключительно отскуки или от нечего делать, а вовсе не для того, чтобы по-человеческипоговорить. - Черт, до чего холодно, - сказал он и вынул пачку сигарет изкармана. На отвороте верблюжьего пальто у Соренсена Лейн заметилполустертый, но все же достаточно заметный след губной помады. Казалось, чтоэтому следу уже несколько недель, а может быть, и месяцев, но Лейн слишкоммало знал Соренсена и сказать постеснялся, а кстати, ему было наплевать. Ктому же подходил поезд. Оба они повернулись к путям. И тут же распахнулисьдвери в ожидалку, и все, кто там грелся, выбежали встречать поезд, причемказалось, что у каждого в руке, по крайней мере, три сигареты.Лейн тоже закурил, когда подходил поезд. Потом, как большинство техлюдей, которым надо было бы только после долгого испытательного срокавыдавать пропуска на встречу поездов, Лейн постарался согнать с лица все,что могло бы просто и даже красиво передать его отношение к приехавшейгостье.Фрэнни одна из первых вышла из дальнего вагона в северном концеплатформы. Лейн увидал ее сразу, и, что бы он ни старался сделать со своимлицом, его рука так вскинулась кверху, что сразу все стало ясно. И Фрэнниэто поняла и горячо замахала ему в ответ. На ней была шубка из стриженогоенота, и Лейн, идя к ней навстречу быстрым шагом, но с невозмутимым лицом,вдруг подумал, что на всем перроне только ему одному п_о-н_а_с_т_о_я_щ_е_м_узнакома шубка Фрэнни. Он вспомнил, как однажды, в чьей-то машине, целуясь сФрэнни уже с полчаса, он вдруг поцеловал отворот ее шубки, как будто этобыло вполне естественное, желанное продолжение ее самой.- Лейн! - Фрэнни поздоровалась с ним очень радостно: она была не изтех, кто скрывает радость.Закинув руки ему на шею, она поцеловала его. Это был перронный поцелуй- сначала непринужденный, но сразу затормозившийся, словно они простостукнулись лбами.- Ты получил мое письмо? - спросила она и тут же сразу добавила: - Даты совсем замерз, бедняжка! Почему не подождал внутри? Письмо мое получил?- Какое письмо? - спросил Лейн, поднимая ее чемодан. Чемодан был синий,обшитый белой кожей, как десяток других чемоданов, только что снятых споезда.- Не получил? А я опустила в с_р_е_д_у! Господи! Еще сама отнесла напочту!- А-а-а, ты о том письме... Да, да. Это все твои вещи? А что за книжка?Фрэнни взглянула на книжку, она держала ее в левой руке - маленькуюкнижечку в светло-зеленом переплете.- Это? Так, ничего... - Открыв сумку, она сунула туда книжечку и пошлаза Лейном по длинному перрону к остановке такси. Она взяла его под руку ивсю дорогу говорила не умолкая. Сначала про платье - оно лежит в чемодане, иего необходимо погладить. Сказала, что купила чудесный маленький утюжок,совсем игрушечный, но забыла его привезти. В вагоне она встретила толькотрех знакомых девочек - Марту Фаррар, Типпи Тиббет и Элинор, как ее там, онас ней познакомилась бог знает когда, еще в пансионе, не то в Экзетере, не тогде-то еще. А по всем остальным в поезде сразу было видно, что они из Смита,только две - абсолютно вассаровского типа, а одна - явно из Лоуренса илиВеннингтона. У этой беннингтон-лоуренсовской был такой вид, словно она всевремя просидела в туалете и занималась там рисованием или скульптурой, вобщем чем-то художественным, а может быть, у нее под платьем было балетноетрико. Лейн шел слишком быстро и на ходу извинился, что не смог устроить еев Крофт-Хаузе - это было безнадежно, но он устроил ее в очень хороший,уютный отель. Маленький, но чистый, и все такое. Ей понравится, сказал он, иФрэнни сразу представила себе белый дощатый барак. Три незнакомые девушки водной комнате. Кто первый попадет в комнату, тот захватит горбатый диванчик,а двум другим придется спать вместе на широкой кровати с совершеннонеописуемым матрасом.- Чудно! - сказала она восторженным голосом. До чертиков трудно иногдаскрывать раздражение из-за полной неприспособленности мужской половины родачеловеческого, и особенно это касалось Лейна. Ей вспомнился дождливый вечерв Нью-Йорке, сразу после театра, когда Лейн, стоя у обочины, с подозрительнопреувеличенной вежливостью уступил такси ужасно противному типу в смокинге.Она не особенно рассердилась; конечно, это ужас - быть мужчиной и ловитьтакси в дождь, но она помнила, каким злым, прямо-таки враждебным взглядомЛейн посмотрел на нее, вернувшись на тротуар. И сейчас, чувствуя себявиноватой за эти мысли и за все другое, она с притворной нежностью прижаласьк руке Лейна. Они сели в такси. Синий с белым чемодан поставили рядом сводителем.- Забросим твой чемодан и все лишнее в отель, где ты остановишься,просто швырнем в двери и пойдем позавтракаем, - сказал Лейн. - Умираю, естьхочу! - Он наклонился к водителю и дал ему адрес.- Как я рада тебя видеть, - сказала Фрэнни, когда такси тронулось. - Ят_а_к соскучилась! - Но не успела она выговорить эти слова, как поняла, чтоэто неправда. И снова, почувствовав вину, она взяла руку Лейна и тесно,тепло переплела его пальцы со своими.Примерно через час они уже сидели в центре города за сравнительноизолированным столиком в ресторане Сиклера - любимом прибежище студентов,особенно интеллектуальной элиты - того типа студентов, которые, будь они вЙеле или Принстоне, непременно уводили бы своих девушек подальше от Мори илиКронина. У Сиклера, надо отдать ему должное, никогда не подавали бифштексов"вот такой толщины" - указательный и большой пальцы разводятся примерно надюйм. У Сиклера либо оба - и студент, и его девушка - заказывали салат, либооба отказывались из-за того, что в подливку клали чеснок. Фрэнни и Лейн пилимартини.С четверть часа назад, когда им подали коктейль, Лейн отпил глоток, селпоудобнее и оглядел бар с почти осязаемым чувством блаженства оттого, что онбыл именно там, где надо, и именно с такой девушкой, как надо, -безукоризненной с виду и не только необыкновенно хорошенькой, но, к счастью,и не слишком спортивного типа - никакой тебе фланелевой юбки, шерстяногосвитера. Фрэнни заметила это мелькнувшее выражение самодовольства иправильно его истолковала, не преувеличивая и не преуменьшая. Но по крепкоукоренившейся внутренней привычке она сразу почувствовала себя виноватой зато, что увидела, подглядела это выражение и тут же вынесла себе приговор:слушать то, что рассказывал Лейн, с выражением особого, напряженноговнимания.