ГЛАВА 1 2 страница

Отсюда шайки казаков и татар рассеялись по всей Волыни и опустошили города: Острог, Заславль, Луцк, Владимир, Кобрин, Брест Литовский, везде избивая жидов и ляхов. Так продолжалось до избрания (17 ноября) нового короля Яна Казимира, который еще прежде, чем был избран, писал к Хмельницкому, что не будет мстить казакам и подтвердит все их права. Теперь, как только этот король, извещая Хмельницкого о своем избрании, приказал ему прекратить смуту, Хмельницкий повиновался и поворотил свое войско от Замостья в Украйну, к Чигирину и Киеву.

Прошел год, как Хмельницкий, униженный и беззащитный, принужден был спасать свою жизнь бегством из Украйны. Теперь, в 17-й день декабря 1648 г., он въезжал в столицу Украйны Киев с величайшим торжеством. Случилось так, что в Киеве находился тогда Иерусалимский патриарх Паисий, путешествовавший в Москву за милостынею. Он сам выехал навстречу к Хмельницкому из города, окруженный тысячью всадников, а митрополит Киевский, бывший тут же, посадил Хмельницкого в свои сани и дал ему место подле себя, с правой стороны. Весь народ, вышедши из города, вся чернь приветствовали героя, а академия (т. е. киево-братский коллегиум) чествовала его речами и восклицаниями, как Моисея, защитника, спасителя и освободителя народа от польского рабства, и по имени его - Богдан называла его от Бога данным. Патриарх дал ему титул светлейшего князя. Из всех пушек и других орудий в замке и в городе раздавалась пальба.

На обеде у печерского архимандрита Хмельницкий сидел на первом месте. В день именин Богдана, т. е. Феодора, Хмельницкого, вероятно, 27 декабря, когда бывает память святого Феодора Начертанного, сам патриарх совершал литургию. Хмельницкий стоял в церкви на первом месте, и все выражали к нему благоговение, а некоторые целовали его ноги. Под конец обедни патриарх пригласил Хмельницкого к святому причастию. Хмельницкий сначала не решался, потому что не был на исповеди. Но патриарх будто бы дал ему публично разрешение от всех грехов, настоящих и будущих, и сказал ему: иди и причащайся. Тут же в церкви патриарх будто бы совершил бракосочетание Хмельницкого с бывшею наложницею врага его - Чаплицкого, хотя она не присутствовала в церкви, а находилась в Чигирине, и дал Хмельницкому благословение на ляхов. Вслед за тем происходила пальба из пушек по случаю торжества. Хмельницкий подарил патриарху шесть лошадей и тысячу злотых. В следующие дни патриарх вел с Хмельницким тайные переговоры и потом отправился в Москву. На следующий день после своих именин Хмельницкий дал гетманскую грамоту Киево-Печерскому женскому монастырю, в которой приказывал крестьянам села Подгорцев быть по-старому в послушании этому монастырю, отбывать на него работы и другие повинности и объявлял вообще: "Мы со всем войском не хочем отнимать крестьян у монастырей, на войсковую услугу даст Бог охотников и без церковных людей". Таким объявлением он успокаивал духовенство относительно его владельческих прав и привлекал его к себе. Из Киева Хмельницкий переехал на короткое время в Чигирин, потом в Переяслав. Сюда стеклись к нему послы из соседних государств: из Турции, Валахии, Молдавии, Венгрии, Трансильвании и из самой Москвы от царя Алексея Михайловича. Все они приветствовали могущественного гетмана с одержанными победами и искали возможности заключить с ним союз от имени своих государей. Московский посол Унковский, как были слухи, будто бы спрашивал Хмельницкого: действительно ли он воюет только за веру? Если за веру, то царь готов прислать ему 40 тысяч вспомогательного войска с тем, однако ж, условием, чтоб царю уступлена была пограничная часть Украйны. Сюда же прибыли к Хмельницкому и комиссары от нового польского короля: Адам Кисель, сделавшийся уже по воле короля воеводою киевским, и его товарищи. Во время пути их, когда они останавливались (23 генваря 1649 г.) в Белогородне, неподалеку от Киева, к ним приезжали Киевский митрополит и печерский архимандрит для тайных переговоров с паном воеводою, а чрез пять дней пан воевода ездил под Киев для переговоров с митрополитом и архимандритом. Хмельницкий встретил (9 февраля) комиссаров с большою честию, принял от них при торжественной обстановке гетманскую булаву и знамя, присланные ему королем, выслушал королевскую грамоту, объявлявшую прощение всех прежних его проступков, свободу православной веры, умножение реестровых казаков, восстановление их прежних прав и преимуществ, и благодарил короля за великие милости, которых от него