Регулирование желаний

Одна из наиболее важных способностей, приобретенных в ре­зультате эволюции животного мира, — это способность принимать решения самостоятельно, а не под давлением внешних обстоя-

тельств. Простейшие формы организмов не принимают решений в том смысле, как мы понимаем этот термин. Их притягивают или отталкивают химические вещества, температура, свет и т.д. При этом они во многом напоминают железные опилки, которые притягива­ются и отталкиваются магнитом. Простейшие действительно ведут себя соответственно в соответствующих условиях. Группа маленьких рачков как бы в панике спасается бегством, если в сосуд, где они на­ходятся, поместить кусочек стрихнина, и наоборот — они бросаются на капельку мясного сока, подобно свиньям, бросающимся к корыту с пойлом. Однако делают они так в силу органической привязки к одному веществу и неприятия другого, а не в результате выбора или «свободы воли». Для них существуют, так сказать, правила поведе­ния, но эти правила всего-навсего результат удачного механического приспособления организма к типичным повторяющимся ситуациям, и организм не в состоянии изменить эти правила.

Напротив, высшие животные, прежде всего человек, способны отказаться от реакции на стимул, на который они реагировали ра­нее. Реакция на него может привести к болезненным результатам, поэтому правило или привычка в данной ситуации изменяются. Мы называем эту способность силой торможения (power of inhibi­tion). Она определяется тем обстоятельством, что нервная система несет в себе воспоминания или информацию о прошлом опыте. С момента ее возникновения действия уже не определяются ис­ключительно внешними источниками; определение действий про­исходит в самом организме.

Каждый акт самоопределения поведения всегда предваряется этапом изучения и размышления, который мы можем назвать этапом определения ситуации (definition of the situation). В действительности не только конкретные действия зависят от определения ситуации, но постепенно вся стратегия жизни (life policy) и личность самого индивида начинают проистекать из серии таких определений.

Однако ребенок с момента рождения принадлежит к группе лю­дей, где все общие типы ситуаций, которые могут возникнуть, уже получили определения и были выработаны соответствующие правила поведения. Поэтому ребенок не имеет ни малейшего шанса давать свои собственные определения и следовать своим желаниям без ка­кого-либо вмешательства извне. Люди всегда жили группами. При­сущ ли действительно человечеству стадный инстинкт или группы держатся вместе из соображений пользы — не имеет значения. Ясно, что желания в целом таковы, что они могут удовлетворяться только в обществе. Даже если обратиться только к криминальной модели поведения, то можно выявить множество путей, при которых жела-

ния индивида вступают в конфликт с желаниями общества. Однако криминальная модель не включает в себя многочисленные выраже­ния несанкционированных желаний, которые общество пытается регулировать с помощью убеждения и общественного мнения.

Таким образом, между спонтанными определениями ситуаций, даваемыми членом организованного общества, и определениями, которые предлагает ему общество, существует постоянная конку­ренция. Индивид тяготеет к гедонистическому выбору деятельности, когда на первом месте удовольствие, а общество — к утилитарному выбору, когда на первом месте безопасность. Общество хочет, чтобы его члены были трудолюбивыми, надежными, устойчивыми, трез­выми, дисциплинированными, способными к самопожертвованию. Индивид, напротив, в меньшей степени стремится к этому опыту, и в большей — к новому опыту. Организованное общество также пытается регулировать конфликты и конкуренцию, неизбежные между членами общества, которые стремятся реализовать свои же­лания. Желание приобрести состояние, например, или любое другое социально санкционированное желание не может удовлетворяться за счет другого члена общества — путем убийства, кражи, лжи, на­дувательства, шантажа и т.д.

Именно в этой связи появляется моральный код, представляю­щий собой набор правил или норм поведения, которые регулируют процесс выражения желаний. Этот код выстраивается в результате последовательных определений ситуации. На практике нарушение предшествует соблюдению нормы, поэтому и устанавливаются нормы, чтобы избежать повторения этих нарушений. Мораль, следовательно, есть общепринятое определение ситуации, которое выражается либо в общественном мнении, либо в неписаном за­коне, либо в формальном правовом кодексе, либо в религиозных предписаниях и запретах.

