Глава 1 Индивид — масса: проблема психических трансформаций

Говоря о психологии масс в целом, следует прежде всего сказать о том, что ей принадлежит ряд принципиальных открытий в области человекознания. Главное из них связано с изменением взглядов на сущность человека и природу его поведения. Новое время и эпоха Просвещения в европейской истории выдвинули и распространили идею разумности человеческой природы и примата рациональности в его поведении. И хотя это было не чем иным, как философским обоснованием ветхозаветного мифа о сотворении человека, идея эта в тот период рассматривалась как принципиально новый взгляд на человека. Создавая свою классификацию видов "Sistema naturae", Карл Линней определил человека как Homo sapiens, из чего следовало, что видовым отличием человека является его разумность, рациональность, наличие сознания. Этого оказалось достаточно, чтобы объявить человека венцом, "царем" природы, возвысившимся над всеми животными, благодаря своей исключительной разумности.

Природа человека и предмет психологии

Психология масс опровергла представление о человеке как о воплощении разума и сознания, обнаружив, что, находясь в массе, в толпе, человек-индивид утрачивает разумность и интеллект. Его поведение, как и поведение массы в целом, становится иррациональным и бессознательным. И если поведение многих видов животных в нормальных, естественных условиях демонстрирует явное присутствие рациональности и интеллекта, то поведение человека в массе начисто лишено всякой логики.

Поэтому психология масс в качестве предмета психологии определила психическое бессознательное человека. Академическая психология, оформившаяся к тому времени как самостоятельная наука, занималась изучением только сознания человека. Структура сознания, законы его функционирования, процессы ощущения, восприятия, мышления, этапы мыслительной деятельности, познание — вот тот круг вопросов, которые интересовали психологов. Понимание человеческой психики только как сферы сознания сложилось в психологии под влиянием философских взглядов Рене Декарта и Джона Локка, утверждавших, что у человека нет и не может быть неосознаваемых психических процессов. Декарт утверждал, что только человек обладает душой, единственным свойством (атрибутом) которой является сознание, мышление. Примерно такую же мысль высказывал и Локк, говоря о рефлексии, т. е. способности осознания человеком своей психической (для Локка это равнозначно мыслительной) деятельности. Таким образом, вся психология сводилась к исследованию процессов мышления и познания. Идеология Просвещения, провозгласившая абсолютную разумность и рациональность человека (что неудивительно, поскольку она опиралась на философию Декарта и Локка), способствовала окончательному утверждению взгляда на психику человека как на сферу чистого сознания. И, соответственно, привела к

пониманию психологии как науки только о сознании. "Подавляющее большинство философов, — писал по этому поводу 3. Фрейд, — называет психическим лишь то, что является феноменом сознания. Для них мир сознательного покрывается объемом психического. Все остальное, происходящее в трудно постигаемой "душе", они относят к органическим предпосылкам или параллельным процессам психического. Или, точнее говоря, душа не имеет никакого другого содержания, кроме феноменов сознания, следовательно, и наука о душе, психология, не имеет никакого другого объекта. Точно так же думает и профан" (Фрейд 3., 1997, с. 404).

Но уже сам факт существования массовой психики, неразумного поведения людей в толпе свидетельствовал о наличии в психике человека неосознаваемого, иррационального компонента. Психология масс, таким образом, открыла для психологической науки новую область исследования — неисчерпаемую, загадочную, парадоксальную сферу психического бессознательного человека.

Открытие иррациональности человеческой натуры стало ключевым, поворотным моментом в дальнейшем развитии не только психологии, но и всех наук, изучающих человека, его историю и поведение. Оно послужило толчком к созданию новых философских, исторических, социологических, культурологических и антропологических теорий.

Стало очевидным, в частности, что человеческая история не является результатом или плодом разумной деятельности людей, а представляет собой, скорее, череду хаотических всплесков, выбросов иррациональной психической энергии людей. История народов, таким образом, вершится не по законам логики или человеческого и божественного разума, а по своим собственным законам. И в их основе лежит не экономика, не рассудок, не холодный расчет, а страсти, то есть психический компонент. Или, как пишет Г. Лебон, "душевный строй расы". И психическое, о котором идет речь, совершенно бессознательно. Невидимая в своей сущности, эта "душа расы" очень заметна в своих проявлениях, так как в действительности именно она управляет всей эволюцией народов.

Новый взгляд на природу человека привел к тому, что помимо безраздельно господствовавших в то время идей линейного исторического прогресса, который объяснялся непрерывным развитием и совершенствованием человеческого разума, появились новые, альтернативные теории человеческой истории, например циклические теории культур (из числа наиболее известных — теория Оствальда Шпенгле-ра). Одним из важнейших выводов новых человековедческих теорий стал вывод о неизменности, постоянстве природы человека.

Согласно этой новой точке зрения на человека, люди изменяют окружающий мир, а сами при этом не изменяются.

Еще одним очевидным следствием открытия иррациональной, бессознательной сущности человеческого поведения стали изменения в теории юриспруденции и, как следствие, изменения в области уголовного законодательства. Итальянский ученый — юрист С. Сигеле, будучи специалистом по уголовному праву, пришел к выводу, что преступления, совершенные индивидом в условиях толпы, массовых скоплений людей, выступлений и действий (паника, бунты, митинги, демонстрации и т. д.) являются "деяниями в состоянии аффекта", т. е. иррациональными, неконтролируемыми сознанием человека, поступками. Поскольку индивид в этом случае не управляет своим поведением, действуя бессознательно, то он, следовательно, не может нести за свои действия всей полноты ответственности. Аффективное состояние, таким образом, должно учитываться как смягчающее вину обстоятельство. С. Сигеле сумел настоять на том, чтобы в итальянском уголовном законодательстве появились соответствующие изменения. Тем самым, впервые в мировой практике на уровне государственной законодательной политики признавалась вероятность и возможность в определенных обстоятельствах бессознательного, иррационального поведения людей, не страдающих психическими патологиями. Позднее подобные же статьи в том или ином виде вошли в уголовные кодексы других стран. Сегодня это положение широко используется в судо-производстве многих государств.

Характеристика массы

Обращение С. Сигеле — профессионального юриста, изучающего природу и причины криминального поведения, к психологии масс не было случайным. Дело в том, что он разделял господствующую в то время оценку толп, масс как преступных сборищ. У него, кстати, вышла и книга с соответствующим названием — "Преступления массы". Такая точка зрения на массу объяснялась рядом причин.

