В чем причины этого?

Во-первых, это связано с особенностями взаимоотношения исторической науки и характера общества, в котором она функционирует. История, как и все науки об обществе, зависит от общества. По этому поводу даже существует выражение: «Каково общество, таково и обществоведение». Можно выделить, по крайней мере, два типа отношений общества и науки об обществе. Если общество демократическое, исповедующее либеральную политическую культуру, то оно позволяет существовать различным точкам зрения, в том числе и в науке. В таком обществе отсутствует государственная идеология, под которую должны подгоняться все данные научных исследований, отсутствует монополия на истину. Собственно говоря, только в таких условиях, предполагающих широкий спектр мнений и научный, а не идеологический спор между различными точками зрения и можно говорить о существовании истории как науки. Что же касается тоталитарного общества, предполагающего контроль правящей элиты над всеми сферами жизни, включая духовную, то история будет чувствовать себя в нем совсем по-другому.

Классический пример функционирования истории в тоталитарном обществе обрисовал в своем знаменитом романе-антиутопии «1984» писатель Джордж Оруэлл. В романе выведено настолько законченное тоталитарное общество, что он с полным правом может служить учебником по тоталитаризму. Главный герой романа, Уинстон Смит, служит в учреждении, именуемом Министерством правды. (Оруэлл показывает, как тоталитарный режим извращает сущность понятий: «Министерство правды» в его романе фабрикует ложь и фальсифицирует историю, «Министерство любви» – не что иное, как карательный орган политического сыска). Придя на работу, Смит обнаруживает сообщение, что такой-то политический деятель распылен. Этим жутковатым термином обозначалось то, что у нас называлось репрессирован. Но в романе от распыленного персонажа вообще не должно остаться никаких следов – словно он и не существовал никогда. И вот главный герой по долгу службы разыскивает все газеты, книги и другую печатную продукцию, где упоминается имя несуществующего теперь человека. Вместо публикацией с его упоминанием он придумывает другие, где данного лица уже нет. Затем старые газеты и книги уничтожаются, а вместо них печатаются новые «старые» газеты и книги, которые затем вставляются в подшивки и водружаются на полки библиотек. Все. Прежнего героя больше нет, история приведена в полное соответствие с требованиями текущего момента. То же происходит и в других ситуациях. Например, описанная в романе страна попеременно воевала то с одним своим соседом в союзе с другим, то наоборот. В зависимости от изменения внешнеполитической и военной ситуации вся история переписывалась таким образом, чтобы люди считали, что сегодняшний союзник был союзником всегда, а война всегда велась с тем противником, с которым она ведется в настоящее время.

Таким образом, если демократическое общество позволяет существовать различным точкам зрения в исторической науке, не навязывает ей заранее подготовленные ответы, считающиеся единственно правильными, и предоставляет возможность решать научные проблемы научным путем, то в тоталитарном обществе история становится пропагандой, служанкой идеологии, всем, чем угодно – только не наукой. О существовании истории как науки в тоталитарном обществе говорить нельзя, потому что нельзя говорить об исторической науке в ситуации, когда история постоянно переписывается в связи с изменением политической конъюнктуры, когда она подгоняет фактический материал под заранее подготовленные концепции, когда существование разных точек зрения (нормальное условие функционирования любой науки) объявляется вредным, а считающаяся правильной единственная точка зрения становится таковой не в результате споров в ученом сообществе и весомой аргументации, а по решению «сверху».

Так как в Советском Союзе существовал тоталитарный режим, то можно привести многочисленные примеры превращения истории в нашей стране из науки в служанку идеологии. Например, в 30-е годы в СССР вышла в свет книга «История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс». Для многих поколений советских людей эта книга стала единственным учебником по истории в вузах, школах, сети политического просвещения и т.п. Отступления от оценок, данных в «Кратком курсе», были невозможны. Одновременно с выходом этой книги было издано постановление ЦК ВКП(б) об организационных и пропагандистских мероприятиях в связи с публикацией краткого курса истории ВКП(б). В нем, в частности, говорилось, что наконец-то множественность точек зрения на историю сменилось единственно правильным взглядом. Выход подобной книги, подкрепленной всей мощью государственной идеологической машины, и подобного постановления означали конец истории как науки в нашей стране. Об этом свидетельствует признание различных взглядов в науке аномалией и стремление сверху установить некую истину, под которую теперь нужно было подгонять все исторические исследования. Отступление от этой «истины» жестоко каралось. В этой ситуации история уже не должна была решать научные проблемы, а была призвана всего лишь иллюстрировать заранее известные выводы. Понятно, что в такой ситуации говорить об истории как о науке не приходится.