Йозеф Алоиз Шумпетер

Йозеф Алоиз Шумпетер (1883—1950) — австрийский и амери­канский экономист и социолог. В 1906 г. окончил Университет Вены. До 1932 г. преподавал экономические науки в Граце и Бонне. В 1919—1920 гг. был министром финансов Австрии. В 1932-м эмигри­рует в США, где вскоре получает профессуру в Гарварде. Основные труды Шумпетера «Теория экономического развития» (1911), «Циклы деловой активности» (1939), «Капитализм, социализм и демократия» (1942), «История экономического анализа» (1954).

В Хрестоматии приведен отрывок из «Теории экономического развития» (1911), который иллюстрирует, как Шумпетер понимал мотивы предпринимательской и инновационной деятельности. Общая характеристика этой деятельности дана в базовом пособии учебного комплекса (глава 5).

А. 3.

МОТИВЫ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ*

<...> Попытаемся нанести несколько последних штрихов, чтобы завершить образ предпринимателя. Поступим также, как мы посту­паем в науке и в жизни при объяснении человеческого поведения, а именно — проанализируем наиболее типичные мотивы поведения предпринимателя. Любая попытка подобного рода должна, разуме­ется, учитывать все те многочисленные, приводимые целым рядом писателей, аргументы, на основании которых экономист якобы не должен вторгаться в сферу «психологии». У нас в данный момент нет возможности касаться краеугольной проблемы соотношения психологии и экономики. Отметим лишь, что принципиальные противники любых соображений психологического плана в эконо­мическом исследовании могут пропустить все то, что мы собираемся сейчас сказать, не рискуя потерять связующую нить с материалом, изложенным в последующих главах. Это возможно потому, что ни один из выводов, к которым должен привести наш анализ, никоим образом не связан с нашим представлением о «психологии предпри­нимателя» и не может быть поколеблен из-за какой-либо ошибки в нем. Эта психология, как никакая другая, не предполагает — и в этом может легко убедиться читатель — выхода за пределы на­блюдаемого поведения. Те же, кто не возражает против психологии вообще, а возражает лишь против психологии определенного сорта, которая известна из традиционных учебников, увидят, что мы не используем ни одной детали из освященной временем картины мотивации «экономического человека».

В теории замкнутого цикла важность изучения мотивов значи­тельно преуменьшается в силу того обстоятельства, что уравнения,

* Цит. по: SchumpeterJ. A. The Fundamentals of Economic Development // Schumpeter J. A. The Fundamentals of Economic Development // Theories of Society. Foundation of Modern Sociological Theory. Ed/ T.Parsons et all. The Free Press of Glencoe, 1962. V. I. P. 512—513. Пер. с англ. В.Г. Кузьминова. Редактор перевода — А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 5 второго раздела базового по­собия учебного комплекса по общей социологии.

описывающие равновесную систему, могут быть интерпретированы так, что величины психологического плана не используются вообще, как это было в анализе Парето и Барона. В этом причина того, что психология даже с очень большими изъянами влияет на результаты поведения гораздо меньше, чем того можно было бы ожидать. Воз­можно рациональное поведение даже при отсутствии рационального мотива. Однако если мы действительно хотим проникнуть в сферу мотивации, проблема оказывается не столь простой. При данных социальных условиях и привычках большая часть того, что люди делают каждый день, предстает перед ними главным образом с точки зрения долга, нарушение которого чревато применением социальных или религиозных санкций. В такой мотивации со­держится немного от осознанной рациональности, еще меньше от гедонизма и индивидуального эгоизма, появившихся, как это можно с уверенностью констатировать, сравнительно недавно. Тем не менее, коль скоро мы придерживаемся широких рамок повторяющегося экономического действия, мы можем связать его с потребностями и желанием удовлетворить их.