Первая состояла в том, что людей, собравшихся в массу и действующих как толпа, принято было считать деклассированными, маргинальными индивидами. Другими словами, предполагалось, что толпы, массы образуются из людей, выпавших или выброшенных из социальной структуры

общества. Следовательно, люди эти не заняты общественно полезной деятельностью, вообще не имеют определенных занятий и своего места в обществе, но зато обладают преступными наклонностями. Таким образом, иррациональное, "безумное" поведение сбившейся в толпы черни, люмпенов, не поддающееся никакому сознательному, разумному управлению, направлено против общества и несет угрозу самому его существованию. В этом усматривалась вторая причина преступности массы: антиобщественный характер поведения толпы и делает ее преступной.

Существовала еще и другая оценка массы — как безумной. Наиболее ясно ее выражал итальянский антрополог Чезаре Ломброзо, выдвинувший идею, в соответствии с которой преступники являют собой феномен биологической дегенерации. Именно такие люди, с душевными расстройствами, отмеченные врожденной дегенерацией, признаками вырождения и умопомешательства, по мнению Ч. Ломброзо, имеют склонность и потребность объединяться в массы, образовывать толпы. "Криминальность, — пишет Ломброзо, — составляет неотъемлемый элемент всякой толпы" (Московичи С, 1996, с. 107). Но еще до Ч. Ломброзо английский психиатр Джеймс Причард высказал мнение, что антисоциальная деятельность является формой умопомешательства.

Данный подход в понимании безумия и преступности толп являлся отражением опять-таки идеологии Просвещения. С позиций этой идеологии любой человек, совершающий преступления, то есть антисоциальные действия, а значит, нарушающий разумно, рационально организованный общественный порядок, может быть только безумцем. Психически здоровый человек не может быть преступником, т. к. он в своем поведении руководствуется разумом, сознанием и, следовательно, прежде всего озабочен сохранением, поддержанием общественного порядка.

Таким образом, до возникновения психологии масс толпа, масса наделялись следующими характеристиками:

1. Масса — сброд антисоциальных, деклассированных элементов, скопление люмпенов.

2. Масса — преступное сборище, поскольку основная ее цель — нарушение общественного порядка, совершение преступных, т. е. антисоциальных действий.

3. Масса безумна, поскольку: а) преступление является формой умопомешательства; б) толпа состоит из людей с врожденной дегенерацией, а значит, и с врожденными преступными склонностями.

Как видим, в то время массы определялись учеными исключительно в психиатрических и криминологических терминах.

Густав Лебон предложил новый, неожиданный взгляд на массы. Нетрадиционность его состояла в том, что иррациональность, неразумность поведения толпы, по мнению Лебона, объяснялась самим фактом массовости, групповости, коллективности, самой ситуацией скопления людей в одном месте, а не врожденной их дегенеративностью, как полагал Ч. Ломброзо, и не преступными склонностями, как считал С. Сигеле.

Лебон утверждает, что достаточно лишь нескольким индивидам собраться вместе, как сразу возникает феномен массы со всеми характерными для нее признаками. И при этом не важно, каков социальный, культурный, образовательный или даже интеллектуальный уровень или статус собравшихся людей. Невежда и ученый в толпе уравниваются. (По сути дела, Лебон предлагает одну из первых моделей объяснения процесса возникновения и формирования социальных групп. О современных представлениях социальных психологов об этих процессах речь пойдет ниже в главе "Индивид и группа".) "Между великим математиком и его сапожником может существовать целая пропасть, с точки зрения интеллектуальной жизни, — пишет Лебон, — но, с точки зрения характера, между ними часто не замечается никакой разницы или же очень небольшая" (Лебон Г., 1995 а, с. 161).

Структура психики массы

И дело здесь в том, что у людей, образовавших даже небольшую группу — массу, проявляется единая, массовая, или, как называет ее Лебон, "коллективная психика", "единая душа расы". Обосновывая выведенный им "психологический закон духовного единства толпы", Лебон исходит из того, что человеческая психика имеет два уровня проявленности. Первый и верхний уровень, наиболее очевидный, представлен сознанием, разумом, интеллектом. В обыденной, повседневной жизни люди действуют, подчиняясь этому разумному началу в себе. Основные индивидуальные различия людей как раз и кроются в различии их интеллекта. Можно сказать и иначе, именно благодаря интел-лекту индивиды отличаются друг от друга, наличие сознания у людей делает общество гетерогенным.

Но этот верхний слой психики — интеллект — покоится на глубинном основании — бессознательном фундаменте расы, как называет его Г. Лебон.

Нижний слой психики складывается из инстинктов, страстей, чувств, верований, обычаев и т. д., а проявляет он себя в религии, политике, морали, симпатиях, антипатиях, привязанностях. Этот слой психики формируется, по мнению Лебона, на протяжении многих и многих поколений, так что корни его уходят в архаическое прошлое человека. Данный психический уровень абсолютно одинаков у всех людей, принадлежащих к одной культуре. Бессознательный уровень психики, таким образом, уравнивает всех людей, делает их одинаковыми, а общество — гомогенным. (Позднее эту идею Лебона позаимствует Карл Густав Юнг, который назовет бессознательный слой психического "коллективным бессознательным".) Лебон же использовал другое понятие — "коллективная душа", имеющее истоком понятие "коллективное сознание", предложенное в свое время основателем французской социологической школы Эмилем Дюркгеймом, которым тот объяснял механизм функционирования первобытных примитивных, традиционных обществ. Единая для всех людей данной расы (национальности, культуры) душа формируется благодаря наличию глубинного слоя психического бессознательного. Коллективная душа и является причиной возникновения такого феномена, как масса, толпа (или группа).

Когда люди собираются вместе, то сама ситуация скопления приводит к тому, что индивиды регрессируют к доиндивидуальному, архаическому состоянию психики, где еще не было индивида, носителя личностного "Я-сознания", но была группа — семья, род, племя — носители "Мы-сознания" (коллективное сознание — Дюркгейм, коллективная душа — Лебон, коллективное представление — Леви-Брюль, коллективное бессознательное — Юнг). Следовательно, причина феномена массы кроется, кроме прочего, в готовности и способности лич-ности — "Я", регрессировать на уровень доиндивидуального состояния психики — "Мы". Осуществляется это посредством того, что в массе, в толпе интеллект людей, образующих массу, резко идет на убыль, вследствие чего исчезают индивидуальные различия. "В толпе, — пишет Лебон, — верх берет "низ", т. е. бессознательное и люди становятся одинаковыми, стереотипными в своих чувствах, помыслах, верованиях, а, значит, и в поступках. Когда интеллект утрачивается, коллективная душа выходит на первый план и делает всех людей одинаковыми, т. е. массой. Поэтому толпа не может быть интеллектуальной." В ней, по словам Лебона, происходит "накопление глупости, а не ума".