Положение с исторической наукой в нашей стране во многом напоминало ситуацию, изображенную у Оруэлла. Разумеется, в нашей стране не было таких технических средств, которые позволяли бы постоянно печатать новые «старые» книги и газеты. Роман Оруэлла – антиутопия, и в нем по определению присутствует момент фантастики. Но суть описанного Оруэллом, с поправкой на наши реальные условия и возможности правящего режима, происходила. В нашей стране правящий режим также постоянно репрессировал государственных деятелей и стремился стереть из памяти людей память о них. Вот пример из реальной педагогической практики. Получено известие о том, что, к примеру, какой-нибудь очередной герой революции и гражданской войны оказался «врагом народа». В класс входит учительница. «Дети, – говорит она, – откройте учебник истории, найдите портрет такого-то и зачеркните (или вырежьте, или заклейте). Он враг народа». И дети зачеркивали, вырезали, заклеивали. Еще один пример подобного рода. После разоблачения Берии подписчики Большой Советской Энциклопедии получили от издательства письмо с просьбой вырезать из тома на букву «Б» статью о нем и на ее место вклеить другую, дополнительную статью, которую издательство любезно разослало подписчикам. Нельзя не отметить существование так называемого «спецхрана», куда попадали все архивные материалы и вся литература, которая по политическим и идеологическим причинам считалась вредной и опасной для рядового гражданина. Масштабы засекречивания информации достигали гигантских размеров. Даже академики или доктора исторических наук не могли получить доступ ко многим архивным материалам, попавшим в «спецхран».

Итак, во-первых, сложность достижения объективной истины в исторической науке объясняется ее зависимостью от общества, от характера общественно-политического строя, от политического режима. Во-вторых, отмеченная сложность объясняется спецификой самой исторической науки.

История отличается от других наук очень сложным предметом исследования. Признавая сложность технических, естественных и других наук, нельзя не согласиться, что самым сложным в этом мире является человек и отношения между людьми, а ведь именно это, применительно к прошлому, изучает история.

Кроме того, в истории (во всех аспектах этого слова, имеющих отношение к науке) присутствует сильно развитый субъективный фактор. Рассмотрим это подробнее. Если схематически представить процесс воссоздания истории, то можно выделить следующие три уровня:

· история как процесс, происходящий каждую секунду и каждую секунду уходящий в прошлое;

· исторические источники как своеобразный «мостик» между прошлым и будущим. Подробнее об исторических источниках будет сказано ниже. Сейчас отметим, что историческими источниками называется все, что может дать представление о жизни людей в прошлом. Познание прошлого всегда не прямое, а опосредованное, то есть осуществляемое посредством чего-либо, чем и являются исторические источники;

· деятельность самого историка, приводящая к воссозданию истории как процесса, то есть историческая наука.

Нетрудно убедиться, что на каждом из этих трех уровней история представляет собой сложное сочетание объективного и субъективного факторов. Например, большинство исследователей исходят из того, что история как процесс развивается по своим собственным, не зависящим от человека, то есть объективным законам. (Другое дело, что нет единства взглядов на то, в чем заключаются эти объективные законы. Одни авторы находят их в материальном производстве, другие – в религии и т.д.). В то же время реально в истории действуют только люди, следовательно, объективные законы истории могут реализоваться только через действия людей. Иными словами, объективные законы истории действуют как тенденции, и люди могут либо затормозить, либо ускорить эти тенденции. Исторические источники несут на себе печать эпохи, и в этом смысле они носят объективный характер. В то же время они не являются истиной в последней инстанции, а создаются людьми, которые вольно или невольно вкладывают в исторический источник свои взгляды, пристрастия, а часто вполне сознательно создают их для определенных целей (это касается письменных источников). В этом смысле источники несут на себе отпечаток сильного субъективного фактора. Наконец, историк, как не стремится он к беспристрастности, не может быть полностью свободным от своего мировоззрения, ценностных и иных установок. Так что и деятельность историка – это сочетание объективного и субъективного факторов.

Таким образом, в каждом из отмеченных выше трех уровней – в истории как процессе, в исторических источниках и в деятельности историка (т.е. в истории как науке) мы видим присутствие значительной доли субъективного фактора. Условно это можно назвать «тройным субъективированием». Сильно выраженный субъективный фактор делает достижение объективной истины в исторической науке особенно сложным.

В этой связи возникает вопрос: можно ли в принципе достичь объективной истины в исторической науке или хотя бы приблизиться к этому?Данный вопрос имеет важное значение. От ответа на него зависит вывод принципиального характера: является ли история наукой? Если ответ будет положительным, тогда об истории можно говорить как о науке. Если нет, тогда история будет всем, чем угодно, только не наукой. Тогда не будет объективных критериев для истинности того или иного вывода, любая, самая произвольная точка зрения, с полным правом будет считать себя истинной.

Как отвечают на этот вопрос специалисты? Подавляющее большинство из них считает, что история – это наука. Следовательно, логично предположить, что приблизиться к истине в ней хоть и очень трудно, по перечисленным выше причинам, но возможно. Возьмем эту точку зрения в качестве отправной в наших рассуждениях и поставим следующие вопросы: какие способы приближения к объективной истине существуют в исторической науке? Каким образом можно минимизировать субъективный фактор?