ЧАСТЬ III. Тайны Мартиники 6 страница

Гермина, видимо, колебалась. Она не любила этого приятеля Лео, но всё же не решалась отказаться от его услуг, предполагая, не без основания, что лорд Дженнер послал его сюда нарочно, для её охраны, ввиду необходимости позднего возвращения. Сообразив это, она выговорила, наконец, повинуясь взгляду Гершуни более, чем своему желанию.

-- Конечно, я с благодарностью принимаю вас в спутники, раз Матильда не имеет ничего против...

Матильда молча наклонила голову, почти не соображая, о чём шла речь. Её занимала мысль о том, как бы заплатить старому чародею, не оскорбляя его. В своей беспомощности она машинально обратилась "к мужчине" за советом.

Гершуни, улыбаясь, выслушал её торопливое сообщение о том, что старый негр не берёт денег за свои предсказания, почему молодые дамы и очутились в затруднительном положении и не знают, как отблагодарить старика.

-- Это мы сейчас уладим, -- весело произнёс Гершуни, обращаясь к старику, по-прежнему молча стоявшему у дверей.

-- Быть может, вы продадите мне хотя бы вот это чучело пресмыкающегося, которого мне не приходилось ещё видеть живым?

Не дожидаясь ответа старика, "профессор" небрежно бросил на стол красный шелковый кошелёк, сквозь петли которого сверкали золотые монеты, и взял в руки чучело змеи.

Тут только шевельнулась неподвижная фигура чёрного чародея. Облитое лучами заходящего солнца, его белое одеяние казалось сверкающим, и по сравнению с этой яркой, белой фигурой ещё темнее казался другой облик -- мужчины в чёрном, стоявшего у стола со змеей в руке.

Но вот белая фигура торжественно подняла руку и заговорила на древнееврейском языке, к странным звукам которого с недоумением прислушивались присутствующие молодые женщины.

-- Борух Гершуни, берегись змеи... Я знаю, зачем тебе нужно это чучело. Но... поверь мне: берегись ядовитого пресмыкающегося... В символе и в материи, в духе и во плоти... Страшно ядовитая змея.

Немецкий "профессор" отшатнулся, поражённый. Этого он не ожидал от какого-то глупого негра... Откуда знал его имя этот чёрный колдун, очевидно, никогда его не видавший? И как мог он прочесть в его мыслях план, ещё не вполне ясный ему самому.

"Этот негр -- опасный человек", -- мелькнуло в голове "ученого химика", и он бессознательно сунул руку в карман, ощупывая рукоятку револьвера.

Тихий смех чёрного чародея точно разбудил его. Старик медленно поднял руку, и "белый учёный" почувствовал, что глупый негр сильнее его. Страшным усилием своей недюжинной воли Гершуни не смог заставить себя сойти с места, поднять руку, сказать хоть одно слово. Чужая, могучая воля, точно спеленала его. А старческий голос говорил:

-- Мне ты не страшен; я не мешаю тебе идти сегодня, хотя угадываю твои планы и знаю твои цели. Но ты сам недолго будешь наслаждаться плодами своих деяний. Вот всё, что я хотел сказать тебе, Борух Гершуни... А теперь -- ступай. Возьми своё золото. Возьми и змею, символ отравленной ядовитой души... Ступай же...

Повелительным жестом старик указал на дверь. "Немецкий профессор" судорожно вздрогнул, но с непринуждённой улыбкой обратился к молодым дамам, которые с возрастающим удивлением наблюдали странную сцену и слушали непонятную речь старого чародея.

-- Я потерпел поражение, дорогая графиня, -- с напускной весёлостью проговорил профессор. -- Старик ответил мне на специальном магическом языке -- древнееврейском, -- который знаком мне, как воспитаннику восточного факультета петербургского университета, но которого, признаюсь, я никак не ожидал услышать здесь, в этой обстановке... Положительно, этот чёрный колдун -- личность замечательная.

-- Благодарю тебя за твою доброту, -- сказала Матильда негру, -- и прошу тебя запомнить, что у тебя есть в городе искренний друг, дочь маркиза Бессон-де-Риб, которая услужит тебе, так или иначе...

-- И я тоже, -- поспешно прибавила графиня. -- Я у тебя в долгу, добрый старик. Прошу тебя не забывать этого.

-- И я тоже у тебя в долгу, старик, -- в свою очередь добавил Гершуни.

