ВАЖНЕЙШЕЕ ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПАРТИИ 2 страница

В ближайших номерах мы осветим работу журнала за 10 лет, укажем, за что он боролся, какие идеи защищал, выявим его сильные и слабые стороны, укажем на сделанные ошибки, будем учиться на этих ошибках. Это поможет нам научиться правильно подходить к строительству советской политехнической школы, к коммунистическому воспитанию подрастающего поколения, к созданию социалистической культуры.

1932 г.

КУЛЬТУРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В СВЕТЕ ПЯТНАДЦАТИ ЛЕТ ПРОЛЕТАРСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ (НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ)

Какой бы участок социалистического строительства мы ни взяли, мы видим за 15 лет существования Советской власти громадные сдвиги. История развития за это время в каждой области работы является до чрезвычайности яркой иллюстрацией основных положений марксизма-ленинизма, и анализ этой истории имеет громадное значение как для дальнейшего развития дела, так и для братских партий других стран, которым предстоит еще завоевать пролетарскую диктатуру и закладывать у себя фундамент социалистической стройки. У них будет другая почва, другие трудности, но анализ проделанной нами работы может помочь им, подобно тому, как изучение опыта революционного движения других стран – Франции, Англии, Германии – помогло русскому пролетариату взять власть в октябре 1917 г.

В годы нэпа было принято характеризовать культурный фронт как третий фронт. У меня тоже один сборник назывался «На третьем фронте». Этот термин мы употребляли зря, ибо он рождал совершенно неверное представление, что это фронт неважный, что сначала нужно налегать на экономику, а потом уже можно заняться культурой. Стиралось как бы представление о взаимозависимости всех факторов. Если каждому партийцу ясна была взаимосвязь между экономикой и политикой, то много хуже обстояло дело с пониманием роли культуры, хотя этот вопрос правильно освещен Лениным в программе партии, в его речах, статьях и в ряде постановлений ЦК.

В письме к Иосифу Блоху от 21 сентября 1890 г. Энгельс писал:

«Экономическое положение, это – базис, но на ход исторической борьбы оказывают влияние и во многих случаях определяют преимущественно форму ее различные моменты надстройки: политические формы классовой борьбы и ее результаты – конституции, установленные победившим классом после одержанной победы, и т. п., правовые формы и даже отражение всех этих действительных битв в мозгу участников, политические, юридические, философские теории, религиозные воззрения и их дальнейшее развитие в систему догм. Тут имеется налицо взаимодействие всех этих моментов, в котором, в конце концов, экономическое движение, как необходимое, прокладывает себе дорогу сквозь бесконечное множество случайностей (т. е. вещей и событий, внутренняя связь которых настолько отдаленна или настолько трудно определима, что мы можем забыть о ней, считать, что ее не существует). В противном случае применять теорию к любому историческому периоду было бы легче, чем решать самое простое уравнение первой степени»[139].

В письме к Конраду Шмидту от 27 октября 1890 г. Энгельс останавливается на том же вопросе: «... то, что мы называем идеологическим воззрением в свою очередь оказывает обратное действие на экономическую основу и может ее в известных пределах изменить, – это мне кажется само собой разумеющимся»[140].

Владимир Ильич с самого начала своей деятельности, в первых своих произведениях: «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?», «Развитие капитализма в России» и др. – особо тщательно анализировал взаимозависимость между экономикой, политикой и культурой. Он указывал на связь роста культурных потребностей масс с развитием промышленности, на прогрессивную роль индустриальных центров в умственном развитии всего населения, на то, что промышленные села отличаются большей грамотностью, чем чисто земледельческие, указывал на то, как даже обрывки образования пробуждают у сельчан чувство собственного достоинства, влияют на быт, указывал на положительное влияние на культурное развитие населения отхожих промыслов. С другой стороны, он отмечал связь религиозных воззрений с отсталыми формами хозяйства, указывал на одичалость мелкого собственника, на его индивидуализм, на то, что скупость и черствость мелкого собственника породили теорию мальтузианства, что представители мелкой буржуазии с поразительным легкомыслием относятся к приобретениям западноевропейской культуры.

