Современные концепции развития науки.

Современное видение этой проблемы существенно отличается от того, которое господствовало, пожалуй, до середины нашего столетия. Прежде полагали, что в науке идет непрерывное приращение научного знания, постоянное накопление новых научных открытий и все более точных теорий, создающее в итоге кумулятивный эффект на разных направлениях познания природы. Ныне логика развития науки представляется иной: она развивается не только путем непрерывного накопления новых фактов и идей - шаг за шагом, но и через фундаментальные теоретические сдвиги. В один прекрасный момент они заставляют ученых перекраивать привычную общую картину мира и перестраивать свою деятельность на базе принципиально иных мировоззренческих установок. Логику неспешной эволюции науки (шаг за шагом) сменила логика научных революций и катастрофы. Ввиду новизны и сложности проблемы в методологии науки еще не сложилось общепризнанного подхода логики развития научного знания. Таких моделей множество. Но как уже говорилось концепции Т.Куна и И.Лакатоса считаются самыми влиятельными реконструкциями логики развития науки во второй половине XX в.

В последние годы большое распространение имеют представления о фрактальности наблюдаемого мира, от атомов до галактик: практически пустое пространство заполняется всюду разрывной иерархизованной структурой.

Поскольку наблюдаемый мир фрактален, постольку фрактальна и его эволюция.

Практически это означает, что эволюция происходит через точки ветвления (бифуркации) мутовками, о которых, например, говорится на всём протяжении знаменитой монографии П. Тейяра де Шардена «Феномен человека». Любой черешок данной мутовки при соответствующих условиях может разрастись в новую мутовку, и сказать наперед, какой из черешков имеет эволюционное будущее, а какие обречены на гибель, невозможно.

Сказанное в полной мере относится к развитию (эволюции) науки. Развитие научного знания происходит мутовками через точки ветвления, в которых рождаются альтернативные теории.

Когда вы находитесь в такой точке или недалеко от неё во времени, нет объективных критериев, которые бы позволили отдать предпочтение той или другой теории, тому или другому видению проблемы. Логика и эксперимент здесь помогают мало, почему исследователи и обращаются при этом к принципу экономии сущностей («бритва Оккама») и ему подобным. Только с течением времени «сами собой» умирают одни альтернативные теории и выживают другие.

Представления о фрактальной природе науки согласуются с возникшими еще до появления теории фракталов (которые ввёл в оборот Б. Мандельброт в 1975 г.) понятиями парадигмы Т. Куна и исследовательской программы И. Лакатоша. При всём различии этих двух понятий, которое так любят подчеркивать методологи науки, они глубоко родственны. Огрубляя, можно считать, что «парадигмой становится только та теория, которая порождает разветвлённую исследовательскую программу».

Если вы находитесь внутри одной ветви научного знания (парадигмы, исследовательской программы, научной школы), то склонны считать альтернативную парадигму (программу, школу) ошибочной. Исследовательская программа «засасывает» работающего в ней учёного. Вы теряете объективность и принимаете в штыки любую критику принятых в ней положений. Чем больше научный клан, чем он старше и богаче заслугами и маститыми учёными, тем более он консервативен и агрессивен по отношению к инакомыслящим. В этом нет ничего противоестественного, такова природа человека.

В самом деле, в разработке данной исследовательской программы (теории) могут принимать участие тысячи людей. Появляется новая идея (теория), отвергающая старую. Как им реагировать? Признать её - значит согласиться с тем, что все они много лет работали «не туда». Для науки, которая вся нацелена на познание ещё непознанного и работает, по сути дела, на пределе возможностей человека, эта ситуация - нормальная. Большинство учёных работали, работают и будут работать «не туда» - такова специфика этой ужасной профессии. Однако конкретным людям оказаться в этом положении страшно.