Только очень внимательный слушатель мог бы подметить злобную насмешку в его голосе. "Чёрный чародей" молча наклонил голову и слегка посторонился, пропуская уходящих.

VIII. Дьявольская власть

Солнце медленно склонялось к морю, заливая запад кровавым заревом и превращая тихо плещущие волны океана в растопленное золото. Уже почти касаясь голубой воды своим медно-красным диском, дневное светило всё ещё ослепительно сверкало, озаряя последними лучами нижние холмы западного склона "Лысой горы", с высоты которых поспешно спускались наши героини. Только резкие тени деревьев, постепенно удлинявшиеся, подчёркивали вечерний час.

Снизу, из отдалённого Сен-Пьера, слабо доносились мелодичные звуки вечернего благовеста, а наверху, над головами уходящих, горели и сверкали золотые звёзды над головой Мадонны-Покровительницы. Но гигантская тень её в этот вечерний час уже не ложилась на тропинку. Борух Гершуни шёл по тропинке вниз, не сводя глаз с молодых девушек, и чисто дьявольская усмешка кривила его губы.

"Более удобного случая испробовать податливость гипнозу этой девушки никогда не представится, -- думал он. -- Лорд Дженнер уверяет меня, что нашёл в ней все задатки настоящей ясновидящей. Заполучить хорошую ясновидящую было бы для нас весьма полезно".

Достойный ученик ребе Гершеля оглянулся, чтобы ещё раз убедиться в том, что колоссальная статуя Мадонны-Покровительницы исчезла за выступом скалы, и вздохнул с видимым облегчением. Замолк и благовест... Настала полная тишина, прерываемая только шумом шагов молодых женщин да случайным шелестом деревьев, на ветках которых усаживались на покой лесные пташки.

Гершуни остановился и, протянув руки, принялся беззвучно шевелить губами, произнося ему одному понятные страшные слова, которым научил его столетний каббалист, бывший его наставником. Выражение непреклонной воли и дикой энергии точно преобразило худое лицо молодого иудея. Его впалые глаза загорелись мрачным огнём. Казалось, из-под полуопущенных ресниц вылетали искры: такое напряжение сказывалось во взгляде, устремлённом на стройную фигуру высокой девушки с золотистыми волосами, ловко и смело шагающей по узкой и крутой горной тропинке.

И под влиянием тяжёлого и упорного взгляда Гершуни, стройная фигура девушки внезапно остановилась, как окаменелая. Затем она тихо вскрикнула, схватилась за голову и, зашатавшись, упала на дорожку, на самом краю глубокой расщелины. Гермина с криком испуга бросилась к упавшей Матильде и стала звать на помощь. На крик немедленно прибежали Луиза и Гершуни.

Гершуни, внимательно посмотрев на неподвижное лицо молодой девушки, сказал:

-- Успокойтесь, дорогая графиня. -- Смею вас уверить, что ваша подруга не подвергается никакой опасности, она правильно дышит.

-- Но ведь она в обмороке, профессор... Она не отвечает мне и, очевидно, ничего не чувствует... Боже мой, что с ней случилось? Что могло вызвать этот ужасный обморок и чем помочь ей?.. Хоть бы воды достать!.. Не послать ли Луизу обратно в хижину старого негра? -- растерянно шептала Гермина.

-- Только не это, графиня, -- поспешно возразил профессор. -- Он может только повредить в данном случае. Сколько я мог понять из обстановки, в которой нашёл вас в хижине старика, он показывал вам картины вашего будущего в чаше с водой, превращающейся в подобных случаях в магическое зеркало... Я угадал, не правда ли?

Гермина ответила:

-- Да... И это страшно поразило нас...

-- Вот видите, -- торжествующим тоном продолжал "профессор". -- Я сразу угадал, в чём дело, потому что изучал магические науки, издревле соприкасавшиеся с алхимией, ныне превратившейся в мою специальность -- химию. Потому-то я и знаю, что весь секрет магического зеркала -- в гипнотизме. "Чародей" -- попросту магнетизёр -- силой своей воли превращает каждого в ясновидящего, заставляя его создавать в сосуде с чистой водой те картины, которые смутно и бессознательно живут в его мозгу. Наружный вид маркизы соответствует внешнему облику загипнотизированных, которых я немало видел, когда занимался в Париже, в клинике знаменитого Шарко. К сожалению, прекратить гипнотическое усыпление не так легко, как простой обморок. Оно должно рассеяться само собой, в известный срок, иногда довольно долгий...