Ленин говорил о буржуазной культуре, о том, что городской капитализм несет в деревню технику, но не культуру, что на агентов мелкого производства возлагается труд затемнять сознание и развращать сердца работников.

И вместе с тем Ильич отмечает, как именно дикость и культурная отсталость деревни делают возможными самые грубые формы эксплуатации кулачеством бедняцкого населения. Все время, и до Октября и после Октября, Владимир Ильич подчеркивал важность культурной работы, это же мы видим в постановлениях партии.

Революционный подъем 1917 г. повлек за собой громадную тягу рабочих масс к знанию, к учебе. За годы революции массы чрезвычайно выросли. Но преобладание в стране мелкого крестьянского хозяйства, общая культурная отсталость, особенно отсталость деревни, вели сплошь и рядом к недооценке на местах отдельными работниками роли культуры.

Марксизм – как раз та идеология, то мировоззрение, которое оказало громадное влияние на весь ход развития нашего революционного движения, которое помогло партии – передовому отряду рабочего класса – ясно осознать цель и путь к осуществлению этой цели, помогло правильно учитывать все обстоятельства и использовать их для победы.

Марксисты опираются во всей своей работе на рабочие массы и всегда придавали и придают громадное значение вооружению масс знанием, политическим сознанием, марксистским мировоззрением.

Как подходить к массам, как вглядываться в их жизнь, быт, как писать и говорить понятно, популярно о самых важных вопросах, – тут у партии был громадный опыт.

Вся политпросветработа была поставлена на службу развернувшейся классовой борьбе и социалистическому строительству. Содержание, характер ее были в корне отличны от буржуазной агитации и пропаганды. Церковь, служившая раньше орудием одурачения народных масс, была отделена от государства, потеряла всю власть и всякое значение.- Пресса была поставлена на службу Советскому государству, стала обслуживать интересы трудящихся. Искусство стало работать в том же направлении.

Школа в руках помещичьего и буржуазного государства всегда и всюду являлась орудием порабощения масс. Это прекрасно знала партия. Глубоко ненавидели массы старую, господскую школу. Я помню, как вскоре после того, как начал работать Наркомпрос, один приехавший с фронта командир рассказывал, как поставленные в гимназию на постой в одном из городов Западной области солдаты изодрали в мелкие клочки все учебники, карты, разбили все физические приборы, сломали парты, с ненавистью разрушали оборудование ненавистного им инкубатора царских чинуш. Школа была куском буржуазного, бюрократического государственного аппарата, и это смутно чувствовали солдаты.

Старая школа должна была быть в корне преобразована. Надо было перестроить всю систему народного образования так, чтобы были увязаны все ее звенья, чтобы для рабочего, для крестьянина не было никаких преград к овладению знанием, наукой во всей ее широте. Надо было создать единую школу, которая с детских лет растила бы сознательных борцов и строителей, вооружала бы их знанием и умением коллективно работать и жить. Надо было создать такую политехническую школу, какой хотели ее видеть Маркс и Энгельс. Опыта в строительстве трудовой политехнической школы не было. Приходилось пролагать новые пути. 15 лет шла работа в этой области.

Первый период борьбы на культурном фронте. Этот период охватывает 1917–1921 гг., когда шла острая гражданская война, когда царила хозяйственная разруха, закладывались первые камни Советской власти. Это были годы военного коммунизма. Культурный фронт был органически связан со всей происходившей борьбой, и общие трудности этих годов отражались и не могли не отражаться на культурном фронте. Но отражался на культурном фронте и тот громадный энтузиазм, который охватывал в эти годы массы.

Октябрь, как прожектором, осветил стоявшие перед нашим культурным строительством задачи, массы рвались к знанию, широко развертывалась работа. Шла ломка старого. Правда, наши просвещенческие декларации 1917–1918 гг., наши речи и статьи того времени носили еще весьма общий характер. Годы 1919–1920 сделали всю работу уже гораздо более конкретной. Наркомпрос разрешал массу практических вопросов. В 1921 г. мы уже окунулись в самую глубь строительства.

