Психологическая служба «РВ». Месть и лесть

«Я боюсь ехать домой. Я не хочу узнать, что кто-то из моих одноклассников, из моих друзей убит или в плену, в заложниках…

Поверьте, я знаю, что такое Кавказ. Для меня, живущей на границе России (теперь неясно – с Грузией или Абхазией), “кавказцы”, проживающие большей частью нелегально, а потому в нашем Адлере возросшие числом до 70 процентов населения, – так вот, для меня они всегда олицетворяли такое понятие, как «месть». Я видела и слышала, как они убивают за любое неверно пророненное слово.

Со времен Хасбулатова газеты острят: “Злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал”. Но почему же они не цитируют лермонтовскую “Казачью колыбельную” до конца: “Но отец твой – старый воин – закален в бою. Спи, малютка, будь спокоен, баюшки-баю”? На всякий яд есть противоядие. Так где же наши богатыри – отцы и старшие братья, способные нас защитить? Может быть, погибли в Афгане? А может, не воспитали таких? По чьей вине?»

М.П.,

студентка

Даже если бы такое письмо было одно-единственное, его надо было бы очень внимательно осмыслить, обнародовать и особо зачитать в Думе. Потому что в нем психология посткоммунистических национальных отношений схвачена более жестко, прямо и безыскусно, чем в суждениях Егора Гайдара, Рамазана Абдулатипова и Геннадия Зюганова вместе взятых. Поневоле подумаешь, что наши партийные мужи и рядовые граждане живут если не в разных странах, то наверняка в разных политических измерениях. Но ведь именно простого человека сепаратистский синдром российской политики ставит в житейски непереносимую ситуацию.

В какой же степени чувства, о которых поведала в своем письме студентка, желании мести и ощущении страха, свойственны жителям России?

Психологическая служба газеты «Российские вести», анализируя сложившуюся в стране социально-психологическую ситуацию, провела зондаж представлений, связанных в сознании людей с ключевым стереотипом межнациональных конфликтов – понятием «месть».

Вот как выглядят результаты тестирования наиболее спокойной группы респондентов: мужчины и женщины от 25 до 50 лет с высшим гуманитарным, техническим и военным образованием. Почти все они понятие «месть» соотносят с обычаями Кавказа, или «востока». Подавляющее большинство опрошенных (85%) представления о мести почерпнули из публицистики и искусства. Но кое-кто (1,6%) – из уголовной хроники, и лишь незначительная часть (0,8%) узнала о реальных фактах мести из бытовых разговоров.

Анализ смыслового и эмоционального поля понятия «месть» в ходе свободного ассоциативного эксперимента выявил двойственность реакций аудитории. Для одних (69%) месть связана с идеей тотального уничтожения, геноцида, смертельных разборок и вызывает предельно негативные эмоции: страх, ужас, боль, горе… У других (31%) – порождает романтические, нередко экзотические образы: любовь, честь, ревность, кинжал, горячая кровь и т. п.

Мстителю, считают одни (38%), свойственны низменные чувства и качества характера: зависть, ограниченность, дикость, коварство… Зато другие (11%) приписывают мстителю супервысокие побуждения: возмездие, защита и т. п.

Характерно, что романтизация понятия «месть» проявляется исключительно у тех, кто в своих представлениях основывается на политической публицистике и искусстве. А вот у тех, кто судит о явлении по уголовной хронике и реальным фактам, – у таких ни одной непроизвольной ассоциации романтического типа выявлено не было. Однако у всех участников эксперимента, даже при наличии «романтического сдвига», наибольшую частоту имели гнетущие ассоциации: частотность ассоциативных связей «месть – страх», «месть – наказание» составила 100%.

Сегодня всякое напоминание о мести актуализирует в людях полубессознательные, наименее управляемые эмоции страха и боли. Не удивительно! Месть вообще принадлежит к наиболее древним механизмам контроля поведения людей на уровне перехода от животного мира к социальному, от стадных инстинктов к мистическим запретам и табу. Месть сама по себе – мистическое чувство родовой вины и фатальной кары. Это доправовая и даже донравственная, в сущности, форма самоорганизации общины, которая аккумулирует в себе атавистические страхи и безотчетную агрессивность и держит наготове до подходящего случая. Поэтому реальные акты мести способны привести любое общество к психологической регрессии, то есть к спусканию массового поведения на, так сказать, элементарно-биологический уровень реагирования, импульсивный и неадекватный правовому сознанию.