-- Но ведь не можем же мы оставаться здесь до ночи, пока Майя очнётся? Неужели же нет никакого средства для того, чтобы разбудить её?..

Гершуни на мгновение задумался.

-- Средство есть... но я не знаю, согласитесь ли вы его применить.

-- Ах, -- нетерпеливо вскрикнула Гермина. -- Я соглашусь на всё, что угодно, только бы прекратить это невыносимое положение. Что же может помочь Матильде?

-- Дело в том, что старый негр отягчил духовный организм мадемуазель Бессон-де-Риб слишком большим количеством магнетического тока, который, не будучи использован в чересчур коротком сеансе, прерванном моим появлением, так сказать, давит теперь загипнотизированную, погружая её в сон, который может быть очень продолжительным, и даже... опасным. Но если другой гипнотизёр использует этот излишек магнетизма, оставшийся без применения, то гнёт сам собой уничтожится и сон, то есть обморок медиума, немедленно прекратится.

Гершуни рассказывал этот вздор так убедительно, что женщине, не имеющей ни малейшего понятия о гипнотизме и магнетизме, и в голову не могла придти мысль о том, что он издевается над нею самым бессовестным образом.

-- Но где же нам взять гипнотизёра? Разве послать за стариком?

-- О, нет, нет, -- поспешно перебил Гершун. -- Для освобождения "медиума" нужен гипнотический ток, разнящийся от прежде употреблённого. Пробуждение возможно только при применении к загипнотизированному силы двух различных магнетизёров.

-- Да где же взять этого другого магнетизёра в этой пустыне? -- чуть не плача проговорила Гермина. Но внезапная мысль как бы осенила её, и она прибавила нерешительно. -- Если только... вы сами? Ведь вы же изучали гипнотизм в Париже у этого... как бишь его?

-- У Шарко, дорогая графиня, -- заметил профессор, -- я занимался усердно и небезуспешно, так что успел развить в себе некоторую силу. Если вы пожелаете, я готов услужить вам в данном случае, хотя, все-таки...

Гермина не дала ему договорить. Решительно схватив его за руки, она вскрикнула:

-- Как вам не стыдно колебаться! Ради Бога, поскорей помогите ей...

-- Хорошо, графиня, я повинуюсь...

С этими словами Гершуни протянул руки над головой неподвижной Матильды и проговорил повелительно по-английски:

-- Спишь ли ты, девушка?

Матильда вздрогнула и проговорила глухим голосом, не открывая глаз:

-- Да.

Гермина широко раскрыла глаза от удивления, а берлинская горничная всплеснула руками.

Гершуни повелительно прошептал:

-- Ни жеста... ни возгласа. Вы можете убить её неосторожным прикосновением или голосом... Молчите, пока она не проснётся и сама не заговорит с вами. Иначе я не отвечаю ни за что...

Бедные молодые немочки замерли в боязливом любопытстве.

А профессор продолжал тем же повелительным голосом, обращаясь к неподвижной Матильде:

-- Подымись, сядь на этот камень.

Матильда поднялась, стала на ноги и, не открывая глаз, твёрдо и уверенно отошла шагов на десять в сторону, ни разу не споткнувшись на неровной тропинке. Здесь опустилась на камень, повернув голову в сторону гипнотизёра, и замерла, неподвижная, как статуя.

Гермина не выдержала и схватила "профессора" за руку:

-- Боже мой! Что это значит? Она ходит с закрытыми глазами?

-- Да, графиня... Но нужно использовать излишек магнетической силы, оставшийся в её организме от сеанса чёрного чародея. Быть может, вы пожелаете узнать через вашу подругу что-либо интересующее вас, графиня? Быть может то, что делает в данную минуту Лео?

-- Ах, да! -- вскрикнула заинтересованная Гермина, забывая свой страх за здоровье подруги. -- Дорогой профессор, неужели она может сказать мне, где теперь Лео и что он делает?..

-- Даже то, что он думает, графиня. Сейчас увидите сами; слушайте, я буду спрашивать...

Гершуни взял безжизненно свесившуюся ручку Матильды и произнёс повелительно:

-- Скажи, что делает Лео Дженнер? Можешь ли ты найти его в Сен-Пьере?