Здесь, как мы видим, Г. Лебон поднимает еще одну проблему социальной психологии — проблему взаимоотношения "индивид — группа". Главный его вывод сводится к тому, что группа — масса растворяет, а значит, подавляет индивид, деиндивидуализирует его, превращая в социальный автомат, готовый совершить все, что совершает толпа. Все это становится возможным потому, что в толпе у индивида пропадает логическое мышление, но зато чувство принадлежности к массе дает ему ощущение всесилия, всемогущества. Как результат этого, возрастает безответственность человека, и это еще одна социально-психологическая проблема: проблема социального влияния, влияния общества на индивида и конформизма, т. е. податливости индивида в ответ на социальное давление. (Подробнее данная проблема будет обсуждаться в разделе "Социальное влияние".)

Итак, в массе индивид становится неразумным, безответственным, безвольным, деиндивидуализированным, анонимным, поскольку его основное отличительное свойство - интеллект - пропадает или резко снижается. Иными словами, становясь единицей массы, индивид утрачивает интеллект, а значит, и индивидуальные признаки. Отсюда проистекает противопоставление: индивид, будучи изолированным, действует сознательно, масса — бессознательно, т. к. ее психической сущностью является коллективное бессознательное. В массе с индивидом, по мнению Лебона, происходят следующие изменения:

1. Он, как и масса в целом, находится во власти чувства всемогущества, которое дает ему многочисленность массы.

2. У индивида появляется безответственность в поведении.

3. Он поддается "заразе", т. е. психическому заражению. Иначе говоря, индивид в массе становится внушаемым, он пребывает в гипнотическом состоянии.

Предвосхищая идеи современных групповых терапий, Г. Лебон указывает на терапевтическое влияние массы на индивида. "Дурак, и невежда, и завистник, — пишет Лебон, — освобождается от сознания своего ничтожества и бессилия". Оно сменяется сознанием "грубой силы, преходящей, но безмерной" (Лебон Г., 1995а , с. 179). С. Московичи, вслед за Г. Лебоном, акцентирует внимание на том, что масса дает индивиду избавление от чувства одиночества, а также иллюзии, веру, мечты, надежды. Кроме того, Э. Фромм, развивая идею Г. Лебона, уточняет, что индивид в массе

освобождается от бремени ответственности за собственную жизнь. Он вверяет ответственность за все происходящее с ним, вождю или вождям. Э. Фромм называет этот психологический механизм "бегства от свободы" авторитаризмом.

Основным заблуждением в прежнем взгляде на массу, полагает Г. Лебон, было то, что ее психику пытались объяснять через психику индивидуальную. Но масса, с психологической точки зрения, является качественно отличным образованием. Поэтому психику масс нельзя описывать в терминах индивидуальной психики, для ее описания и изучения требуется специальная наука — психология масс. Цель этой науки заключается в том, чтобы научиться понимать массы и управлять ими. Таким образом, психология масс, в конечном итоге, наука не только и не столько психологическая, а политическая, считает Г. Лебон. Ведь масса — это не характеристика социального, интеллектуального или культурного уровня людей, она является коллективным, общественным организмом. В предельном своем варианте масса — это все общество или даже человечество в целом.

Законы массы

Итак, масса живет по своим собственным законам. Одним из них является закон абсолютного равенства, а масса и есть воплощение этого равенства. На это указывает не только Г. Лебон, но и Э. Канетти, говоря о том, что смысл существования массы, ее сущность в том и состоит, чтобы всех сделать одинаковыми, безличными, неразличимыми, всех уравнять. "Ради такого равенства люди и превращаются в массу, — пишет он. — Все требования справедливости, все теории равенства черпают свою энергию, в конечном счете, из переживания равенства, которое каждый знает по массовому чувству" (Канетти Э., 1997, с. 34). Стремление к равенству, к справедливому обществу является, таким образом, стремлением массы к самосохранению, которая, как и всякий организм, обладает инстинктом самосохранения.

Возвращаясь к вопросу о преступности и преступлениях массы, о чем говорилось раньше, укажем, что, как считает Г. Лебон, не имеет смысла акцентировать внимание только лишь на преступности масс. Любой человек, даже без преступных помыслов и наклонностей, находясь в толпе, способен совершить преступление. Но он же, будучи в массе, способен к героическим, самоотверженным действиям. Захваченность массовым порывом может сделать индивида как подлым преступником, так и благородным героем. Ни тем, ни другим он не стал бы, находясь вне толпы, когда обычная рассудительность, осторожность и благоразумие, препятствуют его либо преступному, либо героическому поведению. (И это еще одна тема современной социальной психологии — влияние других людей на агрессивное, преступное или милосердное, просоциальное поведение индивидов. Подробнее об этом мы будем говорить в разделах "Социальная агрессия" и "Помощь и милосердие".)

Таким образом, утверждает Г. Лебон, масса может быть как источником преступлений, злодеяний, так и благородства и альтруизма, справедливости. Именно благодаря способности масс к импульсивному порыву совершается человеческая история, где много и высокого, благородного, жертвенного, и низкого, подлого, страшного. Следовательно, масса становится творцом истории из-за своей неспособности рассуждать, хладнокровно рассчитывать, быть рациональной и благоразумной, — коротко говоря, из-за своей неспособности думать. Подвиги и злодеяния совершаются ею в состоянии эмоционального ослепления.

То же самое касается и "безумия массы". Как полагает французский социальный психолог Серж Московичи, то, что называют "коллективным безумием", не всегда является именно безумием. Поскольку, как мы уже видели, психика массы отличается от психики индивида, то поведение массы не следует оценивать с тех же позиций, что и поведение индивида. И то, что "нормально" для одной психики, выглядит "аномалией" для другой, и наоборот.

Интеллект массы

Отсутствие у массы интеллекта, способности рассуждать (а в интеллектуальном отношении, считает Г. Лебон, масса стоит ниже любого изолированного индивида) влечет за собой несколько следствий, которые характеризуют массу:

1. образное (в отличие от абстрактного, понятийного, логического) мышление;

2. гипертрофированная (преувеличенная) эмоциональность, односторонность (полярность) чувств;

3. легковерие;

4. коллективные галлюцинации (иллюзии, фантазии).

Деинтеллектуализация индивидов в массе ведет к тому, что масса не способна к абстрактному мышлению, к суждениям. Поэтому, утверждает Г. Лебон, бесполезно взывать к разуму масс, его у них попросту нет. В массе побеждает не разум, а большинство. Отсутствие у масс способности к абстрактному мышлению приводит к тому, что массы, а соответственно и индивид, как единица массы, не способны различать сущность и явление. Г. Лебон первым из психологов отметил это, приведя в качестве примера поведение и чувства зрителей театральных представлений, которые отождествляют актера с персонажем, которого тот играет. Поэтому публика готова выплеснуть свои негативные эмоции в отношении отрицательного героя на актера, сыгравшего эту роль. То же самое наблюдается и в тех случаях, когда отождествляют автора-писателя, драматурга с героями его произведений.