А Лейн говорил как человек, уже минут с пятнадцать овладевшийразговором и уверенный, что он попал именно в тот тон, когда все, что онизрекает, звучит абсолютно правильно.- Грубо говоря, - продолжал он, - про него можно сказать, что ему нехватает нужных желез. Понимаешь, о чем я? - Он выразительно наклонился ксвоей внимательной слушательнице, Фрэнни, и положил руки на стол, околобокала с коктейлем.- Не хватает чего? - переспросила Фрэнни. Ей пришлось откашляться,потому что она так долго молчала. Лейн запнулся.- Мужественности, - сказал он.- Нет, ты сначала сказал не так.- Ну, словом, это была, так сказать, основная мотивировка, и я старалсяее подчеркнуть как можно ненавязчивее, - сказал Лейн, совершенно поглощенныйсобственной речью. - Понимаешь, какая штука. Честно говоря, я был уверен,что это мое сочинение пойдет ко дну, как свинцовое грузило, и, когда мне еговернули и внизу, вот эдакими буквами, футов в шесть вышиной, - "отлично", ячуть не упал, клянусь честью!Фрэнни снова откашлялась. Очевидно, она уже полностью отбыла наложенноена себя наказание - слушать с неослабевающим интересом.- Почему? - спросила она.Лейн слегка удивился, что его перебили.- Что "почему"?- Почему ты решил, что оно пойдет ко дну, как свинцовое грузило?- Да я же тебе объяснил. Я тебе только что рассказал, какой дока этотБрауман по Флоберу. По крайней мере, я так думал.- А-а-а, - сказала Фрэнни. Она улыбнулась. Она от-пила немного мартини. - Как вкусно, - сказала она, глядя на бокал. -Хорошо, что некрепкий. Ненавижу, когда джина слишком много. Лейн кивнул.- Кстати, это треклятое сочинение лежит у меня на столе. Если выкроимминутку, я тебе почитаю.- Чудно, с удовольствием послушаю. Лейн снова кивнул.- Понимаешь, не то чтобы я сделал какое-то потрясающее открытие, вовсенет. - Он сел поудобнее. - Не знаю, но, по-моему, то, что я подчеркнул,п_о_ч_е_м_у он с такой неврастенической одержимостью ищет le mot juste [1],было правильно. Я хочу сказать - в свете того, что мы теперь знаем. Нетолько психоанализ и всякая такая штука, но в каком-то отношении и это. Тыменя понимаешь. Я вовсе не фрейдист, ничего похожего, но есть вещи, которыенельзя просто окрестить фрейдизмом с большой буквы и выкинуть за борт. Яхочу сказать, что в каком-то отношении я имел полнейшее право написать, чтони один из этих настоящих, ну, первоклассных авторов - Толстой, Достоевский,наконец, Шекспир, черт подери! - никогда не ковырялся в словах до потерисознания. Они просто п_и_с_а_л_и - и все. Ты меня понимаешь? - И Лейнвыжидающе взглянул на Фрэнни. Ему казалось, что она слушает его с особеннымвниманием.- Будешь есть оливку или нет?Лейн мельком взглянул на свой бокал мартини, потом на Фрэнни.- Нет, - холодно сказал он. - Хочешь съесть?- Если ты не будешь, - сказала Фрэнни. По выражению лица Лейна онапоняла, что спросила невпопад. И что еще хуже, ей совершенно не хотелосьесть оливку, и она сама удивилась - зачем она ее попросила. Но делать былонечего: Лейн протянул бокал, и пришлось выловить оливку и съесть ее споказным удовольствием. Потом она взяла сигарету из пачки Лейна, он дал ейприкурить и закурил сам.После эпизода с оливкой за их столиком наступило молчание. Но Лейннарушил его - не такой он был человек, чтобы лишать себя возможности первымподать реплику после паузы.- Знаешь, этот самый Брауман считает, что я должен был бы напечататьсвое сочиненьишко, - сказал он отрывисто. - А я и сам не знаю.И, как будто безумно устав, вернее, обессилев от требовании, которыеему предъявляет жадный мир, жаждущий вкусить от плодов его интеллекта, Лейнстал поглаживать щеку ладонью, с неумышленной бестактностью протирая сонныйглаз.- Ты понимаешь, таких эссе про Флобера и всю эту компанию написаначертова уйма. - Он подумал, помрачнел. - И все-таки, по-моему, ни однойпо-настоящему глубокой работы о нем за последнее время...- Ты разговариваешь совсем как ассистент профессора. Ну точь-в-точь...- Прости, не понял? - сказал Лейн размеренным голосом.- Ты разговариваешь точь-в-точь, как ассистент профессора. Извини, нотак похоже. Ужасно похоже.- Да? А как именно разговаривает ассистент профессора, разреши узнать?Фрэнни поняла, что он обиделся, и очень! - но сейчас, разозлившисьнаполовину на него, наполовину на себя, она никак не могла удержаться:- Не знаю, какие они тут, у вас, но у нас ассистенты - это те, ктозамещает профессора, когда тот в отъезде, или возится со своими нервами, илиушел к зубному врачу, да мало ли что. Обыкновенно их набирают изстаршекурсников или еще откуда-нибудь. Ну, словом, идут занятия, например,по русской литературе. И приходит такой чудик, все на нем аккуратно,рубашечка, галстучек в полоску, и начинает с полчаса терзать Тургенева. Апотом, когда тебе Тургенев из-за него совсем опротивел, он начинаетраспространяться про Стендаля или еще про кого-нибудь, о ком он писалдиплом. По нашему университету их бегает человек десять, портят все, за чтоберутся, и все они до того талантливые, что рта открыть не могут - прости запротиворечие. Я хочу сказать, если начнешь им возражать, они только глянутна тебя с таким снисхождением, что...- Слушай, в тебя сегодня прямо какой-то бес вселился! Да что это стобой, черт возьми?Фрэнни быстро стряхнула пепел с сигаретки, потом пододвинула к себепепельницу.- Прости. Я сегодня плохая, - сказала она. - Я всю неделю готова былавсе изничтожить. Это ужасно. Я просто гадкая.- По твоему письму этого никак не скажешь...Фрэнни серьезно кивнула. Она смотрела на маленького солнечного зайчикавеличиной с покерную фишку, игравшего на скатерти.- Я писала с большим напряжением, - сказала она.Лейн что-то хотел сказать, но тут подошел официант, чтобы убрать пустыебокалы. - Хочешь еще выпить? - спросил Лейн у Фрэнни.Ответа не было. Фрэнни смотрела на солнечное пятнышко с такимупорством, будто собиралась лечь на него.