ГЛАВА 19

Воспоминания с родине. Шансы на спасение. Проект обследования берегов острова. – Выступление 16 апреля. Вид с моря на Змеиный полуостров. – Базальтовые скалы на западном берегу. – Ненастье. -Наступает ночь. – Новая загадка.

Два года! Целых два года колонисты не имели никакой связи со своими близкими! Они ничего не знали о том, что происходит в цивилизованном мире, и были так же одиноки на своем острове, как на мельчайшем астероиде солнечной системы.

Что– то происходит на родине? Быть может, еще и сейчас восстание южан обагряет кровью ее землю.

Эта мысль причиняла нашим колонистам большие страдания, и они часто говорили о гражданской войне, нисколько, впрочем, не сомневаясь, что дело Севера восторжествует, к чести Американского союза.

За эти два года ни один корабль не прошел в виду острова; во всяком случае, колонисты не заметили ни одного паруса. Очевидно, остров Линкольна стоял в стороне от мореходных путей и, как это доказывали карты, был даже вообще неизвестен. Иначе его пресноводная бухта должна была бы привлекать суда, нуждающиеся в возобновлении запасов воды. Но океан, окружавший их остров, насколько его мог охватить глаз, оставался пустынным, и колонистам, чтобы вернуться на родину, приходилось рассчитывать только на себя.

Существовал лишь один шанс на спасение, и однажды, в первую неделю апреля, обитатели колонии обсуждали его, собравшись в большом зале Гранитного Дворца. Речь как раз зашла об Америке, которую колонисты уже почти не надеялись увидеть.

– У нас есть лишь один-единственный способ покинуть остров Линкольна: построить достаточно большой корабль, который мог бы пройти по морю несколько сот миль, – сказал Гедеон Спилет. – Мне кажется, что если мы сумели построить лодку, то сумеем построить и корабль.

– И если мы побывали на острове Табор, то могли бы дойти и до Паумоту, – прибавил Харберт.

– Я этого не отрицаю, отвечал Пенкроф, которому всегда принадлежал решающий голос в морских вопросах, – не отрицаю, хотя короткое путешествие и долгое путешествие – не совсем одно и то же Если бы нашему суденышку во время перехода на остров Табор угрожала даже буря, мы могли бы не беспокоиться, так как знаем, что до гавани недалеко и в ту и в другую сторону. Но двенадцать тысяч миль – это немалый кусок пути, а до ближайшей земли придется пройти не меньше – А что, Пенкроф, в случае надобности вы бы рискнули на это? – спросил журналист – Я рискнул бы на все что угодно, мистер Спилет, ответил моряк Вы же знаете, я не такой человек, чтобы отступать.

– Не забывайте, что среди нас есть еще один моряк, – сказал Наб.

Кто же это? – спросил Пенкроф.

– Айртон.

– Это верно, – заметил Харберт.

– Только бы он согласился ехать с нами! – сказал Пенкроф.

– Неужели вы думаете, что, если бы яхта Гленарвана подошла к острову Табор, когда Айртон еще находился там, Айртон отказался бы уехать? – удивился Гедеон Спилет.

– Вы забываете, друзья мои, – проговорил инженер, – что в последние годы своего пребывания на острове Айртон уже не владел рассудком Но вопрос не в этом. Необходимо выяснить, можем ли мы рассчитывать на прибытие этого шотландского судна, как на лишний шанс спасения. Гленарван обещал Айртону возвратиться за ним на остров Табор, когда он сочтет, что тот искупил свои преступления, и я думаю, что он вернется.

– Да, – согласился с ним журналист, и к тому же вернется скоро, так как Айртон провел в одиночестве почти двенадцать лет.

Ну да, – сказал Пенкроф, – я вполне с вами согласен, что Гленарван вернется, но только где он пристанет? Конечно, у острова Табор, а не у острова Линкольна.

– Это тем более вероятно, что остров Линкольна даже не нанесен на карту, – добавил Харберт.

– Поэтому, друзья мои, – продолжал инженер, – мы должны принять меры к тому, чтобы о нашем присутствии и присутствии Айртона на острове Линкольна можно было узнать на острове Табор – Конечно, – согласился журналист. – Ничего нет легче, как положить в хижину, где жили капитан Грант и Айртон, записку с указанием местоположения нашего острова. Гленарван или его матросы непременно найдут эту записку – Досадно, что я не принял этой предосторожности во время первого путешествия на остров Табор, – заметил моряк А почему бы мы стали это делать? – возразил Харберт. – Тогда мы еще не знали истории Айртона и не имели понятия, что за ним должны вернуться. А когда мы услышали его рассказ, была уже зима, и мы не могли вернуться на остров Табор – Да, – сказал Сайрес Смит, – было уже поздно. Необходимо отложить это путешествие до будущей весны.