Спустя век человек массы мало в чем изменился. Судя по телевизионным обзорам зрительских писем, на телевидение во множестве приходят письма возмущенных телезрителей, требующих наказать того или иного артиста, сыгравшего в фильме или спектакле роль отрицательного героя, поскольку раньше зрители считали его "хорошим человеком", а он оказался "подлецом".

Более того, по-видимому, в наши дни это явление стало еще более распространенным и захватило даже сферу прогнозирования погоды. Роберт Чалдини приводит целую подборку материалов, где содержатся рассказы синоптиков, которым угрожали расправой телезрители и радиослушатели за неблагоприятные прогнозы погоды — снегопады, засухи, наводнения, торнадо и т. д. (Чалдини Р., 1999). Причем иногда эти угрозы даже приводились в исполнение. Психологический и физический террор в отношении метеорологов или просто дикторов, сообщающих прогноз погоды, является следствием отождествления плохой погоды с теми людьми, которые ее предсказывают или просто сообщают о ней. В этом и состоит нелогичность мышления человека массы, который не рассуждает, а находится в плену эмоций и ассоциаций. На эту особенность образного мышления — мышления по ассоциации — постоянно указывает Г. Лебон. Р. Чалдини в своей книге, по сути, подтверждает эти выводы Г. Лебона.

С. Московичи называет процесс мышления, отмеченный Г. Лебоном, наложением. Он сравнивает принцип его действия с созданием коллажа художником, когда тот творит изображение, накладывая один на другой фрагменты фотографий, рисунков, текстов и т. д. (Московичи С, 1996). В основе ассоциативного мышления, таким образом, находится причудливый полет фантазии, но никак не логика.

Проекция — еще один прием, характерный для образного мышления. Само понятие "проекция" получило распространение в связи с открытым 3. Фрейдом механизмом защиты Я. Но еще до 3. Фрейда обнаружил и описал его в качестве приема массового мышления Г. Лебон. Для него он важен не столько своими защитными функциями, сколько явно бессознательной природой и алогичностью.

Воображение, фантазии, тревоги, фобии масс вызывают у них образы, которые они проецируют вовне. Благодаря этому в мышлении масс господствует видимое, а не реальное; желаемое воспринимается за действительное. Особенно явно это прослеживается в случаях социальных, прежде всего этнических конфликтов, когда собственные ненависть, зависть, страх и злоба приписываются "чужакам" или каким-то другим социальным группам. В. Райх иллюстрирует этот прием на примерах работы фашистской пропаганды в Германии 30-х годов (Райх В., 1997а). В то время немецкая партийно-правительственная пресса из номера в номер печатала совершенно лживые описания преступлений, якобы совершаемых евреями — убийств, сексуальных извращений, садизма. Советская пресса тех же времен — еще один образчик механизма проекции мышления масс. Только здесь в качестве внешней угрозы фигурировали не "инородцы", а "враги народа".

За несколько десятилетий до событий 30-х годов Г. Лебон пришел к выводу, что массы всегда нуждаются в объекте ненависти. Им может быть либо внешний враг, образ которого создают сами массы, либо "козел отпущения". Нуждаются массы также и в объекте преклонения. Одним словом, им необходим центр притяжения. Этим центром может стать человек, идея, враги, священное место (Мекка, Иерусалим), символ. Э. Канетти называет такие центры "кристаллами массы". Таким образом, массам нужны объекты либо преклонения, либо ненависти. И ту, и другую потребность масс ловко эксплуатируют всевозможные политические проходимцы.

Еще одним результатом неспособности масс рассуждать является ее некритичность, которая ведет к тому, что толпа не замечает противоречий в идеях, которые она впитывает в виде образа, схем, клише, — словом, в виде простых ответов на сложные вопросы. В качестве примера такой

некритичности восприятия Г. Лебон приводит лозунг Великой французской революции "Свобода, равенство, братство", где заявлены три принципа, несовместимые друг с другом. Свобода противоречит равенству, а идея братства несовместима с ненавистью и насилием, которые свойственны всякой социальной революции. (Вспомним, что и социалистическая революция в России проходила под тем же лозунгом.)

Как в истории, так и в наши дни в политическом мышлении можно найти немало примеров объединения несочетаемых идей. Так, идея социализма уживается с национализмом, коммунистическая — самая влиятельная эгалитарная идея — запросто сосуществует с фашизмом, т. е. с идеологией исключительности, избранности — национальной, расовой, классовой или религиозной.

Понятно, что нелогичность мышления масс вызывает нелогичность ее поведения. Сегодня она может разрушать устоявшиеся порядки, законы, государственные учреждения, политические режимы, а уже назавтра вновь восстанавливать разрушенное. Свергая одного тирана, массы приводят к власти другого, еще более жестокого, деспотичного и кровавого. Восхваление, восторженное поклонение герою или пророку, как правило, в конечном итоге оборачивается хулой и проклятиями в его адрес.

Женское начало и чувства массы

Все это дает основание теоретикам масс Г. Тарду и Г. Лебону сравнивать психику и поведение масс с женской психикой и поведением. Действительно, в отличие от современных социальных психологов Г. Лебон и Г. Тард однозначно утверждают, что мужская и женская психика радикально отличаются одна от другой. И аналог женской психики они усматривают в психике масс. У масс, таким образом, женское начало. Вот характеристика женской психики, как ее дают теоретики психологии масс на примерах массовой психики: легковерие, непостоянство, нелогичность, иррациональность, внушаемость, пассивность и агрессивность. Толпа, утверждает Г. Лебон, как и женщина: она любит сильных мужчин. Она живет чувствами, фантазиями, иллюзиями, грезами, а не разумом.

Если учесть, что большинство масс является скоплением мужчин, то утверждения Г. Тарда и Г. Лебона тем более представляются удивительными и вызывают сомнение. Складывается странная ситуация — мужчины, находясь поодиночке, выступают носителями мужской психики, которой свойственны рациональность, логичность, разумность и сдержанность. Но как только мужчины собираются в толпу, то у нее проявляется женская душа с совершенно противоположными свойствами. Тем не менее, эта удивительная метаморфоза — превращения многих мужчин в одну, "коллективную женщину" — для психологии масс является бесспорным фактом и отражает еще один аспект закона психологического единства масс.

