Ласково улыбнувшись, Император Павел Петрович всемилостивейше обратился к иноку Авелю с вопросом, как давно он принял постриг и в каких монастырях спасался.

ПРЕДСКАЗАНИЕ МОНАХА АВЕЛЯ

О СУДЬБЕ ДЕРЖАВЫ РОССИЙСКОЙ

Петр Николаевич Шабельский-Борк (1896-1952) в начале 1930-х издал под псевдонимом Кирибеевич «историческое сказание» «Вещий инок»:

«В зале был разлит мягкий свет. В лучах догоравшего заката казалось, оживали библейские мотивы на расшитых золотом и серебром гобеленах. Великолепный паркет Кваренги блестел своими изящными линиями. Вокруг царили тишина и торжественность.

Пристальный взор Императора Павла Петровича встретился с кроткими глазами стоявшего перед Ним монаха Авеля. В них, как в зеркале, отражалась любовь, мир и отрада. Императору сразу полюбился этот, весь овеянный смирением постом и молитвою, загадочный инок. О прозорливости его уже давно шел широкий сказ. К его келии в Александро-Невской Лавре шел и простолюдин, и знатный вельможа, и никто не уходил от него без утешения и пророческого совета. Ведомо было Императору Павлу Петровичу и то, как Авель точно предрек день кончины Его Августейшей Родительницы, ныне в Бозе почивающей Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны. Разгневалась тогда Матушка Екатерина, что Авель Ей конец пророчит, и повелела приказать его в Петропавловскую крепость бросить. Так и просидел он там до Павла Петровича — мол, не пророчествуй, что не следует, и беды не накликай. И только, как предсказание сбылось, то, на Престол взойдя, освободил его от уз Павел Петрович. Ну, а вчерашнего дня, когда речь зашла о вещем Авеле сызнова, Его Величество повелеть соизволил завтра же представить его в Гатчинский дворец, в коем имел тогда пребывание Двор.

Полетели-помчались гонцы Царские. В Лавре, конечно, переполох и суета поднялись. Авеля от молитвы оторвали, в лучшие одежды монашеские облачают. И несет Авеля, инока убогого, Царская тройка, колокольчиками да бубенцами заливаясь, прямо в Гатчину — к самому Павлу Петровичу. Так дело было!

Ласково улыбнувшись, Император Павел Петрович всемилостивейше обратился к иноку Авелю с вопросом, как давно он принял постриг и в каких монастырях спасался.

— Честный Отец! — промолвил Император.— О тебе говорят, да и я сам сие вижу, что на тебе явно почиет Благодать Божия. Что скажешь ты о моем царствовании и судьбе моей? Что зришь ты прозорливыми очами о роде моем во мгле веков и о Державе Российской? Назови поименно преемников моих на Престоле Российском, предреки и их судьбу, как пред Истинным Богом.

— Эх, Батюшка-Царь! — покачал головой Авель.— Пошто себе печаль предречь меня принуждаешь?

— Говори! Все говори! Ничего не утаивай! Я не боюсь, и ты не бойся такожде.

— Коротко будет царствование твое, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей задушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. Сказано бо есть в Евангелии: "И враги человеку домашние Его". В Страстную субботу погребут тебя. Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить добрую память твою. Но народ русский чуткой правдивой душой своей поймет и оценит тебя, и к гробнице твоей понесет скорби свои, прося твоего заступничества и умягчения сердец неправедных и жестоких над вратами твоего замка, в коем воистину обетование и о царственном роде твоем: "Дому сему подобает святыня Господня в долготу дней".

— О сем ты прав,— волнительно признал Император Павел Петрович.— Девиз сей получил я в особом откровении, совместно с повелением воздвигнуть Собор во имя Св. Архистратига Михаила, где ныне воздвигнут Михайловский Замок. Вождю Небесных Воинств посвятил я и замок, и церковь.