удостоился. Но вступать в переговоры с комиссарами решительно отказывался, несмотря на все их убеждения, и, между прочим, говорил: "Много было времени вести переговоры со мною... теперь уже не время. Я исторгну весь русский народ из польской неволи. Прежде я воевал за причиненный мне вред и за свою обиду, теперь пойду сражаться за нашу православную веру. Вся чернь по Люблин и Краков будет помогать мне в этом деле... Сам патриарх благословил меня в Киеве на эту войну, венчал меня с моею женою, разрешил меня от грехов, хотя бы я и не исповедовался, и приказал мне совершенно истребить ляхов; как же мне не слушаться великого и святого владыки, главы нашей, и любезнейшего гостя?" Наконец, Хмельницкий согласился только заключить перемирие до Троицына дня и, отпуская комиссаров (16 февраля), вручил им на бумаге свои условия, на которых он может согласиться и на заключение мира и в которых требовал, чтобы в Киевском воеводстве и во всей Руси не было унии и не поминалось даже самого ее имени, чтобы Киевский митрополит имел место в сенате первое после архиепископа Гнезненского; чтобы запорожское войско само избирало себе гетмана и он правил Киевом и всеми городами и областями за Днепром; чтобы паны и шляхта уступили свои имения, села и деревни за Днепром запорожскому войску навсегда; чтобы жидам и жидовским арендам за Днепром никогда не быть и пр.

Хмельницкий понимал, что условий его поляки не примут, и начал готовиться к новой войне с ними, сносился с Крымом и с Москвою. В апреле 1649 г. он поручал одному игумену, Павлу, отправлявшемуся в Москву, сказать там Иерусалимскому патриарху, "чтоб государь пожаловал велел его, гетмана, и запорожских черкас приняти под свою государскую высокую руку и помочь им учинил, а ныне-де они, сложась с крымскими татары, хотят вести войну с поляки". А в мае месяце присылал в Москву чигиринского полковника Вешняка с грамотою, в которой писал от лица всех запорожских казаков к царю Алексею Михайловичу: "Нас, слуг своих, до милости царского своего величества приими и благослови, яко православный государь, рати своей на наступцов наших и за веру православную наступити... Вашему царскому величеству низко бьем челом: от милости своей не отдаляй нас, а мы Бога о том молим, чтоб Ваше царское величество, яко правдивый и православный государь, над нами царем и самодержцею был". Царь Алексей Михайлович отвечал (от 13 июня): "Доброе хотение Ваше служить нам со всем запорожским войском жалуем и похваляем, но послать Вам рать нашу на помощь против ваших неприятелей не можем, потому что, как мы извещали Вас и в прежней нашей грамоте (посланной, вероятно, с послом Чиковским), у нас с Польшею уже давно "учинено вечное докончанье", которого нарушить невозможно. Если же король польский "тебя, гетмана, и все войско запорожское учинит свободных, без нарушения вечного докончанья, и мы, великий государь, тебя, гетмана, и все войско запорожское пожалуем, под нашу царского величества высокую руку приняти велим". Между тем еще прежде, нежели был получен этот ответ царя, Хмельницкий выступил с своим войском из Чигирина и, подвигаясь весьма медленно, напал (29 июня) вместе с ханом на польское войско, окопавшееся под Збаражем, и целый месяц держал его в осаде, а когда на помощь осажденным приближалось новое войско под предводительством самого короля Яна Казимира, напал и на это войско и нанес ему (5 августа) сильное поражение под Зборовом. Король принужден был заключить (9 августа) и с крымцами и с казаками выгодный для них договор. В договоре с казаками было постановлено: а) войско запорожское остается при всех давних своих вольностях и будет простираться до 40000 человек; б) Чигирин с округом отдается гетману Хмельницкому и навсегда имеет оставаться за гетманом запорожского войска; в) жидам не быть на Украйне, где казаки имеют свои полки; г) об унии, как в Польше, так и в Великом княжестве Литовском, о церковных имениях и о всех правах Церкви будет рассуждено и постановлено вместе с Киевским митрополитом и духовенством на ближайшем сейме, чтобы желание митрополита исполнилось и каждый пользовался своими правами, а место в сенате Киевскому митрополиту король позволяет иметь; д) все должности и чины в воеводствах Киевском, Черниговском и Брацлавском король обещает раздавать только дворянам православной веры; е) в Киеве, где находятся русские школы, равно и в других украинских городах, не могут оставаться иезуиты, и все русские школы в тех городах должны оставаться в целости и пр.