Г. Лебон и Г. Тард не ограничиваются простой констатацией названного превращения. Они — каждый со своей позиции — объясняют принцип этой трансформации. Если говорить о Г. Лебоне, то он указывает несколько причин, одна из которых заключается в том, что всякий раз, когда люди собираются вместе, то их, благодаря заражению, охватывают одни и те же эмоции. Эмоциональность, как известно, стереотипно приписывается женской психике. В свою очередь, повышенная эмоциональность вполне справедливо увязывается с безрассудством и иррациональностью. Высокий уровень эмоциональности в массах достигается за счет высвобождения чувств, которые у индивидов в нормальном состоянии находятся под спудом вытеснения. В толпе вытеснение перестает действовать, и люди дают волю чувствам.

Чрезмерная эмоциональность, помимо безрассудства, порождает и другие очевидные следствия. В частности, она освобождает людей от нерешительности. Когда, например, симпатия или антипатия гипертро-фируются и перерастают либо в неистовую любовь, либо в лютую ненависть, тогда люди избавляются от сомнений и неуверенности, они становятся активными и решительными. Таким образом, массы, захлестнутые эмоциями, действуют не раздумывая и без колебаний.

Описывая этот феномен, Г. Лебон, по сути, говорит об "эффекте поляризации", как способе избегания сомнений для принятия групповых решений. Само понятие "эффект поляризации" появилось в социальной психологии позднее, когда начались экспериментальные исследования групповых процессов. Поэтому, разумеется, оно не используется Г. Лебоном, но он первым описал данное явление (подробнее о нем мы поговорим в главе "Индивид и группа").

Еще одно следствие преувеличенной эмоциональности — изменчивость и непостоянство чувств и поведения масс. Толпа легко переходит от героизма к панике, от благородства к подлости, от свободолюбия к рабству, к жесткому подчинению, словом, к "бегству от свободы". Это объясняется потребностью масс в авторитаризме. Г. Лебон полагает, что массы стремятся не к

демократии и свободе, а к деспотизму и подчинению. В значительной мере это происходит потому, что человек массы боится брать на себя ответственность даже за свои собственные поведение и жизнь, он постоянно ищет кого-то или что-то (Бога, личность, обстоятельства), на кого бы можно было переложить эту ответственность. Позднее эту мысль Г. Лебона и Г. Тарда разовьют Э. Фромм и В. Райх. Первый опишет потребность в авторитаризме, второй усмотрит в нем ключевой момент фашизации массы.

Г. Лебон утверждает, что масса уважает только силу, а проявления доброты воспринимаются ею как демонстрация слабости.

Перевозбуждение и эмоциональная неустойчивость масс, в свою очередь, являются причиной исключительного легковерия. Массы легко впадают в состояние, сродни наркотическому или гипнотическому, отчего повышается их внушаемость. В этом состоянии они верят абсолютно всему и, соответственно, совершают все, что им приказывают. Речь, как не трудно догадаться, об обмане масс — сознательном или бессознательном. Чаще имеет место именно второй вариант. Массы живут в мире иллюзий, коллективных галлюцинаций, воображения, грез. Все это облегчает возможность обмана, но что более важно, самообмана масс. Толпа не умеет критически мыслить, не в состоянии анализировать свой собственный опыт, а значит, и извлекать уроки из прошлого. Поэтому массу можно обманывать бесконечно, причем одними и теми же обещаниями. Делать это тем более легко, что массы сами этого жаждут. Массы хотят, чтоб им льстили, говорили комплименты, возвеличивали их и сулили несбыточные вещи — одним словом, чтобы их обманывали. И в этом еще одно их сходство с женщинами. Обманывать можно того, кто хочет быть обманутым, кто имеет в этом потребность и постоянно прибегает к самообману. Если толпа просит луну с неба, саркастически замечает Г. Лебон, то необходимо ей ее пообещать. Как видим, путь к обману масс лежит через их самообман. Но здесь же находится и способ овладения толпой. Г. Лебон утверждает, что

подчинить толпу — это значит ввести ее в заблуждение, обмануть; пытаться же ее образумить — значит стать ее жертвой.

Когда утопичная идея овладевает массами, то не так-то просто заставить их от нее отказаться. Любой отказ от желаемого предполагает переосмысление, переоценку, то есть способность к критическому, рациональному мышлению. Всего этого, как мы уже знаем, толпа лишена. Поэтому идеи долго внедряются в массы, но и долго над ними господствуют. В то время как мыслители-одиночки, ученые и философы давно уже выдвинули новые идеи, массы продолжают жить старыми, толпа в этом отношении всегда отстает от мыслителей. (Справедливость данного утверждения Г. Лебона хорошо иллюстрирует судьба советской коммунистической идеологии.)

Вера и надежды массы

Есть еще одна причина, из-за которой массы, очарованные химерами, боятся их утратить. Если воодушевляющая и сплачивающая массы иллюзия ослабевает, утрачивает притягательную силу, то начинается распад массы, наступает период разброда и паники. А ведь одним из основных законов существования массы (это отмечал Г. Тард, а вслед за ним Э. Канетти) является закон самосохранения.

Идеи, даже самые радужные и феерические, ничего не значат без веры в них. Пока массы в них не уверовали, идеи не имеют силы. Следовательно, еще одним фактором психической сплоченности масс выступает вера. Идеи, как известно, зарождаются в отдельной, индивидуальной, а не в "коллективной голове". Как же возможно, чтобы эту индивидуальную идею восприняли массы?

Здесь все дело в том, что превратиться в коллективное верование имеет шанс лишь та идея, которая находит отклик в бессознательном, в памяти народа. Карл Юнг, основываясь на этих рассуждениях Г. Лебона, сделает впоследствии аналогичный вывод относительно подлинных произведений искусства, которые в силу своей архетипической природы получают всеобщее признание, поскольку затрагивают коллективное бессознательное каждого человека. Возникнув, верование, цементирующее массы, превращается в традиции и обретает характер обычаев.

Еще одно непременное требование, предъявляемое к истинной вере, — она должна быть догматической и утопичной. Лишь в таком виде вера может скрасить существование человека, упростить ему жизнь, сделать мир вокруг понятным и предсказуемым, а также воскресить в коллективной памяти "золотой век" или "рай" — в прошлом или будущем. Следовательно, утопии и догмы необходимы массам. С их помощью мир легко и просто делится на "плохое" и "хорошее", на "черное" и "белое". К тому же догматическая вера облегчает задачу поиска врагов. Всякий, кто не разделяет верований масс, — враг. И наоборот. Однозначность коллективных верований дает массам ощущение абсолютной правоты, а значит, и восторженное чувство всемогущества, более того,

избранности. Ведь если "Мы" владеем совершенно "правильной" идеей, верой, то, следовательно, все, кто не разделяют нашу веру, неправы. Не может быть двух истин одновременно, истина всегда одна. Иными словами, сочетание веры и догмы порождает фанатизм. Г. Лебон приходит к парадоксальному, на первый взгляд, выводу о том, что наука, просвещая человека, в то же время делает его фанатиком. Ведь форма внедрения научных знаний та же, что и форма распространения религиозных верований, а именно: догматическая. Поэтому христианская забота о спасении человеческих душ, облаченная в форму религиозного догматизма и фанатизма, породила инквизицию, а гуманистические идеи Просвещения — свободы, равенства, братства, разума, вызвавшие революционный фанатизм, привели к якобинскому террору во время Великой французской революции и, добавим, к большевистскому, коммунистическому террору в России.