-- Могу... но для этого мне надо что-либо принадлежащее ему. Гермина быстро сняла с шеи медальон с портретом лорда Дженнера и передала его Гершуни, шепнув:

-- Это подарок Лео... Внутри, под портретом, локон его волос...

Профессор прикоснулся медальоном к голове и груди спящей и затем положил его на её раскрытую руку.

Матильда сжала медальон своими тонкими пальчиками и улыбнулась.

-- Ах... Его портрет. Как он прекрасен... Гершуни произнёс повелительно:

-- Оставь! Твои чувства известны. Но я хочу знать, где теперь лорд Дженнер и что он делает?

Выражение напряжённого внимания появилось на прекрасном лице спящей. Видимо, она отыскивала того, о ком шла речь.

-- Вот он! Он идет по бульвару с двумя мужчинами. Один из них негр-журналист...

-- Кто ещё с ним? -- перебил Гершуни.

-- Какой-то иностранец.

-- Можешь ты слышать их разговор?

-- Они говорят тихо, но я слышу... Бенсерад спрашивает о дне открытия храма... Лео отвечает, что ещё не всё готово... Не достаёт главного...

-- Хорошо... Довольно, -- резко перебил профессор. -- Смотри дальше. Что делает Лео теперь?

-- Он едет по улице Кельбера... С тротуара ему кивает какой-офицер... Ах, это командир миноносца "Бесстрашный"... Лео вылезает из коляски... Они ходят по бульвару взад и вперёд и разговаривают...

-- О чём? -- спросил гипнотизер. На лицо спящей набежала тень.

-- Командир просит его быть секундантом на дуэли, -- ответила она с оттенком беспокойства.

-- Ах, Боже мой? -- воскликнула Гермина. Гершуни насторожился.

-- О какой дуэли идёт речь? Прочти мысли этого офицера. Я хочу знать историю этой дуэли.

Лицо Матильды приняло напряжённое выражение. Затем она стала говорить медленными, отрывистыми фразами:

-- Сегодня утром в клубе этот офицер говорил о жене моего брата... Лилиане... Один из гостей -- я его не знаю -- позволил себе непочтительно отозваться о ней... Командир миноносца назвал этого англичанина наглецом. Дуэль назначена на завтра... Лео говорит: "До завтра! В шесть часов утра я буду у вас на миноносце. Оттуда мы проедем на шлюпке до предместья Проповедников, где нас будут ждать мулы"... Лео садится в коляску... Он поворачивает на улицу Версаля и останавливается перед домом графини Розен... Он выходит и открывает калитку. Кучер спрашивает: "Прикажете дожидаться?". "Нет", -- отвечает Лео. Он идёт по дорожке, срывая цветы...

-- Дальше, дальше, -- торопит магнетизёр, и сомнамбула покорно продолжает:

-- Вот он входит на террасу... Навстречу ему выходит экономка. Он заказывает ужин. Затем он садится в кресло, закуривает сигару и берёт газету...

-- Какую? -- быстро-быстро вставляет Гершуни. -- Посмотри, что он читает?

-- Сен-Пьерский листок. Страницу о будущих выборах, подписанную "Теолед".

-- Хорошо... Довольно...

IX. Закладка масонского Храма

Гершуни улыбается. Опыт удался блистательно. Эта девушка, очевидно, может быть настоящей ясновидящей. Поэтому он решил прекратить опыт и обратился к Гермине:

-- Я нахожу, графиня, что излишек магнетического тока использован. Усыплённую пора разбудить, чтобы не повредить её здоровью... Но только я предупреждаю вас, что она не будет помнить ничего случившегося, и напоминание о её гипнотическом сне может иметь весьма печальные последствия для её здоровья. Поэтому советую вам не говорить о том, что случилось после ухода из хижины чародея... Иначе я ни за что не ручаюсь...

Гермина обещала молчать и поручилась за молчание Луизы.

Через минуту молодая девушка открыла глаза и с удивлением увидела Гермину, стоящую возле неё на коленях.

-- Я, кажется, упала, Гермина, -- произнесла она.

-- Ты была без чувств, моя бедная Майя... И, не случись здесь нашего доброго профессора, я бы не знала, как быть... Он был так добр и внимателен...

-- Графиня преувеличивает мои заслуги. Я только помог ей привести вас в чувства, когда усталость и волнения вызвали естественную реакцию.

-- Неужели я была в обмороке? -- недоумевая, спросила Матильда. -- Вот уж никогда не сочла бы себя способной на это: я всегда подсмеивалась над дамами, падающими в обморок. И вдруг сама попалась...