Легче всего, пожалуй, было работать в области культурной работы среди взрослых, тут уж был определенный опыт, в эту область охотнее шли работать партийцы. Внешкольный отдел в 1919 г. преобразовался в Главполитпросвет. Все вопросы политпросветработы тесно увязывались с политическими вопросами, охватывали работу во всех слоях населения, увязывались с вопросами искусства. Политпросветработа получила в этот период громадный размах, в ее недрах зародились совпартшколы, агитмассовая работа принимала самые разнообразные формы, даже работа по ликвидации неграмотности тесно увязывалась с политикой. Главполитпросвету было легко работать еще и потому, что его работа шла под непосредственным руководством Владимира Ильича. Он выступал на политпросветских съездах, внимательно следил за библиотечной работой, за развертыванием ликбеза, школ взрослых, совпартшкол, учил, как увязывать при советском строе культработу с политикой, как увязывать ее с производственной пропагандой. Ильич стоял за теснейшую увязку политпросветработы в самых различных слоях населения и резко выступал против стремления пролеткульта обособиться. В проекте резолюции, набросанной им 8 октября 1920 г., говорилось:

«1. В Советской рабоче-крестьянской республике вся постановка дела просвещения, как в политико-просветительной области вообще, так и специально в области искусства, должна быть проникнута духом классовой борьбы пролетариата за успешное осуществление целей его диктатуры, т. е. за свержение буржуазии, за уничтожение классов, за устранение всякой эксплуатации человека человеком.

2. Поэтому пролетариат, как в лице своего авангарда, коммунистической партии, так и в лице всей массы всякого рода пролетарских организаций вообще, должен принимать самое активное и самое главное участие во всем деле народного просвещения»[141].

В пункте 5 предлагалось сказать:

«... Всероссийский съезд Пролеткульта самым решительным образом отвергает, как теоретически неверные и практически вредные, всякие попытки выдумывать свою особую культуру, замыкаться в свои обособленные организации, разграничивать области работы Наркомпроса и Пролеткульта или устанавливать «автономию» Пролеткульта внутри учреждений Наркомпроса и т. п.»[142]

Столь же решительно был Владимир Ильич и против разделения культработы с профсоюзами, стоял за единую библиотечную сеть.

Владимир Ильич считал, что политпросветработа должна вестись и среди учительства, и говорил о том, что перед политпросветчиками стоит задача пропитать своим духом, зажечь огнем своей инициативы полумиллионную армию учительского персонала. Задача агитатора и пропагандиста – «руководить сотнями тысяч преподавательского персонала, заинтересовать их, побороть старые буржуазные предрассудки, привлечь их к тому, что мы делаем, заразить их сознанием непомерности нашей работы, и, только перейдя к этой работе, мы можем эту массу, задавленную капитализмом, которую он оттягивал от нас, вывести на правильный путь»[143].

В области школьного дела Советская власть сразу же провела декрет об отделении школы от церкви. Религия была изгнана из школы. Были уничтожены привилегированные дворянские учебные заведения. Школа стала единой и трудовой школой совместного воспитания на всех своих ступенях. Изменение духа всей школы сделало немыслимым старые программы, старые учебники, надо было составлять новые учебники, новые программы. С учителями было трудно. Сельское учительство было под сильным влиянием эсеров, городское – под влиянием кадетов. Учителя в своей массе не хотели идти за большевиками. Дело началось с саботажа. В Ленинграде, когда т. Луначарский со своими первыми сотрудниками пришел в бывшее министерство народного просвещения, там были одни только технические служащие. Наркомпрос был под бойкотом. В Москве дело началось с забастовки учительства, не бастовали только 4 учительницы. Всероссийский учительский союз был против Советской власти. Учителя-большевики насчитывались единицами. Пришлось временно организовать союз учителей-интернационалистов. Их была незначительная кучка. Они сплотились около Наркомпроса и повели горячую пропаганду идеи единой трудовой школы. К пропаганде стали прислушиваться. Особо широкий размах она приняла летом 1918 г. В отдельных школах учителя-энтузиасты старались строить дело по-новому.