- Фрэнни, - сказал Лейн терпеливым голосом, ради официанта. - Ты хочешьмартини или что-нибудь еще? Она подняла глаза.- Извини, пожалуйста. - Она взглянула на пустые бокалы в рукахофицианта. - Нет. Да. Не знаю.Лейн засмеялся, тоже специально для официанта.- Ну, так как же? - спросил он.- Да, пожалуйста. - Она немного оживилась.Официант ушел. Лейн посмотрел ему вслед, потом взглянул на Фрэнни. Чутьприоткрыв губы, она медленно стряхивала пепел с сигареты в чистуюпепельницу, которую поставил официант. Лейн посмотрел на нее с растущимраздражением. Очевидно, его и обижали, и пугали проявления отчужденности вдевушке, к которой он относился всерьез. Во всяком случае, его, безусловно,беспокоило то, что блажь, напавшая на Фрэнни, может изгадить им весь конецнедели. Он вдруг наклонился к ней, положив руки на стол, - надо же, чертпобери, наладить отношения, - но Фрэнни заговорила первая.- Я сегодня никуда не гожусь, - сказала она, - совсем скисла.Она посмотрела на Лейна, как на чужого, вернее, как на рекламулинолеума в вагоне метро. И опять ее укололо чувство вины, предательства -очевидно, сегодня это было в порядке вещей, и, потянувшись через стол, онанакрыла ладонью руку Лейна. Но, тут же отняв руку, она взялась за сигарету,лежавшую в пепельнице.- Сейчас пройдет, - сказала она, - обещаю.Она улыбнулась Лейну, пожалуй вполне искренне, и в эту минуту ответнаяулыбка могла бы хоть немного смягчить все, что затем произошло. Но Лейнпостарался напустить на себя особое равнодушие и улыбкой ее не удостоил.Фрэнни затянулась сигареткой.- Если бы раньше сообразить, - сказала она, - и если бы я, как дура, невлипла в этот дополнительный курс, я б вообще бросила английскую литературу.Сама не знаю. - Она стряхнула пепел, - Мне до визгу надоели эти педанты, этивоображалы, которые все изничтожают... - Она взглянула на Лейна. - Прости.Больше не буду. Честное слово... Просто, не будь я такой трусихой, я бывообще в этом году не вернулась в колледж. Сама не знаю. Понимаешь, все этожуткая комедия.- Блестящая мысль. Прямо блеск. Фрэнни приняла сарказм как должное.- Прости, - сказала она.- Может, перестанешь без конца извиняться? Вероятно, тебе не приходит вголову, что ты делаешь совершенно дурацкие обобщения. Если бы всепреподаватели английской литературы так все изничтожали, было бы совсемдругое...Но Фрэнни перебила его еле слышным голосом. Она смотрела поверх егосерого фланелевого плеча незрячим далеким взглядом.- Что? - переспросил Лейн.- Я сказала - знаю. Ты прав. Я просто не в себе. Не обращай на менявнимания.Но Лейн никак не мог допустить, чтобы спор окончился не в его пользу.- Фу ты, черт, - сказал он, - в любой профессии есть мазилы. Это жеэлементарно. И давай забудем про этих идиотов-ассистентов хоть на минуту. -Он посмотрел на Фрэнни. - Ты меня слушаешь или нет?- Слушаю.- У вас там, на курсе, два лучших в стране преподавателя, черт возьми.Мэнлиус. Эспозито. Бог мой, да если бы их сюда, к нам. По крайней мере,они-то хоть поэты, и поэты без дураков.- Вовсе нет, - сказала Фрэнни. - Это-то самое ужасное. Я хочу сказать -вовсе они не поэты. Просто люди, которые пишут стишки, а их печатают, ноникакие они не п_о_э_т_ы. - Она растерянно замолчала и погасила сигарету.Стало заметно, что она все больше и больше бледнеет. Вдруг даже помада нагубах стала светлее, словно она промакнула ее бумажной салфеткой. - Давай обэтом не будем, - сказала она почти беззвучно, растирая сигарету впепельнице. - Я совсем не в себе. Испорчу тебе весь праздник. А вдруг подмоим стулом люк и я исчезну?Официант подошел быстрым шагом и поставил второй коктейль перед каждым.Лейн сплел пальцы, очень длинные, тонкие - и это было очень заметно, -вокруг ножки бокала.- Ничего ты не испортишь, - сказал он спокойно. - Мне просто интересноузнать, что ты понимаешь под всей этой чертовщиной. Разве нужно непременнобыть какой-то б_о_г_е_м_о_й или помереть к чертям собачьим, чтобы считатьсян_а_с_т_о_я_щ_и_м п_о_э_т_о_м? Тебе кто нужен - какой-нибудь шизик сдлинными кудрями?- Нет. Только давай не будем об этом. Прошу тебя. Я так гнусно себячувствую, и меня просто...- Буду счастлив бросить эту тему, буду просто в восторге. Только ты мнераньше скажи, если не возражаешь, что же это за штука - настоящий поэт? Будутебе очень благодарен, ей-богу, очень!На лбу у Фрэнни выступила легкая испарина, может быть, оттого, что вкомнате было слишком жарко, или она съела что-то не то, или коктейльоказался слишком крепким. Во всяком случае, Лейн как будто ничего незаметил.- Я сама не знаю, что такое н_а_с_т_о_я_щ_и_й п_о_э_т. Пожалуйста,перестань, Лейн. Я серьезно. Мне ужасно не по себе, как-то нехорошо, и я немогу...- Ладно, ладно, успокойся, - сказал Лейн. - Я только хотел...- Одно я только знаю, - сказала Фрэнни. - Если ты поэт, ты создаешькрасоту. Понимаешь, поэт должен оставить в нас что-то прекрасное, какой-тослед на странице. А те, про кого ты говоришь, ни одной-единственной строчки,никакой к_р_а_с_о_т_ы в тебе не оставляют. Может быть, те, что чуть получше,как-то проникают, что ли, в твою голову и что-то от них остается, но, всеравно, хоть они и проникают, хоть от них что-то и остается, это вовсе незначит, что они пишут н_а_с_т_о_я_щ_и_е с_т_и_х_и, господи боже мой! Можетбыть, это просто какие-то очень увлекательные синтаксические фокусы,испражнения какие-то - прости за выражение. И этот Мэнлиус, и Эспозито, всеони такие.Лейн повременил и затянулся сигаретой, прежде чем ответить.- А я-то думал, что тебе нравится Мэнлиус. Кстати, с месяц назад, еслипамять мне не изменяет, ты говорила, что он п_р_е_л_е_с_т_ь и что тебе...- Да нет же, он очень приятный. Но мне надоели люди просто приятные.Господи, хоть бы встретить человека, которого можно у_в_а_ж_а_т_ь... Прости,я на минутку. - Фрэнни вдруг встала, взяла сумочку. Она страшно побледнела.Лейн тоже встал, отодвинув стул.- Что с тобой? - спросил он. - Ты плохо себя чувствуешь? Что случилось?- Я сейчас вернусь.Она вышла из зала, никого не спрашивая, как будто завтракала тут не рази отлично все знает.