-- Мы так волновались у старого чародея, -- начала Гермина. Но Гершуни быстро перебил её.

-- Не следует вспоминать об этом, графиня. Позволю себе посоветовать вам немедленно пуститься в путь, если только мадемуазель Бессон-де-Риб чувствует себя достаточно сильной?

Матильда решительно поднялась и, весело улыбаясь, тряхнула золотистой головкой.

-- Я не чувствую ни малейшей усталости, а потому в путь! Через час наши героини, без дальнейших приключений добравшиеся до своего экипажа, уже мчались в тележке по удобной просёлочной дороге, не опасаясь вечерней темноты, быстро наступающей на юге. Посещение "чёрного чародея" окончилось вполне благополучно... по-видимому. И только Гершуни, занявший по приглашению дам свободное место в тележке, знал, какой ужасной интриге послужило началом это посещение...

Около девяти часов вечера тележка, быстро промчавшаяся по ярко освещённым электричеством улицам Сен-Пьера, остановилась, наконец, перед воротами виллы графини Розен. На звон бубенчиков поспешно выбежала старая экономка, с беспокойством поджидавшая свою молодую госпожу.

-- Лорд Дженнер здесь? -- торопливо спросила Гермина, спеша проверить слова спавшей Матильды.

-- Так точно, ваше сиятельство, -- почтительно ответила мулатка. Они приехали в семь часов и приказали накрыть на стол.

Гермина вздрогнула и обменялась многозначительным взглядом с профессором Гершуни. Маленькая же немочка-горничная с ужасом воскликнула:

-- Ах, Господи, вот какая история!

Окончить эту фразу бедной Луизе не пришлось, так как Гершуни быстро схватил её за руку и так крепко стиснул, что она чуть вторично не вскрикнула от боли...

Помня приказания "профессора", Гермина поспешно обратилась к Матильде, и, чтобы отвлечь её внимание от восклицания Луизы, стала упрашивать её остаться поужинать:

-- Твои родные беспокоиться не будут, Майя. Ведь они знают, что ты проводила день со мной, так не всё ли равно, вернёшься ты часом раньше или позже?

-- Нет, нет, милочка, -- решительно ответила Матильда. -- Я положительно не могу остаться. Я начинаю чувствовать усталость и страшную потребность заснуть...

-- Это вполне естественное последствие утомления, -- вкрадчиво заметил Гершуни, помогая видимо ослабшей молодой девушке выйти из высокой тележки. -- Завтра от вашей усталости и следа не останется... Вас же, графиня, я попрошу разрешить мне сказать несколько слов моему другу Лео...

-- Благодарю вас, дорогой профессор, -- любезно ответила Гермина, позабывшая после сегодняшних событий большую часть своих антипатий к "учёному" приятелю своего друга. -- Я прошу вас остаться с нами поужинать...

Торжественная закладка масонского храма состоялась, наконец, со всей символической пышностью, предписываемой древним ритуалом "свободных каменщиков". После уничтожения рыцарского ордена Тамплиеров впервые открыто и громогласно произносились формулы посвящения будущего здания тому "великому архитектору вселенной", под именем которого неподготовленная толпа, также, впрочем, как и масоны первых посвящений, понимали Бога Истиного, посвящённые же высших рангов разумели мрачного владыку тьмы и зла -- Люцифера.

В далёкой французской колонии, посреди республиканской администрации, набранной на три четверти из мулатов и метисов, почти поголовно сочувствующей масонству, нечего было опасаться. Знамёна бесчисленных лож, как местных, так и привезённых различными депутациями из Америки и Европы для участия в радостном и торжественном событии, весело колыхались в тёплом воздухе, сверкая яркими красками своих шёлковых полотнищ, на которых золотом и серебром были вышиты масонские девизы и таинственные фигуры, истинный смысл которых понятен только посвящённым. Картина была живописная и эффектная.

В восемь часов утра торжественное шествие вышло из ворот главной ложи Сен-Пьера, после короткого тайного заседания тридцати трёх высших посвящённых, и, пересекая город наискось, добралось до пустынного бульвара, почти примыкающего к ограде, окружающей место постройки.

