Глава 2. Права и свободы человека и гражданина 2 страница

Под непосредственным действием прав и свобод следует понимать уникальный правовой эффект, сложное состояние неотъемлемой принадлежности основных общепризнанных прав и свобод каждому человеку и гражданину и обусловленную этим постоянную, непрерывно и непосредственно действующую статусно-правовую связь каждого человека и гражданина с индивидуальными и коллективными членами гражданского общества, с государством и его публичными институтами, а также постоянно и непосредственно проявляющиеся - в силу такого конституционного воздействия - правовые обязанности частных и публичных корреспондентов каждого правообладателя. Тем самым непосредственно действующим правам и свободам корреспондируют обладающие такими же юридическими качествами (непосредственно действующих) обязанности государства по признанию, соблюдению и защите прав и свобод человека и гражданина (см. комментарий к ст. 2). При этом систематизирующее значение ст. 18 - в ее взаимосвязи со ст. 17 (ч. 1 и 2), ст. 19 и корреспондирующими им положениями международных договоров Российской Федерации, являющихся составной частью ее правовой системы и имеющих приоритет перед внутригосударственными законами (ст. 15, ч. 4, Конституции), - определяет необходимость конкретных и адекватных правовых гарантий, которые позволяли бы каждому полноценно (в полном объеме) пользоваться его правами и свободами и обеспечивали бы их действительную защиту и эффективное восстановление посредством правосудия, отвечающего общеправовым требованиям справедливости и равенства, а также с недопустимостью снижения достигнутого ранее уровня гарантий общего и/или особенного конституционно-правового статуса личности (см., в частности: Постановления КС РФ от 31.01.2008 N 2-П; от 28.02.2008 N 3-П; от 25.03.2008 N 6-П; от 27.02.2009 N 4-П *(87)).

Наряду с естественным образом присущим непосредственному действию прав и свобод динамическим аспектом (проявляющимся в возможности для человека и гражданина непосредственного правопользования) в данном нормативном положении проявляется также статический аспект: права и свободы, обладая качествами субъективных, - что является одной из решающих предпосылок их непосредственного действия, - составляют в то же время в своем системном единстве конституционный статус человека и гражданина. Конституционный Суд трактует непосредственное действие прав и свобод человека как общую гарантию их равенства и важнейший элемент правового статуса личности в демократическом обществе (см. Постановление КС РФ от 11.03.2008 N 4-П*(88)). На этом уровне основные права и свободы проявляют себя не просто как отдельные возможности, имеющие относительно обособленное значение, но и обнаруживают свою нормативную значимость, в том числе как единый комплекс правовых возможностей в контексте основополагающего принципа взаимоотношений индивида с обществом и государством*(89). Тем самым в конституционно-статусном измерении права и свободы выступают нормативно-регулятивными величинами, определяющими единый, равный для всех государственно-правовой масштаб урегулирования наиболее важных, основополагающих отношений по поводу свободы личности в обществе и государстве. Результатом такого урегулирования является возникновение правоотношений общего, конституционного характера между государством, с одной стороны, и каждым в отдельности человеком и гражданином - с другой. Здесь находит свое проявление тот факт, что конституционный статус человека и гражданина в Российской Федерации характеризуется не просто правообладанием индивида, его пассивным состоянием, но и активным взаимодействием с государством - носителем юридических обязанностей по отношению к своим гражданам. Являясь правоотношениями общего характера, которые возникают (как и соответствующие им основные права и свободы) непосредственно из Конституции, а не на основе конкретных юридических фактов, они существуют как бы "наряду", а в действительности - в нормативном единстве с возникающими, развивающимися и прекращающимися отраслевыми правоотношениями, в которых реализуются субъективные права и интересы конкретных субъектов права.

Реальность подобных отношений была подтверждена, в частности, в Постановлении КС РФ от 01.12.1997 N 18-П, в котором Суд, столкнувшись с необходимостью определения юридического существа возмещения вреда лицам, пострадавшим в результате катастрофы на Чернобыльской АЭС, установил, что, поскольку эта экстраординарная техногенная катастрофа привела к существенному ущемлению прав и законных интересов значительного количества людей и причиненный в результате нее вред неисчислим и невосполним, отношения по его возмещению имеют конституционно-правовой характер. Стабильность же в сфере конституционно-правовых отношений между государством и гражданином не должна быть меньшей по своему уровню, чем в сфере других правоотношений, складывающихся на основе норм отраслевого законодательства; поэтому государство принимает на себя обязанность возмещения такого вреда, который исходя из его масштабов и числа пострадавших не может быть возмещен в порядке, установленном гражданским, административным, уголовным и другим отраслевым законодательством.