К 22 ноября король созвал в Варшаве чрезвычайный сейм, который должен был рассмотреть статьи Зборовского договора. Прибыл на сейм и Киевский митрополит Коссов с Львовским епископом, киево-печерским архимандритом и многими другими духовными лицами, прибыли и послы гетмана Хмельницкого. Сейм продолжался шесть недель, и заседания его были очень бурны. Представители православного духовенства и казачества настоятельно требовали, чтобы договор был утвержден и чтобы уния была уничтожена. Паны рады, светские и духовные, и вообще латинские члены сейма упорно противились некоторым статьям, долго спорили, но, наконец, принуждены были покориться необходимости: договор был утвержден. Только архиепископы и епископы латинские тут же объявили, что они выйдут из сената, если в нем будет заседать схизматический митрополит. В последний день сейма (12 генваря 1650 г.) король издал на основании Зборовского договора, утвержденного сеймом, диплом следующего содержания, касавшийся собственно православной веры и Церкви: 1) дозволяется всему народу русскому, находящемуся не в унии, как было и прежде, свободное исповедание веры, а Киевскому митрополиту - ношение креста в подведомых ему епархиях (а о месте в сенате совсем не упомянуто); 2) церковные суды у православных на основании данной им королем Сигизмундом грамоты 1511 г. должны совершаться ненарушимо; 3) дозволяются все православные братства даже в тех местах, где прежде они были запрещены, как-то: в Смоленске, Бельске, равно и школы, находящиеся в Киеве и других местах, и типографии, а цензура книг оставляется за митрополитом и епископами в их епархиях; 4) утверждается, чтобы русские священники, не находящиеся в унии, пребывали при своих вольностях, и нигде не были обременяемы никакими налогами, подводами, податьми, денежными сборами, постоями воинскими и работою, и не подлежали никому из светских, кроме своих духовных властей; 5) отдаются православным епископства: Луцкое, Холмское и Витебско-Мстиславское со всеми издавна принадлежащими к ним церквами и с монастырями Жидичинским и Лещинским (хотя и Луцкое и Витебско-Мстиславское епископства уже принадлежали православным); 6) в Перемышльской епархии теперь же, еще при жизни униатского епископа Крупецкого, отдаются православному епископу монастыри: Спасский, Онуфриевский и Смольницкий с их имениями, доселе принадлежавшие Крупецкому, а по смерти его вся Перемышльская епархия со всеми своими маетностями имеет навсегда оставаться за епископом-неунитом; 7) на содержание Витебского и Мстиславльского епископа, не имеющего у себя поместий, назначается половина из имений Полоцкого униатского архиепископа. Затем 8) перечисляются в разных городах Литвы и Польши передаваемые православным церкви, которые назначены были им еще в известных "Статьях" короля Владислава IV, а кроме того, назначаются для передачи православным некоторые церкви и в таких городах: Витебске, Полоцке, Новогрудке, где при Владиславе не дозволялось им иметь ни одной церкви, и дозволяется православным строить новые церкви, деревянные и каменные, на тех местах, где прежде стояли их церкви. Таким образом, оказывается, что Зборовский договор утвержден был на сейме не во всей силе: Киевскому митрополиту не дали места в сенате, и уния не была уничтожена, а только сделала православию незначительные уступки. Православные не были удовлетворены, но спешили воспользоваться и тем, что было дано.