– А что, если шотландская яхта придет в скором времени? – сказал Пенкроф.

– Это маловероятно, – ответил инженер. – Гленарван не захочет в зимнее время пускаться в далекое плавание. Либо он уже заходил на остров Табор, в то время, когда Айртон жил у нас, то есть в течение последних пяти месяцев, и отправился обратно, либо он приедет позднее, и мы успеем в первые же хорошие дни, в октябре, отправиться на остров Табор и оставить там записку.

– По правде сказать, было бы очень обидно, если бы оказалось, что «Дункан» недавно побывал в этих водах, – сказал Наб.

– Надеюсь, этого не случилось, – сказал Сайрес Смит, – и судьба не лишила нас самого верного шанса на спасение.

– Я думаю, что мы, во всяком случае, будем знать, как обстоит дело, когда посетим еще раз остров Табор, – заметил журналист. – Ведь если шотландцы возвращались туда, они, несомненно, оставили какие-нибудь следы своего пребывания.

– Да, это так, – ответил инженер – Итак, друзья мои, раз у нас появился этот шанс – вернуться на родину, будем терпеливо ждать. А если мы будем лишены этой возможности, то решим, что нам нужно делать.

– Во всяком случае, – сказал Пенкроф, – если мы тем или иным путем покинем остров Линкольна, это будет не потому, что мы находим его плохим.

Нет, Пенкроф, – сказал инженер, – мы сделаем это потому, что находимся вдали от того, что для человека дороже всего на свете" от людей, семьи и друзей.

Колонисты порешили на этом и не поднимали больше вопроса о постройке большого судна, на котором можно было бы проплыть в северном направлении – до архипелага, или в западном – до Новой Зеландии. Все занялись обычной работой, имея в виду, что придется провести третью зиму в Гранитном Дворце Но тут же было решено еще до наступления ненастного времени обойти на шлюпе вокруг острова. Полное обследование побережья не было еще закончено, и колонисты имели лишь смутное представление о западном и северном берегах, начиная от устья ручья Водопада до мыса Челюстей, а также о разделявшей их узкой бухте, похожей на пасть акулы План этой экскурсии был выдвинут Пенкрофом Сайрес Смит выразил полное одобрение, так как ему хотелось собственными глазами увидеть эту часть своих владений.

Погода стояла переменчивая, но барометр не давал резких скачков, и можно было надеяться совершить по ездку в сносных условиях В первую неделю апреля барометр после сильного понижения вновь начал подниматься, при жестоком западном ветре, бушевавшем пять-шесть дней; затем стрелка прибора снова остановилась на высоте 29,9 дюйма (759,45 миллиметра), и наступило благоприятное время для экспедиции Отъезд был назначен на 16 апреля, и «Бонавентур», который стоял в гавани Воздушного Шара, нагрузили припасами для довольно долгого путешествия.

Сайрес Смит сообщил Айртону о предполагавшейся поездке и предложил ему принять участие; но Айртон предпочел остаться, и было решено, что на время отсутствия товарищей он перейдет в Гранитный Дворец. Дядюшка Юп должен был составить ему компанию, и Айртон не возражал против этого.

16 апреля утром колонисты сели на корабль.

Дул свежий зюйд вест, и «Бонавентуру» при выходе из гавани пришлось лавировать, чтобы достигнуть мыса Пресмыкающегося Южный берег острова, от гавани до мыса, простирался на двадцать миль, тогда как общий периметр острова равнялся девяноста милям. Эти двадцать миль надо было пройти круто к ветру, который дул вовсю Чтобы достигнуть мыса, понадобился почти целый день, так как отлив после отплытия корабля продолжался еще два часа, а затем начался шестичасовой прилив, который сильно затруднял плавание. Когда судно обогнуло мыс, уже наступила ночь. Пенкроф предложил инженеру продолжать путь на малом ходу, с двумя рифами; но Сайрес Смит предпочел стать на якорь в нескольких кабельтовых от земли, чтобы осмотреть эту часть берега с наступлением утра. Для более тщательного исследования побережья острова было решено вообще не двигаться по ночам и с вечера бросать якорь невдалеке от суши, пока позволяла погода.

