Новое понимание психотерапевтического процесса

Понимание природы, происхождения и динамики психогенных расстройств чрезвычайно важно в теории и практике психотерапии. Оно непосредственно сказывается на концепции процесса исцеления, на определении эффективных механизмов психотерапии и трансформации личности, а также на выборе терапевтических стратегий. К сожалению, в существующих ныне школах психотерапии интерпретации психогенных симптомов и терапевтических стратегий различаются так же резко, как и описания базовой динамики человеческой личности.

Я не буду касаться бихевиоризма, который рассматривает психогенные симптомы как изолированные наборы мало осмысленных дурных привычек, не обращая при этом внимания на лежащее в их основе более сложное расстройство личности. Также оставлю в стороне поддерживающие методы психотерапии и другие формы психологической работы, которые воздерживаются от глубинного проникновения по практическим, а не по теоретическим соображениям. Однако, даже умышленно сужая круг обсуждаемых вопросов и ограничиваясь сравнением школ так называемой глубинной психологии, мы обнаружим существенные расхождения во мнениях.

В классическом фрейдистском анализе симптомы рассматриваются как результат конфликта между инстинктивными потребностями и защитными силами Эго или как компромиссные образования из запретов и установок Суперэго и импульсов Ид. В своих Исходных положениях Фрейд отводил исключительное внимание сексуальным желаниям и рассматривал противостоящие им контрсексуальные силы как проявление "инстинктов Эго", служащих самосохранению. В более позднем решительном пересмотре своей теории он назвал некоторые ментальные явления продуктами конфликта между Эросом (инстинктом любви, устремленным к единству и созданию высших союзов) и Танатосом (инстинктом смерти, целью которого является разрушение и возврат к изначальному неорганическому состоянию). Так или иначе фрейдистская интерпретация строго биографична и оперирует в рамках индивидуального организма. Цель терапии - высвободить энергию инстинктов, зажатую в симптомах, и найти для ее выражения социально приемлемые каналы.

По интерпретации Адлера, предрасположенность к неврозам происходит из программирования в детстве, характеризующегося чрезмерной опекой, отверженностью или смешением того и другого. Из-за этого возникает негативный образ себя и невротическое стремление к превосходству для компенсации утрированной уязвимости и тревожности. В результате такой самоцентрированной жизненной стратегии невротик оказывается неспособным справляться с проблемами и получать удовольствие от социальной жизни. Невротические симптомы являются интегральными аспектами единой системы адаптации, которую индивид сумел построить на основе ошибочного толкования своего окружения. И если в концептуальной системе Фрейда все объясняется обстоятельствами прошлого, следующими жесткой линии причин и следствий, то индивидуальная психология Адлера подчеркивает телеологический принцип. План невротика всегда будет искусственным, и части его должны оставаться неосознанными, потому что они противоречат реальности. Цель терапии - не позволить пациенту жить в этом вымысле и помочь ему признать одностороннюю, стерильную и в конечном счете саморазрушительную природу таких установок. Все же, несмотря на некоторые фундаментальные теоретические различия, индивидуальная психология Адлера имеет общий с психоанализом строго биографический уклон.

Вильгельм Райх привнес в глубинную психологию уникальное понимание динамики сексуальной энергии и энергетической экономии в психопатологических симптомах. Он считал, что вытеснение первоначальной травмы подкрепляется подавлением сексуальности и блокированием сексуального оргазма. Именно подавление сексуальных чувств вместе с соответствующей наработкой мышечной "брони" и особенных характерологических установок составляет, по его мнению, реальный невроз, а психопатологические симптомы являются лишь его вторичными, видимыми проявлениями. Ключевым фактором, определяющим эмоциональное здоровье или болезнь, является экономия сексуальной энергии, баланс между накоплением и разрядкой. Терапия заключается в высвобождении накопленной и сдерживаемой сексуальной энергии и в избавлении от мышечной брони при помощи системы упражнений, в которых используется дыхание и непосредственная работа с телом. Хотя подход Райха представляет многообещающее теоретическое отклонение от классического психоанализа и революционную новацию в практике психотерапии, ему так и не удалось преодолеть сексуальный акцент своего бывшего учителя и его биографическую ориентацию.

Отто Ранк усомнился в фрейдовской теории сексуального происхождения неврозов и сместил этиологический фокус на травму рождения. Он считал, что во всяком невротическом симптоме кроется попытка экстериоризации и интеграции этого фундаментального для человеческой жизни эмоционального и биологического шока. Следовательно, нельзя ожидать реального излечения невроза до тех пор, пока пациент не столкнется с этим событием в терапевтической ситуации. Учитывая природу травмы рождения, можно заключить, что вербальная терапия малоэффективна и должна уступить место непосредственному переживанию.

Признание первичности и независимой значимости духовных аспектов психики (или того, что на современном языке можно назвать трансперсональным измерением) было чрезвычайно редким у прямых последователей Фрейда. Только Юнг сумел действительно глубоко проникнуть в трансперсональную область и разработать систему психологии, радикально отличающуюся от других психоаналитических теорий. За годы систематического исследования бессознательного в психике человека Юнг понял, что психопатологию невроза и психоза невозможно адекватно объяснить через забытый и вытесненный биографический материал. Фрейдовское понятие индивидуального бессознательного он дополнил понятием расового и коллективного бессознательного, подчеркнув при этом роль "мифообразующих" структурных элементов в психике. Другим важным вкладом Юнга стало определение архетипов - транскультурных изначально упорядочивающих принципов психики.

Юнговское понимание психопатологии и психотерапии тоже было уникальным. По его мысли, подавленные и не способные развиваться влечения, архетипические понуждения, творческие импульсы, таланты или какие-то другие свойства психики остался примитивными и недифференцированными. Вследствие этого они оказывают потенциально деструктивное воздействие на личность, мешают адаптироваться к реальности и проявляются как психопатологические симптомы. Как только сознательное Эго сумеет встретиться с этими ранее неосознававшимися или вытесненными компонентами, станет возможной их конструктивная интеграция в жизни индивида. Терапевтический подход Юнга выделяет не рациональное понимание и сублимацию, а активную трансформацию сокровенного бытия человека путем непосредственного символического переживания психики как автономной "другой личности". Руководство этим процессом не по силам одному терапевту или отдельной школе. Поэтому существенно важно обеспечить пациенту связь с коллективным бессознательным, чтобы он мог приобщиться к сокрытой там вековой мудрости.

Обсуждение концептуальных различий и противоречий у ведущих школ глубинной психологии относительно природы и происхождения эмоциональных расстройств и эффективных терапевтических механизмов можно продолжать на примере воззрений Шандора Ференчи, Мелани Клейн, Карен Хорни, Эрика Фромма, Гарри Стека Салливана, Роберто Ассаджиоли и Карла Роджерса или новаторских идей Фрица Перлза, Александра Лоуэна, Артура Янова и многих других. Но главной моей целью является доказательство того, что существуют популярные и жизнеспособные теории и системы терапии, радикально несогласные между собой относительно динамики психопатологии и терапевтических методов. Некоторые из них ограничиваются биографическим или аналитическивоспоминательным уровнем, другие почти все внимание уделяют перинатальным элементам или экзистенциальным проблемам, и лишь немногие придерживаются трансперсональной ориентации.