Коссов тотчас старался принять в свое ведение те епархии, которые назначены были православным. На возвратном пути своем из Варшавы он прибыл в Люблин, занял здесь церковь и монастырь, бывшие во власти униатских монахов, заставив их удалиться, и 3 февраля издал универсал, которым приглашал православную шляхту собраться на 17 февраля в Троицкой пригородной церкви для избрания Перемышльского епископа. Из Люблина отправился в Красностав, где также удалил от церкви местного униатского священника и передал ее православному. Из Красностава прибыл в Холм. Тут, как в кафедральном городе епархии, находилось немало униатского духовенства и имел пребывание сам администратор епархии, известный Яков Суша. Они не хотели добровольно передать своих церквей православному митрополиту и в продолжение трех дней оказывали сопротивление, пока не принуждены были удалиться. Против администратора, который ни за что не соглашался выйти из своего дома, ухватившись за стол, пришлось (12 февраля) употребить насилие. В то же время, надобно допустить, Коссов издал свои универсалы об избрании кандидатов и на кафедры Холмскую и Луцкую, потому что в Луцке упоминается номинат владыка еще 23 февраля, а чрез какие-нибудь три-четыре месяца, когда в Киеве был Собор православных архиереев, в числе их уже находились и епископы: Луцкий, Холмский и Перемышльский. Перемышльский, именно Антоний Виницкий, был теперь только рукоположен (27 июня), и в рукоположении его участвовали: Сильвестр Коссов, митрополит Киевский и Галицкий, экзарх Константинопольского престола; Иосиф Чаплиц, епископ Луцкий и Острожский, архимандрит милецкий; Арсений Желиборский, епископ Львовский, Галицкий и Каменец-Подольский; Иосиф Горбацкий, епископ Витебский, Мстиславский и Оршанский, игумен Михайловский; Зосима Прокопович, епископ Черниговский. Около половины июля четверо из находившихся в Киеве православных епископов дали собственноручные записи, которыми обязывались вносить ежегодно на содержание киево-братского могилянского коллегиума определенную сумму денег. Это были епископы: Перемышльский - Антоний Виницкий, Витебский - Иосиф Горбацкий, Луцкий - Иосиф Чаплиц и Холмский - Дионисий Балабан, который не участвовал в рукоположении Перемышльского епископа, вероятно, потому, что сам рукоположен уже после него, хотя и вскоре за ним. Таким образом, к пяти епархиям православной Западнорусской митрополии, бывшим при Петре Могиле, присоединилось еще две: Черниговская и Холмская. Со своей стороны Хмельницкий писал к королю (от 20 марта): "Что касается до религиозного успокоения народа, которое мы поручили отцу митрополиту и духовенству, то хотя на нынешнем сейме оно окончательно не решено, но мы благодарим и за ту милость, какая нам дана. Только просим Ваше королевское величество, чтобы все заключающееся в дипломе с этого времени было приведено в исполнение как в королевстве Польском, так и в Великом княжестве Литовском, ибо паны униаты привыкли не исполнять королевских повелений, в чем мы удостоверились при жизни блаженной памяти короля, брата Вашего". К сожалению, обстоятельства скоро изменились не в пользу православных.

Зборовский договор не только неприязненно был принят поляками, но не удовлетворил и православных. Все они скорбели, что уния не была уничтожена; казаки досадовали, что число их уменьшено до сорока тысяч; крестьяне роптали, что снова должны подчиниться своим ненавистным панам и работать на них. Недовольство было общее, снова замутилась вся Малороссия. Условий зборовских не хотели выполнять не одни поляки, но и русские. Начались столкновения, кровопролития. Взаимное раздражение росло с каждым днем. И когда к концу 1650 г. король созвал сейм в Варшаве, то явившиеся туда послы Хмельницкого потребовали: а) чтобы уния, виновница несчастий, была совершенно уничтожена не только в Украйне, но и во всех землях Короны Польской и Великого княжества Литовского и православное духовенство было сравнено с римским во всех правах и почестях; б) чтобы эти статьи вместе с другими статьями Зборовского договора были утверждены присягою знатнейших сенаторов и в) чтобы в воеводствах Киевском, Брацлавском и Черниговском ни один пан землевладелец