Но откуда и как приходит к человеку информация, оживляющая древний стереотип? Напомним для примера телерепортаж Елены Масюк (НТВ, 12.02.95). На экране держит речь мало кому известный тогда Шамиль Басаев. Да, да. Это тот самый террорист мировой величины Басаев, который четыре месяца спустя после телепремьеры захватил в заложники городок Буденновск и держал в напряжении всю страну. А тогда он говорил о воспитании мстителей в войсках Дудаева: «Идеологическая работа ведется. Если пришел просто воевать, я его не беру…» Но красноречивее слов портрет во весь экран: суровый прищур черных глаз, волнистая черная борода, черная вязаная шапочка и огромный «дедовский» кинжал, на треть обнаженный… Дизайнерский образ «злого чечена» на уровне лучших агитплакатов… Но это не все. В стык монтируются кадры: детки катаются на санках. Женский голос за кадром: «Эти пятилетние дети пока только кричат: «Аллах Акбар»» Затем на экране подросток с пулеметом, диалог лаконичен: «Ты уже стрелял? – Да. – А в кого?», – долгая пауза. Наконец мальчик, не выдержав настоятельного молчания журналиста, выпаливает: «В русских! И всегда буду в них стрелять…».

Контент-анализ российских средств массовой информации вызывает ощущение пропагандистской кампании тотального запугивания и обывателей, и законодателей угрозой «кровной мести» и, одновременно, тотальной романтизацией мстителей и мстительности.

«Месть да лесть – дружны», – утверждает старая русская пословица. Фольклорный парадокс! Но кто бы мог предположить, что демократическая журналистика станет повторять зады коммунистической пропаганды. Все, что было наагитировано про независимость Вьетнама, Кубы, Анголы, других горячих точек планеты, теперь используется в публицистике о Чечне. […]

Пропаганде противостоять трудно. Теперь для этого нужно иметь не только собственный ум, но и личную храбрость. Появилась, например статья со словами: «Чеченская тема надоела безумно…» И тотчас же «Московский комсомолец» воззвал: «Это написал Михаил Леонтьев – зам. главного редактора респектабельной «Сегодня». Над заметкой – портретик замечательного публициста. Так что ежели чеченская общественность придет в «адекватное состояние» и решится на оскорбление действием, то не ошибется». Это даже не «разжигание национальной розни», это угроза бандитскими погромами и подстрекательство к бандитскому погрому. И все-таки далеко журналистам до политических деятелей. Глава влиятельной думской фракции в интервью газете «Дело» прозрачно намекает: «Чеченцев просто подбивают к тому, чтобы они ответили кровавым террором в Москве». Депутаты Думы без проверки и анализа, словно простой спутник-ретранслятор, распространяют прокламации дудаевской пропаганды…

Когда Рамазан Абдулатипов говорит, что у Российской Федерации «нет национальной политики», он или лукавит, или в силу привычки не замечает даже, сколь принципиально проводится в этом вопросе прежняя большевистская линия. Но, заимствуя у коммунистов риторику о «самоопределении вплоть до отделения», неплохо бы помнить, к чему это привело, а главное, понять, наконец, почему же так вышло. Тут ведь важны не лозунги, а реальные механизмы. Однажды, раздосадованный тем, что на переговорах грузин-большевик Орджоникидзе ударил по лицу грузина-меньшевика, В.И. Ленин поспешил назвать, говоря по-нынешнему, кавказскую разборку «русским (?!) рукоприкладством» и раскрыл собственный замысел: «интернационализм со стороны угнетающей нации или так называемой «великой» нации (хотя великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда) должен состоять не только в соблюдении формального равенства наций, но в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактически…» Грубые оскорбления национального достоинства большинства населения в устах вождя психологически знаменательны. Истерический напор должен был подавить, парализовать самосознание того народа, который один из всех, хотя бы в силу своего численного преобладания, мог отринуть большевизм, если бы остался в русле национальной традиции. Чтобы властвовать, коммунистам недостаточно было по правилу древнеримских рабовладельцев разделить народы. Тогда они предъявили моральные и материальные претензии к «великой» нации от лица «малых», ото всех вместе и от каждой по отдельности. 70 лет одному из народов федеративного государства решительно и неотступно внушали деморализующий комплекс вины, провоцируя и нагнетая чувство национальной неудовлетворенности у всех остальных. Судьба «русскоязычных» в Эстонии, Латвии, Молдавии, Таджикистане… показала, что «образ врага» внутреннего удалось создать и более жгучий и более действенный, чем «образ врага» внешнего, типа «германского фашизма» или «американского империализма».