Все эти и другие трагические исторические факты являются следствием мессианского самоощущения масс, которые считают себя призванными осчастливить весь мир и самих себя. Таким образом, вера, коль скоро она возникла и распространилась, обязательно приобретает религиозную форму со всеми характерными для нее чертами: догматизмом, нетерпимостью, фанатизмом, слепым подчинением, потребностью в культе, ритуале и так далее. При этом неважно, идет ли речь об истинной религиозной вере или о вере научной, социальной, политической, то есть о совокупности тех верований, которые Э. Фромм обозначил понятием "светские религии" (Фромм Э., 1990).

Поэтому неудивительно, считает Г. Лебон, что массам необходима вера - любая, даже самая нелепая или бредовая. Всякая идея "фикс", превратившись в верование, дает массам заряд энергии, побуждает их к коллективным действиям, вызывает массовые движения - словом, обеспечивает их активность и жизнедеятельность.

Все верования людей, хоть религиозные, хоть светские, в конечном итоге связаны с надеждой на лучший мир, на более счастливое и справедливое общество. Таким образом, у людей один бог — надежда, хотя люди и называют его разными именами. А надежда, как известно, - это мечты и фантазии людей, связанные с прекрасным будущим. И, на первый взгляд, помыслы масс также устремлены в будущее и создается впечатление, что именно там они жаждут обрести счастье. На самом же деле, полагает Лебон, под видом отказа от прошлого и движения вперед, в новый сияющий мир, в массах постоянно возрождается идея возврата в прекрасное прошлое, в потерянный рай или в "золотой век" человечества. В самом деле, все "великие" социальные идеи, касающиеся переустройства общества, — это различные варианты возрождения "золотого века". И именно они всегда воспринимаются массами с горячечным воодушевлением и фанатическим энтузиазмом.

Консерватизм массы

Открыв эту удивительную, просто парадоксальную тенденцию массовых движений, Лебон объясняет ее внутренним, психологическим консерватизмом масс, хотя, казалось бы, очевидные факты противоречат такому выводу. И действительно, основываясь на уже названных характеристиках массы (быстро возбудимая, переменчивая, непостоянная, эмоционально неустойчивая, гиперчувствительная) легко прийти к заключению в духе марксистской теории, согласно которой народные массы являются постоянным источником революционности и основным фактором социально-политических перемен, что они - движущая сила общественного прогресса. Вывод же психологии масс, и в частности Лебона, прямо противоположный. Выше уже отмечалось, что с точки зрения психологии масс, природа человека остается неиз-менной, хотя с течением времени видоизменяются способы проявления ее сущности. Тот же самый вывод можно сделать и в отношении природы масс. Несмотря на внешнюю подвижность, изменчивость и революционность, массы в своем психологическом основании глубоко консервативны и реакционны. Мятежный порыв и жажда разрушения у толпы всегда заканчивается стремлением реставрировать, восстановить старое, разрушенное. То есть стремлением воссоздать прежнее, - то, что ею же было и разрушено. Устав от беспорядков, массы быстро становятся консервативными и мечтают уже не о переменах, а о стабильности, порядке, "сильной руке", способной этот порядок навести. Говоря о соотношении революционности и консерватизма масс, Лебон приводит образ реки, на поверхности которой видны гребни волн, поднятых ветром, но это волнение никак не отражается на основном течении реки.

Бунтарский дух толпы - это внешнее, поверхностное явление. На самом же деле массы бессознательно стремятся вернуться в прошлое, к своим архаическим основаниям. Массы, таким образом, мечтают не о светлом будущем, а о великом прошлом.

Консерватизм масс, обусловленный жаждой возврата прошлого, Лебон рассматривает как залог общественной стабильности, как гарантию того, что общество не уничтожит самое себя в порыве эмоционального ослепления.

Но прошлое, по мысли Лебона, выступает не только ориентиром надежды для масс, оно еще и источник всякого социального авторитета, а значит, и социального влияния. Ушедшие поколения, мертвые, олицетворяющие прошлое, заложили психологические основания общества, то есть верования, традиции, обычаи, мнения. Поэтому авторитет мертвых непререкаем и, что самое главное, неуязвим. Если живого тирана, рассуждает Лебон, можно устранить с помощью заговора или каким-то иным способом, то от тирании мертвых авторитетов просто нет средств избавления. Их деспотизм абсолютен. "Когда люди собираются для обсуждения политических, религиозных или нравственных вопросов, — пишет Лебон, — это рассуждают уже не живые, а мертвые, это душа их предков говорит их устами, а их речи тогда - лишь эхо того вечного голоса мертвых, которому всегда внимают живые" (Лебон Г., 1995 б, с. 99).

К вопросу о социальном влиянии, авторитете или "престиже", как называет его Лебон, мы еще вернемся в главе "Проблема власти и социального лидерства". Пока же кратко ознакомимся с теми идеями психологии масс, которые выдвинул Г. Тард, и которые отличают его взгляды на массы от взглядов Г. Лебона.

Массы естественные и искусственные

Прежде всего, отметим, что Тард дает иную, нежели Лебон, классификацию масс. Если Лебон выделяет массы разнородные и однородные, что позволяет ему говорить о различной степени сплоченности толп, но не о качественном их отличии, то Тард берет иное основание для их классификации. Он делит массы на естественные и искусственные, и это дает ему возможность разделить их по существу, то есть качественно. При этом естественные массы, согласно Тарду, возникают стихийно и отличаются спонтанностью, анархичностью и быстротечностью. В то же время искусственные массы знаменуют собой переход от аморфного состояния толпы к состоянию структуриро-ванному, они отличаются организованностью и дисциплиной.

Что касается стихийных толп, то взгляды Тарда и Лебона на них во многом совпадают. Тард характеризует их следующим образом: безответственность, нетерпимость, спесь, иллюзия всемогущества, болезнен-ная восприимчивость, утрата чувства меры, крайности, преувеличенные, взаимно подогреваемые эмоции. То есть, по мнению Тарда, психологические проявления толпы демонстрируют явную, очевидную патологию. Поэтому он сравнивает поведение масс с поведением пациента психиатрической клиники. Тард, как и Лебон, считает, что у стихийных толп женская природа, хотя массы в большинстве своем состоят из мужчин. Но мужчины в толпах ведут себя как женщины. Они эмоционально неустойчивы, у них происходит быстрая смена настроения, наблюдается коллективная истерия. Одним словом, мужская масса демонстрирует женские качества, в ней у мужчин происходит изменение гендерно-ролевой позиции.