Лейн, оставшись в одиночестве, курил и понемножку отпивал мартини,чтобы осталось до возвращения Фрэнни. Ясно было одно: то чувствоудовлетворения, которое он испытывал полчаса назад, оттого что завтракалтам, где полагается, с такой девушкой, как надо - во всяком случае, с видувсе было как надо, - это чувство теперь испарилось начисто. Он взглянул нашубку стриженого меха, косо висевшую на спинке стула Фрэнни, - на шубку,которая так взволновала его на вокзале чем-то удивительно знакомым, - и вего взгляде мелькнуло что-то, определенно похожее на неприязнь. Почему-тоего особенно раздражала измятая шелковая подкладка. Он отвел глаза от шубкии уставился на бокал с коктейлем, хмурясь, словно его несправедливо обидели.Ясно было только одно: вечер начинался довольно странно - чертовщинакакая-то... Но тут он случайно поднял глаза и увидал вдали своегооднокурсника с девушкой. Лейн сразу выпрямился и старательно переделалвыражение лица - с обиженного и недовольного на обыкновенное выражение, скаким человек ждет свою девушку, которая, по обычаю всех девиц, ушла наминуту в туалет, и ему теперь только и осталось, что курить со скучающимвидом да еще выглядеть при этом как можно привлекательнее. Дамская комната у Сиклера была почти такая же по величине, как и самресторан, и в каком-то отношении почти такая же уютная. Никто ее необслуживал, и, когда Фрэнни вошла, там больше никого не было. Она постоялана кафельном полу, словно кому-то назначила тут свидание. Бисерные капелькипота выступили у нее на лбу, рот чуть приоткрылся, и она побледнела ещебольше, чем там, в ресторане.И вдруг, сорвавшись с места, она забежала в самую дальнюю, самуюнеприметную кабинку - к счастью, не надо было бросать монетку в автомат, -захлопнула дверь и с трудом повернула ручку. Не замечая, по-видимому,своеобразия окружающей обстановки, она сразу села, вплотную сдвинув колени,как будто ей хотелось сжаться в комок, стать еще меньше. И, подняв рукикверху, она крепко-накрепко прижала подушечки ладоней к глазам, словнопытаясь парализовать зрительный нерв, погрузить все образы в черную пустоту.Хотя ее пальцы дрожали, а может быть, именно от этой дрожи они казалисьособенно тонкими и красивыми. На миг она застыла напряженно в этой почтиутробной позе - и вдруг разрыдалась. Она плакала целых пять минут. Плакалагромко и неудержимо, судорожно всхлипывая, - так ребенок заходится в слезах,когда дыхание никак не может прорваться сквозь зажатое горло. Но вдруг онаперестала плакать - остановилась сразу, без тех болезненных, режущих, какнож, выдохов и вдохов, какими всегда кончается такой приступ. Казалось, онаостановилась оттого, что у нее в мозгу что-то моментально переключилось, иэто переключение сразу успокоило все ее существо. С каким-то отсутствующимвыражением на залитом слезами лице она подняла с пола свою сумку и, открывее, вытащила оттуда книжечку в светло-зеленом матерчатом переплете. Онаположила ее на колени, вернее, на одно колено и уставилась на нее не мигая,словно только тут, именно тут, на ее колене, и должна была лежать маленькаякнижка в светло-зеленом матерчатом переплете. Потом она схватила книжку,подняла ее и прижала к себе решительно и быстро. И, спрятав ее в сумку,встала и вышла из кабинки. Вымыв лицо холодной водой, она взяла с полкичистое полотенце, вытерла лицо, подкрасила губы, причесалась и вышла издамской комнаты.Она была прелестна, когда шла по залу ресторана к своему столику, оченьоживленная, как и полагалось, в предвкушении веселого университетскогопраздника. Улыбаясь на ходу, она подошла к своему месту, и Лейн медленновстал, не выпуская салфетку из рук.- Ты уж прости, пожалуйста, - сказала Фрэнни. - Наверно, решил, что яумерла?- Как это я мог подумать? У_м_е_р_л_а... - сказал Лейн. Он отодвинулдля нее стул. - Просто не понял, что случилось, - Он вернулся на место. -Кстати, времени у нас в обрез. - Он сел. - Ты в порядке? Почему глазакрасные? - Он присмотрелся поближе: - Нездоровится, что ли?Фрэнни закурила.- Нет, сейчас все чудесно. Но меня никогда в жизни так не шатало. Тызаказал завтрак?- Тебя ждал, - сказал Лейн, не сводя с нее глаз. - Все-таки что с тобойбыло? Животик?- Нет. То есть и да и нет. Сама не знаю, - Она взглянула на меню у себяна тарелке и прочла, не беря листок в руки. - Мне только сандвич с цыпленкоми стакан молока... А себе заказывай что хочешь. Ну, всяких там улиток иосьминожек. Прости, осьминогов. А я совсем не голодна.Лейн посмотрел на нее, потом выпустил себе в тарелку очень тоненькую ивесьма выразительную струйку дыма.- Ну и праздничек у нас, просто прелесть! - сказал он. - Сандвич сцыпленком, матерь божья!- Прости, Лейн, но я совсем не голодна, - с досадой сказала Фрэнни. -Ах, боже мой... Ты закажи себе, что хочешь, непременно, и я с тобой немножкопоем. Но не могу же я ради тебя вдруг развить бешеный аппетит.- Ладно, ладно! - И Лейн, вытянув шею, кивнул официанту. Он тут жезаказал сандвич и стакан молока для Фрэнни, а для себя улиток, лягушачьиножки и салат. Когда официант отошел, Лейн взглянул на часы: - Нам надопопасть в Тенбридж в час пятнадцать, в крайнем - в половине второго. Непозже. Я сказал Уолли, что мы зайдем что-нибудь выпить, а потом все вместеотправимся на стадион в его машине. Согласна? Тебе ведь нравится Уолли?- Понятия не имею, кто он такой.- Фу, черт, да ты его видела раз двадцать. Уолли Кэмбл, ну? Да ты егосто раз видела...- А-а, вспомнила. Ради бога, не злись ты, если я сразу не могу кого-товспомнить. Ведь они же и с виду все одинаковые, и одеваются одинаково, иразговаривают, и делают все одинаково.Фрэнни оборвала себя: собственный голос показался ей придирчивым иехидным, и на нее накатила такая ненависть к себе, что ее опять буквальновогнало в пот. Но помимо воли ее голос продолжал:- Я вовсе не говорю, что он противный и вообще... Но четыре годаподряд, куда ни пойдешь, везде эти уолли кэмблы. И я заранее знаю - сейчасони начнут меня очаровывать, заранее знаю - сейчас начнут рассказывать самыеподлые сплетни про мою соседку по общежитию. Знаю, когда спросят, что яделала летом, когда возьмут стул, сядут на него верхом, лицом к спинке, иначнут хвастать этаким ужасно, ужасно равнодушным голосом или называтьзнаменитостей - тоже так спокойно, так небрежно. У них неписаный закон: еслипринадлежишь к определенному кругу - по богатству или рождению, - значит,можешь сколько угодно хвастать знакомством со знаменитостями, лишь бы ты приэтом непременно говорил про них какие-нибудь гадости - что он сволочь, илиэротоман, или всегда под наркотиками, - словом, что-нибудь м_е_р_з_к_о_е.