На развалинах СССР заводить прежние песни может, говоря словами интеллигентнейшего Егора Тимуровича, «только дурак или провокатор». Но вот подошла горькая годовщина одного из самых постыдных эпизодов второй мировой войны – депортации целых народов. Безысходная жуть этой народной трагедии в том, что механизированное злодеяние ХХ века вершилось по атавистическому обычаю родовой мести: как если бы некие военные инициативы горцев нанесли кровное оскорбление властителя Сталину и грех родовой вины пал на каждого балкарца, ингуша, карачаевца, чеченца «до седьмого колена», а исполнительный визирь Берия мстил провинившимся народам, изгоняя их до последнего человека, заодно предохраняя своих соплеменников от ответной мести. Для федеративного государства жизненно важно снять мистический ореол с хладнокровного военного преступления. Следовательно, надо точно установить и назвать, кто варварскую акцию замыслил, кто планировал, организовывал, отдавал приказы, то есть выяснить личную вину и определить меру личной ответственности конкретных людей и тем самым увести общество из порочной спирали «родовая вина – кровная месть – родовая вина – кровная месть», которая захватывает целиком все новые и новые народы. Но, увы, пока слышны лишь публицистические призывы к всенародному покаянию, надо понимать, в родовой вине русских, до седьмого колена. По-прежнему российские идеологи придают «обычаям» большее значение, чем реальному положению дел. В который уже раз и с каким ученым апломбом пишется: «Достаточно сбросить с головы платок перед дерущимися, чтобы они немедленно расцепились. Пожилые чеченки снимали платки и перед русскими солдатами – очевидно, приводя их в недоумение». Это умиляется, как сказано в подписи к статье, госпожа Старовойтова. Ей, по-видимому, кажется, что в современных кавказских войнах (Карабах, Абхазия, Осетия) строго соблюдаются красивые «рыцарские обычаи». А ведь в той же газете, где публикуются подобные «поучения авторитетов», проходит иногда и реальная информация. К примеру, о женщине (национальность не указана), которую дудаевские боевики принудили впереди них войти в заминированное строение, угрожая в противном случае убить её малолетнего сына. Мать с тяжелой раной в госпитале, о судьбе сына-заложника в газете не сообщается…

Посмотрим на вещи прямым взором. Нет уже в современном мире «старых добрых» родообщинных отношений. Теплые узы земляческой солидарности обернулись смертной круговой порукой типа сицилианско-американской мафии. А романтический обычай личной мести выродился в злобные убийства из-за угла безвинных людей ради абсурдных притязаний уголовных авторитетов, политических авантюристов и квазирелигиозных фанатиков на власть и деньги. Может быть, пропагандистский образ дикого мстителя с дедовским кинжалом кому-то и выгоден. Но, если вдуматься, для чеченцев как народа это национальное оскорбление. В нем выражается, в сущности, презрительное отношение к горцам как людям нецивилизованным, неспособным нормально жить в нормальном современном обществе, подходящим местом для которых была бы разве что резервация, для пущей суверенности обнесенная колючей проволокой. Подобная позиция неприемлема и для людей, с равным уважением относящимся к любому народу, и для государства, в конституции которого заявлено о правах человека как высшем приоритете общества. Это вообще проблема жизни, а не вопрос пропаганды. Чтобы осветить суть дела, лучше обратиться к далекому от Чечни примеру.

