Уильям Оккам и вопрос об Универсалиях.

Вопрос об Универсалиях затрагивает не одного Оккама. Это вопрос, вокруг которого велись споры все Средневековье.

Если не вдаваться в детали, то «Универсалии», о которых говорили средневековые схоласты – это платоновские «идеи» (то, что на языке выражается общими понятиями: «прекрасное», «благо», «человек», или «кошка»).

Вопрос стоял так: общее (Универсалия) существует и обладает неким особым, не сводимым к бытию конкретных вещей существованием (как полагал Платон), или же существуют только единичные вещи. Философов, которые считали, что Универсалии существуют (отдельно от вещей) называли «реалистами» (они полагали, что Универсалии реальны), вторых же называли «номиналистами» (они полагали, что Универсалии обладают лишь условным, номинальным существованием).

Из всего выше сказанного ясно, что Оккам в вопросе об Универсалиях был крайним номиналистом. Он полагал, что существуют (реальны) лишь единичные вещи, а то, что называют «Универсалиями» - это всего лишь знаки, обозначающие множество единичных вещей. /Не существует кошки вообще или добродетели как таковой/

/Но номинализм Оккама радикальней аристотелевского, он дальше отстоит от платонизма. Согласно Аристотелю, ум человека, опирающийся на опыт, познает объективно существующие формы (сущности) вещей, эмпиризм же Оккама заходит так далеко, что не усматривает связи между порядком познания и объективно сущим, истинным порядком мира/.

[1] Эти положения, изложенные, впрочем, отнюдь не специальным богословским языком, были приведены выше.

[2] «На французской стороне, на чужой планете /предстоит учиться мне в университете…» - нельзя точно сказать, какого времени, но оригинал этой всем известной песни – оттуда, из «средних веков». Некогда было время, когда Европа была единым «христианским миром» и люди путешествовали из города в город, чтобы послушать какого-нибудь знаменитого проповедника или философа.

[3] Смотри тему «философия Аристотеля»

[4] Этот ряд не может, по мнению Фомы Аквинского, уходить в бесконечность. Насколько я понимаю, мир, в котором рассуждает Фома, иной, чем наш. В нем есть однозначно присутствующий низ и верх. Если мы говорим, что одно тело привело в движение другое тело, или одна вещь явилась причиной существования другой вещи, то первая вещь является в абсолютном плане активной, а другая - пассивной (пример Фомы: движение руки является причиной движения трости, движение трости является причиной камня, который толкнули). Эта цепь причинения не может быть бесконечной, не может замкнуться на саму себя, потому, что она в принципе направлена с верху в низ (в мире, где есть верх и низ). Все эти цепи должны сходиться в некой точке, указывать на некую предельно активную и живую сущность.

[5] Они уже сейчас в каком-то смысле не есть. Очевидно, здесь Фома имеет в виду то, на что указывал Парменид: вещи, чье существование преходяще, не существуют в подлинном смысле этого слова.

Тема 8. Изменение картины мира европейского человечества в 15-м, 16-м, начале 17-го века. Возрождение, научная революция.

В 15-м, 16-м. начале 17-го века мир человека существенно меняется. В общих чертах он становится таким, каков мир современного европейца. Образ мысли человека средневековья нам понять достаточно сложно, потребуются значительные усилия. Известный исследователь (теоретик) культуры Освальд Шпенглер рассматривал средневековье как отдельную культуру, иной мир, со своей логикой развития, юностью, зрелостью и старостью. А современный человек с его ментальными установками. Западная цивилизация в том смысле, в каком мы говорим о ней сейчас (согласно интерпретации Шпенглера) начинается где-то там, в 16-м веке.

Так, или иначе, изменения в картине мира, происходящие в этот период, весьма существенны.

Книга и изображение в культуре Возрождения и средневековой культуре.

Средневековая культура была устроена существенно иначе, нежели культура Возрождения. Средневековая культура – культура книги.

Ценностным центром этой культуры является событие (в первую очередь и непосредственно) – событие земной жизни Христа. Событие это – непонятное, поэтому люди, бывшие свидетелями этого события, его просто записали. Текст (Евангелие) получился непонятным, потому, что те, кто описывал событие, не вполне понимали его смысл и понимали, что не понимают[1].