Она опять замолчала. Повертев в руках пепельницу и стараясь не смотреть влицо Лейну, она вдруг сказала:- Прости меня. Уолли Кэмбл тут ни при чем. Я напала на него, потому чтоты о нем заговорил. И потому что по нему сразу видно, что он проводит летогде-нибудь в Италии или вроде того.- Кстати, для твоего сведения, он лето провел во Франции, - сказалЛейн. - Нет, нет, я тебя понимаю, - торопливо добавил он, - но ты дьявольскинесправедли...- Пусть, - устало сказала Фрэнни, - пусть во Франции. - Она взяласигарету из пачки на столе. - Дело тут не в Уолли. Господи, да взять любуюдевочку. Понимаешь, если б он был девчонкой, из моего общежития например, тоон все лето писал бы пейзажики с какой-нибудь бродячей компанией. Илиобъезжал на велосипеде Уэльс. Или снял бы квартирку в Нью-Йорке и работал нажурнал или на рекламное бюро. Понимаешь, все они такие. И все, что ониделают, все это до того - не знаю, как сказать - не то чтобын_е_п_р_а_в_и_л_ь_н_о, или даже скверно, или глупо - вовсе нет. Но все дотого м_е_л_к_о, бессмысленно и так уныло. А хуже всего то, что, если статьбогемой или еще чем-нибудь вроде этого, все равно это будет конформизм,только шиворот-навыворот. - Она замолчала. И вдруг тряхнула головой, опятьпобледнела, на секунду приложила ладонь ко лбу - не для того, чтобы стеретьпот со лба, а словно для того, чтобы пощупать, нет ли у нее жара, как делаютвсе мамы маленьким детям.- Странное чувство, - сказала она, - кажется, что схожу с ума. А можетбыть, я уже свихнулась.Лейн смотрел на нее по-настоящему встревоженно - не с любопытством, аименно с тревогой.- Да ты бледная как полотно, - сказал он. - До того побледнела...Слышишь?Фрэнни тряхнула головой:- Пустяки, я прекрасно себя чувствую. Сейчас пройдет. - Она взглянулана официанта - тот принес заказ. - Ух, какие красивые улитки! - Она поднесласигарету к губам, но сигарета потухла. - Куда ты девал спички? - спросилаона.Когда официант отошел, Лейн дал ей прикурить.- Слишком много куришь, - заметил он. Он взял маленькую вилочку,положенную у тарелки с улитками, но, прежде чем начать есть, взглянул наФрэнни. - Ты меня беспокоишь. Нет, я серьезно. Что с тобой стряслось запоследние недели?Фрэнни посмотрела на него и, тряхнув головой, пожала плечами.- Ничего. Абсолютно ничего. Ты ешь. Ешь своих улит. Если остынут, их врот не возьмешь.- И ты поешь.Фрэнни кивнула и посмотрела на свой сандвич. К горлу волной подкатилатошнота, и она, отвернувшись, крепко затянулась сигаретой.- Как ваша пьеса? - спросил Лейн, расправляясь с улитками.- Не знаю. Я не играю. Бросила.- Бросила? - Лейн посмотрел на нее. - Я думал, ты в восторге от своейроли. Что случилось? Отдали кому-нибудь твою роль?- Нет, не отдали. Осталась за мной. Это-то и противно. Ах, всепротивно.- Так в чем же дело? Уж не бросила ли ты театральный факультет?Фрэнни кивнула и отпила немного молока.Лейн прожевал кусок, проглотил его, потом сказал:- Но почему же, что за чертовщина? Я думал, ты в этот треклятый театрвлюблена, как не знаю что... Я от тебя больше ни о чем и не слыхал весьэтот...- Бросила - и все, - сказала Фрэнни. - Вдруг стало ужасно неловко.Чувствую, что становлюсь противной, самовлюбленной, какой-то пуп земли. -Она задумалась. - Сама не знаю. Показалось, что это ужасно дурной вкус -играть на сцене. Я хочу сказать, какой-то эгоцентризм. Ох, до чего я себяненавидела после спектакля, за кулисами. И все эти эгоцентрички бегаютвокруг тебя, и уж до того они сами себе кажутся душевными, до того теплыми.Всех целуют, на них самих живого места нет от грима, а когда кто-нибудь издрузей зайдет к тебе за кулисы, уж они стараются быть до того естественными,до того приветливыми, ужас! Я просто себя возненавидела... А хуже всего, чтомне как-то стыдно было играть во всех этих пьесах. Особенно на летнихгастролях. - Она взглянула на Лейна. - Нет, роли мне давали самые лучшие,так что нечего на меня смотреть такими глазами. Не в том дело. Просто мнебыло бы стыдно, если бы кто-нибудь, ну, например, кто-то, кого я уважаю,например мои братья, вдруг услыхали бы, как я говорю некоторые фразы изроли. Я даже иногда писала некоторым людям, просила их не приезжать наспектакли. - Она опять задумалась. - Кроме Пэгин в "Повесе", я ее летомиграла. Понимаешь, было бы очень неплохо, если б не этот сапог - он игралПовесу - испортил все на свете. Такую лирику развел - о господи, до чего онвсе рассусолил!Лейн доел своих улиток. Он сидел, нарочно- согнав всякое выражение слица.- Однако рецензии о нем писали потрясающие, - сказал он. - Ты же самамне их послала, если помнишь. Фрэнни вздохнула:- Ну, послала. Перестань, Лейн.- Нет, я только хочу сказать, ты тут полчаса разглагольствуешь, будтоты одна на свете все понимаешь как черт, все можешь критиковать. Я толькохочу сказать, если самые знаменитые критики считали, что он игралпотрясающе, так, может, это верно, может быть, ты ошибаешься? Ты об этомподумала? Знаешь, ты еще не совсем доросла...- Да, он играл потрясающе для человека просто т_а_л_а_н_т_л_и_в_о_г_о.А для этой роли нужен г_е_н_и_й. Да, гений - и все, тут ничего не поделаешь,- сказала Фрэнни. Она вдруг выгнула спину и, приоткрыв губы, приложилаладонь к макушке. - Странно, я как пьяная, - сказала она. - Не понимаю, чтосо мной.- По-твоему, ты гений? Фрэнни сняла руку с головы.- Ну, Лейн. Не надо. Прошу тебя. Не надо так со мной.- Ничего я не...- Одно я знаю: я схожу с ума, - сказала Фрэнни. - Надоело мне этовечное "я, я, я". И свое "я", и чужое. Надоело мне, что все чего-тодобиваются, что-то хотят сделать выдающееся, стать кем-то интересным.Противно - да, да, противно! И все равно, что там говорят...Лейн высоко поднял брови и откинулся на спинку стула, чтобы лучше дошлиего слова.