Самое трудное было в то время – осуществление идеи трудовой школы. Это было главное новшество, тут надо было пролагать новые пути. Связи с производством не было, мастерских при школах не было, как увязывать теорию с практикой, обучение с производительным трудом, – никто не знал. Обучение труду в большинстве случаев сводилось к самообслуживанию и к обучению самыми примитивными способами столярничанию, переплетному делу, труду. Политехнизма еще никакого не существовало. Надо сказать, что 1918–1919 гг. были годами, когда промышленность была развалена, фабрики и заводы стояли, увязки с производством не было в школах почти никакой. В 1919 г. была принята программа партии, где уже говорилось не просто о трудовой, но о трудовой политехнической школе, ширящей горизонт. В массах росло сознательное отношение к труду, выражавшееся в субботниках. Ставился вопрос о всеобщей трудовой повинности. Это вносило новую струю и в школьный труд. Работая, ребята распевали о «республике труда». Был создан ряд опытно-показательных школ, где передовые учителя разрабатывали проблему увязки обучения с производительным трудом. В 1920 г. имелись уже определенные достижения на этом фронте.

Но раздавались голоса, что политехнизацию можно проводить лишь в крупных промышленных центрах, а в других местах лучше подождать; что надо, чтобы школа давала как можно скорее определенную ремесленную квалификацию, а не занималась трудом «вообще» (на такой точке зрения стоял украинский Наркомпрос, превращавший свои школы-семилетки в ремесленные училища). Говорилось также и о том, что девятилетку кончает лишь небольшая кучка, так что говорить о том, что специализацию нужно начинать лишь с 17 лет, как о том говорила программа партии, – чистая утопия. С другой стороны, говорили, что труд отнимает очень много времени и не надо вводить его в школу. В конце 1920 г. намечалось партсовещание по вопросам народного образования. Я готовилась к докладу, набрасывала тезисы по вопросу о политехнизации. Набросок показала Ильичу. Он сделал ряд указаний. Тогда эти заметки не были опубликованы. Они не предназначались к опубликованию. На них была сделана надпись: «Приватно. Черняк. Не оглашать. Я еще раз и два обдумаю это»[144]. Прошло много лет, споры между наркомпросами Украины и РСФСР отошли в прошлое, потеряли свою остроту, но эти заметки имеют громадное принципиальное значение, являются руководством к действию и в данный момент, поэтому я, получив их из архива Института Ленина, решила в 1929 г. опубликовать.

В этих заметках говорится о необходимости подчеркивания принципиальной стороны дела, говорится против ранней специализации, против оремесливания школы, но в то же время говорится о необходимости для молодежи профобразования, даже ремесленного тина, но дополняемого увязкой с общим образованием и широким политехническим кругозором. Раннюю специализацию, оремесливание общеобразовательной школы Ильич называл «пересобачиванием до глупости». В то же время он требовал, чтобы о политехнизации не только говорили, а немедля проводили ее в жизнь, подчеркивал необходимость укреплять в школе преподавание общеобразовательных предметов. Партсовещание не разрешило до конца вопроса о политехнизации, и в феврале 1921 г. Ленин повторил те же мысли, что в «Заметках на тезисы Надежды Константиновны», – в статьях «О народном образовании» и «Директивах ЦК коммунистам – работникам Наркомпроса», дополнив их указаниями, как использовать окружающую техническую обстановку, электростанции, образцово поставленные совхозы и заводы. Он писал о необходимости теснейшим образом увязывать учебу с злободневными задачами соцстроительства, об изучении в школе основ электрификации, о введении изучения научной организации труда.

Имели мы также и общие указания Ленина о школе, особо полно сформулированные им в. речи на III съезде комсомола.

Следующий этап в деле развертывания культработы был период нэпа.