При этом необходимо оговорить следующее:

• определяя подобным образом экономические мотивы, мы не упускаем из вида, что они по своей силе весьма различны в разное время;

• именно общество формирует конкретные желания, которые мы наблюдаем;

• потребности должны рассматриваться в связи с группой, с которой соотносит себя индивид, вырабатывая стратегию действия. В качестве такой группы может выступать семья или любая другая группа, больше или меньше семьи;

• действие не следует непосредственно за желанием, а лишь более или менее точно ему соответствует;

• сфера индивидуального выбора всегда ограничена — хотя в различной степени и разным образом — рамками социальных традиций, соглашений и тому подобным. Верным в самом широком понимании остается то, что внутри замкнутого цикла каждый приспосабливается к окружающей среде так, чтобы наилучшим образом удовлетворить данные потребно­сти — как свои собственные, так и потребности окружающих. В любом случае значение экономического действия — это удовлетворение потребностей в том смысле, что если бы не

было потребностей, не было бы и экономического действия. В случае замкнутого цикла речь должна идти об удовлетворе­нии потребностей как нормальном мотиве.

Однако сказанное выше неприменимо к нашему случаю — к предпринимательскому типу. В определенном смысле предприни­матель действительно может быть назван наиболее рациональным и наиболее эгоцентричным в сравнении с другими типами. Это из-за того, что, как мы уже видели, осознанная рациональность связана больше с осуществлением новых планов, которые, в свою очередь, должны быть разработаны прежде, чем будет запущен отлаженный бизнес, являющийся большей частью рутинным делом. А то, что типичный предприниматель сосредоточен на себе больше, чем дру­гие типы, объясняется его меньшей в сравнении с ними опорой на традицию и связи, потому что его характерная задача состоит — те­оретически, равно как исторически — как раз в разрушении старой традиции и в создании традиции новой. И хотя данное обстоятель­ство относится преимущественно к экономическому действию, его моральные, культурные и социальные следствия в равной степени важны. То, что период расцвета предпринимательства совпал с рож­дением утилитаризма, разумеется, не простое совпадение.

Однако ни в каком другом смысле поведение и мотивы пред­принимателя не могут быть названы «рациональными». И ни в каком другом смысле его характерная мотивация не является гедо­нистической. Если мы определяем гедонистический мотив действия как желание удовлетворить чьи-либо потребности, то в категорию «мотивов» мы можем включить самые разные побуждения. Точно так же мы можем определить эгоизм как то, что включает в себя все возможные альтруистические ценности в силу того факта, что они значат нечто в плане самоудовлетворения. Однако это сведет наше определение к тавтологии. Если мы хотим, чтобы наше определение имело смысл, оно должно включать в себя только те потребности, которые можно удовлетворить путем потребления благ, и только тот способ потребления, который при этом возможен. В таком случае уже не факт, что рассматриваемый нами тип действует лишь в силу желания удовлетворить свои собственные потребности.

Поскольку мы не считаем, что индивиды нашего типа движимы ненасытным желанием гедонистического потребления, постольку мы должны признать, что в случае с лидерами бизнеса закон Госсена скоро положит предел дальнейшим гедонистическим усилиям. Опыт

учит, однако, что типичные предприниматели уходят со сцены толь­ко тогда и потому, что сила их иссякла и они больше не чувствуют себя на уровне стоящих перед ними задач. Иная картина возникает в случае с экономическим человеком, который балансирует между ожидаемыми результатами и тщетностью усилий в этом направле­нии. Рано или поздно он достигает точки равновесия, которое он не хочет больше нарушать. Интенсивность усилий в нашем случае вообще ничего не значит в качестве возможной причины, чтобы их прекратить. А активность предпринимательского типа является очевидным препятствием на пути гедонистического потребления тех видов товаров, которые обычно приобретаются на доходы сверх определенного размера, потому что их «потребление» подразумевает наличие свободного времени. Гедонистическое поведение, следо­вательно, которое мы обычно наблюдаем у представителей нашего типа, будет иррациональным.