- А ты не думаешь, что ты просто боишься соперничества? - спросил оннарочито спокойно. - Я в таких делах плохо разбираюсь, но уверен, чтохороший психоаналитик- понимаешь, действительно знающий, - наверно,истолковал бы твои слова...- Никакого соперничества я не боюсь. Наоборот. Неужели ты не понимаешь?Я боюсь, что я с_а_м_а начну соперничать, - вот что меня пугает. Из-за этогоя и ушла с театрального факультета. И тут никаких оправданий быть не может -ни в том, что я по своему характеру до ужаса интересуюсь чужими оценками, нив том, что люблю аплодисменты, люблю, чтобы мной восхищались. Мне за себястыдно. Мне все надоело. Надоело, что у меня не хватает мужества статьпросто никем. Я сама себе надоела, мне все надоели, кто пытается сделатьбольшой бум.Она остановилась и вдруг взяла стакан молока и поднесла к губам.- Так я и 'знала, - сказала она, ставя стакан на место. - Этого еще небыло. У меня что-то с зубами. Так и стучат. Позавчера я чуть не прокусиластакан. Может, я уже сошла с ума и сама не понимаю.Подошел официант с лягушачьими ножками и салатом для Лейна, и Фрэнниподняла на него глаза. А он взглянул на ее тарелку, на нетронутый сандвич сцыпленком. Он спросил, не хочет ли барышня заказать что-нибудь другое.Фрэнни поблагодарила его, нет, не надо.- Я просто очень медленно ем, - сказала она. Официант, человек пожилой,посмотрел на ее бледное лицо, на мокрый лоб, поклонился и отошел.- Хочешь, возьми платок? - отрывисто сказал Лейн. Он протягивал ейбелый сложенный платок. Голос у него был добрый, жалостливый, несмотря наупрямую попытку заставить себя говорить равнодушно.- Зачем? Разве надо?- Ты вспотела. То есть не вспотела, но лоб у тебя в испарине.- Да? Какой ужас! Извини, пожалуйста! - Фрэнни подняла сумочку и сталав ней рыться. - Где-то у меня был "клинекс".- Да возьми ты мой платок, бога ради. Какая разница, господи боже тымой!- Нет, такой чудный платок, зачем я его буду портить, - сказала Фрэнни.Сумочка была битком набита. Чтобы разобраться, она стала выкладывать на столвсякую всячину рядом с нетронутым сандвичем, - Ага, вот оно! - Она открылапудреницу с зеркальцем и быстрым легким движением промакнула лоб бумажнойсалфеточкой. - Бог мой, я похожа на привидение. Как ты терпишь меня?- Это что за книга? - спросил Лейн. Фрэнни буквально вздрогнула. Онапосмотрела на кучку вещей, выложенную из сумки на скатерть.- Какая книга? - сказала она. - Ты про эту? - Она взяла книжечку всветло-зеленом переплете и сунула в сумку. - Просто захватила почитать ввагоне.- Ну-ка дай взглянуть. Что за книжка? Фрэнни как будто ничего неслышала. Она открыла пудреницу и еще раз взглянула в зеркало.- Господи! - сказала она. Потом собрала все со стола: пудреницу,кошелек, квитанцию из прачечной, зубную щетку, коробочку аспирина изолоченую мешалку дляпунша. Все это она спрятала в сумочку. - Сама не знаю, зачем я таскаю ссобой эту золоченую идиотскую штуку, - сказала она. - Мне ее подарил в деньрождения один мальчишка, ужасный пошляк, я еще была на первом курсе. Решил,что это красивый и оригинальный подарок, смотрел на меня во все глаза, покая разворачивала пакетик. Все хочу выбросить ее и никак не могу. Наверно, таки умру с этой дрянью. - Она подумала. - Он все хихикал мне в лицо и говорил,что мне всегда будет везти, если я не расстанусь с этой штукой.Лейн уже взялся за одну из лягушачьих ножек.- А все-таки что это за книжка? - спросил он. - Или это тайна,какая-нибудь чертовщина? - спросил он.- Ты про книжку в сумке? - сказала Фрэнни. Она смотрела, как онразрезает лягушачью ножку. Потом вынула сигарету из пачки, закурила. - Кактебе сказать, - проговорила она. - Называется "Путь странника". - Она опятьпосмотрела, как Лейн ест лягушку. - Взяла в библиотеке. Наш преподавательистории религии, я у него прохожу курс в этом семестре, нам про нее сказал.- Она крепко затянулась. - Она у меня уже давно. Все забываю отдать.- А кто написал?- Не знаю, - небрежно бросила Фрэнни. - Очевидно, какой-то русскийкрестьянин. - Она все еще внимательно смотрела, как Лейн ест. - Он себя неназвал. Он ни разу за весь рассказ не сказал, как его зовут. Только говорит,что он крестьянин, что ему тридцать три года и что он сухорукий. И что женау него умерла. Все это было в тысяча восемьсот каких-то годах.Лейн уже занялся салатом.- И что же, книжка хорошая? О чем она?- Сама не знаю. Она необычная. Понимаешь, это ведь прежде всего книжкарелигиозная. Даже можно было бы сказать - книжка фанатика, только это к нейкак-то не подходит. Понимаешь, она начинается с того, что этот крестьянин,этот странник, хочет понять, что это значит, когда в Евангелии сказано, чтонадо молиться неустанно. Ну, ты знаешь - не переставая. В Послании кФессалоникийцам или еще где-то. И вот он начинает странствовать по всейРоссии, ищет кого-нибудь, кто ему объяснит - как это "молиться неустанно". Ичто при этом говорить. - Фрэнни снова посмотрела, как Лейн расправляется слягушачьей ножкой. Она заговорила, не сводя глаз с его тарелки. - А с собойу него только торба с хлебом и солью. И тут он встречает человека - онназывает его "старец" - это такие очень-очень просвещенные в религии люди, -и старец ему рассказывает про такую книгу - называется "Филокалия". И какбудто эту книгу написали очень-очень образованные монахи, которые как-тораспространяли этот невероятный способ молиться!- Не прыгай! - сказал Лейн лягушачьей ножке.- Словом, этот странник научается молиться, как требуют этитаинственные монахи, - понимаешь, он молится и достигает в своей молитвесовершенства, и всякое такое. А потом он странствует по России и встречаетвсяких замечательных людей и учит их, как молиться этим невероятнымспособом. Ну вот, понимаешь, вся книжка об этом.- Не хочется говорить, но от меня будет нести чесноком, - сказал Лейн.