Срок существования естественных стихийных масс, по мнению Тарда, недолгий. Затем они либо распадаются, рассеиваются, либо превращаются в стабильные, организованные массы. Теория искусственных масс позволяет Тарду, с одной стороны, предельно расширить понятие масс, а с другой — объяснить с позиции психологии масс генезис, развитие и динамику всех общественных институтов от семьи до государства и общества включительно. Ведь все социальные организации и учреждения есть ни что иное, как искусственные массы, возникшие из масс стихийных или естественных. Таким образом, общество в целом не только произошло от масс, но и само существует в виде конгломерата естественных и искусственных масс.

Из этого положения Тарда напрашивается простой и вполне логичный вывод о том, что психология масс — это наука, изучающая не только и не столько частный случай стихийных сборищ, сколько общество в целом. И поэтому психология масс должна стать, как мы сказали бы сегодня, общесоциологической теорией, т. е. основополагающей, наиболее фундаментальной наукой об обществе. Следовательно, согласно Тарду, законы психологии являются определяющими или первичными в отношении законов социологических, политических, исторических и прочих обществоведческих законов.

Итак, государство и общество в целом как предельный случай искусственных организованных масс, возникает из естественных, стихийных толп. Формирование из аморфной толпы любой организованной массы проходит через ряд промежуточных стадий. Первоначально формируются небольшие корпорации, которые затем трансформируются в обширные, всепроникающие организации. Типичным приме-ром в этом отношении может служить превращение религиозных масс, где первоначально возникают разрозненные монастыри, которые затем, в конечном итоге, трансформируются в мощную искусственную массу — церковь. Искусственные, организованные массы отличаются от естественных наличием иерархии и дисциплины. Но есть в них

и такой элемент, который роднит массы искусственные и естественные. Таким элементом являются общие верования.

Закон подражания

Процесс превращения масс происходит в силу внутренних, психологических законов. Основной из них — закон подражания. Члены масс подражают друг другу, но в первую очередь они подражают вождю. Речь, как видим, о конформизме, изначальном, по мысли Тарда, социальном качестве людей. Благодаря конформизму, собственно, и возможно существование общества. Подражание, являясь своего рода подчинением, создает стереотипы общественного поведения. Подражание (имитация), составляющее сущность конформизма, — чаще всего неосознаваемые индивидом, т. е. бессознательные, акты. Таким образом, имитируя поведение другого человека, подражая ему, индивид действует автоматически, словно бы под гипнозом, как зачарованный. Поэтому Тард называет подражание своеобразной формой сомнамбулизма.

Членов искусственных масс отличает высокая степень подража-тельности, они настолько стереотипизированны, что утрачивают всякую индивидуальность, становятся даже внешне мало в чем отличными друг от друга. Таковы, например, солдаты и монахи — члены типичных искусственных масс, армии и монастырей.

Лебон также говорит о деиндивидуализации индивидов в стихийных массах. Но если в естественной толпе этот эффект достигается за счет коллективного бессознательного (коллективной души расы), с одной стороны, и внушения, с другой, то в организованных массах, по мысли Тарда, к этому результату приводят другие механизмы - подражание и дисциплина. Причем эти факторы способны действовать на расстоянии, и для того, чтобы они оказывали влияние, людям не обязательно собираться вместе, т. е. им не нужно образовывать реальную физическую толпу. В реальной толпе, где люди скучены в едином пространстве, они оказывают друг на друга физическое влияние. Индивиды видят, слышат, осязают и обоняют друг друга, так что взгляды, дыхание, крики, напряжение тел, позы, выражения лиц, то есть все каналы коммуникации работают на взаимовозбуждение, синхрониза-цию психических состояний и, в конечном итоге, на единое массовое или коллективное поведение.

Искусственные, организованные массы, благодаря подражанию и дисциплине в большей мере подвержены не физическому влиянию — внушению и заражению, а социальному воздействию, т. е. конформизму. (О современных социально-психологических представлениях отно-сительно природы конформизма речь пойдет в разделе "Социальное влияние".)

Тард объясняет наличие в обществе подражания сочетанием фак-торов, которые можно условно разделить на внутренние и внешние. К числу внутренних факторов относится заложенный в людях инстинкт подражания. Само по себе инстинктивное поведение является выраже-нием более общей биологической тенденции — к бесконечному воспроизводству. Э. Канетти рассматривает эту тенденцию как основную закономерность существования всякой массы. В социальной жизни повторение означает стремление быть "как все" и делать все то, что делают другие. Наблюдение за действиями других и имитация их поведения, потом наблюдение за тем, как повторяют и подражают — все это приносит удовлетворение наблюдателю. Позднее А. Бандура, основываясь на этом утверждении Тарда, разработал теорию социального научения.

Подражание, имитация и повторение, кроме прочего — это еще и наиболее логичный и рациональный способ заимствования социального опыта. Таким образом, это еще один внутренний фактор, обусловливающий повторение. И, действительно, каждый отдельный инди-вид просто не в состоянии пройти весь тот путь, который прошло человечество и, соответственно, накопить его опыт. В одиночку это никому не под силу. Поэтому целесообразнее опыт не нарабатывать, а заимствовать, перенимать. В конце концов, это единственно возможный механизм передачи и получения социальных знаний и опыта. Но, как и у всякого явления, у подражания-заимствования имеется оборотная сторона. Подавляющее большинство людей так и остаются на этой стадии развития — стадии подражания. Они неспособны на творчество, на созидание. Единственное, что они умеют, так это более или менее успешно подражать другим. Поэтому они всегда подчиняются закону экономии сил. Это можно назвать и социальной ленностью. Ведь для большинства гораздо проще, удобнее и спокойнее и (что немаловажно) приятнее заимствовать чужое, чем создавать, изобретать самому свое.

Таким образом, основная часть общества, т. е. те, кто подражает, обладает повышенной внушаемостью и социальной податливостью для более успешного заимствования. По сути, они — социальный материал, из которого можно лепить все, что угодно.