Теперь можно остановиться на новых открытиях эмпирической психотерапии, позволяющих примирить и интегрировать многие конфликты в современной психиатрии, сформулировать более содержательную теорию психологии и психотерапии.

Природа психогенных симптомов

Данные, полученные в эмпирической психотерапии с применением или без применения психоделиков, убедительно говорят о необходимости "спектрального подхода", уже описанного выше. Совершенно очевидно, что модель психики, используемая в серьезном самоисследовании, должна быть шире, чем любая из ныне существующих. В новом контексте разные психотерапевтические школы предлагают полезные способы концептуализации психической динамики в особых полосах сознания (или только в отдельных аспектах определенной полосы) и не претендуют поэтому на исчерпывающее описание.

Эмоциональные, психосоматические и межличностные проблемы могут быть связаны с любым из уровней бессознательного (биографическим, перинатальным, трансперсональным), а иногда коренятся во всех. Эффективная терапевтическая работа должна следовать за процессом в соответствующую ему область и не ограничиваться при этом концептуальными соображениями. Существует множество симптомов, которые сохраняются до тех пор, пока личность не встретит, не переживет и не интегрирует те перинатальные и трансперсональные темы, с которыми симптомы связаны. Для таких проблем биографическая работа любого вида, масштаба и продолжительности окажется неэффективной.

В свете наблюдении на сеансах эмпирической терапии любой психотерапевтический подход, ограниченный вербальным общением, мало эффективен и не способен добраться до сердцевины проблем. Эмоциональная и психосоматическая энергетика в основе психопатологии настолько стихийна, что только у прямых, невербальных эмпирических подходов есть какие-то шансы справиться с ее проявлениями. Однако вербальное общение все равно необходимо для надлежащей интеллектуальной подготовки к эмпирическим сеансам и для адекватной интеграции. Как это ни парадоксально, но когнитивная работа, возможно, более важна в контексте терапии, ориентированной на переживания, чем в любой другой из ее разновидностей.

Мощные гуманистические и трансперсональные методы психотерапии возникли как реакция на непродуктивность вербальной и чрезмерно интеллектуализированной ориентации традиционной психотерапии. И как таковые, они стремятся выделить непосредственный опыт, невербальное взаимодействие и участие тела в процессе. Быстрая мобилизация энергии и высвобождение эмоциональных и психосоматических блоков, возможные в результате применения этих революционных методов, будут открывать дорогу перинатальным и трансперсональным переживаниям. А содержание этих переживаний настолько необычно, что они чаще всего будут разбивать концептуальные рамки личности, систему фундаментальных убеждений и мировоззрение, принятое в западной цивилизации.

Таким образом, современная психотерапия сталкивается с интересным парадоксом. Если на ранних этапах она пыталась обойти интеллект и исключить его из процесса, то сейчас важным катализатором для ее развития стало новое интеллектуальное постижение реальности. В поверхностных формах психотерапии сопротивление носит эмоциональный и психосоматический характер, но для радикальной терапии главным препятствием будет когнитивный и философский барьер. В трансперсональном опыте многое представляет большую терапевтическую ценность именно тем, что бросает мировоззрению испытателя настолько основательный вызов, что ему очень трудно допустить такие переживания без соответствующей интеллектуальной перестройки.

Интеллектуальная защита ньютоно-картезианского определения реальности и общепринятой картины мира -особо сложная форма сопротивления, и преодолеть его можно лишь совместными усилиями пациента и терапевта. Терапевт, предлагающий своим пациентам какой-либо мощный метод эмпирической психотехники и не способствующий расширению их познаний, подвергает их "'двойному зажиму". Им предлагается отбросить всякое сопротивление и полностью отдаться процессу, а такая отдача обязательно приведет к переживаниям, которые концептуальная система пациента не воспринимает, к которым она просто не готова. В этой ситуации настаивать на биографических интерпретациях, придерживаться механистического мировоззрения и рассматривать процесс с точки зрения линейной причинности значит серьезно мешать успеху лечения и нарабатывать мощный механизм защиты либо у пациента, либо у ведущего. С другой стороны, знать расширенную картографию человеческого разума, включающую перинатальный и трансперсональный опыт, и новые парадигмы, появляющиеся на стыке современной науки и великих мистических традиций, значит получить терапевтические катализаторы необычайной силы.

Поскольку психопатологические симптомы имеют различную динамическую структуру, в зависимости от связанного с ними уровня психики, бесполезно описывать их одной всеобщей формулой, разве что такая формула будет невиданно широкой и обобщенной. На воспоминательно-аналитическом уровне симптомы, судя по всему, связаны по смыслу с важными воспоминаниями из детства и последующей жизни. В этом отношении полезно рассматривать их как исторически определенные компромиссные образования из инстинктивных тенденций и подавляющих сил Суперэго, а также из болезненных эмоций, неприятных телесных ощущений и защищающих от них физиологических реакции. В конечном счете, это элементы прошлого, которые не были в свое время интегрированы и теперь препятствуют надлежащему переживанию в данное время и в данном месте. Как правило, они связаны с ситуациями, которые мешают индивиду ощущать фундаментальное единение и гармонию с Вселенной, способствуют развитию отчужденности, изоляции, антагонизма и отлученности. А состояние, в котором удовлетворены все базисные потребности и организм ощущает себя в безопасности, тесно связано с ощущением космического единства. Болезненные переживания или условия чрезвычайной нужды создают дихотомию с присущей ей дифференциацией и конфликтом между жертвенной самостью и пагубным внешним воздействием, между неудовлетворенным субъектом и вожделенным объектом.

Когда в собственном опыте индивид соединяется с перинатальной сферой, фрейдистская структура и все прочие системы, довольствующиеся биографией, становятся вовсе бесполезными, и попытки применить их служат лишь интересам защиты Эго. На этом уровне симптомы наилучшим образом могут быть поняты как компромиссные сочетания возникающих в связи с травмой биологического рождения эмоций и ощущений с силами, защищающими личность от повторного их переживания. Полезная биологическая модель этого конфликта противостоящих тенденции заключается в рассмотрении его как эмпирического отождествления с младенцем, борющимся за появление на свет, и одновременно с биологическими силами, представляющими интроективное репрессивное воздействие родового канала. В связи с сильным уклоном этой ситуации в гидравлику, райхианская модель, подчеркивающая высвобождение запертых энергий и расслабление характерной брони, может оказаться чрезвычайно полезной. Сходство паттернов сексуального оргазма и оргазма рождения объясняет, почему Райх перепутал запертые перинатальные энергии со сдавленным либидо, накапливающимся вследствие незавершенных оргазмов.

Еще один путь к пониманию этого динамического столкновения - рассмотреть его в перспективе конфликта между отождествлением со структурой Эго и образом тела, с одной стороны, и необходимостью тотальной сдачи, смерти Эго и трансценденции, с другой. Соответствующие экзистенциальные альтернативы -это либо постоянное застревание в ограниченном образе жизни, управляемой предельно саморазрушительными стратегиями Эго, либо расширенное, просветленное существование с трансперсональной ориентацией. Естественно, неискушенный и неинформированный человек не будет знать ничего о второй альтернативе до тех пор, пока реально не испытает духовного раскрытия. Две основные стратегии существования, связанные с двумя крайними полюсами этого конфликта, следующие: подход к миру, к жизни как к борьбе (словно в родовом канале) или, наоборот, как к взаимному обмену, к поддерживающему динамическому танцу, сравнимому с симбиотическим взаимодействием ребенка и хорошей матки, хорошей материнской груди.