В этом же ряду находятся решения КС РФ, в которых были выявлены конституционные начала таких отношений, регулируемых в своей основе отраслевым законодательством, как: отношения, складывающиеся в сфере обеспечения социальной защиты граждан, когда Суд, в частности, сделал вывод о принципиальной недопустимости отказа государства при внесении изменений в систему социального законодательства от выполнения в конкретных правоотношениях своих обязательств, возникших из ранее действовавшего регулирования (см., например: Постановление КС РФ от 24.05.2001 N 8-П; Определения КС РФ от 17.07.2007 N 624-О-П, от 04.12.2007 N 947-О-П *(90)); приватизационные отношения и, соответственно, оценка права на приватизацию как конституционно значимого (см. Постановления КС РФ от 25.07.2001 N 12-П, от 03.11.1998 N 25-П *(91)) и т.п. С другой стороны, при нарушении отраслевых норм, например, когда, как сказано в одном из решений КС РФ, действиями и решениями органов дознания, следователей и прокуроров порождаются последствия, выходящие за рамки собственно уголовно-процессуальных отношений, может возникнуть ситуация, при которой сами отношения между лицом и государством приобретают неконституционный характер, и здесь уже вступает в силу требование непосредственного действия конституционного права на судебную защиту - ч. 1 ст. 46 Конституции (см. Определение КС РФ от 27.12.2002 N 300-О*(92)).

Реализация конституционных отношений, характеризующих непосредственное действие основных прав и свобод, согласуется в этих случаях с представлениями о том, что личность в ее взаимоотношениях с государством выступает не как объект государственной деятельности, а как равноправный субъект, который может защищать свои права всеми не запрещенными законом способами и спорить с государством в лице любых его органов, включая органы местного самоуправления (см., например, Определение КС РФ от 12.05.2005 N 244-О*(93)). Осознание реальности названных отношений есть условие надлежащего понимания конституционной законности, адекватного восприятия структуры конституционного правопорядка и их эффективного поддержания (см. Определение КС РФ от 20.10.2005 N 513-О*(94)).

Так, в Постановлении КС РФ от 03.11.1998 N 25-П*(95) применительно к практике судебного разрешения приватизационных споров было указано, что в случаях, когда суды, исходя из оспариваемой нормы, запрещающей приватизацию жилых помещений в коммунальных квартирах, ограничиваются лишь формальным подтверждением отсутствия разрешения (согласия) на приватизацию, они тем самым умаляют предусмотренное ст. 46 Конституции право на судебную защиту, что противоречит требованиям реального обеспечения прав и свобод граждан правосудием (ст. 18 Конституции) (см. также Определение КС РФ от 10.12.2002 N 316-О*(96)).

Стало быть, основные права и свободы как непосредственно действующие сочетают в своей юридической природе субъективные и объективные, статические и динамические характеристики, а само их действие приобретает своеобразные конституционно-правовые качества состояния-действия. В этом качестве права и свободы, будучи конституционным выражением сложившихся в общественной практике представлений о справедливых социальных потребностях и притязаниях индивида, выступают основанием, мерой, целью и пределом государственного нормирования субъективной активности граждан и тем самым детерминируют субъективное конституционное правопользование.

Соответственно, непосредственное действие конституционных прав и свобод нетождественно их непосредственной реализации и осуществлению. Более того, права и свободы сами по себе не могут действовать или не действовать; действуют или не действуют правовые нормы, в которых эти права и свободы закреплены. Не случайно Основной Закон в отношении, на первый взгляд, близких юридических явлений и процессов, связанных с ее функционированием, с одной стороны, и прав и свобод человека и гражданина, с другой, использует неодинаковые описательные формулы и отличает прямое действие Конституции (ч. 1 ст. 15) от непосредственного действия прав и свобод (ст. 18).

В этом плане непосредственное действие прав и свобод состоит в признании наличия определенных связей между личностью, обществом и государством и принадлежности индивиду определенного набора юридических возможностей самореализации, а не в непосредственном обязывании законодателя, исполнительной власти и правосудия*(97), что в действительности обеспечивается в порядке прямого действия норм гл. 2 Конституции. В самом деле, не "сами по себе" и не "как таковые", а именно в связи с нормативной формализацией в установлениях Основного Закона права и свободы человека и гражданина - как праворегулирующие юридические требования, воплощающие в себе единство естественно-правовых и позитивных начал, - порождают, организуют и структурируют государственную деятельность, предполагая прежде всего необходимость формирования надлежащих формально-юридических (законодательных) условий для их реализации.