Элита и масса

Здесь возникают два взаимосвязанных вопроса. Первый: если массы не способны к творчеству и в состоянии лишь подражать, имитировать, заимствовать, т. е. воспроизводить, то откуда берутся в обществе научные, технические, политические, социальные и другие новшества? Почему происходит развитие тех или иных аспектов общественной жизни? Если существуют образцы, модели, примеры, шаблоны, кото-рым подражают массы, то кем они созданы и создаются? Здесь мы подходим к характеристике внешних факторов, обусловливающих подражание. Помимо масс, утверждает Тард, существует класс людей, составляющих творческую элиту общества. Это люди-творцы: вожди, религиозные проповедники, политики, ученые, деятели искусства. Они отличаются от массы прежде всего тем, что невосприимчивы к внешнему влиянию или внушению. Элита, говоря современным языком, негипнабельна. Это позволяет ей создавать новые идеи, вводить изменения, демонстрировать новшества — словом, быть творцами. Именно они выступают активной силой исторических изменений, гене-рируют общественный прогресс.

Поскольку творческая элита никому не подражает, то массы подра-жают ей. В этом и заключается, в первую очередь, ее способность увлекать массы, влиять на них и управлять ими. Она ведет массы за собой потому, что массы стремятся подражать ей. Но почему элите подражают? Потому, что у творцов, изобретателей нового имеется то, чего лишены массы и, напротив, нет того, что у масс в избытке. Другими словами, элита обладает творческим потенциалом и у нее отсутствует податливость, конформизм.

Итак, фигура творца по своим характеристикам прямо противопо-ложна массе. Поэтому человек, способный к созданию нового, вызы-вает в массах восхищение. А кем восхищаются, тому и стремятся подра-жать. (Здесь, как мы видим, речь о том типе влияния, которое в совре-менной социальной психологии получило название референтного влияния.) Таким образом, сама способность вызывать восхищение, восторг, обожание является способностью оказывать внушение, влиять на других, то есть гипнотической способностью. В конечном итоге — это способность вести за собой.

Но гипноз творца, как и медицинский гипноз, воздействует на бессознательное людей. Поэтому массы воспринимают влияние элиты бессознательно и все те идеи и теории, образцы и примеры нового, которые масса воспринимает и которым подражает, она считает не заимствованными, а своими собственными. Каждый человек массы и общество в целом пребывают в этой иллюзии. Жить заимствованными идеями и образцами и считать их своими собственными — это и есть, по мнению Тарда, общественный сомнамбулизм или жизнь в своего рода гипнотическом сне. Тем не менее, именно этим гипнотическим состоянием и навеянными им иллюзиями характеризуется, с точки зрения Тарда, общественная жизнь.

Дисциплина как обязательное, неотъемлемое свойство искусственных или организованных масс — еще одна причина, объясняющая тотальную распространенность подражания — конформизма в общес-тве. Понятно, что дисциплина, т. е. подчинение навязанным извне правилам, нормам и приказам, может существовать только в организации. Следовательно, организация является тем социальным изобретением, которое в руках вождей и элиты служит инструментом господства над массами.

Организация, прежде всего, превращает естественные, стихийные толпы в искусственные, дисциплинированные массы. Дисциплиниро-ванные массы во много раз жизнеспособнее, сильнее, а значит, и потенциально опаснее стихийных толп, полагает Тард. Организация, внедренная в массу, увеличивает возможности вождя. И, действитель-но, если стихийные массы недолговечны, то и угроза, которую они несут в пик сплоченности и энтузиазма, также быстропреходяща. После мятежного подъема неизбежно наступает распад, разочарование и депрессия. Индивид вновь испытывает чувство одиночества и уныния. Организованные же массы — партии, секты, профессиональ-ные или иные образования — являются, как правило, долговремен-ными, стабильными объединениями. В них существует дисциплина, накапливается опыт. Такие массы сплочены вокруг объединяющей их идеи и авторитета вождя, который навязывает массам свою волю. Организация увеличивает возможности вождя. Она облегчает внушение, ускоряет прохождение приказов, указаний и распоряжений. Организованные массы могут стать действительно опасными и преступ-ными. Организации, ведомые вождями, которые вдохнули в них идеи, указали массам цели и придали некий смысл их существованию, часто играют в истории самую зловещую роль.

Но есть и другая, альтернативная социальная функция организации. Она заключается в том, чтобы отладить механизм подражания низших — масс, высшим — то есть вождям, обеспечивая тем самым процесс воспроизводства в массах изобретений, новшеств, созданных творчес-ким гением

элиты. Кроме того, искусственно организованные массы — церкви, партии, учебные заведения, армия, государство и т. д. — воспроизводят и во множестве тиражируют "слепки" вождя. Это незаурядные индивиды, из которых формируется промежуточное или передаточное звено между вождем и массами. Это ядро массы или ее действующая, творческая элита, которая воздействует на инертную массу. Тем самым обеспечивается интеллектуальное развитие и разви-тие общества в целом.

Выше мы уже говорили, что в стихийных массах, по мнению Лебо-на, уровень интеллекта падает до низшего предела. Так что у толпы интеллект ниже, чем у каждого конкретного индивида. В случае искусственных или организованных масс Тард приходит к оригиналь-ному выводу о том, что организация интеллектуальнее, умнее каждого из своих членов. Университет по интеллектуальному уровню превос-ходит работников университета, партия умнее своих членов, полиция и армия интеллектуальнее полицейских и военных. Такое положение дел объясняется тем, что в организованных массах каждый, даже самый неразвитый член организации, подражает высшим, руководящим чле-нам организации, то есть элите. Тем самым элита, а в конечном итоге, вождь подтягивают членов организованной массы до своего уровня. Следовательно, интеллектуальное развитие вождя и элиты способ-ствуют умственному развитию низших членов массы, которые подражают лидерам. Лидер, таким образом, с помощью организации лепит массы по своему подобию. В конечном итоге, пишет Тард, масса, превращенная в организацию, имеет те же ценности, те же установки, те же нормы, что и ее вождь. Перенимая изобретения элиты, массы развиваются интеллектуально и социально. Поэтому массы, благодаря элите и вождю, по уровню развития выше, чем составляющие их члены.

Вместе с тем, все значительное, что было создано в человеческой истории — это плоды индивидуального творчества элиты. Массы же способны лишь повторять, а не творить. Можно сказать и иначе: отсутствие творческих способностей есть признак массы, а их наличие — признак элиты.

Поэтому, полагает Тард, преклонение перед массой или народом, утверждение, что именно народ творит историю, что он является творческой силой общественного прогресса, есть не что иное, как лукавое лицемерие и демагогия. Все заявления, восхваляющие народ и массы, объявляющие их священными, богоносными и так далее всегда преследуют корыстные цели. Это всего лишь прием вождей, которые поют дифирамбы толпе, но лишь затем, чтобы она восхваляла вождей и преклонялась перед ними.

Таким образом, мы вновь подошли к проблеме отношения масс и вождей, к проблеме лидерства и авторитета.