- А во время своих странствий он встречает ту пару - мужа с женой, и яих люблю больше всех людей на свете, никогда в жизни я еще про таких нечитала, - сказала Фрэнни. - Он шел по дороге, где-то мимо деревни, с мешкомза плечами и вдруг видит - за ним бегут двое малюсеньких ребятишек и кричат:"Нищий странничек, нищий странничек, пойдем к нашей маме, пойдем к намдомой! Она нищих любит!" И вот он идет домой к этим ребятишкам, и эта чуднаяженщина, их мать, выходит из дома, хлопочет, усаживает его, непременно хочетсама снять с него грязные сапоги, поит его чаем. А тут и отец приходит, ион, видно, тоже любит нищих и странников, и все садятся обедать. А странникспрашивает, кто эти женщины, которые сидят с ними за столом, и отец говорит- это наши работницы, но они всегда едят с нами, потому что они наши сестрыво Христе. - Фрэнни вдруг смутилась, села прямее. - Понимаешь, мне такпонравилось, что странник спросил, кто эти женщины. - Она посмотрела, какЛейн мажет хлеб маслом. - Словом, после обеда странник остается ночевать, иони с хозяином дома допоздна обсуждают, как надо молиться не переставая. Истранник ему все объясняет. А утром он уходит и опять идет странствовать. Ивстречает разных-разных людей - понимаешь, книга про это и написана, - и оним объясняет, как надо по-настоящему молиться.Лейн кивнул головой, ткнул вилкой в салат.- Хоть бы у нас в эти дни время осталось, чтобы ты заглянула в моетреклятое сочинение, я тебе уже говорил про него, - сказал он. - Сам незнаю. Может, я с ним ни черта и не сделаю - там напечатать его и вообще, -но хочется, чтобы ты хоть просмотрела, пока ты тут.- С удовольствием, - сказала Фрэнни. Она смотрела, как он намазываетвторой ломтик хлеба. - Может, тебе эта книжка и понравилась бы, - вдругсказала она. - Она такая простая, понимаешь?- Наверно, интересно. Ты масла есть не будешь?- Нет, нет, бери все. Я не могу тебе дать ее, потому что все срокидавным-давно прошли, но ты можешь достать ее тут, в библиотеке. Уверена, чтосможешь.- Слушай, да ты ни черта не ела, даже не дотронулась! - сказал Лейн. -Ты это знаешь?Фрэнни посмотрела на свою тарелку, как будто ее только что поставилиперед ней.- Сейчас, погоди, - сказала она. Она замолчала, держа сигарету в левойруке, но не затягиваясь и крепко обхватив правой рукой стакан с молоком. -Хочешь послушать, какой особой молитве старец научил этого странника? -спросила она. - Нет, правда, это очень интересно, очень.Лейн разрезал последнюю лягушачью ножку. Он кивнул.- Конечно, - сказал он, - конечно.- Ну, вот, как я уже говорила, этот странник, совсем простой мужик,пошел странствовать, чтобы узнать, что значат евангельские слова пронеустанную молитву. И тут он встречает этого старца, это такой очень-оченьученый человек, богослов, помнишь, я про него уже говорила, тот самый,который изучал "Филокалию" много-много лет подряд. - Фрэнни вдруг замолчала,чтобы собраться с мыслями, сосредоточиться. - И тут этот старец первым деломрассказал ему про молитву Христову: "Господи Иисусе Христе, помилуй мя!"Понимаешь, такая молитва. И старец объясняет страннику, что лучше этих словдля молитвы не найти. Особенно слово "помилуй", потому что это такоеогромное слово и так много значит. Понимаешь, оно значит не только"помилование".Фрэнни снова остановилась, подумала. Она уже смотрела не в тарелкуЛейна, а куда-то через его плечо.- Словом, старец говорит страннику, - продолжала она, - что еслистанешь повторять молитву снова и снова - сначала хотя бы одними губами, -то в конце концов само собой выходит, что молитва сама начинает действовать.Что-то потом случается. Сама не знаю что, но что-то случается, и словапопадают в такт твоему сердцебиению, и ты уже молишься непрестанно. И этокак-то мистически влияет на все твои мысли, мировоззрение. Понимаешь, всясуть более или менее именно в э_т_о_м. Ты молишься -и мысли очищаются, и ты совершенно по-новому воспринимаешь и понимаешьвсе на свете.Лейн доел свой завтрак. И когда Фрэнни замолчала, он сел поудобнее,закурил сигарету и посмотрел на ее лицо. Она все еще рассеянно глядела вникуда, через его плечо, как будто совсем забыв о нем.- Но главное, самое главное чудо в том, что с самого начала тебе дажене надо в_е_р_и_т_ь в то, что ты делаешь. Понимаешь, даже если тебе ужаснонеловко, все это не имеет ровно никакого значения. Ты никого не обижаешь, ивообще все в порядке. Другими словами, с самого начала никто тебя и незаставляет ни во что верить. И старец учит, что тебе даже не надо думать отом, что ты твердишь. Сначала весь смысл в к_о_л_и_ч_е_с_т_в_е повторений. Апозже оно само переходит в качество. Собственной силой, так сказать. Он,старец, говорит, что любое имя господне - понимаешь, любое - таит в себе этуудивительную, самодействующую силу и само начинает действовать, когда тыего... ну, вот так повторяешь, что ли.Лейн как-то развалился в кресле, покуривая и щуря глаза, и пристальновсматривался в лицо Фрэнни. Она была очень бледна, но, с тех пор как онипришли, бывали минуты, когда она становилась еще бледнее.- Кстати, все это абсолютно осмысленно, - сказала Фрэнни, - потому чтобуддисты из секты Нембутсу без конца повторяют "Наму Амида Бутсу", чтозначит "Хвала Будде Амитабхе" [2] или что-то вроде того, - и происходит т_ож_е с_а_м_о_е. Точно такая же...- Погоди. Погоди-ка, - сказал Лейн. - Во-первых, ты сию секундуобожжешь пальцы.Фрэнни едва взглянула на левую руку и бросила дотлевающий окурок впепельницу.- И то же самое происходит в "Облаке неведения". Со словом "Бог",понимаешь, надо только повторять слово "Бог". - Она посмотрела прямо в глазаЛейну - как не смотрела уже довольно давно. - И главное, разве тыкогда-нибудь в жизни слышал такие потрясающие вещи? Пойми, ведь нельзясказать: "Это просто совпадение" - и тут же выбросить из головы - вот чтоменя потрясает. Тут, по крайней мере, потрясающее... - Она вдруг оборваласебя. Лейну явно не сиделось на месте, а это его выражение -главным образом высоко поднятые брови - Фрэнни знала слишком хорошо.- В чем дело? - спросила она.- И ты на самом деле веришь во всю эту штуку, или как?Фрэнни взяла пачку, вынула сигарету.