Это был огромный участок, подходящий вплотную к скалистому склону Красной вершины и являющийся крайней границей городской земли. Посреди участка уже был распланирован будущий храм, фундамент которого обозначался более или менее глубокими рвами. В самом центре будущего здания находилась трёхсаженная траншея, над которой устроены были прочные деревянные мостки. Здесь должна была совершиться закладка первого камня.

Вокруг мостков сгруппировались знамёна и депутации, а равно и приглашённые "почётные" гости: чины администрации, общественные деятели и местная аристократия, белая и цветная, дамы и мужчины. А ещё дальше, за линией конных полицейских, наблюдающих за порядком, запрудила участок громадная и пёстрая толпа южного народа -- негров и мулатов, оцепившая широким концом всё пространство.

Мальчишки взбирались на ограду, на деревья, даже на дальние скалы Красной вершины, с которых можно было "хоть одним глазком" взглянуть на "интересное" масонское торжество. И вся эта толпа болтала, смеялась, перекликалась, кричала "Ура!" и аплодировала ораторам с неистовой живостью и воодушевлением, о котором понятия не имеют жители холодных и спокойных северных стран.

И решительно никому не приходило в голову, что здесь празднуется победа безбожия над верой, сатанизма над Церковью, масонства над христианством, за которое всё ещё готовы были бы умереть многие из присутствующих. На помосте заняли места важнейшие масоны со своими семьями, и "официальные" лица. Семейство маркиза Бессон-де-Риб отсутствовало. Даже молодёжь не решилась поступить против воли старой маркизы Маргариты, объявившей накануне, после продолжительного совещания с аббатом Лемерсье, что эта масонская церемония --"то же язычество" и притом самого опасного свойства.

-- Мне страшно подумать, что твой внук, милая Эльфрида, воспитывается отцом, даже не скрывающим своего масонства. Тебе следовало бы постараться вырвать бедного ребёнка из недостойных рук.

-- Не слишком ли вы строго судите о лорде Дженнере, как и о масонах, дорогая бабушка? -- нерешительно заметил молодой маркиз. Мне часто приходилось слышать совершенно иное мнение о масонстве. Сколько я знаю, не только гражданские, но и военные власти не находят ничего предосудительного в деятельности так называемых "свободных каменщиков". В различных французских ложах немало офицеров и даже духовных лиц...

Старая маркиза перебила внука негодующим возгласом:

-- Плохо приходится церкви Христовой, когда слуги её присоединяются к армии идолопоклонников... Нет, нет, Рене... Не будем спорить. Но моего убеждения ты всё равно не изменишь.

После подобного разговора было понятно, что ни один из членов семьи Бессон-де-Риб не принял приглашения масонского "строительного комитета" пожаловать на "торжество освящения храма Соломона" и на последующий, на другой день после этого торжества, "обед и бал" в парадных залах великолепной городской ратуши.

Лорд Дженнер находился в числе тридцати трёх старших "мастеров". На мостках над траншеей, в которую должен был быть опущен первый камень -- громадная глыба красного гранита, с приделанной к ней серебряной доской с соответствующей надписью. Проницательные глаза красивого англичанина сейчас же заметили отсутствие семьи своей покойной жены, и насмешливая улыбка пробежала по его лицу.

Было здесь немало речей, полных напыщенных фраз о "свободе веры", живущей в человечестве, и о "могуществе" "великого архитектора вселенной", о храме добродетели, воздвигаемом в душе человека, и о "братстве всех народов", объединённых международным масонством, об освобождении народов от "всех цепей и всякого рабства, хотя бы и умственного, рабства предрассудков", о золотом веке "вечного мира, когда кровавые сражения и братоубийственные войны отойдут в область преданий", о равенстве всех племён Земного шара и прочее, до бесконечности...

Всем известные, избитые красивые фразы лились целыми фонтанами, и после каждой речи, произносимой не только масонами, но и властями французской республики, сочувствующими "великой умственной и нравственной силе масонства", разноцветные знамёна склонялись над глубокой траншеей, в которую с помоста громадные лебёдки спускали первый камень. В особо выточенное треугольное углубление мраморной глыбы положена была золотая медаль, выбитая в честь знаменательного события, и свиток пергамента, исписанный каракулями, непонятными для массы, но в которых посвящённые легко бы признали древнееврейские письмена. Затем отверстие было закрыто серебряной доской с выгравированными на ней годом, числом и знаками Зодиака. Доску эту прибили золотыми гвоздиками, по которым по три раза ударили серебряными молоточками сначала старший из "мастеров", затем губернатор колонии, потом лорд Дженнер, передавший молоток командиру стационера -- броненосного крейсера, специально прибывшего из Порт-де-Франса для сегодняшнего торжества. Серебряный молоточек переходил из рук в руки, от масонов к властям военным и гражданским, и, наконец, попал в руки протестантского пастора, спокойно сделавшего свои три удара. Затем почтенный старик передал молоточек своему соседу, оказавшемуся главным раввином новой синагоги. Это поразило лютеранского священника, но, впрочем, ненадолго. Он видел, как самые почтенные и влиятельные из его прихожан теснились вокруг масонских вождей.