В октябре 1921 г. на II Всероссийском съезде политпросветов Ленин дал указания, как должна вестись политпросветработа при переходе к нэпу. Он говорил о том, что нельзя рассчитывать на непосредственный переход к коммунизму, что пролетарская организованная власть – и передовые рабочие и небольшая часть передовых крестьян – должна суметь организовать вокруг себя народное движение. Ильич говорил о том, что необходимо подвести и под все политические завоевания Советской власти экономический фундамент. Для этого нужны годы учебы, нужно громадное повышение культуры. Нужно ликвидировать неграмотность, но этого мало, – нужно такое повышение культуры, которое помогло бы бороться с бюрократизмом, взяткой и волокитой. Нужны не декларации, необходимо проводить практически то, что намечено. Надо вести большую культурную работу среди крестьянства. Готовя план речи на XI съезде РКП (б), происходившем с 27.111 по 2. IV 1922 г., Ильич писал:

«15. «Гвоздь момента» (звено цепи) = разрыв между величием поставленных задач и нищетой не только материальной, но и культурной.

16. Во главе масс надо быть, иначе мы капля в море.

«Полоса пропаганды декретами» прошла. Массы поймут и оценят лишь деловую практическую работу, практический успех в хоз- и культработе»[145].

И в 1923 г. в своих последних статьях писал Ленин о необходимости культурной работы среди крестьянства, о приближающейся культурной революции.

В первый момент переход к нэпу здорово ударил по политпросветработе. ЦК пришлось разъяснять даже, что недопустимо взимание платы за обучение и за пользование библиотекой. Переход на хозрасчет привел к закрытию целого ряда изб-читален и других политпросветучреждений.

Школ ликбеза в 1920/1921 г. насчитывалось 40 967, в 1921/1922 г. – 17 987, в 1922/1923 г. – 3535. Лишь с 1923/1924 г. начался, медленный сначала, подъем.

По избам-читальням мы видим ту же картину. Изб-читален в 1920/1921 г. насчитывалось 24 413, в 1921/1922 г. – 16 799, в 1922/1923 г. – 5018.

Ту же картину мы видим по библиотекам. Библиотек в 1920/1921 г. насчитывалось 20 030, в 1921/1922 г. – 17 058, в 1922/1923 г. – 10 538.

Численно- политпросветучреждения чрезвычайно свернулись. Но началась усиленная работа по улучшению их качества, по развертыванию их работы на новых основах. Они с каждым годом становились ближе населению. Работники этих учреждений учились ставить эти учреждения на службу поднятия сельского хозяйства, укрепления работы сельсоветов, вели широкую советскую пропаганду, разъясняли выходящие декреты, мероприятия Советской власти, будили интерес к книге, учили пользоваться газетой. Шло вовлечение женщин в эту работу.

Политпросветработа шла главным образом по линии деревни. Параллельно с этим развивалась культработа профсоюзов. И она теснее связывалась с производством, вопросы производственной пропаганды были выдвинуты на первый план. На этом особенно настаивал Ленин. Вся культработа теперь гораздо больше удовлетворяла культурным потребностям профсоюзов, она широко втягивала в работу женщин, становилась ближе, интереснее рабочим. Помню, однажды я была на выставке по культработе у транспортников. Мне показывала ее одна работница. В числе экспонатов был «Уголок транспортницы». В этом уголке красовались тончайшие вышивки и кружева. Я воркнула: «Зачем заниматься таким «рукоделием»... типичным для старого быта?» (Я постеснялась сказать «мещанского».) – «Знаешь, – ответила мне работница, – транспортницам приходится вести очень грубую работу, пути подметать и пр., так ей такая рукодельная работа нужна, она хочет убедиться- что она и на самую тонкую работу способна». – «Да, вот они, своеобразные пути к созданию всесторонне развитых личностей», – подумала я.

«Ближе к массам, ближе к быту, к их хозяйственной работе» – таков был лозунг политпросветработы в годы нэпа.

К 10-летию Октября мы восстановили количественные показатели до уровня последних лет периода военного коммунизма, лишь немного повысили их, но качество политпросветучреждений поднялось чрезвычайно. За эти годы была проделана также большая работа методического характера, подработаны вопросы, как углублять содержание всех учреждений политпросветработы, как улучшать пропагандистскую, агитационную, учебную работу. Большая работа проделана была по дифференцированию планов работы по областям. Усиленно шла подработка «паспортов» областей – выявление их природных условий, национального состава населения, особенностей их экономического развития, истории политического развития, характера происходившей классовой борьбы, культурного лица района. Эти «паспорта» имели очень большое значение в том отношении, что создавали основы живого планирования, давали правильную наметку содержания работы, помогали соответствующим образом подбирать работников. Большая работа была проделана по изучению особенностей работы среди нацменьшинств.