не имел власти над крестьянами. Такое требование произвело крайнее волнение на сейме, и 24 декабря решена была война против казаков. Папа, у которого король просил денег для войны, прислал ему чрез своего легата как защитнику веры только благословение на войну, мантию и освященный меч. Точно так же и Хмельницкого благословил находившийся при нем Коринфский митрополит Иоасаф и опоясал его мечом, который будто бы еще прежде был освящен на самом Гробе Господнем. Этот митрополит, возвращаясь из Москвы, куда ходил за царскою милостынею, остановился у Хмельницкого и проживал у него, сделался его духовником, служил у него ежедневно обедни, следовал за ним и в войско для отправления церковных служб. Вместе с Хмельницким шел на поляков и прежний его союзник - хан крымский. Враги встретились 20 июня 1651 г. при Берестечке на реке Стыри, и едва началась борьба, как хан изменил Хмельницкому и внезапно отступил со всею своею ордою за три версты. Хмельницкий сам лично отправился к нему в сопровождении только двух всадников, чтобы его уговорить, но хан задержал у себя Хмельницкого и не выпускал целую неделю, и оставшееся без вождя казацкое войско потерпело страшное поражение, причем убит был каким-то шляхтичем и Коринфский митрополит, старавшийся воодушевить казаков. После этого поляки начали опустошать Украйну, и литовский гетман Радзивилл направился с сильным отрядом на Чернигов и Киев. В Киеве всех объял страх, так как город охранял один только киевский полковник Антон с своим полком. И потому Киевский митрополит и печерский архимандрит написали к полковнику и просили его лучше удалиться от Киева и напрасным сопротивлением не раздражать Радзивилла, чтобы его войска, овладев городом, не перебили всех жителей и не истребили храмов Божиих. Полковник послушался, а митрополит с архимандритом отправили просительное письмо к Радзивиллу, умоляя его пощадить Киев, не разорять в нем церквей Божиих, не умерщвлять православных христиан, потому что они, мирные жители, находятся и хотят находиться в подданстве королю, а воюют против него одни казаки. Хмельницкий, как только услышал об этом, тотчас приказал киевскому полковнику воротиться к Киеву с своим полком, присоединив к нему еще два полка. А митрополиту написал, чтобы он оставался в Киеве без всякого страха и к полковникам и казакам об удалении от Киева впредь не писал и что ему, митрополиту, бояться смерти не годится: если за православную веру и пострадает, то приимет венец от Господа. Радзивилл, однако ж, несмотря на принятые Хмельницким меры, занял (25 июля) Киев и сам остановился в Софийском монастыре, в покоях митрополита. Многие жители бежали тогда из города, но митрополит оставался при церкви святой Софии, и печерский архимандрит Тризна с братиею пребывали в своем монастыре, хотя и терпели великую шкоду от поляков. Какие-то своевольцы зажгли Киев ради грабежа, и во время пожара сгорело до двух тысяч домов и несколько церквей и монастырей, а другие ограблены. Хмельницкий принужден был заключить 17 сентября под Белою Церковию новый договор с поляками, по которому число казаков уменьшалось до 20 тысяч, паны, владельцы в воеводствах Киевском, Брацлавском и Черниговском, вступали в управление своими имениями и крестьянами, а относительно веры православной постановлено было только следующее: "Религия греческая, которую исповедует войско запорожское, также соборы, церкви, монастыри и коллегиум киевский имеют оставаться при прежних правах, согласно с давними привилегиями", т. е. оставаться в том самом положении, в каком находились до Зборовского договора. И действительно, спустя пять месяцев король Ян Казимир издал на варшавском сейме грамоту (20 февраля 1652 г.), которою подтверждал во всех частях известную грамоту Владислава IV (от 14 марта 1635 г.), предоставлявшую униатам так много, и возвратил им все, что было у них отнято по Зборовскому договору. Вследствие этого бывший униатский администратор Холмской епархии Яков Суша, как сам говорит, вновь занял теперь Холмскую кафедру со всеми ее имениями и принял почти все церкви и приходы епархии, которые и передал униатским священникам. То же должно было повториться и в других местах.