Вместе с тем некоторые видят ключевой смысл комментируемого положения в том, что оно обязывает воспринимать права и свободы вполне конкретным, т.е. содержательно определенным в тексте Конституции образом; поэтому такими правами можно пользоваться как обычными субъективными помимо каких-либо законодательных конкретизаций, а их нарушение, безусловно, служит основанием для прямых судебных апелляций, причем последующая судебная защита должна проходить в обычном процедурном режиме. Одним из проявлений непосредственного действия конституционных прав и свобод усматривается при этом уведомительный принцип, "согласно которому лицу, реализующему свои права человека и гражданина, достаточно лишь уведомить исполнительную власть о своем намерении"*(98).

В основе подобных суждений, явно недооценивающих неразрывную связь Конституции и текущего законодательства, лежит, кроме того, неверное отождествление понятий непосредственного действия прав и свобод и непосредственного пользования ими. В большинстве случаев конституционные интересы и ценности предполагают правовые режимы согласования, разрешения, контроля за деятельной активностью обладателей основных прав и свобод, но даже при уведомительном порядке пользование ими является нормативно опосредованным; непосредственным же оно остается лишь в ситуациях, когда уведомлять власть о своем намерении не нужно, поскольку такое уведомление законодательством не предусмотрено.

Кроме того, тем или иным основным правом можно и не пользоваться - намеренно или бессознательно. Например, возможно "принципиально" не ходить на выборы, не вступать ни в какие общественные объединения, не заниматься предпринимательской деятельностью или, наоборот, выставить свою личную жизнь на всеобщее обозрение и обсуждение в средствах массмедиа. Во всех подобных случаях соответствующие основные полномочия личности (ч. 1 ст. 23, ч. 1 ст. 30, ч. 2 ст. 32, ч. 1 ст. 34 Конституции) будут оставаться непосредственно действующими при условии правильного понимания этого "состояния-качества". Следовательно, даже не пользующееся своими правами лицо всегда вправе потребовать их надлежащего признания, обеспечения и защиты.

2. Комментируемое конституционное положение по своему смыслу в системе конституционной регуляции исключает противопоставление конституционного и законодательного регулирования прав и свобод. Напротив, оно предполагает последовательное развертывание конституционного существа прав и свобод в действующем законодательстве и правоприменительной практике. Этот конституционный посыл прямо выражен во втором предложении комментируемой статьи, согласно которому права и свободы определяют смысл, содержание и применение законов, т.е., иными словами, должны объективироваться в законодательном регулировании как закономерная трансформация конституционной нормативной энергии прав и свобод человека и гражданина на уровень текущего законодательства.

Действительно, несмотря на то что непосредственно действующий характер прав и свобод в ряде случаев связывается с требованием обеспечения возможности пользования ими независимо от наличия нормативно определенных (конкретизированных) порядка и условий реализации (см., например: абз. 3 п. 6 мотивировочной части Постановления КС РФ от 23.11.1999 N 16-П; абз. 2 п. 4 мотивировочной части Постановления КС РФ от 24.05.2001 N 8-П*(99)), непосредственно действующими права и свободы остаются и при нормативно опосредованном пользовании ими - объективно наиболее распространенном в ситуации качественно развитой системы права, - что вовсе не предполагает умаления или отрицания их исключительного своеобразия. Нормативное опосредование основных прав и свобод, формами которого могут выступать как собственно регулирование, так и нормативная правовая (обеспечиваемая в процессе регулятивного воздействия на них) защита прав и свобод (см. комментарии к п. "в" ст. 71, п. "б" ч. 1 ст. 72), может практиковаться не только на федеральном, но и на субфедеральном уровне, а в определенных случаях и определенным (субсидиарным) образом - и в сфере местного самоуправления. Поэтому опосредованное (ограниченное, урегулированное) конституционное правопользование - это пользование непосредственно действующими правами и свободами в том смысле, что никаких других основных прав и свобод, кроме конституционно выраженных и признанных (включая общепризнанные, но в Конституции не перечисленные), просто не существует*(100).