Тревожное цепляние в противоположность полному доверию, намеренная приверженность иллюзии владения ситуацией в противоположность принятию факта полной зависимости от космических сил, желание быть чем-то иным или где-то в ином месте в противоположность принятию своих насущных обстоятельств- вот дополнительные полезные наборы альтернатив для концептуализации процесса, лежащего в основе симптомов на перинатальном уровне.

Динамическую структуру психогенных симптомов, коренящихся в трансперсональной области психики лучше всего описывать через представление их в качестве компромиссных образований из защитного цепляния за рациональный, материалистический и механистический образ мира и из переполняющего осознания того, что человеческое существование и Вселенная суть проявления глубокого таинства, не вмещающегося в рамки рассудка. У искушенных людей философская битва между здравым смыслом и культурным программированием, с одной стороны, и метафизическим по существу мировоззрением, с другой, может принять форму концептуального конфликта между фрейдовской и юнговской психологией или между ньютоно-картезианским подходом к мирозданию и новыми парадигмами.

Как только индивид откроется навстречу переживаниям, лежащим в основе этих симптомов, новая информация о Вселенной и существовании радикально преобразит его мировоззрение. Ему станет очевидно, что некоторые мировые события, которые в соответствии с линейным пониманием времени должны были безвозвратно затеряться в отдаленной истории или еще не произошли. могут при определенных обстоятельствах переживаться со всей сенсорной живостью, обычно присущей лишь настоящему моменту. Различные аспекты Вселенной, от которых мы должны были бы быть отделены непроницаемым пространственным барьером, могут вдруг стать легко доступными эмпирически и в определенном смысле проявиться как части или как продолжение нас Области, обычно не воспринимаемые прямо органами чувств (такие, как физический и биологический микромиры, астрофизические объекты и процессы) становятся доступными для непосредственного восприятия. В наше обыденное ньютоно-картезнанское сознание могут с необычайной силой ворваться архетипические сущности и мифологические эпизоды, которые согласно механистической науке не должны иметь независимого существования. Мифотворческие аспекты психики создадут образы божеств, демонов и ритуалов из различных, никогда и никем не изучавшихся культур. Они будут представлены в одном континууме с элементами феноменального мира и с тон же детальной точностью, которая характерна для исторически и географически удаленных событии материальной реальности.

Изложив то, что представляется типичными конфликтами, лежащими в основе психогенных симптомов на биографическом, перинатальном и трансперсональном уровнях психики, мы можем теперь попытаться свести все эти кажущиеся разнородными механизмы к общему знаменателю и сформулировать обобщенную концептуальную модель для психопатологии и психотерапии С учетом сказанного ранее о принципах спектральной психологии и гетерогенности отдельных полос сознания, такой унифицирующий "парашют" должен быть необычно широким и всеохватывающим. Для его создания нам необходимо вернуться к новому определению человеческой природы, возникающему в современных исследованиях сознания.

Я уже ранее отметил, что человеку свойственна странная двойственность, которая в некотором смысле напоминает частице-волновую дихотомию света и субатомного вещества. В некоторых случаях людей можно с успехом описать как отдельные материальные объекты, как биологические машины, но в других случаях они проявляют свойства обширных полей сознания, которые преодолевают ограничения пространства, времени и линейной причинности. По всей видимости, существует фундаментальное динамическое напряжение между этими двумя аспектами человеческой природы, и в нем отражается двойственность части и целого. которая существует повсюду в космосе на самых разных уровнях реальности.

То. что в психиатрии считается симптомами душевной болезни, можно рассматривать как проявление "информационного шума" на границе взаимодействия этих двух взаимодополняющих крайностей. Симптомы являются эмпирическими гибридами, которые представляют не какой-то один из модусов и не плавную интеграцию обоих, а их конфликт и столкновение. На биографическом уровне примером этому может послужить невротик, чье переживание настоящего момента искажено частичным проникновением опыта, который контекстуально принадлежит к другим временным и пространственным рамкам. У него нет ясного и адекватного опыта, соответствующего настоящим обстоятельствам, нет у него и полной связности с детскими переживаниями, которая оправдала бы имеющиеся эмоции и телесные ощущения. Эта смесь переживаний в отсутствие различительной интуиции как раз и характеризует странную пространственно-временную эмпирическую амальгаму, которую психиатры называют "симптомами".

На перинатальном уровне симптомы представляют такой же пространственно-временной гибрид, связующий настоящий момент с временем и пространством биологического рождения. В каком-то смысле индивид испытывает "здесь и сейчас" словно конфронтацию с родовым каналом: эмоции и телесные ощущения, которые должны быть полным соответствием рождению, становятся, в другом контексте, психопатологическими симптомами. И, как в вышеупомянутом примере, такой человек переживает не текущую ситуацию и не биологическое рождение; в определенном смысле он как бы застревает в родовом канале и еще не родился.

Тот же общий принцип можно применить и к симптомам, включающим переживания трансперсональной природы. Единственное значительное отличие заключается в том, что для большинства из них мы не в состоянии вообразить материальный субстрат, которым они могли бы быть опосредованы. Тем из них, которые связаны с исторической регрессией, очень трудно дать интерпретацию через механизмы памяти в общепринятом смысле. Для других, связанных с трансценденцией пространственных барьеров, передачу информации по материальным каналам невозможно не только обнаружить, но часто и помыслить с позиции механистического мировоззрения. Иногда явления, лежащие в основе трансперсонального типа симптомов, оказываются вообще вне западной структуры объективной реальности - например, архетипы Юнга, конкретные божества и демоны, развоплощенные сущности. духовные проводники или сверхчеловеческие существа.

Следовательно, то, что представляется психиатрическим симптомом. можно в самом широком смысле рассматривать как конфликт на стыке двух различных модусов опыта, в которых люди могут осознавать себя самих. Первый из этих модусов можно назвать хилотропическим сознанием[57]: он подразумевает знание о себе как о вещественном физическом существе с четкими границами и ограниченным сенсорным диапазоном, которое живет в трехмерном пространстве и линейном времени в мире материальных объектов. Переживания этого модуса систематически поддерживают некоторое число базовых предположении: материя вещественна; два объекта не могут одновременно занимать одно и то же пространство; прошлые события безвозвратно утеряны: будущие события эмпирически недоступны; невозможно одновременно находиться в двух и более местах; можно существовать только в единственной временной системе; целое больше части; нечто не может быть истинным и неистинным одновременно.

Другой эмпирический модус можно назвать холотропическим сознанием[58]: он подразумевает поле сознания без определенных границ, которое имеет неограниченный опытный доступ к различным аспектам реальности без посредства органов чувств. И здесь есть много жизнеспособных альтернатив трехмерному пространству и линейному времени. Переживания в холотропическом модусе систематически поддерживаются набором предположений, диаметрально противоположных тем, что характерны для хилотропического плана: вещественность и непрерывность материи является иллюзией, порожденной частной оркестровкой событий в сознании; время и пространство в высшей степени произвольны; одно и то же пространство может одновременно быть занято многими объектами: прошлое и будущее можно эмпирически перенести в настоящий момент; можно иметь опыт пребывания в нескольких местах одновременно; можно переживать несколько временных систем сразу; можно быть частью и одновременно целым; что-то может быть одновременно истинным и неистинным: форма и пустота взаимозаменимы и т.д.