Итак, колонисты провели ночь близ мыса, стоя на якоре. С наступлением сумерек ветер стих, и тишина не нарушалась ни единым звуком Пассажиры, за исключением моряка, быть может, провели ночь на борту «Бонавентура» с меньшими удобствами, чем в Гранитном Дворце, но все же им удалось поспать На следующий день, 17 апреля, Пенкроф на заре снялся с якоря и, идя левым галсом, при полном бакштаге, мог держаться очень близко к западному берегу Колонистам был уже знаком этот великолепный лесистый берег, так как они прошли пешком по опушке леса; но все же вид его вызвал общий восторг Корабль шел близко к земле, уменьшив ход, так что можно было тщательно обозревать берег, стараясь не наскочить на плававшие кое-где деревья Несколько раз бросали якорь, и Гедеон Спилет фотографировал это красивое побережье.

Около полудня «Бонавентур» достиг устья ручья Водопада. Дальше на правом берегу снова виднелись деревья, но они росли реже, а через три мили деревья попадались уже отдельными группами, возвышавшимися среди заметных отрогов гор, пустынный хребет которых тянулся до самого берега Как отличались друг от друга южная и северная части этого берега! Южная была покрыта зеленым лесом, северная казалась высохшей и пустынной Она походила на "железные берегам, как называют такие места в некоторых странах, и ее изрытая поверхность как бы указывала, что кипящий базальт подвергся в ранние геологические эпохи внезапной кристаллизации. Глыбы его громоздились одна на другую, и вид их, наверно, устрашил бы колонистов, если бы судьба забросила их вначале в ту часть острова Находясь на вершине горы Франклина, они не заметили, как мрачно выглядит этот берег, так как видели его со слишком большой высоты; но с моря он казался очень страшным, и, вероятно, нигде в мире нельзя было увидеть ничего подобного.

«Бонавентур» прошел вдоль этого берега примерно около полумили. На берегу громоздились камни всевозможных размеров – глыбы от двадцати до трехсот футов высотой, самых разнообразных форм цилиндры, похожие на башни, призмы, напоминающие колокольни, пирамиды, словно обелиски, конусы, подобные заводским трубам Страшные торосы в Ледовитом океане, и те не имеют таких причудливых очертаний! Естественные мосты соединяли между собой скалы; арки, расположенные, как своды храма, терялись в высоте, недоступной взорам. Кое-где виднелись ущелья с монументальными стенами, в других местах – настоящий хаос стрелок, пирамидок, шпилей, каких не найдешь ни в одном готическом соборе. Природа, более капризная, чем фантазия, прихотливо украсила величественное побережье, тянувшееся на восемь-девять миль.

Сайрес Смит и его товарищи застыли от изумления при виде этого зрелища. Они хранили молчание, но зато не стеснялся Топ и оглашал воздух лаем, отражавшимся многократным эхом от базальтовой стены. Как заметил инженер, этот лай звучал не совсем обычно, как тогда, когда Топ лаял у отверстия колодца в Гранитном Дворце.

– Пристанем к берегу, – сказал он.

«Бонавентур» подошел как можно ближе к прибрежным скалам.

Быть может, поблизости находилась какая-нибудь пещера, которую следовало осмотреть? Но Сайрес Смит не увидел ничего – ни одной пещеры, ни одной впадины, которая могла бы служить кому-нибудь приютом, так как подножие скал покрывалось морским прибоем. Топ скоро перестал лаять, и корабль отошел на прежнее расстояние, то есть на несколько кабельтовых от берега.

В северо-западной части острова берег снова был песчаный и гладкий. Редкие деревья возвышались над болотистой низменностью, которую колонистам уже пришлось мельком видеть Берег кишел мириадами птиц и, в противоположность другому, пустынному побережью, казался очень оживленным На следующий день «Бонавентур» бросил якорь возле заливчика на севере острова и встал у самого берега, где было очень глубоко. Ночь прошла спокойно, так как ветер, если можно так выразиться, угас с последними лучами солнца и возобновился лишь при первых проблесках утренней зари В этом месте легко было выйти на сушу, и признанные охотники колонии, Харберт и Гедеон Спилет, совершили утром двухчасовую прогулку по берегу и возвратились, неся с собой несколько связок уток и куликов Топ превзошел самого себя и благодаря своей живости и усердию не упустил ни одной птицы.