Поскольку текст этот не вполне понятен, любой пересказ этого текста (любое изложение его общего смысла) не заменяет собой сам текст в его буквальности. Получается, что главным, самым важным источником истины о событии является сам текст (записанное слово). Книге поклоняются, книга в средневековой культуре – привилегированный носитель истины. Книга - видимый центр средневековой культуры (в то время, как событие – ее невидимый (не данный непосредственно, но предполагаемый) центр).

И поскольку центральный текст культуры не вполне понятен, - он взывает к комментарию, требует, чтобы его истолковали. Но поскольку, опять-таки, текст не вполне понятен, каждый, написанный на него комментарий, оказывается недостаточным и требует к себе нового комментария. Текст обрастает бесконечными слоями комментариев. Каждое последующее поколение богословов пишет комментарии на священные тексты и на всех своих предшественников. Средневековая культура – культура книги и культура комментария.

И такое отношение к книге как к подлинному носителю истины (не сводимому к тому или иному ее пересказу) переносится с Евангелия и Библии на все иные книги, которые признаются данной культурой (и на философские в том числе[2]). С События - на все иные события как религиозной, так и светской истории.

Изображение, поскольку оно функционирует в средневековой культуре, относится скорее к тексту, нежели напрямую к событию. Изображение иллюстрирует тот или иной момент книги. Это во многих случаях буквально - картинка в книге (книжная миниатюра). Если же изображение и не является «картинкой в книге» в буквальном смысле слова, оно все равно функционирует аналогичным образом (подобно знакам в тексте).

Дело не в том, что средневековый художник хуже умеет рисовать, чем научатся впоследствии. Просто он видит свою задачу в другом. Он не пытается дать почувствовать атмосферу данного события, передать, что чувствовали его участники и свидетели (полагая событие слишком далеко отстоящим (от читателя или зрителя), так что пытаться перенестись в него мысленно было бы бесполезно). Средневековое изображение не реалистично и не психологично, они, всего лишь, символизирует. На миниатюре изображены некие фигуры, они что-то делают. Событие просто обозначено. Фигуры на картинке подобны знакам в тексте, они символизируют, всего лишь обозначают (а не передают и не доносят).

Средневековый художник полагает, что «там» и «тогда» изображаемого события слишком отличаются от «здесь» и «сейчас», поэтому их бесполезно пытаться передать, их можно только символизировать (обозначить).

Художник Возрождения (напротив) силой своего гения и своего мастерства стремится перенести своего зрителя в «там» и «тогда» изображаемого события. Он считает, что люди во все времена и во всех местностях были примерно одинаковые (мир везде примерно одинаков), и пытаться проникнуть в то, что они думали и чувствовали, в их мир – не бесполезная задача.

Нельзя сказать, что живопись по тематике становится более светской. Мастера Возрождения достаточно много рисуют на евангельские и библейские темы, однако способ изображения меняется. Они становятся «реалистичными», создают эффект присутствия зрителя при событии. Картина художника Возрождения подобна окну, переносящему зрителя в иное пространство и время (в «там» и «тогда» изображаемого события). Прежде всего – время, конечно. Это – своеобразная «машина времени». Окно в иную реальность.

И эффект этот становится особенно заметен, когда мы имеем дело с таким техническим приемом, как перспектива (когда художник, с помощью определенных технических приемов создает иллюзию трехмерного пространства на двухмерном пространстве картины). Здесь сходство с окном просто буквальное.

Итак, изображение в культуре Возрождения напрямую отсылает к событию: художник имеет дерзость пытаться проникнуть (силой своего воображения) в пространство и время события (понять его или почувствовать на свой страх и риск). Событие стало ближе. И, как и в первом случае, такое отношение к центральному Событию культуры переносится на все прочие события. В целом на структуру универсума: он становится более однородным, проницаемым.

Великая живопись Возрождения предполагает иное понимание пространства и времени, нежели средневековый тип изображения.

И одновременно статус книги в культуре меняется. Изобретение книгопечатания означает, что книга упала в цене (и в буквальном и в переносном смысле). Рукописная книга – это то, что хранится в монастырских и университетских библиотеках[3]; то, для создания чего потребуются усилия не одного человека.

Гуттенберг, изобретя печатный станок, в первую очередь печатает Библию. Главную книгу культуры, которая была доступна лишь немногим (священникам, а простым мирянам лишь в их изложении с кафедры на проповеди), теперь может купить каждый, держать у себя дома и по-своему пытаться толковать. С книгой происходит примерно то же, что с деньгами при переходе от золота к бумажным купюрам.