Это, разумеется, не является доказательством отсутствия гедо­нистических мотивов. Вместе с тем это указывает на психологию иного, не гедонистического характера, особенно если мы примем во внимание безразличие к гедонистическому потреблению, которое мы часто наблюдаем у наиболее выдающихся представителей нашего типа и которое несложно понять.

Прежде всего, у них есть мечта и воля к тому, чтобы основать свою собственную частную империю (kingdom), хотя и необязательно с династическим правлением. Современный мир в действитель­ности не знает подобных систем, однако то, чего можно достичь в результате промышленного и коммерческого успеха и к чему бли­же всего может подойти современный человек, весьма похоже на власть феодального лорда. Очарование этой властью сильнее всего у людей, не имеющих другой возможности добиться высокого со­циального положения. Ощущение власти и независимости ничуть не уменьшается в силу того факта, что как первое, так и второе есть по большому счету иллюзия. Более тщательный анализ помогает обнаружить бесконечное число разновидностей в данной группе мотивов, варьирующихся от духовных амбиций до примитивного снобизма. Но это не должно нас сдерживать. Ограничимся лишь замечанием, что мотивы этого рода, хотя и находятся рядом с по­требительскими мотивами, с ними не совпадают.

Далее следует воля к победе, а именно бойцовский инстинкт, стремление доказать свое превосходство над другими, достигнуть успеха ради самого успеха, а не плодов, которые он приносит. В этом отношении экономическая деятельность чем-то сродни спорту: в ней

можно увидеть финансовые скачки или, по меньшей мере, схватки на ринге. Финансовый результат — дело второе или, во всяком слу­чае, рассматривается как индекс успеха и как свидетельство победы, демонстрация которой с помощью больших расходов является более важным мотивом, нежели собственно желание потреблять товары. И снова мы обнаруживаем бесчисленные нюансы мотивов, часть которых, вроде социальных амбиций, растворяется в первой группе мотивов. Поэтому опять мы сталкиваемся с мотивацией, существен­но отличной от «удовлетворения потребностей» в обозначенном выше смысле, или, если выразить то же самое другими словами, от «гедонистической адаптации».

Наконец, есть и такой мотив, как радость творчества, удовлет­ворение от того, что «дело сделано», от использования собственной энергии и способностей. Такого роды мотивы действуют всюду, но только в этой ситуации они выступают как самостоятельный фактор поведения в чистом и незамутненном виде. Эти мотивы предполага­ют, что человек не избегает трудностей, он стремится к изменениям ради самих изменений, он испытывает максимальное удовольствие от самих попыток внедрить новшества. Из всех трех групп мотивации эта группа самая антигедонистическая.

В случае с мотивами первой группы частная собственность как результат предпринимательской деятельности выступает в качестве существенного фактора ее использования. Во втором и третьем случае ситуация иная. Действительно, денежный выигрыш является достаточно точным выражением успеха, особенно успеха относи­тельного. И с точки зрения человека, который стремится к увеличе­нию денежного богатства, этот выигрыш обладает дополнительным преимуществом, поскольку он фиксируется как объективная дан­ность и по сути дела не зависит от мнений других людей.

Это, равно как и другие свойства, выступающие в роли механиз­ма в обществе, нацеленном на приобретение, обусловливают по сути дела незаменимость этого фактора в качестве мотора индустриально­го развития, даже в том случае, если мы закроем глаза на то значение, которое этот фактор имеет для создания инвестиционных фондов. Тем не менее истина состоит в том, что вторая и третья группы мотивов, связанных с предпринимательской деятельностью, могут действовать и в иных обстоятельствах, не связанных со стремлени­ем извлечь частную выгоду из экономических инноваций. Как эти стимулы работают в иных условиях и в какой мере они могут быть сопоставлены с «капиталистическими» стимулами, остается вопро­сом, который мы не рассматриваем в данном исследовании. Соци-

альные реформаторы относятся к этим вопросам слишком легко, а концепция фискального радикализма их полностью игнорирует. Но эти вопросы не останутся неразрешенными. Ответ может быть получен с помощью детального изучения психологии предпринима­тельской деятельности, изучения, учитывающего, по меньшей мере, обстоятельства данного времени и данного места.