В то же время весьма сомнительно связывать содержание комментируемого положения с выводом, что якобы среди прав и свобод имеются такие, которые "не требуют для своего осуществления дополнительной законодательной регламентации", другие же, напротив, "нуждаются в этом для более полной и гарантированной их реализации"*(101). Вряд ли реально возможны права и свободы, пользование которыми исключало бы какую-либо (установленную либо допустимую) "законодательную регламентацию". Скорее напротив, всякое осуществление основных прав личности сопряжено с необходимостью развернутой, системной регламентации, причем на уровне как нормативных, так и индивидуальных (правоприменительных) правовых актов. Иными словами, и система позитивного права, и правоприменительная практика не только не безучастны, но и активно проявляют себя в отношениях, связанных с пользованием основными правами и свободами. Другое дело, что само понятие "регламентирование" в этих случаях вовсе не сводится к узкому (позитивистскому) его значению как некой суммы обязательных правил и процедур; даже общедозволительное опосредование пользования правами человека предполагает необходимость определенных законодательных конкретизаций, связанных с соответствующими социальными обстоятельствами, отношениями, коллизиями интересов и т.п.

Нормативное опосредование прав человека сопряжено также с гарантированием и обеспечением баланса конституционных ценностей, чем обусловлена, в конечном счете, практика соразмерных конституционных ограничений и регулирующих требований пользования основными правами и свободами. Необходимость законодательного установления "пределов (меры) свободы в сфере соответствующих прав и свобод человека и гражданина, запрещающего все общественно вредное", признают даже те авторы, которые провозглашают приоритет прав человека по отношению к основам конституционного строя РФ*(102). В действительности, как было подчеркнуто, например, в п. 4 мотивировочной части Постановления КС РФ от 05.07.2001 N 11-П*(103), государство, выполняя обязанность признавать, соблюдать и защищать права и свободы как непосредственно действующие, актуально связано положениями Конституции об основах конституционного строя (ч. 2 ст. 16), предопределяющими его обязанность охранять нравственность, здоровье, права и законные интересы граждан, в том числе от преступных посягательств и злоупотреблений властью, обеспечивая законность, правопорядок, общественную безопасность (гл. 2; п. "о" ст. 71; п. "б" ч. 1 ст. 72 Конституции). Как неоднократно отмечал Конституционный Суд РФ, такой подход вполне соответствует международно-правовым стандартам прав человека и согласуется, например, с положениями Всеобщей декларации прав человека, в частности с п. 2 ст. 29, в силу которого каждый человек при осуществлении своих прав и свобод может быть подвергнут предусмотренным законом ограничениям с целью обеспечения должного признания и уважения прав и свобод других и удовлетворения справедливых требований морали, общественного порядка и общего благосостояния в демократическом обществе (см., например, Постановление КС РФ от 20.04.2006 N 4-П*(104)).

Непосредственное юридическое действие прав и свобод человека и гражданина актуализирует государственные обязанности их признания, соблюдения, защиты и гарантирования (см. комментарий к ст. 2; 45, ч. 1) во всех сферах, по всем направлениям и видам публично-властной деятельности. Так, для цели оптимизации регулирования экономических отношений КС РФ в Постановлении от 18.07.2008 N 10-П*(105) указал с отсылкой к ст. 18 Конституции на необходимость государственного стимулирования свободной, основанной на принципах самоорганизации хозяйственной деятельности предпринимателей как основных субъектов рыночной экономики и принятия специальных мер, направленных на защиту их прав и законных интересов. Сходным образом в Постановлении от 10.07.2007 N 9-П*(106) Судом была подчеркнута необходимость эффективного и адекватного установленного законом порядка гарантирования каждому права на трудовую пенсию. Соответственно, положение об определяющем значении прав и свобод для выявления смысла, содержания и применения законов следует толковать расширительным образом применительно и к видам законов, и к их предметной направленности. В первом случае это означает, что речь идет как о федеральных конституционных законах, так и о законах, включая конституции (уставы), субъектов РФ. Что же касается предметной направленности законов, то, разумеется, не все из них прямо затрагивают (ограничивают, регулируют, гарантируют, защищают) основные права и свободы. Однако обеспечиваемое законами нормативное упорядочение наиболее важных общественных отношений во всяком случае не может вступать в противоречие с представлениями о высшей ценности непосредственно действующих прав и свобод человека и гражданина.