- Я не говорила, верю я или нет, я сказала - это меня потрясло. - Лейндал ей прикурить. - Просто мне кажется, что это невероятное совпадение,очень странное, - сказала она, затянувшись, - везде тебе дают одно и то женаставление, понимаешь, все эти по-настоящему мудрые и абсолютно настоящиерелигиозные учителя упорно настаивают: если непрестанно повторять имя божье,то с тобой что-то произойдет. Даже в Индии - в Индии тебя учат медитации,сосредоточению на слове "ом", что, в сущности, одно и то же, и результатбудет такой же самый. И я только хочу сказать - нельзя просто рассудком всеэто отвергнуть, даже не...- Ты про какой результат? - отрывисто бросил Лейн.- Что?- Я спрашиваю, какого именно результата ты ждешь. От всей этойсинхронизации, этого мумбо-юмбо? Инфаркта? Не знаю, сознаешь ли ты, но и ты,и вообще каждый может себе наделать столько вреда, что...- Нет, ты увидишь Бога. Что-то происходит в какой-то совершеннонефизической части сердца - там, где, по учению индусов, поселяется Атман,если ты верующий, - и тебе является Бог, вот и все. - Она смутилась,сбросила пепел с сигареты мимо пепельницы. Пальцами она подобрала пепел ивысыпала в пепельницу. - И не спрашивай меня, что есть Бог, кто он такой. Ядаже не знаю, есть он или нет. Когда я была маленькая, я думала... - Онаостановилась. Подошел официант - забрать тарелки, положить новое меню.- Хочешь сладкого или кофе? - спросил Лейн.- Нет, я просто допью молоко. А ты себе закажи, что хочешь, - сказалаФрэнни. Официант только что забрал ее тарелку с нетронутым сандвичем. Она непосмела взглянуть на него.Лейн посмотрел на часы:- Черт! Времени в обрез. Счастье, если на матч не опоздаем. - Онпосмотрел на официанта. - Мне кофе, пожалуйста. - Он проводил официантаглазами, потом наклонился вперед, положив локти на стол, вполне довольный,сытый, в ожидании кофе. - Что ж... Во всяком случае, очень занятно. Вся эташтука... Но, по-моему, ты совершенно не оставляешь места для самойэлементарной психологии. Видишь ли, я считаю, что у всех этих религиозныхпереживаний чрезвычайно определенная психологическая подоплека - ты меняпонимаешь... Но все это очень интересно. Конечно, нельзя так, сразу, всеотрицать. - Он посмотрел на Фрэнни и вдруг улыбнулся ей: - Ладно. Кстати,если я тебе забыл сказать... Я тебя люблю. Говорил или нет?- Лейн, прости, я на минуту выйду! - сказала Фрэнни и уже поднялась сместа.Лейн тоже встал, не сводя с нее глаз.- Что с тобой? - спросил он. - Тебе опять плохо, да?- Как-то не по себе. Сейчас вернусь.Она быстро прошла по залу, направляясь туда же, куда и раньше. Но вконце зала, у маленького бара, она вдруг остановилась. Бармен, вытиравшийстаканчик для шерри, взглянул на нее. Она схватилась правой рукой за стойку,нагнула голову, низко склонилась и поднесла левую руку ко лбу, касаясь егокончиками пальцев. И, слегка покачнувшись, упала на пол в глубоком обмороке. Прошло почти пять минут, прежде чем Фрэнни очнулась. Она лежала надиване в кабинете директора, и Лейн сидел около нее. Он наклонился над ней,его лицо необычно побледнело.- Как ты себя чувствуешь? - спросил он тоном посетителя в больнице. -Тебе лучше?Фрэнни кивнула. Она на минуту закрыла глаза от резкого света плафона,потом снова открыла их. - Кажется, мне полагается спросить: "Где я?" Ну, гдея?Лейн засмеялся:- Ты в кабинете директора. Они там все бегают, ищут для тебя нашатырныйспирт, докторов, не знаю, чего еще. Кажется, у них нашатырь кончился. Нет,серьезно, как ты себя чувствуешь?- Хорошо. Глупо, но хорошо. А я вправду упала в обморок?- Да еще как. Прямо с катушек долой, - сказал Лейн. Он взял ее руку. -А что с тобой, как ты думаешь? Ты была такая - ну, понимаешь, такаязамечательная, когда мы говорили по телефону на прошлой неделе. Ты что - неуспела сегодня позавтракать или как?Фрэнни пожала плечами. Она обвела кабинет взглядом.- До чего неловко, - сказала она. - Неужели пришлось меня нести сюда?- Да, мы с барменом несли. Втащили тебя сюда. Напугала ты меня дочертиков. Ей-богу, не вру.Фрэнни задумчиво, не мигая, смотрела в потолок, пока он держал ее руку.Потом повернулась и подняла свободную руку, как будто хотела отвернуть рукавЛейна и взглянуть на его часы. - Который час? - спросила она.- Не важно, - сказал Лейн'. - Нам спешить некуда.- Но ты хотел пойти на вечеринку.- А черт с ней!- И на матч мы тоже опоздали? - спросила Фрэнни.- Слушай, я же сказал, черт с ним со всем. Сейчас ты должна пойти всвою комнату - в этих, как их там, Голубых Ставеньках - и отдохнуть какследует, это самое главное, - сказал Лейн. Он подсел к ней поближе,наклонился и быстро поцеловал. Потом обернулся, посмотрел на дверь и снованаклонился к Фрэнни. - Будешь отдыхать до вечера. Отдыхать - и все. - Онпогладил ее руку. - А потом, попозже, когда ты хорошенько отдохнешь, я,может быть, проберусь к тебе, наверх. Черт его знает, как будто там естьчерный ход. Я разведаю.Фрэнни промолчала. Она все еще смотрела в потолок.- Знаешь, как давно мы не виделись? - сказал Лейн. - Когда это мывстретились, в ту пятницу? Черт знает когда - в начале того месяца. - Онпокачал головой: - Не годится так. Слишком большой перерыв от рюмки дорюмки, грубо говоря. - Он пристальнее вгляделся в лицо Фрэнни. - Тебе ивправду лучше?Она кивнула. Потом повернулась к нему лицом.- Ужасно пить хочется, и все. Как, по-твоему, можно мне достать стаканводы? Не трудно?- Конечно, нет, чушь какая! Слушай, а что, если я оставлю тебя наминутку? Знаешь, что я сейчас сделаю? Фрэнни отрицательно помотала головой. - Пришлю кого-нибудь сюда с водой. Потом найду главного, скажу, чтонашатыря не надо, и, кстати, заплачу по счету. Потом пригоню сюда такси,чтобы не бегать за ним. Придется немного обождать, все машины, наверно,везут народ на матч. - Он выпустил руку Фрэнни и встал. - Хорошо? - спросилон.- Очень хорошо.- Ладно. Скоро вернусь. Не вставай! - И он вышел из комнаты.Оставшись в одиночестве, Фрэнни лежала не двигаясь, все еще глядя вполоток. Губы у нее беззвучно зашевелились, безостановочно складывая слова.
Дата добавления: 2015-04-16; просмотров: 64; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав |
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |
| Рейтинг производителей лакокрасочных покрытий 2012 | | | Фундаменты, применяемые под колонны, несущие, самонесущие стены. |