В игру вступают защитные механизмы психики, которые и заставляют учёных в упор не видеть аргументов, нарушающих status quo. Научные журналы в своем большинстве распределены по разным исследовательским программам (парадигмам, школам). И если в такой журнал поступает статья, оспаривающая принятые в данном сообществе положения, то рецензенты, естественно, оценивают её как «ошибочную», отказывая ей в публикации. Так и тормозятся в современной науке новые идеи. Спорная идея расценивается как ошибочная.

Порой упирают на порядочность рецензента, отклоняющего статью не по «идеологическим» соображениям, а за «настоящие» ошибки, которые мы назовем внутрипарадигмальными и которые бесспорны. Скажем, за ошибки в математических выкладках или в проведении эксперимента, который оказывается недостаточно корректным. Бывает, конечно, и такое, и такую статью, разумеется, следует отклонить как не удовлетворяющую определённому научному уровню.

Однако как раз авторов такой статьи остракизму обычно не подвергают, статья отправляется на доработку. Мы же говорим здесь о ситуации другого рода - когда в отклоняемой статье нет внутри парадигмальных ошибок и когда она объявляется рецензентом, который может быть при этом сколь угодно порядочным человеком, ошибочной именно из-за её расхождения с его парадигмой. Сам рецензент зачастую о том нс догадывается, искренне полагая, что выявил в отклоненной статье недопустимые ошибки. Внутрипарадигмальную ошибку норой трудно отличить от межпарадигмального расхождения взглядов.

Новой концепции фрактального развития науки противостоит старая, в основе которой лежат представления о линейном (безальтернативном) развитии науки. Прирост научного знания, считается здесь, «осуществляется постепенно и непрерывно, накапливаются крупицы абсолютной истины. Отброшенные в результате развития науки гипотезы являются её пройденным этапом, представляют интерес лишь для историков науки.

Когда-нибудь концепция линейного развития науки будет полностью вытеснена фрактальной.

Уже сегодня мало кто решится на публичное выражение симпатии к первой из них. На слонах мы все жутко прогрессивные, однако на деле врастание в концепцию фрактального развития науки даётся трудно. Неявно линейная концепция продолжает господствовать, именно в ней коренится установка на недопустимость научных ошибок. Всякое отклонение от магистральной линии развития науки рассматривается как «аморалка», ошибки полагаются характерными для слабых ученых и лжеученых. Рассказывать об ошибках классиков считается лишним и неприличным. Отсюда жизнеописания учёных в духе жития святых - от победы к победе. На деле всё гораздо, сложнее.

Сади Карно пришёл к своей формуле, исходя из концепции теплорода. Дарвинизм с его более чем жёстким отношением к противникам, как сегодня понемногу выясняется, сам оказывается более чем спорной концепцией. Основные научные достижения Больцмана, за которые мы его так уважаем, родились как побочные, маргинальные результаты в его тщетных попытках вывести закон возрастания энтропии из ньютоновой механики, чего до сих пор никому не удалось сделать и что в принципе невозможно из-за симметричности по времени её уравнений. И т. д. и т. п. Наука вся соткана из ошибок, и это нужно принять как факт. При решении вопросов, связанных с публикацией научных работ и защитой диссертаций, следует, на мой взгляд, отказаться от оценки их «правильности» или «ошибочности», аттестуя только их «научный уровень». Оба критерия размыты, но первый ещё и чрезвычайно вреден.

Сторонники status quo говорят, что они борются с информационным шумом. Дело, конечно, хорошее. Вот только кто сказал, что «слишком большое» количество публикаций опасно для науки!? Для нас это просто ерунда, е России научных изданий много меньше необходимого. Об этом можно судить по тому, что во времена расцвета советской науки (1986) один научный журнал приходился у нас на 1000 учёных, тогда как в США - на 60, т. е. американские ученые «шумели» в 16,7 раз больше советских. И «дошумелись»: нобелевских лауреатов, в пересчёте на 100 000 учёных, они дали в 50 раз больше».