Соглашаясь по необходимости на Белоцерковский договор, Хмельницкий не мог не чувствовать, что все его усилия, все труды и самые победы оказались бесплодными для его несчастной родины - Малороссии, что он не освободил ее от бедствий, от которых желал освободить, и что одними собственными силами при помощи даже таких союзников, как крымцы, ему не сломить Польши и не разорвать оков, в каких держала она своих русских православных подданных. Для этой цели оставалось у Хмельницкого одно надежное средство - отдаться со всем своим народом под покровительство единоверной и единоплеменной могущественной державы Московской и навсегда соединиться с нею. Правда, он глубоко был огорчен в 1649 г. отказом царя Алексея Михайловича пособить ему против поляков, основывавшимся на том только, что у Москвы с Польшею было "вечное докончанье", и после зборовской победы открыто говорил московским посланцам, приходившим к нему, что непременно пойдет войною на Москву и разорит ее и все московские города. Но вскоре он одумался, и чрез тех же посланцев наказывал передать в Москве, что всегда готов служить благочестивому государю со всем запорожским войском, что войною на Москву не пойдет, и уговорил даже крымского хана не воевать с нею и не вторгаться в ее украйны. Справедливость требует сказать, что в этом отношении весьма благотворно действовали на Хмельницкого восточные иерархи. Когда в 1650 г. прибыл в Царьград посол от Хмельницкого, чтобы заключить с султаном оборонительный и наступательный союз против врагов, и пожелал представиться Вселенскому патриарху Парфению II, то патриарх, угощая его по приказанию визиря обедом, спрашивал: "За что Хмельницкий хочет воевать Московскую землю?" Посол отвечал: "За то Хмельницкий имеет недружбу, что посылал к благочестивому царю бить челом с своими грамотами о помощи на недруга своего, на польского короля, и государь не только помощи ему не изволил подать, но и грамоты его к королю отослал". Патриарх говорил послу: "Мы молим и просим у Господа Бога о многолетнем здравии благочестивого царя, чтобы он, великий государь, избавил нас от нечестивых рук, а вам достойно быть подданными благочестивого царя и помощь всякую государю чинить, чтобы все православные христиане были в соединении". Затем приказал послу передать Хмельницкому: "Если только такое дело учинит и пойдет на государеву землю войною, то он не будет христианин и милость Божия не будет на нем в сем веке и в будущем". Отпуская посла, патриарх послал с ним к Хмельницкому свою грамоту и подарки. Равным образом и патриарх Иерусалимский Паисий, проживавший по возвращении из Москвы в Молдавии, в городе Терговище, как только услышал в том же 1650 г., что Хмельницкий будто бы собирается вместе с крымцами войною на Москву, тотчас же послал к нему своего Назаретского митрополита Гавриила и Арсения Суханова с грамотою, в которой писал: "Что буде он, Хмельницкий, на Московское государство начнет давать помощь крымскому хану, то все они, Вселенские патриархи, собравшись, учинят Собор, и предадут его проклятию, и христианином его называть не будут, и чтобы он, гетман, с своим войском царскому величеству всеконечно покорность учинил и поклонился, потому что христианский государь под солнцем единый". Выслушав эту грамоту в присутствии Назаретского митрополита и Суханова, Хмельницкий говорил под клятвою, что он приказу отца своего духовного, блаженнейшего патриарха Паисия, ни в чем не прослушает; только бы благочестивый великий государь Алексей Михайлович, самодержец всея Руси, их челобитье и прошенье не презрел и изволил их держать под своею государскою высокою рукою... они ему кланяются и хотят быть его слугами. Затем гетман отпустил митрополита и Суханова в Москву с своим гетманским листом к царю Алексею Михайловичу.

Коринфский митрополит Иоасаф, проживавший у Хмельницкого, также постоянно убеждал его поддаться московскому государю, извещал последнего о военных действиях и намерениях гетмана и, между прочим, писал (от 11 марта 1651 г.): "Мы говорили с Хмельницким, чтобы он отстал от еретиков ляхов и с своими ратными людьми учинился работником Вашему царскому величию... и, благодатию Божиею, соберется и поцелует крест Христов на том, чтобы им (казакам) работниками быть Вашему царствию, и будут готовы головами своими, куда изволишь". С своей стороны и царь Алексей Михайлович, хотя и отказал в 1649 г. Хмельницкому в помощи против поляков, не переставал поддерживать с ним постоянные сношения то чрез духовных особ и других греков, приходивших в Москву чрез Малороссию, то чрез своих посланцев и не раз посылал богатые подарки соболями как самому гетману, так и сильному у него и во всем запорожском войске войсковому писарю Ивану Выговскому. В то же время царь старался отыскивать предлоги к разрыву с Польшею: в генваре 1650 г. он отправил в Варшаву послов с требованием, чтобы казнены были смертию авторы изданных тогда в Польше книг, в которых нанесено было бесчестие московским государям, и чтобы за такое бесчестие поляки возвратили Москве те города, которые уступлены были им царем Михаилом Федоровичем, а в 1651 г., в июне и декабре, посылал туда же с жалобою на приходивших в Москву уполномоченных от короля, что они в своих бумагах царского титула не дописывали, к бесчестию государя, и с требованием казнить виновных смертию. Наконец, царь позволил после Белоцерковского договора жителям Малороссии переселяться в огромных размерах в южные степи Московского государства. Польские паны вместе с жидами-арендаторами нагрянули тогда в свои прежние имения, чтобы вновь давить своих крестьян, и вот целые селения поднимались с места, складывали на возы свои пожитки, жгли свои хаты, и бежали от ляхов и жидов в привольные степи Московии, и основали там многие слободы и города: Острогожск, Харьков, Лебедин, Ахтырку, Сумы, Корочу и др. Царь позволял (22 марта 1652 г.) даже самому гетману и всему запорожскому войску, соглашаясь на их просьбу, переселиться в ту же привольную сторону, если им будет великое утеснение от поляков.