Фриц Ротлисбергер и Вильям Диксон

Фриц Ротлисбергер (1898-1974) и Вильям Диксон (род. в 1904 г.), инженеры, работавшие в компании «Вестерн электрик» на предпри­ятии Хауторна (Hawthorne) в городе Чичеро, штат Иллинойс, США. В 1924 г. провели серию экспериментов, направленных на изучение влияния физических условий работы, в частности освещенности рабочего места, на производительность труда работников. К 1927 г. получили неожиданный результат: в связи с улучшением освещен­ности достигалось повышение производительности труда рабочих, но в то же время наблюдалось фактическое сохранение высокого ее уровня после возвращения к изначальной степени освещен­ности. Следовательно, вступал в действие какой-то иной фактор, требовавший изучения. В связи с этим руководство компании при­гласило продолжить изучение этой проблемы известного уже к тому времени психолога и социолога, профессора Гарвардского универ­ситета Элтона Мэйо (1880-1949), который провел еще три серии экспериментов, продолжавшихся с 1927 по 1932 г. Процедуры этой работы, полученные первичные материалы и аналитические отчеты по этому проекту вошли в историю как Хауторнский эксперимент, ставший основой «теории человеческих отношений». Публикация его итогов стала важной вехой в истории индустриальной социоло­гии, поскольку в ходе этого эксперимента были обоснованы новые подходы к практике управления производством.

В 1939 г. Ротлисбергер и Диксон опубликовали с помощью Гар­вардского университета книгу «Управление и рабочий» (Management and Worker), которая стала одной из классических работ по теории управления на производстве.

Основные выводы Хауторнского эксперимента сводятся к сле­дующим положениям:

1. производительность труда отдельного работника зависит не столько от физических условий работы, сколько от обстоя­тельств социального характера;

2. из экономических стимулов, влияющих на отношение к рабо­те, наиболее действенным является повышение заработка;

3. узкая специализация и разделение обязанностей могут быть неэффективными. Напротив, разнообразие операций и само­стоятельность могут стимулировать творческое отношение к работе и заинтересованность, влияющие на увеличение про­дукции;

4. отдельный работник воспринимает себя в качестве члена груп­пы, при этом стандарты его поведения задаются не столько официальными правилами, контролируемыми менеджмен­том, сколько принадлежностью к своей группе.

В приведенном ниже отрывке из этой книги описывается процедура и проведение четвертого этапа экспериментирования, названного «Эксперимент на участке по производству банковской сигнализации» (1939). Здесь демонстрируется тщательность подхода к изучению мотивов поведения работника (личности) в производ­ственной ситуации (общества), которые имеют существенное значе­ние для успеха производственной деятельности в любых социальных условиях. Одновременно становится ясно, что поведение человека в неформальной группе влияет на эффективность всей деловой орга­низации, но остается вопрос: как это влияет на характер отношений в обществе? Этот вопрос обсуждается в базовом пособии учебного комплекса (глава 5).

A3, и В.К.

ОРГАНИЗАЦИЯ ПЕРВИЧНОЙ РАБОЧЕЙ ГРУППЫ*

<...> Вопросы, которые возникали у наших исследователей по поводу полученных данных, точнее, по поводу материалов наблю­дения, могут быть сформулированы следующим образом:

• Имеем ли мы в Комнате наблюдения просто некоторое число «индивидов» или же они относятся друг кдругу таким образом, что образуют некоторую группу либо устойчивое соединение (configuration)?