3. Пользование правами и свободами опосредуется не только нормативным регулятивным, но и правоприменительным образом. Органы государственной власти и местного самоуправления в соответствии со своей компетенцией и (или) в объеме делегированных полномочий представляют государство в отношениях, связанных с пользованием непосредственно действующими правами и свободами человека и гражданина как обязательного (и конституционно обязанного) участника таких право отношений. Такое представительство не исключает ответственности самих органов (и персональной ответственности должностных лиц) за нарушение установленных требований по обеспечению возможностей надлежащего пользования, но - в конечном счете - человек может добиваться компенсации связанного с названными нарушениями ущерба от самого государства. Особую важность представляет здесь реальность судебной защиты прав и свобод при рассмотрении дел, связанных с обжалованием решений и действий (или бездействия) органов государственной власти, местного самоуправления, общественных объединений, должностных лиц и государственных служащих.

Непосредственно действующие права и свободы не могут зависеть от воли правоприменителя. В данном случае актуально только нормативно-правовое "содействие" самоопределению правообладателя, необходимость и мера которого устанавливаются законом и, в конечном счете, Конституцией. Правоприменительное опосредование есть применение норм с выраженной конституционной составляющей, в которых учтено правоопределяющее значение основных прав и свобод, что безоговорочно предполагает и соответствующее восприятие установленных требований, и оценку происходящего в целом.

Это обстоятельство получило подтверждение, в частности, в Постановлении КС РФ от 25.04.2001 N 6-П, где была конкретизирована обязанность соответствующих должностных лиц разъяснить при установлении обстоятельств дорожно-транспортного происшествия и возбуждении уголовного дела лицу, управлявшему транспортным средством, нарушившему правила дорожного движения или эксплуатации транспортных средств и оставшемуся на месте дорожно-транспортного происшествия, его право отказаться от дачи объяснений, показаний и от предоставления иных доказательств по поводу данного происшествия с целью обеспечения возможности воспользоваться правом не свидетельствовать против себя самого (ч. 1 ст. 51 Конституции). То обстоятельство, что ст. 265 УК, при разрешении дела о конституционности которой была выработана названная правовая позиция, впоследствии утратила силу, никоим образом не меняет существа дела: соответствующая, конституционная по сути, обязанность должна осуществляться судами при рассмотрении гражданских, уголовных и административных дел.

Информационный и нормативный ресурс основных прав и свобод как непосредственно действующих может использоваться и для преодоления пробелов в праве. Речь может идти, например, о ситуациях, когда положения одной отрасли законодательства (например, налогового) интерпретируются в их системной связи с нормами иных отраслей законодательства с учетом положений ст. 18 Конституции (см. Определение КС РФ от 24.11.2005 N 410-О*(107)). В этих случаях происходит своего рода уточнение или даже "приращение" нормативного содержания отраслевой нормы, закрепляющей субъективное право, с помощью ее конституционного истолкования на основе непосредственного действия соответствующего ему конституционного права. Одновременно становится возможным выявить системные, иерархические связи и зависимости между отдельными субъективными правами конкретных отраслей права и на этой основе, с помощью лежащих в их основе конституционных прав и свобод, разрешить ситуацию в пользу достижения нормативной определенности, преодоления конфликтной пробельности в процессе пользования соответствующими правами. Так, например, в Определении от 18.07.2006 N 279-О в связи с поставленным заявителем вопросом о возможности уголовно-процессуальной реабилитации при признании обвиняемого виновным в определенной части предъявленного обвинения Конституционный Суд указал: действующее законодательное регулирование возмещения ущерба, причиненного гражданину незаконным уголовным преследованием, не содержит положений, исключающих возможность возмещения вреда лицу, в отношении которого было вынесено постановление (определение) о прекращении уголовного преследования по реабилитирующему основанию, по той лишь причине, что одновременно в другой части обвинения это лицо было признано виновным в совершении преступления либо уголовное преследование в отношении него было прекращено по установленному основанию; в таких ситуациях с учетом обстоятельств конкретного уголовного дела и в соответствии с принципами справедливости и приоритета прав и свобод человека и гражданина суд вправе принять решение о частичном возмещении реабилитированному лицу вреда, если таковой был причинен в результате уголовного преследования по обвинению, не нашедшему подтверждения в ходе судебного разбирательства (абз. 3 п. 2.1 мотивировочной части)*(108). Иными словами, опираясь на конституционный принцип непосредственного действия прав и свобод и их приоритета, Суд обеспечил тонкую "рихтовку" судебной правоприменительной практики, сориентировав ее на соответствующие конституционные ценности как решающий критерий разрешения данной уголовно-процессуальной ситуации.