Скажем, человек может принять ЛСД в Мерилендском научно-исследовательском центре психиатрии в определенный день, месяц и год. И, оставаясь в Балтиморе, он может испытывать конкретную ситуацию из своего детства, прохождение родового канала и свое прежнее воплощение в Древнем Египте. Сознавая свою повседневную идентичность, он способен эмпирически отождествлять себя с другим человеком, другой жизненной формой или мифологическим существом. Он может ощутить себя в другом месте мира или в мифической реальности, например в шумерском подземном мире или на небесах ацтеков. Ни одна из таких идентичностей и пространственно-временных координат не соперничает с другими или с основной личностью и нисколько не противодействует пространству и времени психоделического сеанса.

Жизненный опыт, ограниченный хилотропическим модусом и систематически отрицающий холотропический, в конечном счете лишен завершенности и чреват потерей смысла, хотя может обходиться без больших эмоциональных невзгод. А выборочный к исключительный фокус на холотропическом модусе несовместим (в то время, пока такое переживание длится), с адекватным функционированием в материальном мире. Как и хилотропический, холотропический опыт может быть трудным или же приятным, но в нем нет серьезных проблем до тех пор, пока человек защищен от внешней ситуации. Психопатологические проблемы возникают в столкновении и негармоничном смешении двух модусов, когда ни один из них не переживается в чистом виде. не интегрируется с другим в переживании высшего порядка.

В таких обстоятельствах стихия внезапного перехода в холотропический модус слишком сильна, и она мощно вторгается в хилотропический модус. Но в то же самое время индивид противится возникшему переживанию, потому что оно, как ему кажется, нарушает ментальное равновесие или даже бросает вызов существующему мировоззрению - принятие такого опыта потребовало бы коренного пересмотра природы реальности- И такое смешение двух модусов, интерпретируемое как нарушение согласованного ныотоно-картезианского образа реальности, составляет психопатологическое расстройство[59]. Более мягкие формы с биографическим акцентом, не подразумевающие серьезного сомнения в природе реальности, именуются неврозами или психосоматическими расстройствами. Значительные эмпирические и когнитивные отклонения от обязательной "объективной реальности", которые обычно возвещают о выплеске перинатальных и трансперсональных переживаний, часто диагностируются как психозы. Следует упомянуть в этой связи, что традиционная психиатрия рассматривает всякое чистое переживание холотропического модуса как проявление патологии. Такой подход, все еще преобладающий среди профессионалов, следует считать устаревшим в свете теоретических воззрений Юнга. Ассаджиоли и Мэслоу.

Не только психопатологические симптомы, но и многие другие удивительные наблюдения из психоделической терапии, лабораторных исследований сознания, эмпирической психотерапии и духовной практики выступают в новом свете, если мы прибегаем к модели человеческого существа, в которой отражена фундаментальная двойственность и динамическое напряжение между опытом отдельного существования в качестве материального объекта и опытом безграничного существования как недифференцированного поля сознания. С этой точки зрения, психогенные расстройства можно рассматривать как знаки фундаментального дисбаланса этих взаимодополняющих аспектов человеческой природы. Они, таким образом, оказываются динамическими узловыми точками. указывающими на те области, в которых уже невозможно поддерживать искаженное одностороннее представление о существовании. Для современного психиатра здесь же находятся и точки наименьшего сопротивления, где можно способствовать процессу самопознания и трансформации личности.

Эффективные механизмы психотерапии и трансформация личности

Необычные и зачастую драматические результаты психоделической терапии и других эмпирических подходов естественно вызывают вопрос о терапевтических механизмах, способствующих этим изменениям. И хотя динамику некоторых сильных симптоматических изменений и преобразований личности, наблюдаемых после эмпирических сеансов, можно объяснить по общепринятым воззрениям, в большинстве из них замешаны процессы, еще не открытые и не признанные традиционной академической психиатрией и психологией.

Это. впрочем, не означает, что подобного рода явления никогда не встречались и не обсуждались прежде кое-какие описания есть в антропологической литературе по шаманской практике, обрядам перехода и целительским церемониям различных доиндустриальных культур. Исторические источники и религиозная литература изобилуют описаниями духовной целительской практики и приемов обращения с эмоциональными и психосоматическими расстройствами в различных экстатических сектах Однако из-за очевидной несовместимости таких отчетов с существующими научными парадигмами никто их серьезно не изучал. Но вот материалы, накопленные за несколько последних десятилетий исследователями сознания, дают все основания для критического пересмотра данных подобного рода. Теперь уже вполне очевидно, что существует много чрезвычайно эффективных механизмов целительства и трансформации личности, которые намного превосходят биографические манипуляции психотерапии ведущих направлений.

Некоторые из терапевтических механизмов, работающие на начальных стадиях и в поверхностных формах эмпирической проработки, ничем не отличаются от тех, что описаны в традиционных пособиях по психотерапии. Однако по интенсивности они значительно превосходят соответствующую технику вербальных подходов. Эмпирическая техника психотерапии ослабляет защитную систему и снижает психологическое сопротивление. Эмоциональные реакции пациента значительно усиливаются, иногда можно наблюдать мощное отреагирование и катарсис. Становится легко доступным вытесненный в бессознательное материал из детства и младенчества Это может привести не только к значительному облегчению в работе памяти, но и к настоящей возрастной регрессии, к богатому и яркому проживанию эмоционально значимых воспоминаний Появление этого материала и его интеграция связаны с эмоциональным и интеллектуальным проникновением в психодинамику симптомов пациента и плохо отрегулированных паттернов межличностного общения.

Механизм переноса и его анализ, считающиеся ключевыми в психоаналитически ориентированной терапии заслуживают здесь особого внимания. Приведение в действие исходных патогенных констеляций и развитие трансферного невроза традиционно считалось абсолютно необходимым условием успешной терапии. В эмпирической же терапии (с применением или без применения психоделических препаратов) перенос признан излишним осложнением, которого следует избегать. В использовании подхода столь мощного, что при его помощи можно зачастую всего за один сеанс подвести пациента к актуальному источнику его эмоций и телесных ощущений, перенос на терапевта или на ассистента должен рассматриваться как указание на сопротивление и защитную реакцию пациента, направленные против столкновения с реальной проблемой. И хотя на эмпирическом сеансе ассистент может действительно сыграть роль родителя и даже предложить поддерживающий телесный контакт, очень важно, чтобы эти переживания были минимальными в промежутках между сеансами. Эмпирическая техника может и должна культивировать независимость и личную ответственность за собственные психические процессы.

Прямое осуществление аналитических потребностей[60] во время эмпирических сеансов чаще как раз укрепляет самостоятельность, а не развивает зависимость, как можно было бы ожидать. Кстати, это отвечает наблюдениям специалистов по психологии развития, в которых ясно показано, что адекватное эмоциональное удовлетворение в детстве облегчает ребенку путь к независимости от матери. А те дети, которые испытывают хроническую эмоциональную депривацию, никогда не избавляются от привязанности и всю остальную жизнь продолжают искать удовлетворения, которого им так не хватало в детстве. Складывается впечатление, что неизбежная в психоанализе хроническая фрустрация разжигает перенос, тогда как прямое удовлетворение аналитических потребностей индивида в глубоко регрессивном состоянии облегчает его разрешение.