* Цит. по: Rothlisberger F.I. and Dickson W.J. The Organization of the Primary Work­ing Group (From "Management and the Worker" (Harvard University Press, 1939) // Theories of Society. Foundation of Modern Sociological Theory. Ed. T. Parsons et all. The Free Press of Glencoe, 1961. V. 1. P. 348-356. Пер. ВТ. Кузьминова, редактор пере­вода — AT. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 5 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

• Если это некоторое устойчивое соединение, то чем оно отли­чается от других групп, и как эта группа интегрируется с дру­гими группами? Короче говоря, имеются ли в данном случае свидетельства существования социальной организации?

Ясно, что метод анализа данных должен быть разработан так, чтобы обнаружить признаки социальной организации, каковыми бы они ни были. Подобную процедуру можно вкратце суммировать следующим образом.

Во-первых, каждый человек, который становился объектом ис­следования, будь то оператор, контролер или начальник, рассматри­вался отдельно от других. Для этого материалы наблюдения и интер­вью тщательно изучались, и каждая запись, в которой фигурировал данный человек, выделялась и обозначалась под его собственным именем. В результате применения данного метода классификации степень и вид социального участия каждого индивида в Комнате на­блюдения участка по производству банковской сигнализации (Bank Wiring Observation Room) становились очевидными.

Во-вторых, материал, классифицированный подобным обра­зом, исследовался с точки зрения масштаба участия именно этого персонажа. Ставились два вопроса: 1. На кого распространяются отношения этого человека? Оказывает ли он влияние на всех членов этой группы, или же его социальное воздействие ограничивается не­сколькими людьми? 2. Являются ли его контакты существенными, или же они остаются сравнительно мало значимыми для тех людей, с которыми он вступает в эти контакты? Другими словами, если ГТ-1¹ разговаривает и общается только с членами своей рабочей группы, исключая третьих лиц, то как часто он это делает?

В-третьих, была предпринята попытка определить вид соци­ального участия каждого работника. С этой целью рассматрива­лись следующие вопросы: выполняет ли он роль руководителя или подчиненного? Стремится ли он к лидерству? Если это так, то по­зволяется ли ему руководить, или его попытки в этом направлении наталкиваются на сопротивление других? Связано ли большинство его социальных контактов с его работой, или же они проистекают из дискуссий, бесед и занятий, не имеющих непосредственного отношения к его работе?

В-четвертых, каждое событие, в котором участвовал данный индивид во взаимодействии с другими, изучался под углом зрения

¹ Здесь и далее авторы используют следующие сокращения: П — паяльщик, Э — электромонтер, К — контролер, Т — транспортировщик. — Прим. пер.

того, было ли данное участие проявлением антагонизма (враждеб­ности), дружбы или было просто нейтральным. Каждый случай, разумеется, должен был быть соотнесен с социальным контекстом, прежде чем его значение могло быть определено. Рассмотрим, например, следующую запись: «П-4 провел большую часть своего свободного времени за рисованием. Он изобразил в деталях ко­рабль, который он назвал «Старая Железяка»². Заключение, которое можно сделать из этого факта как такового, было бы следующим: П-4, по-видимому, предпочитает проводить свое время за рисо­ванием, нежели тратить его на общение с другими операторами. Это, далее, могло быть истолковано в том смысле, что между П-4 и группой сложились отрицательные отношения, т.е. он предпо­читает уединение общению в компании. Однако после рассмо­трения других обстоятельств этой же ситуации было установлено, что данная интерпретация на самом деле противоположна той, которая была дана исследователями в конечном итоге. П-4 в тот момент был новичком, только что заменившим П-3. Он еще ни с кем не успел познакомиться в этой группе. После того как он про­работал в Комнате наблюдения неделю и получше познакомился с членами группы, он перестал заниматься рисованием в свободное время. Исследователи заключили, что рисование, следовательно, было для П-4 средством привлечь к себе внимание и восторженные оценки и тем самым интегрироваться в группу. Это был скорее путь к сближению, чем к отчуждению...