С конца 1652 г. начались более решительные сношения между царем и гетманом. Гетман прислал в Москву своих послов с грамотою (от 12 ноября) к царю Алексею Михайловичу, в которой благодарил за великие царские милости и многократное жалованье и просил выслушать послов. Послы вели (17 декабря - 29 генваря 1653 г.) переговоры с боярами "и били челом от лица гетмана и всего запорожского войска, чтоб государь для православной веры над ними умилосердился и велел принять их под свою высокую руку и неприятелям их - полякам помочи на них не давал". Царь послал чрез своего стольника Якова Лихарева ответ гетману и всему войску, что хочет ради православной веры успокоить их междоусобие с поляками миром чрез своих великих послов, а между тем 22 февраля и 14 марта, на первой и третьей неделе Великого поста, держал с своими боярами думу, на которой было решено принять в подданство Малороссию и объявить Польше войну. Гетман и казаки, не зная об этом, прислали в апреле (22-го числа) новое посольство в Москву и просили, чтобы царь или принял их под свою руку и дал им помощь против ляхов, или если желает примирить их с ляхами чрез своих великих послов, то поскорее слал бы этих послов, чтоб король войною на запорожское войско не наступал. Царь действительно через два дня (24 апреля) отправил в Польшу своих полномочных послов, боярина князя Репнина и других, с требованиями, чтобы виновные в умалении государева титула поляки были немедленно наказаны и чтобы Польша примирилась с казаками на условиях Зборовского договора, которые сама же обязалась исполнять, прекратила гонения на православную веру и уничтожила унию. Но еще прежде, чем послы успели доехать до короля и заявить ему (20 июля) свои требования, к царю Алексею Михайловичу пришла весть от путивльского воеводы (20 июня), что у Хмельницкого находится посол от турецкого султана и Хмельницкий грозит отдаться в подданство туркам, если московский государь не поспешит принять его и Малороссию под свою руку. И 22 июня царь уже отправил к Хмельницкому грамоту, в которой писал: "Мы, великий государь, возревновав о Бозе благою ревностию и возжелев по Вас, чтобы христианская вера в Вас не пресеклась, но паче преисполнялась... изволили Вас принять под нашу царского величества высокую руку, яко да не будете врагом Креста Христова в притчу и поношение, а ратные наши люди собираются и к ополчению строятся". Хмельницкий отвечал царю грамотою от 9 августа, в которой благодарил царя за премногую милость, изъявленную им Малороссии, и просил скорее прислать сильную рать на помощь казакам против ляхов. Вместе с тем гетман и все запорожское войско прислали две грамоты и к патриарху Никону (от 9 и 12 августа) и просили, чтобы он был неусыпным о них ходатаем пред государем, да подаст им на врагов скорейшую и прескорейшую помощь ратию своею, так как король идет со всею ляшскою силою, желая потребить от земли православную веру, церкви Божии и народ православно-христианский. Царь в сентябре послал было объявить казакам, что он дожидается возвращения своих великих послов, отправленных к королю, и как только дождется их и узнает об ответе короля, тотчас пришлет к гетману свой указ. Но 25 сентября князь Репнин и его товарищи прибыли в Москву и известили государя, что король правды ни в чем не показал и помириться с черкасами по Зборовскому договору не согласился.