Многие неожиданные и драматические примеры на более глубоких уровнях психики могут быть объяснены взаимодействием бессознательных констеляций, выполняющих функцию динамических управляющих систем. Самыми важными из них являются системы конденсированного опыта (СКО), которые организуют материал биографического характера, и базовые перинатальные матрицы (БПМ). которые играют аналогичную роль хранилища переживаний, связанных с рождением и процессом смерти-возрождения. Основные характеристики этих двух категорий функциональных управляющих систем подробно описывались выше. Можно также упомянуть здесь трансперсональные динамические матрицы, однако из-за чрезвычайного богатства и более свободной организации трансперсональных сфер им не так просто дать исчерпывающие описания. В качестве же вводной части для таких будущих классификаций могла бы быть использована система "вечной философии", которая относит разные трансперсональные явления к различным уровням тонких и каузальных сфер сознания.

По характеру эмоционального заряда нужно отличать негативные управляющие системы (негативные СКО, БПМ-II, БПМ-III, негативные аспекты БПМ-I, негативные трансперсональные матрицы) от позитивных управляющих систем (позитивные СКО, БПМ-IV, позитивные аспекты БПМ-I, позитивные трансперсональные матрицы). Общая стратегия эмпирической терапии заключается в том. чтобы уменьшить эмоциональный заряд, привязанный к негативным системам и наладить эмпирический доступ к позитивным. Более специальное тактическое правило заключается в структурировании заключительного периода каждого индивидуального сеанса таким образом, чтобы он способствовал завершению и интеграции бессознательного материала, с которым велась работа в этот конкретный день.

Проявленное клиническое состояний индивида не является глобальным отражением природы бессознательного материала и его общего объема (если этот термин вообще приемлем и уместен для описания событий в мире сознания). То, как индивид переживает самого себя и мир, зависит гораздо больше от особенного избирательного фокуса, особого настроя, который делает определенные аспекты бессознательного материала доступными для опыта. Люди, настроенные на различные уровни негативных биографических, перинатальных или трансперсональных управляющих систем, воспринимают себя и мир в общем пессимистически и испытывают эмоциональный и психосоматический дистресс. И наоборот, те, кто находится под влиянием позитивных динамических управляющих систем, пребывают в состоянии эмоционального благополучия и оптимального психосоматического функционирования. Специфические качества итоговых состояний зависят в обоих случаях от природы активизированного материала[61].

Изменения в управляющем влиянии динамических матриц могут произойти в результате различных биохимических или физиологических процессов в организме, могут быть вызваны рядом внешних воздействий физического или психологического характера. Эмпирические сеансы, судя по всему, глубоко вмешиваются в динамику управляющих систем психики и в их функциональное взаимодействие. Детальный анализ феноменологии глубинных эмпирических сеансов показывает, что во многих случаях внезапное и резкое улучшение в ходе терапии можно объяснить сдвигом от психологического преобладания негативной управляющей системы к состоянию, в котором человек находится под исключительным влиянием позитивной констеляции. Такая перемена не обязательно означает, что отработан весь бессознательный материал, лежащий в основе имеющейся психопатологии. Она просто указывает на внутреннее динамическое смещение от одной управляющей системы к другой. Этот процесс, который следовало бы назвать трансмодуляцией, может начаться на любом из психических уровней.

Сдвиг, связанный с биографическими констеляциями, можно назвать трансмодуляцией СКО. Похожее динамическое смещение от одной доминирующей перинатальной матрицы к другой будет тогда трансмодуляцией БПМ. А трансперсональная трансмодуляция связана с управляющими функциональными системами в трансиндивидуальных сферах бессознательного.

Типичная позитивная трансмодуляция имеет две фазы. Речь идет об интенсификации доминирующей негативной системы и о внезапном смещении к позитивной. Впрочем, если сильная позитивная система уже доступна, она может преобладать на эмпирическом сеансе с самого начала, в то время как негативная система будет отходить на задний план. И надо сказать, что смещение от одной динамической констеляции к другой не обязательно ведет к клиническому улучшению. Остается возможность того, что плохо проведенный и неадекватно интегрированный сеанс повлечет за собой негативную трансмодуляцию - смещение от позитивной системы к негативной. Для такой ситуации характерно неожиданное появление психопатологических симптомов, которые не проявлялись до сеанса. Пожалуй, в эмпирической работе, проводимой знающим и опытным терапевтом, это будет редкостью и послужит указанием на то, что в ближайшем идущем для завершения гештальта необходим еще один сеанс.

Другая интересная возможность - смещение от одной негативной системы к другой, тоже негативной. Внешне это внутрипсихическое событие проявляется в заметном качественном изменении психопатологии, в смене одного клинического синдрома другим. Иногда такое преобразование может быть столь резким, что в течение всего лишь нескольких часов пациент переходит в совершенно иную клиническую категорию[62]. И хотя возникающее в результате состояние на первый взгляд кажется совсем новым, все его главные элементы существовали потенциально в бессознательном пациента до динамического смещения. Важно понять, что эмпирическая терапия помимо тщательной проработки бессознательного материала может включать и резкие смещения фокуса, меняющие его эмпирическую релевантность.

Терапевтические изменения, связанные с биографическим материалом, имеют сравнительно меньшую значимость - кроме тех, которые имеют отношение к повторному проживанию воспоминаний серьезных телесных травм и ситуаций, угрожающих жизни. Терапевтическая сила эмпирических процессов значительно увеличивается, когда самоисследование достигает перинатального уровня[63]. Переживание эпизодов умирания и рождения может вести к значительному облегчению или даже исчезновению широкого спектра эмоциональных и психосоматических проблем.

Как мы уже подробно разобрали, негативные перинатальные матрицы представляют собой важное хранилище эмоций и телесных ощущений чрезвычайной интенсивности - настоящую универсальную матрицу для многообразных форм психопатологии. Такие важнейшие симптомы, как тревога, агрессивность, депрессия, страх смерти, чувство вины, ощущение неполноценности, беспомощность, общая эмоциональная и телесная напряженность, имеют глубокие корни на перинатальном уровне. Перинатальная модель также дает естественное объяснение ряду психосоматических симптомов и расстройств. Многие аспекты этих явлений и их взаимосвязей наполняются глубочайшим смыслом, если их рассматривать в контексте родовой травмы.

Поэтому неудивительно, что мощные переживания смерти-возрождения могут быть связаны с клиническим улучшением широкого круга эмоциональных и психосоматических расстройств - от депрессии, клаустрофобии и садомазохизма до алкоголизма и наркомании, а также астмы, псориаза и мигрени. Из понимания задействованности перинатальных матриц в этих психопатологических проявлениях можно логически вывести даже новую стратегию отношения к некоторым психозам.