В восемь часов утра судно снялось с якоря и быстро направилось вперед, поднимаясь к мысу Северной Челюсти. Ветер дул с кормы и все время свежел – Я нисколько не буду удивлен, если с запада налетит буря, – сказал Пенкроф – Вчера во время заката солнца горизонт был ярко-красный, а сейчас я вижу на небе «кошачьи хвосты», которые не предвещают ничего хорошего Кошачьими хвостами он называл пушистые облака, разбросанные в зените и никогда не спускающиеся ниже пяти тысяч футов над морем. Они походили на легкие кусочки ваты их появление обычно предвещает ухудшение погоды.

– Ну что же, – сказал Сайрес Смит, – распустим, насколько возможно, наш парус и направимся в залив Акулы. Я думаю, что «Бонавентур» будет там в безопасности.

– Очень хорошо, – сказал Пенкроф К тому же северный берег представляет собой песчаные дюны, на которые смотреть неинтересно – Я бы охотно провел не только ночь, но и весь завтрашний день в этой бухте; ее стоит внимательно исследовать, – прибавил инженер.

– Я думаю, что нам волей-неволей придется это сделать, – ответил Пенкроф – Горизонт на западе становится угрожающим – смотрите, как там черно – Во всяком случае, ветер помогает нам дойти до мыса Челюстей, – заметил журналист Очень помогает, – сказал Пенкроф, – но для того, чтобы войти в залив, придется лавировать, и я очень хотел бы быть засветло в этих местах, которых совершенно не знаю Если судить по тому, что мы видели на южном берегу залива Акулы, в тех местах, должно быть, много подводных скал, – добавил Харберт.

– Пенкроф, – сказал Сайрес Смит, – делайте, как найдете лучшим, мы полагаемся на вас.

– Будьте спокойны, мистер Сайрес, я не стану рисковать без надобности, – ответил моряк. Лучше удар ножом в мою собственную утробу, чем удар скалой в утробу «Бонавентура».

Под «утробой» Пенкроф подразумевал подводную часть своего судна, которой он дорожил больше, чем своей шкурой – Который час? – спросил Пенкроф.

– Десять часов, – ответил Гедеон Спилет.

– А какое расстояние нам остается пройти до мыса, мистер Сайрес?

– Около пятнадцати миль.

– Это два с половиной часа ходу, – сказал моряк. – И мы будем на траверсе мыса между двенадцатью и часом К несчастью, в это время начнется отлив и вода отхлынет из бухты. Боюсь, что туда трудно будет войти, борясь одновременно с морем и ветром. – Тем более что теперь полнолуние, а приливы и отливы в апреле очень сильны, – добавил Харберт.

– В таком случае, Пенкроф, не можете ли вы стать на якорь у оконечности мыса?

– Стать на якорь у самой суши, ожидая бурю! – вскричал моряк. – Об этом вы подумали, мистер Сайрес!? Это значило бы по доброй воле выброситься на берег.

– Так что же вы будете делать?

– Я постараюсь продержаться в море до начала прилива, то есть до семи часов вечера, и, если еще будет светло, попробую войти в залив В противном случае мы останемся в море всю ночь и войдем в залив завтра на рассвете.

Повторяю, Пенкроф, мы полагаемся на вас, – сказал инженер.

– Эх, будь на этом берегу хоть один маяк, – сказал Пенкроф, мореплавателям было бы куда легче!

– Да, но на этот раз здесь не будет любезного инженера, который зажжет огонь, чтобы указать нам путь в гавань, – ответил Харберт – Да, кстати, милый Сайрес, сказал Гедеон Спилет, – мы не поблагодарили вас, но, говоря откровенно, без вашего огня мы бы никогда не добрались домой – Без огня? – повторил инженер, крайне удивленный словами журналиста.

– Мы хотим сказать, мистер Сайрес, – вмешался Пенкроф, что в последние часы перед возвращением мы были в большом затруднении, и если бы вы не позаботились развести костер на плато Гранитного Дворца в ночь на двадцатое октября, «Бонавентур» прошел бы мимо острова.

– Да-да. Это была счастливая мысль, – ответил инженер.

А теперь, если только Айртон не подумает об этом, некому будет оказать нам такую услугу.

– Да, некому! – сказал Сайрес Смит. Но несколько минут спустя, оказавшись наедине с журналистом в носовой части корабля, инженер наклонился к его уху и сказал – Спилет, если на свете есть что-нибудь несомненное, так это то, что я не зажигал костра в ночь на двадцатое октября ни на плато Гранитного Дворца, ни в какой-либо другой части острова…