Бедный, одураченный слепец! Что скажешь ты, когда очнёшься от навеянного масонами угара и поймёшь, какой храм помогал ты закладывать?

Что сказали бы все присутствующие здесь христиане, среди которых многие ещё сохранили остатки веры в сердцах своих под покровом равнодушия, навеянного так называемым "светским" воспитанием и всемогущей модой, -- если бы они могли понять значение красивых символических фигур на масонских знамёнах, кажущихся такими простыми непосвящённым, но имеющим такое страшное значение для посвящённых. Даже общеизвестная шестиконечная звезда, сделанная из двух треугольников и употребляемая на всех иллюминациях, украшающая подчас дворцы христианских монархов и храмы Бога Истины, -- эта шестиконечная звезда имеет страшное символическое значение опущенной книзу вершиной треугольника. Ведь эта фигура является геометрическим символом сатаны, козлиная голова которого легко вписывается в её отделы, символизируя торжество зла и тьмы над добром и светом.

Масоны умны и терпеливы. Исподволь приучают они христианские народы к созерцанию своих символов, которые уже никто не замечает. Привычка мешает обращать на них внимание, а тем паче разыскивать и допытываться их значения. И благодаря подобной привычке, легкомысленное современное человечество незаметно приучается допускать страшные символы в свою жизнь... Увы, страшно близким кажется то время, когда исполнятся предсказания Апокалипсиса, и христиане допустят наложить на себя печать сатаны, сами того не замечая. Продают же теперь в столице православной России, в Петербурге, в Гостином дворе, дамские кофточки, на шёлковой тесьме отделки которых повторяется в виде невинного узора еврейская буква "Шин" -- начальная буква слова "Шатан" (Сатана), таинственная символическая буква, пылающая синим огнём между рогами чёрного козла, председательствующего на дьявольских шабашах. {Автор имеет в виду 1906 год. Тогда, действительно каким-то путём выявилась странная мода, описываемая автором. (Ред.)}

Уж если в православной России, ныне предупреждённой об опасности масонских символов, христиане всё ещё не замечают подобных вещей, то тем паче в Сен-Пьере, на Мартинике, могли пройти незамеченными и непонятными страшные символы сатанизма, изображённые на знамёнах масонских лож.

Масса любовалась красивыми яркими цветами художественных вышивок и звучными девизами, не понимая поистине сатанинской насмешки, сверкавшей в глазах посвящённых, взиравших на эти знамёна, впервые после Парижской коммуны открыто появившиеся на французской земле.

Но ужасы коммуны успели уже позабыться легкомысленными французами. Приговорённые судом к бессрочной каторге, коммунары, убийцы беззащитных заложников, истязатели старцев-священников, осквернители детей, женщин и храмов Божьих, изверги, сжёгшие четверть Парижа, были уже помилованы и вернулись полноправными гражданами в тот самый Париж, который они залили кровью и огнем... А масонские знамёна, тщетно пытавшиеся четверть века назад защитить злодеев коммуны, ныне развивались на открытом воздухе, торжествуя победу масонства...

О, человечество... Когда ты научишься отличать зло от добра, свет от тьмы?

Когда первый камень был спущен на дно траншеи и установлен отрядом каменщиков, украшенных символическими передниками и пёстрыми лентами, с висящей на груди пентаграммой, официальное торжество окончилось. Участвующие, как и почётные гости, стали расходиться, обмениваясь рукопожатиями. И снова никто из непосвящённых не заметил, как многозначительны были взгляды, сопровождающие некоторые из этих рукопожатий. Никто не слышал, как некоторые из главных "мастеров", только что стоявшие на подмостках вместе с гражданскими и военными властями, пожимая руку тому или другому, произносили, едва заметно шевеля губами, одни и те же слова: "В полночь у северных ворот"...