Но наиболее интересны, пожалуй, наблюдения эмпирической терапии, касающиеся терапевтического потенциала трансперсональной сферы психики. Во многих случаях специфические клинические симптомы коренятся в динамических структурах трансперсональной природы и поэтому не могут быть разрешены на уровне биографических или даже перинатальных переживаний. Чтобы разрешить конкретную эмоциональную, психосоматическую или межличностную проблему, пациент иногда должен пережить драматичные эпизоды явно трансперсонального характера. Интереснейшие наблюдения в ходе эмпирической терапии указывают на острую необходимость включить трансперсональное измерение и трансперсональную перспективу в повседневную психотерапевтическую практику.

В некоторых случаях серьезные эмоциональные и психосоматические симптомы, которые не удалось разрешить на биографическом или перинатальном уровнях, исчезают или значительно смягчаются, когда пациент сталкивается с какими-то эмбриональными травмами. Повторное проживание попыток аборта, материнских болезней или эмоциональных кризисов во время беременности, переживание своей нежеланности ("отвергающая матка") могут иметь большую терапевтическую ценность. Особенно яркие примеры терапевтических изменений связаны с опытом прошлых воплощений. Иногда он сопутствует перинатальным явлениям, в других случаях выступает как самостоятельный эмпирический гештальт. Аналогичную роль могут играть переживания предков; в этом случае симптомы исчезают после того, как пациенты позволяют себе повторно прожить что-то, связанное с воспоминаниями событий из жизни близких или далеких предков. Я также встречал людей, которые определяли некоторые из своих проблем как интериоризованные конфликты между семьями своих предков и разрешали их на том уровне.

Некоторые психопатологические и психосоматические симптомы идентифицирутся как отражения внезапно проявившегося животного или растительного сознания. Когда это происходит, для решения проблемы потребуется полное эмпирическое отождествление с отдельным животным или растением. В некоторых случаях люди обнаруживают во время эмпирических сеансов, что какие-то их симптомы, установки и схемы поведения являются отражениями глубинного архетипического паттерна. Иногда связанные с этим формы энергии могут быть такими чуждыми по качеству, что их проявление напоминает то, что раньше называлось "одержимостью", и терапевтическая процедура будет во многом напоминать экзорцизм, изгнание нечистого духа, как оно практиковалось в средневековой церкви или в доиндустриальных культурах. Ощущение космического единства, отождествление с Универсальным Разумом и переживание Сверхкосмической и Метакосмической Пустоты заслуживают в данном контексте особого внимания. Здесь имеется огромный терапевтический потенциал, который не способна принять во внимание ни одна из существующих теорий ньютоно-картезианской парадигмы.

Величайшей иронией и одним из парадоксов современной науки является то, что трансперсональные переживания, которые до недавних пор без разбора обзывались психотическими, обладают огромным целительным потенциалом, превосходящим почти все из арсенала средств современной психиатрии. Каково бы ни было профессиональное или философское мнение терапевта о характере трансперсональных переживаний, ему всегда следует сознавать их терапевтический потенциал и поддерживать пациентов, если вольное или невольное самоисследование ведет их в трансперсональные сферы.

В самом общем смысле, эмоциональные и психосоматические симптомы указывают на заблокированность потока энергии и в конечном счете представляют собой конденсированные потенциальные переживания, стремящиеся прорваться наружу. Их содержание может складываться из конкретных воспоминаний детства, тяжелых эмоций, накопленных в течение жизни, эпизодов рождения, кармических констеляций, архетипических паттернов, филогенетических эпизодов, отождествлений с животными и растениями, проявлений демонической энергии и многих других феноменов. Следовательно, эффективные терапевтические механизмы несут в себе возможность высвобождения заблокированной энергии и способствуют ее эмпирическому и поведенческому выражению без предвзятого отношения к тому, какую форму примет этот процесс.

Завершение эмпирического гештальта приносит терапевтические результаты независимо от того, осознаются ли на интеллектуальном уровне происходящие процессы. Мы видели (и в психоделической терапии и на эмпирических сеансах с использованием техники холономной интеграции) драматичное разрешение проблем с долгосрочным эффектом, даже когда используемые механизмы уходили за рамки всякого рационального понимания. Можно привести следующий наглядный пример.

Несколько лет назад на одном из наших пятидневных семинаров присутствовала женщина (назовем ее Глэдис), которая на протяжении многих лет страдала от почти каждодневных приступов глубокой депрессии. Они обычно начинались после четырех часов утра и продолжались несколько часов. Ей было чрезвычайно трудно мобилизовать свои ресурсы, чтобы встретить каждый новый день.

На семинаре она приняла участие в сеансе холономной интеграции. Эта техника соединяет контролируемое дыхание, пробуждающую музыку и концентрированную работу с телом -по моему мнению, она является самым мощным эмпирическим подходом, сравнимым лишь с психоделической терапией.

На дыхательном сеансе у Глэдис очень высоко мобилизовалась телесная энергетика, но разрешения не произошло - случай исключительный в нашей работе. На следующее утро депрессия появилась как обычно, но была гораздо более глубокой, чем когда-либо прежде. Глэдис пришла на занятия группы в состоянии чрезвычайного напряжения, подавленности и тревоги. Пришлось изменить утреннюю программу и незамедлительно заняться эмпирической работой с ней одной.

Мы попросили ее лечь, закрыть глаза, чаще дышать, слушать музыку и отдаваться любому переживанию, которое просилось наружу. Примерно пятьдесят минут Глэдис неистово дрожала и проявляла другие признаки сильного психомоторного возбуждения; она громко кричала и сражалась с невидимыми врагами. Уже потом она рассказала, что эта часть ее переживаний была связана с повторным проживанием рождения. В определенный момент ее крики стали более членораздельными, они напоминали слова на непонятном языке. Мы попросили ее издавать звуки в той форме, которую они принимали, и не пытаться оценивать их интеллектуально. Неожиданно ее движения стали крайне стилизованными и подчеркнуто выразительными, она стала нараспев произносить очень сильную, как казалось, молитву.

Воздействие этого события на группу было чрезвычайным. Не понимая слов, многие из присутствовавших были глубоко тронуты и расплакались. Закончив свое песнопение, Глэдис успокоилась и перешла в состояние экстатического блаженства, в котором оставалась, не двигаясь, более часа. Позже она не могла объяснить, что с ней произошло, и отметила, что не имеет понятия, на каком языке читала молитву.

Присутствовавший в группе аргентинский психоаналитик, сообщил, что Глэдис читала молитву на прекрасном сефардском языке, который он, как оказалось, знал. Он перевел ее слова следующим образом: "Я страдаю, и я всегда буду страдать. Я плачу и буду плакать вечно. Я молюсь и всегда буду молиться". Сама Глэдис не знает даже современного испанского, не говоря уже о сефардском, и вообще не представляет, что такое сефардский язык.

В других случаях мы были свидетелями шаманского речитатива, говорения на несуществующих языках или оригинальных звуков животных различных видов, и последствия этих проявлений были такими же благоприятными. Поскольку никакая терапевтическая система по всей вероятности не в состоянии предсказать события такого рода, единственной разумной стратегией в подобных ситуациях кажется должно быть, наверное, полное доверие к внутренней мудрости самого процесса.

Зачастую психопатологические симптомы связаны сразу с несколькими уровнями психики или диапазонами сознания. Я завершу этот раздел об эффективных механизмах психотерапии и трансформации личности описанием нашего опыта с участником одной из групп на пятидневном семинаре, с тех пор он стал моим близким другом.

