КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Кира Валерьевна
Служкин сидел в учительской и заполнял журнал. Кроме него, в учительской еще четверо училок проверяли тетради. Точнее, проверяла только одна красивая Кира Валерьевна – водила ручкой по кривым строчкам, что-то черкала, брезгливо морщилась, а три другие училки – старая, пожилая и молоденькая – болтали. – Я вчера, Любовь Петровна, в очереди простояла и не посмотрела шестьдесят вторую серию «Надеждою жив человек», – пожаловалась пожилая. – Что там было? Урсула узнала, что дочь беременна? – Нет, еще не узнала, – рассказала старая. – Письмо-то Фернанда из шкатулки выкрала. Аркадио в больницу попал, и пока он был на операции, она его одежду обшарила и нашла ключ. – Так ведь Хосе шкатулку забрал к себе… – У него же эта… как ее?… – Ребека, которая Амаранту отравила, – подсказала молодая. – Вот… Ребека же у Хосе остановилась под чужим именем, а он ее так и не узнал после пластической операции. – Почему? Он же подслушал ее разговор с Ремедиос… – Он только про Аркадио успел услышать, а потом ему сеньор Монкада позвонил и отвлек его. – Я бы на месте Аркадио этого сеньора на порог не пустила, – призналась пожилая. – Это потому, что мы, русские, такие, – пояснила старенькая. – А они-то нас во сколько раз лучше живут? Там так не принято. – Еще бы не лучше! – возмутилась молодая училка. – Фернанда – простая медсестра, а у нее квартира какая? – Она же на содержании у этого американца, – осуждающе заметила старенькая. – Я бы и сама пошла на такое содержание, – мечтательно заметила молодая. – Кормит его одними обещаниями, и больше ничего… Служкин закрыл журнал, поставил в секцию и начал одеваться. На улице уже темнело, накрапывал дождь, палая листва плыла по канаве, как порванное в клочки письмо, в котором лето объясняло, почему оно убежало к другому полушарию. Служкин закурил под крышей крылечка, глядя на светящуюся мозаику окон за серой акварелью сумерек. Сзади хлопнула дверь, и на крыльцо вышла Кира Валерьевна. В одной руке у нее была сумка, раздутая от тетрадей, в другой руке – сложенный зонтик. – Подержите, пожалуйста, – попросила она, подавая Служкину сумку. – Тяжелая, – заметил Служкин. – Может, вам помочь донести? – Я близко живу. – Это как понять? – Как хотите, – хмыкнула Кира Валерьевна, выпалив зонтом. – Хочу вас проводить. – Служкин выбросил окурок, и тот зашипел от досады. – Давайте мне и зонтик тоже, а сами возьмите меня под руку. Кира Валерьевна, поджав губки, отдала зонтик и легко взяла Служкина под локоть. Они сошли с крыльца. – Отгадайте загадку, – предложил Служкин. – Моя четырехлетняя дочка сочинила: открывается-закрывается, шляпа ломается. Что это? – Зонтик, – сухо сказала Кира Валерьевна. – Я бы не подумала, что у вас уже такая взрослая дочь… – Так что ж, человек-то я уже пожилой… – закряхтел Служкин. – А у вас кто-нибудь есть? Сын, дочка, внук, внучка?… – То есть вам интересно, замужем я или нет? – А разве найдется какой-нибудь мужчина, чтобы ему это было не интересно, особенно если он красив и чертовски умен? Кира Валерьевна снисходительно улыбнулась. – Не замужем. – Она вызывающе посмотрела на Служкина. – Я так и надеялся. А какой предмет вы ведете? – Немецкий. – Когда-то и я изучал в университете немецкий, – вспомнил Служкин. – Но сейчас в голове осталось только «руссиш швайн» и «хенде хох». Не подскажете, как с немецкого переводится сонет: «Айне кляйне поросенок вдоль по штрассе шуровал»? Кира Валерьевна засмеялась: – Вы что, литературу ведете? – Географию, прости господи. – Точно-точно, припоминаю. – Она скептически кивнула. – Что-то про вас говорили на педсовете… Стихи вы какие-то, кажется, ученикам читали, да? – Жег глаголом, да назвали балаболом, – согласился Служкин. – В самокритичности вам не откажешь. – Посмеяться над собой – значит лишить этой возможности других, – назидательно изрек Служкин. – Это не я сказал, а другой великий поэт. Они остановились у подъезда высокого девятиэтажного дома. – Мы пришли. – Кира Валерьевна забрала сумку и зонтик. – Спасибо. – А мы еще, Кира, вот так же прогуляемся? – спросил Служкин. – А разве мы пили на брудершафт? – А разве это трудно? – улыбнулся Служкин. – Что ж, дальше будет видно, – усмехнулась Кира. – Как хоть тебя?… Витя? До свидания, Витя. Она развернулась и вошла в подъезд.
|