Психологические детерминанты межэтнических отношений

Феномены межгруппового восприятия детерминированы не только реальными межгрупповыми отношениями и шире – социальным контекстом. Существует и вторая – психологичес­кая – линия детерминации, поэтому необходим учет лежащих в их основе когнитивных процессов. Их рассмотрение следует начать с базового процесса категоризации, с помощью кото­рого люди интерпретируют окружающий мир и свое место в нем. Иными словами, это процесс, приводящий к порождению в сознании человека образа мира . А.Н.Леонтьев, отмечая, что «...проблема восприятия должна ставиться как проблема по­строения в сознании индивида многомерного образа мира, обра­за реальности», подчеркивал, что мерность или категориальность мира суть характеристика образа мира, не имманентная самому образу. Т.е. когнитивный процесс категоризации отражает ка­тегориальность объективного мира (Леонтьев, 1983, с.254).

Пунктом согласия большинства исследователей, принад­лежащих к различным отраслям знаний и теоретическим ориентациям, является подчеркивание важности принципа биполярности, в соответствии с которым протекает категори­зация. Предполагается, что в архаическом мышлении поня­тия рождались парами, так как возникали из сравнения – понятие света появилось одновременно с понятием тьмы, покоя – с движением, жизни – со смертью. Древнейшая система категоризации, основанная на принципе биполяр­ности, сохранила поразительную устойчивость до наших дней. В соответствии с этим принципом происходит и категориза­ция общностей, членами которых люди себя воспринимают («мы»), и тех, которые они не воспринимают своими («они»).

Распределение людей по группам, категоризация на «мы» – «они» происходит при построении образа социального мира, если вслед за А.Я.Гуревичем, выделяя универ­сальные, т.е. присущие человеку на любом этапе его исто­рии, но изменчивые по своему содержанию в разных культурах, категории, разделять их на «природный космос» и «социальный космос» (см. Гуревич, 1984).

Этнические общности занимают важное место среди множест­ва социальных категорий – социальных классов, профессий, со­циальных ролей, религиозной принадлежности, политических пристрастий и т.п. При построении иерархии социальных катего­рий они оказываются на одном из верхних уровней, вслед за кате­горизацией людей как членов рода Homo sapiens (см. Rosch , 1978).

А по мнению российского историка Б.Ф.Поршнева, эт­нические категории и появились следом за этой глобальной категорией и ее противоположностью (люди – нелюди). Поршнев попытался вывести психологические детерминан­ты межгрупповых отношений из материалов человеческой истории и рассмотреть процессы, связанные с идентифика­цией индивида с группой, начиная с самых истоков станов­ления человечества как социальной общности. Согласно его гипотезе, субъективное «мы» появляется, когда люди по­встречались и обособились от каких-либо «они», т.е. осозна­ли бинарную оппозицию «они – нелюди, мы – люди»:

«Первое человеческое психологическое отношение – это не са­мосознание первобытной родовой общины, а отношение людей к своим близким животнообразным предкам и тем самым ощу­щение ими себя именно как людей, а не как членов своей общи­ны» (Поршнев, 1979, с.83).

По мере вымирания и истребления палеоантропов та же психологическая схема распространилась на отношения между группами людей: общинами, родами, племенами. Но и в этом случае «мы» – это всегда люди, а в принадлежности к людям членов чужой группы у первобытного человека могли возник­нуть сомнения. Пример, подтверждающий гипотезу Поршнева, можно привести из исследований австралийских аборигенов:

«Аборигены считали соседние группы, сходные по языку и куль­туре, близкородственными и называли их «дьянду». Для всех дру­гих групп у них имелся термин «нгаи», означавший «чужаки, враги»... Вместе с тем отношение к нгаи было дифференциро­ванным. Тех из них, кто жил по соседству и с кем контакты имелись, аборигены считали «бин», т.е. людьми по своему физическому облику. Что же касается населения, жившего вдале­ке, то аборигены сомневались в его принадлежности к разряду людей» (История первобытного общества, 1986, с.466).

На это указывают и весьма многочисленные этнонимы со значением «люди», например, у многих народов Сибири и Даль­него Востока – нанайцев, нивхов, кетов и др. А самоназва­ние чукчей – луораветланы – «настоящие люди». Отзвук подобного отношения к чужим мы обнаружим и в русском названии народа, который сам себя называет deutsch . В древ­нерусском языке словом немец обозначали как человека, говорящего неясно, непонятно, так и иностранца: чужест­ранцы, не говорящие по-русски, воспринимались почти не­мыми, а значит, если и людьми, то достаточно ущербными.

В концепции Поршнева речь идет о процессах категориза­ции (на «мы» и «они»), социальной идентификации и соци­альной дифференциации, если использовать категориальную сетку британских исследователей А.Тэшфела и Дж.Тернера, получившую широкое распространение в мировой социальной психологии (см. Tajfel , Turner , 1986). Употребляя разные терми­ны, они выдвигают общий психологический принцип, соглас­но которому дифференциация (оценочное сравнение) категоризуемых групп неразрывно связана с другим когнитив­ным процессом – групповой идентификацией (осознанием при­надлежности к группе). Или, по меткому выражению Поршнева: «всякое противопоставление объединяет, всякое объединение противопоставляет, мера противопоставления есть мера объе­динения» (Поршнев, 1973, с. 14).

Позиции советского и британских исследователей не пол­ностью совпадают. Поршнев настаивает на первичности «они» по отношению к «мы», т.е. на первичности межгрупповой дифференциации. Поддержку этой точке зрения можно най­ти в истории первобытного общества, для которого очень долго было характерно диффузное этническое самосознание. Например, у раннеземледельческих групп:

«Нередко самоназваний вообще не было, но зато всегда име­лись названия для иноязычных и/или инокультурных соседей, что указывает на наличие этнического сознания. Иногда группа использовала в качестве самоназвания прозвище, данное ей соседями, если только оно не имело ярко выраженного негатив­ного оттенка» (История первобытного общества, 1986, с. 476-477) .

А Тэшфел все когнитивные процессы выстраивает в це­почку, в которой идентификация предшествует дифферен­циации. Но это различие не столь важно, так как выделение последовательности когнитивных процессов – научная аб­стракция: в реальности два процесса неотделимы друг от друга, и в зависимости от обстоятельств один из них может быть более определенным, осознанным, чем другой.

В ситуации конфликта одна из сторон может быть отвер­гаема очень широким блоком этнических общностей, для которых важнее обособление от «они», чем уподобление: «именно... «они» наделяются однозначной этнической ха­рактеристикой, и поэтому борьба с ними воспринимается как борьба с конкретным носителем чуждой культуры и чу­жих национальных интересов» (Ямское, 1997, с.217). Напри­мер, живущие в Приднестровье русские, украинцы и даже молдаване объединились в борьбе с руководством Республи­ки Молдова против «румынизации».