Норберт, психолог и священник, в течение многих лет страдал от сильной боли в плече и грудных мышцах. Повторные медицинские обследования, в том числе рентгеновское, не обнаружили никаких органических изменений, и все терапевтические попытки оставались безуспешными. Во время сеанса холономной интеграции ему с большим трудом удавалось выносить музыку, и его приходилось уговаривать превозмочь испытываемый им острый дискомфорт и оставаться в процессе. Примерно полтора часа он испытывал сильнейшие боли в грудной клетке и плече, яростно сражался, словно его жизни что-то серьезно угрожало, давился и кашлял, испуская громкие крики. Позже успокоился, расслабился и затих, а потом с заметным удивлением сообщил, что это переживание высвободило напряжение в плече, и он избавился от боли. Облегчение оказалось постоянным; вот уже более пяти лет прошло после сеанса, а симптомы не повторялись.

Позже Норберт рассказал, что в его переживании было три разных слоя, все связанные с болью в плече. На самом поверхностном слое он пережил заново страшную ситуацию из своего детства, когда чуть не лишился жизни. Тогда он с друзьями копал туннель на песчаном пляже. Когда Норберт был внутри, туннель обрушился, и он чуть не задохнулся, пока его откапывали.

По мере углубления переживания он заново испытал несколько эпизодов борьбы в родовом канале, которые тоже были связаны с удушьем и с сильной болью в плече, застрявшим за лобковой костью матери.

В последней части сеанса переживание сильно изменилось. Норберт узнал себя в военном облачении, увидел лошадь и понял, что находится на поле битвы. Он даже смог определить, что это времена Кромвеля в Англии. В какой-то момент он почувствовал острую боль и понял, что его грудь пронзена копьем. Он свалился с коня и почувствовал, как умирает под копытами лошадей.

Отражают подобные переживания "объективную реальность" или нет, все равно их терапевтическая ценность бесспорна. Терапевт, не желающий поддержать их из-за своего интеллектуального скепсиса, отказывается от терапевтического инструмента экстраординарной силы.

Спонтанность и автономность исцеления

Общая терапевтическая стратегия в психиатрии и психотерапии решающим образом зависит от Общая терапевтическая стратегия в психиатрии и психотерапии решающим образом зависит от медицинской модели, которая уже обсуждалась. Эта стратегия во всех эмоциональных, психосоматических и межличностных проблемах видит проявления болезни. Поэтому характер терапевтических отношении, общин контекст взаимодействия между пациентом и помощником, понимание процесса исцеления - все моделируется на основе физической медицины. В медицине терапевты проходят длительное специальное обучение и практику, их понимание того, что именно не в порядке у пациента, значительно превосходит понимание самих пациентов. Поэтому пациентам отведена пассивная и зависимая роль, они должны просто выполнять то, что им говорится, их вклад в лечение ограничен предоставлением субъективных данных о симптомах и обратной связи по поводу результатов терапии. Главное внимание в лечении отводится медицинскому вмешательству - лекарствам, инъекциям, облучению или хирургии; огромный вклад в исцеление за счет внутренних восстановительных процессов в организме принимается как должное и особо не упоминается. Крайностью является хирургическая модель, когда пациента лечат под общим наркозом, и решение проблемы рассматривается как помощь организму со стороны.

Медицинская модель по-прежнему управляет психиатрией, несмотря на все возрастающую очевидность того, что она непригодна и возможно даже вредна, когда ее применяют как исключительный подход ко всем проблемам, которыми занимаются психиатры.

Она имеет огромное влияние не только на специалистов с ярко выраженной органической ориентацией, но и на практиков динамической психотерапии. Здесь, как и в медицине, врач считается специалистом, который лучше понимает психику пациентов, чем они сами; именно от него ожидается решающее истолкование их переживаний. Пациент вносит в терапевтическую ситуацию только свои интроспективные данные, а деятельность терапевта становится главной направляющей силой всего процесса. Множество явных и неявных аспектов медицинской модели устанавливает и поддерживает пассивную и зависимую роль пациента. А ведь мы уже выяснили, что общая стратегия любой формы психотерапии основана на концепции того, как функционирует психика, почему и как развиваются симптомы, что необходимо сделать для изменения ситуации. Таким образом, по медицинской модели терапевт становится активным действующим лицом, обладающим необходимым знанием и оказывающим критическое и решающее воздействие на терапевтический процесс.

Хотя различные школы глубинной психотерапии в теории подчеркивают необходимость проникновения за симптомы, т. е. к более глубоким и обусловливающим эти симптомы состояниям, в повседневной клинической практике устранение симптомов обычно путают с улучшением, а их интенсификацию-с ухудшением эмоциональных расстройств. Представление о том, что интенсивность симптомов является надежным и однозначным показателем серьезности патологического процесса, имеет некоторую обоснованность в физической медицине. Но даже там оно уместно только в тех случаях, когда исцеление происходит спонтанно или когда терапевтическое вмешательство направлено на первопричину, а не на имеющиеся симптомы.

Никто не сочтет хорошей медицинскую практику, которая ограничит свои усилия облегчением внешних проявлений болезни, в то время как известны лежащие в их основе процессы, на которые можно было бы непосредственно воздействовать[64]. Тем не менее, именно такой стратегии придерживается современная психиатрия. Сведения, полученные в исследовании сознания, заставляют думать, что рутинная медицинская и симптоматическая ориентация не только остается поверхностным компромиссом (что обычно признают более просвещенные психиатры), но во многих случаях является прямо антитерапевтической, потому что мешает динамике спонтанных процессов, несущих в себе подлинно исцеляющий потенциал.

Когда человек, страдающий от эмоциональных или психосоматических симптомов, сталкивается с этими проблемами в ходе психоделической терапии или в одном из видов новой эмпирической техники, эти симптомы характерным образом активизируются и усиливаются по мере того, как пациент приближается к биографическому, перинатальному или трансперсональному материалу, лежащему в их основе. Полное сознательное проявление и интеграция такой основы ведет затем к устранению или к модификации проблемы. Смена внешних проявлений представляет в этом случае динамическое, а не просто симптоматическое разрешение.

Как правило, столкновение с базисным опытом переносится гораздо тяжелее и болезненнее, чем дискомфорт от симптомов в повседневной жизни, хотя здесь много одинаковых элементов. Но зато эта стратегия предоставляет возможность радикального и стабильного разрешения, а не просто подавляет и маскирует подлинные проблемы. Подход значительно отличается от аллопатических стратегий медицинской модели. У него есть, кстати, параллель в гомеопатической медицине, где основные усилия направлены на выделение существующих симптомов для мобилизации подлинных самоисцеляющих сил в организме.

Психологическое понимание такого рода свойственно некоторым гуманистическим эмпирическим подходам, в частности, практике гештальт-терапии. Глубокое уважение к внутренней мудрости процесса самоисцеления отличает также и юнговскую психотерапию. У таких целительных стратегий есть прецеденты и параллели в древних и нынешних доиндустриальных культурах - шаманские процедуры, духовные целительные церемонии, храмовые мистерии, собрания экстатических религиозных групп. Свидетельства Платона и Аристотеля о мощном исцеляющем воздействии греческих мистерий тоже служат важным образцом. Общим для всех этих подходов является убежденность в том, что если поддерживать процесс, стоящий за симптомом, то после временного ужесточения дискомфорта начнется самоисцеление и расширение сознания. Психопатологические проблемы эффективно искореняются не через облегчение эмоциональных и психосоматических симптомов, а через их временное усиление, полное переживание и сознательную интеграцию.