Эффективное обеспечение возможностей пользования непосредственно действующими правами и свободами, их надлежащее нормативное и правоприменительное опосредование предполагает предварительное уяснение и разъяснение смысла и содержания предопределяемых правами человека аксиологических начал позитивного права и его правоприменения. При этом для целей юридической практики должны использоваться выверенные легальные конкретизации и интерпретации. Их источниками являются решения КС РФ, общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры РФ, акты международных правозащитных органов, юрисдикция которых признана Российской Федерацией (например, Европейского Суда по правам человека), а также действующие законы и иные нормативные акты системы российского законодательства*(109). Следствием же надлежащей конкретизации каждого основного права или свободы оказывается своего рода открытый "перечень" тех легальных возможностей (прав) отраслевого и статусного (конституционного) значения, которые при наличии соответствующих юридических фактов (составов) трансформируются в субъективные права физических и юридических лиц как участников конкретных и одновременно - конституционно-правовых отношений.

4. Непосредственное действие прав и свобод проявляется и в том, что они подлежат обеспечению правосудием, т.е. пользуются напрямую судебной защитой. Данное обстоятельство исключает возможность таких нормативных решений, при которых права и свободы, хотя бы только в определенной части, оказывались вне правовой защиты. В этой связи, например, КС РФ со ссылкой на Конвенцию о защите прав человека и основных свобод (ст. 6, 3 и п. 2 ст. 4 Протокола N 7) признал неконституционными положения УПК РФ, которые позволяли отказывать в возобновлении производства по уголовному делу и пересмотре принятых по нему решений ввиду новых или вновь открывшихся обстоятельств при возникновении новых фактических обстоятельств, свидетельствующих о наличии в действиях обвиняемого признаков более тяжкого преступления, и указал законодателю на необходимость внести в определенный срок изменения и дополнения в уголовно-процессуальное законодательство (см. Постановление от 16.05.2007 N 6-П*(110)). Ранее КС РФ неоднократно указывал на недопустимость лишения заинтересованных лиц права добиваться исправления возможных ошибок, допущенных судом при постановлении приговоров и решений (см., например: Постановление от 06.07.1998 N 21-П; Определение от 14.01.2000 N 3-О*(111)).

Конституционная цель защиты непосредственно действующих прав и свобод не зависит от вида судопроизводства, хотя и обеспечивается в них различными процессуальными средствами*(112), предопределяя решение конкретных задач*(113). На это, исходя из требований ч. 1 ст. 15, ст. 18 Конституции, ориентирует суды и постановление Пленума ВС РФ от 31.10.1995 N 8 "О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия" (в ред. от 06.02.2007). Тем не менее необходимость реальной защиты такого уровня не всегда в надлежащей мере учитывается судами при разрешении конкретных дел. В связи с этим в Постановлении КС РФ от 16.06.1998 N 19-П "По делу о толковании отдельных положений статей 125, 126 и 127 Конституции Российской Федерации"*(114) было подчеркнуто, что обязанность судов в случаях, если они приходят к выводу о неконституционности закона, для официального подтверждения его неконституционности обращаться в Конституционный Суд не ограничивает непосредственное применение ими Конституции, возможности разрешения дела на основании конкретной конституционной нормы. Эта правовая позиция получила подтверждение и развитие в последующих решениях КС РФ (см., например: Постановление от 11.04.2000 N 6-П; Определение от 08.02.2001 N 15-О*(115)). Вместе с тем любые споры по поводу возможного ограничения, отмены или умаления непосредственно действующих прав и свобод человека нормативными правовыми актами, а также их конституционных гарантий, т.е. конституционные по своей природе споры между правообладателями и уполномоченными к нормотворчеству субъектами, не могут разрешаться без участия КС РФ как учрежденного Конституцией специализированного судебного органа конституционного контроля (см. Постановление КС РФ от 21.03.2007 N 3-П*(116)).

Защита непосредственно действующих прав и свобод не может быть признана действенной и в тех случаях, когда судебный акт своевременно не исполняется, и поэтому государство обязано предусмотреть в законодательстве эффективный механизм реализации судебных решений. При этом неисполнение вступившего в законную силу судебного решения следует квалифицировать как нарушение права на судебную защиту, закрепленного в ст. 46 Конституции. Соответствующая правовая позиция была сформулирована и неоднократно подтверждена в практике КС РФ (см., например: абз. 1 п. 2 мотивировочной части Постановления КС РФ от 30.07.2001 N 13-П; абз. 1 п. 5 мотивировочной части Постановления КС РФ от 14.05.2003 N 8-П; п. 2 мотивировочной части Постановления КС РФ от 14.07.2005 N 8-П; абз. 2 п. 2.1 мотивировочной части Постановления КС РФ от 12.07.2007 N 10-П*(117)).