Шла работа по заочному образованию, по обслуживанию деревни кинопередвижками, по созданию популярной литературы. Вся эта работа шла параллельно мероприятиям, широко открывавшим двери в вузы рабочим и крестьянам. Рабфаки играли у пас совершенно исключительную роль. Параллельно развивались школы и курсы взрослых повышенного типа. В 1926/1927 г. был по СССР уже 31 рабочий университет, быстро росли школы и курсы политграмоты, совпартшколы.

Как шла работа на других участках просвещенческого фронта в период нэпа?

В дошкольном деле мы видим ту же картину: сначала быстрое сворачивание числа учреждений, потом их постепенный рост на базе улучшения качества этих учреждений. В 1920/1921 г. сеть дошкольных учреждений была 4723, 1921/1922 г. – 3560, 1922/1923 г. – 1526. Восстановление сети дошкольных учреждений шло, однако, медленнее, чем восстановление сети политпросветучреждений.

А что было со школой для детей и подростков?

Очень резкое снижение детских домов и приемников и числа обслуживаемых ими детей шло за весь отрезок времени с 1921 по 1927 г. Максимальной цифры достигло число детей в 1921/1922 г., когда голод 1921 г. создал громадную беспризорность, когда детдомами обслуживалось 473 949 человек, в 1926/1927 г. обслуживалось уже лишь 201 955 человек. По мере того как восстанавливались промышленность и сельское хозяйство, – ослабевала беспризорность, кроме того ребята раздавались на воспитание желающим брать их родственникам и даже посторонним лицам, которым предоставлялись за это известные льготы.

Что касается начального обучения, то надо сказать, что в этой области и в годы военного коммунизма не было особых достижений в количественном отношении. Да это и понятно. Во время гражданской войны белые жгли и разоряли школы, красные части занимали школы для военных целей, а потом под советские учреждения всякого типа. Другого выхода не было. И вот благодаря этому рост числа школ был незначителен. До революции, в 1914/1915 г., число школ было 104 610, а в 1920/1921 г. – 113 994. В первые годы нэпа число школ даже снизилось: в 1923/1924 г. до 87 258, а потом стало медленно подниматься: в 1926/1927 г. их было 108 424, т. е. немного больше, чем в дореволюционное время. Но школы были переполнены: если в дореволюционное время в них училось 7236 тыс., то в 1926/1927 г. – уже 9903 тыс., тяга к учебе росла с каждым днем. Однако в деревнях в большинстве школы были лишь трехгодичные, девочки составляли приблизительно лишь около одной трети учащихся, причем число учащихся с каждым годом таяло: из числа ребят, поступивших в первую группу, во вторую группу ходило лишь 67%, в третью группу – 37%, а в четвертую – лишь 14%, причем наиболее сильно отсеивались дети сельскохозяйственных рабочих и бедняков.

В городах отсев был меньше; среди учащихся девочек было лишь на незначительный процент меньше, чем мальчиков. Число учащихся в школах, дающих среднее образование, сначала совсем не росло, в 1921/1922 г. снизилось до 520 тыс., к 1926/1927 г. поднялось -до 785 тыс. Таким образом, за первые 10 лет рост учащихся и но 1 и по II ступени был не очень значителен. В деле продвижения по направлению к осуществлению требования программы нашей партии – обязательного обучения всех детей обоего пола вплоть до 17 лет – удалось сделать сравнительно немного.

Насчет содержания и методов образования сдвиги были гораздо крупнее. Школа изгоняла из своих стен старые приемы мертвой зубрежки, преобразуемая жизнь врывалась в школу, но этот процесс шел. довольно стихийно; необходимо было поднять борьбу за качество учебы, за то, чтобы действительно превратить школу «из орудия классового господства буржуазии в орудие полного уничтожения деления общества на классы, в орудие коммунистического перерождения общества.