Как отмечалось в предыдущей главе, движущей силой за каждым симптомом является, в конечном счете, тенденция организма преодолеть чувство оторванности, исключительное отождествление с телесным Эго и ограничения материи, трехмерного пространства и линейного времени. В пределе организм стремится подсоединиться к космическому полю сознания, к холономическому восприятию мира, но в систематическом процессе самоисследования эта конечная цель может принять более узкие формы. Это может быть отработкой биографических травм и самоинтеграцией с позитивных и объединяющих аспектах жизненной истории, переживанием травмы рождения и настройкой на океаническое состояние эмбрионального существования, на симбиотическое слияние с матерью в период вскармливания, частичной трансценденцией ограничений времени и пространства или переживанием различных аспектов реальности, недоступных в обычном состоянии сознания.

Главным препятствием в процессе так понимаемого исцеления остается сопротивление Эго, которое выказывает тенденцию защищать представление о себе и ограниченное мировоззрение, хватается за знакомое, страшится неизвестного и, сопротивляется усилению эмоциональной и физической боли. Именно это стремление Эго сохранять status quo мешает спонтанному процессу исцеления и замораживает его в сравнительно стабильной форме, которую мы знаем как психопатологические симптомы.

С этой точки зрения любая попытка прикрыть или искусственно облегчить симптомы должна рассматриваться не только как отрицание проблемы и уход от нее, но как вмешательство в спонтанные восстановительные тенденции организма[65]. Значит, это можно допустить только в том случае, когда пациент, заранее зная о характере проблем и об альтернативах, твердо решил отказаться от продолжительного самоисследования, или же когда из-за отсутствия времени, человеческих ресурсов и соответствующих условий процесс раскрытия невозможен. В любом случае специалист, использующий симптоматический подход (скажем. транквилизаторы или поддерживающую психотерапию), должен полностью осознавать, что прибегает к полумерам и печальному компромиссу, а не выбирает метод, отражающий научное понимание проблемы.

Очевидные возражения по поводу осуществимости рекомендуемого здесь подхода заключаются, конечно, в отсутствии человеческих ресурсов, в дороговизне глубинно-психологической терапии. До тех пор, пока мы думаем в рамках фрейдовских норм. где один психоаналитик в среднем имеет дело с восемьюдесятью пациентами за всю свою жизнь, такие опасения представляются уместными. Однако новая эмпирическая техника резко изменила картину. Психоделическая терапия предлагает значительное ускорение терапевтического процесса и позволяет расширить рамки показаний терапии для тех лиц, которые ранее заведомо исключались - для алкоголиков, наркоманов и преступных психопатов. Но поскольку будущее психоделической терапии по-прежнему проблематично ввиду административных, политических и юридических препятствий, кажется более разумным думать о новых эмпирических подходах без использования медикаментов. Некоторые из них предлагают терапевтические возможности, далеко превосходящие то, на что может рассчитывать вербальная техника. К тому же, действительно реалистический подход к эмоциональным расстройствам должен был бы забрать большую часть исключительной ответственности из рук профессионалов и опереться на огромные ресурсы широких слоев населения.

В технике холотропной терапии, разработанной мною вместе с моей женой Кристиной, до двадцати человек за один сеанс в течение двух или трех часов могут добиться значительного прогресса в самоисследовании и самоисцелении. Тем временем еще двадцать человек, выступающих в качестве ассистентов-ситтеров, развивают в себе умение содействовать другим людям в таком процессе. Двое или трое специально обученных людей обычно присутствуют для оказания помощи в случае необходимости. Помогая другим, ситтеры часто получают значительную пользу. Такие ситуации не только увеличивают доверие к себе и приносят удовлетворение, но могут стать источником важного проникновения в собственные психические процессы. Как только с системы будет снято заклятие медицинской модели, науке и искусству самоисследования и помощи эмоциональному процессу других людей может быть найдено место в базовом образовании. Многие уже существующие виды психотехники соединяют самоисследование и психологическое обучение с искусством и развлечением таким образом, что это делает их подходящими для использования в образовательном контексте.

Интуитивные догадки современных исследователей сознания имеют далеко идущие последствия и для определения роли терапевта. Представление о том, что базовая медицинская и специальная психиатрическая подготовка достаточна для решения психиатрических проблем, часто подвергалось критике даже из традиционных источников. И если эмоциональные проблемы нисколько не мешают терапевтическим способностям хирурга или кардиолога (за исключением тех случаев, когда они становятся чрезмерными), они значительно влияют на работу психиатра. Вот почему в идеале психиатр должен сам пройти через процесс глубокого самоисследования.

Впрочем, за несколько лет психоаналитической подготовки по использованию свободных ассоциаций и работы с пациентами под присмотром вряд ли проникнешь дальше поверхности психики. Метод свободных ассоциаций - очень слабый инструмент для эффективного самоисследования. Кроме того, узкий теоретический фокус удерживает процесс в биографической сфере. Даже годы аналитической подготовки (за исключением юнгианского анализа) не дадут аналитику контакта с перинатальными или трансперсональными элементами психики. Значит, использование новой эмпирической техники требует подготовки, включающей личный опыт тех состояний, которые высвобождаются при помощи новой техники. И далее, такой процесс никогда не завершается; в своей терапевтической работе и даже в повседневной жизни он постоянно будет сталкиваться с новыми насущными проблемами. А после успешной проработки и интеграции материала на биографическом и перинатальном уровнях, диапазон возможных трансперсональных проблем будет для него соизмерим с самим существованием.

По той же причине терапевт никогда не станет авторитетом, интерпретирующим за пациентов, что означают их переживания. Даже при большом клиническом опыте не всегда можно правильно определить, что за тема лежит в основе конкретного симптома. Заслуга этого открытия принадлежит Юнгу, который первым осознал, что процесс самоисследования - это путешествие в неизвестное и постоянное обучение. Признание этого факта меняет отношения врача и пациента, преобразует их в совместное путешествие двух искателей.

Безусловно, в этой процедуре старшинство остается - терапевт предлагает технику для активизации бессознательного, создает поддерживающую обстановку для самоисследования, обучает базовым стратегиям и внушает доверие к процессу. Однако в том, что касается внутреннего переживания, авторитетом так или иначе будет сам пациент. Успешно завершенное переживание, не требует интерпретации. Таким образом, большая часть работы по истолкованию уступает место соучастию в происходящем. Одна из важных задач терапевта - обеспечить внутреннее завершение переживания и не позволить ему вылиться в действие, что составляет, возможно, самую серьезную проблему в подобной работе. Во многих случаях разница между дисциплинированной интернализацией процесса и проецирующим отыгрыванием будет решающим фактором, который как раз и отличает мистические поиски от серьезной психопатологии.

Существуют указания на то, что даже те острые психотические состояния, для которых применение методов медицинской модели может показаться наиболее подходящим и оправданным, являются на самом деле драматичными попытками организма решить проблему, самоисцелиться и достичь нового уровня интеграции. Как я уже упоминал, в литературе отмечалось, что в некоторых случаях острый психотический срыв (даже при тепере