Во время войны с Ираком первый эшелон атакующих иранцев формировался нередко из необученных добровольцев 14–15 лет. Они должны были идти впереди профессиональных воинских частей, чтобы своими детскими ногами протоптать в минных полях проходы для танков. Говорят, у каждого из мальчиков-смертников на шее висел освященый имамом «ключик от рая»… Но когда Иран и Ирак заключили перемирие, по всей линии фронта практически не возникало нарушений прекращения огня. Значит, не было на уровне рядовых ни ненависти, ни мести. Значит, не сам по себе ислам и не родовые обычаи, а повеления шейхов, имамов и прочих властных идеологов возбуждали самоубийственный фанатизм. А поддерживали накал страстей автоматчики, которые разделяли соплеменников на добровольцев и предателей. Однако же и автоматчики устыдятся усердствовать, если не задействованы, говоря словами Н.С. Хрущева, подручные партии. Поистине права поговорка: без зубов лесть, а с костями съест! И тут честнее было бы напомнить друг другу о судьбе Кубы, Анголы, Ливана, Афганистана, чьих бойцов вот также подзуживала «прогрессивная мировая общественность», пока не заговорили те же самые деятели о «саморазрушении государств» и «самогеноциде народов»…

И наконец, проблема, о которой, кажется, боятся говорить открыто. А как действует пропагандистский образ мстительного чеченца с кинжалом на психику других наций федеративного государства? Зондаж, проведенный психологической службой «РВ», показал, что к апрелю 1995 года, несмотря на всеобщее (100%) убеждение в безнравственности мести для современного цивилизованного человека, 25% опрошенных предполагают возможность «мести за месть» со стороны русских; 38% уже и лично себя считают способными на возмездие в случае крайности, а 60% указали преступления (терроризм, захват заложников и т. п.), месть за которые можно морально оправдать. Некоторые публицисты почувствовали, по-видимому, резкий рост психологической напряженности. Но успокаивают единомышленников, рассуждая, к примеру, о терских казаках в таком стиле: «Много ли найдется желающих жить с автоматом под подушкой?» Между тем пример государства Израиль показывает, если дело идет о землях, в «желающих жить с автоматом под подушкой» недостатка не бывает. А земли на Кавказе не только чеченские. Отсутствие надежной защиты личности и имущества оставляет человека один на один с угрозой уничтожения, а односторонне психологическое давление – средств массового воздействия многократно усиливает внутреннюю тревожность и регрессию к непредсказуемым ответным действиям. Характерны ответы на вопрос: «Что может защитить от мести?» Большинство респондентов рассчитывают на друзей (45%) да на семью (30%). Каждый четвертый хотел бы иметь на этот случай личное оружие. И только 15% опрошенных полагаются на закон. Главным образом, это профессиональные военные (12,5%), которые ясно понимают, то речь идет не о романтических дуэлях, а о защите конституционных прав человека от организованного терроризма, притязаний национал-сепаратистских лидеров и амбиций безответственных идеологов.

Но закон, какой он есть сегодня, не защищает законопослушного человека. Он парализован неизжитым коммунистическим лицемерием. Между тем национал-сепаратисты торопятся превратить свои полулегальные привилегии в легитимные выгоды. У них нет другой базы, кроме «родообщинных отношений». Дай им волю, они всю Россию опустят до элементарно-биологических способов «самоуправления». Так что же, и законопослушному большинству тоже запасаться оружием, чтобы обеспечить своим семьям альтернативное выживание? Этот вопрос обращен отнюдь не к законодателям. Большинство из них психологически не в состоянии смотреть в лицо фактам и называть вещи своими именами. Последняя граница, за которой уже только хаотический распад на кланы, землячества, мафии и кинжальное право, – это силовые линии государства. Ничего хорошего тут не видно. Но, в конце концов, для того они и созданы, чтобы стоять у крайней черты, перед лицом преступных притязаний, в эпицентре пропагандистского давления. Психологическая напряженность здесь не поддается измерению: зашкаливает любые методики. Зато здесь не срабатывает лесть и не вызывает восторга ученое умиление первобытными добродетелями. Здесь вообще неуместно идеологическое вмешательство, потому что у крайней черты Конституция России имеет непосредственное действие в прямом значении юридической терминологии. Здесь важно только одно: не поддаться, не уступить от долга перед людьми, доверяющими государству.

Когда-то знаменитые писатели-прогнозисты братья Стругацкие вложили в уста излюбленного своего героя-цивилизатора знаменательные слова: «Мы… не ученые. Ошибки ученого – это в конечном счете его личное дело. А мы ошибаться не должны. Нам разрешается прослыть невеждами, мистиками, суеверными дураками. Нам одного не простят: если мы недооценим опасность».

Хорошо когда-то писали братья Стругацкие. Прогностично.

Цит. по: Российские вести. 21 июня 1995. № 113.