В период диктатуры пролетариата, т. е. в период подготовки условий, делающих возможным полное осуществление коммунизма, – гласила программа нашей партии, – школа должна быть не только проводником принципов коммунизма вообще, но и проводником идейного, организационного, воспитательного влияния пролетариата на полупролетарские и непролетарские слои трудящихся масс в целях воспитания поколения, способного окончательно установить коммунизм»[146].

Если первые годы уходили на то, чтобы выбросить из школы старые, проникнутые буржуазной идеологией учебники, вытравить из школы религию, шовинизм, методы муштры и зубрежки, сломить сопротивление реакционной части учительства, то теперь надо было влить новое содержание в преподавание, увязать школу как можно теснее с жизнью, сблизить с населением, организовать подлинное коммунистическое воспитание ребят.

По настоянию Владимира Ильича в Наркомпросе была усилена работа ГУСа, а в нем – работа научно-педагогической секции. Владимир Ильич говорил много раз о том, что в корне должно быть изменено все содержание преподавания, что оно должно быть тесно связано со всем соцстроительством, с злободневными задачами этого строительства. Как это сделать? «Мы знаем, что по-старому учить нельзя, а как по-новому, никто нам не говорит», – жаловались учителя. Группа работников научно-педагогической секции ГУСа взялась за разработку программы. Мы ставили себе целью заложить у ребят, приходящих в школу, основы материалистического мировоззрения, развить у них понимание окружающей жизни и той коренной перестройки, которой она требует, развить у них умение коллективно работать, жить и учиться. Мы попробовали, составить проект новых программ. В них мы взяли за стержень трудовую деятельность людей – производство в его развитии, – и около него увязывали вопросы природоведения, показав, как все более и более овладевает человек силами природы, использует их–это с одной стороны; с другой стороны, старались увязать экономику с политикой, со всем общественным укладом. Нам казалось, что таким путем лучше всего можно осмыслить труд, воспитать у ребят сознательное отношение к труду и сознательное отношение к окружающей жизни. Мы старались также построить программы таким образом, чтобы зажигать в ребятах интерес к преобразованию окружающей жизни, втягивать в общественную, работу с возможно более раннего возраста, на чем так настаивал Владимир Ильич.

Его речь на III съезде комсомола, где он дал наметку, в каком направлении преобразовывать школу, тесно увязывая теорию, с практикой, знания с производительным трудом, – служила нам руководством при составлении проекта программ. Проект программ не был по существу дела программой в тесном смысле этого слова, он говорил лишь о тех моментах, которые необходимо ввести в программы. Он не отменял «предметов», говорил только о том, что нужна глубокая внутренняя связь между отдельными областями знаний, нужен синтез – обобщение всех приобретаемых учащимися знаний. Мы хотели дать ученикам возможность изучать явления во всех их связях и опосредствованиях, в их развитии.

В школу I ступени не вводилось особых «предметов». Их не было и раньше в начальной школе: был один предмет – «закон божий». В массовой начальной школе учили, кроме того, русскому языку и арифметике, а знания по географии, естествознанию давались попутно на уроках объяснительного чтения. Многие не знавшие массовой начальной школы ставят знак равенства между нею и младшими классами гимназии, где были «предметы». Но это – ошибка. В гимназиях был иной социальный состав, большинство были дети интеллигенции," у многих ребят были репетиторы, ничто не мешало им заниматься дома. Стремление внести известную систематику в объяснительное чтение, в беседы учителя с учениками никаких «предметов» не срывало.

Во II ступени «предметы» оставались. Проект новых программ был разослан по научно-исследовательским институтам, по ряду педагогических вузов и школ с просьбой дать отзывы о программах. Отзывы получались благоприятные. Коллегия Наркомпроса одобрила программы, нашла их марксистскими.

Программы ГУСа рвали со старыми традициями, к ним с озлоблением относились педагоги, вроде тех, которые группировались около «Педагогической мысли», желавшей сохранить старую привилегированную барскую школу, сохранить в школе религию и пр. Об этом открыто писалось еще в 1921 г. И именно поэтому программы ГУСа, вернее схемы программ ГУСа, стали знаменем, около которого группировалось передовое учительство. Они будили мысль, инициативу. Первый Всероссийский учительский съезд наглядно показал это.