Проблема чуда

Натурфилософия Возрождения, столь характерная для культуры Европы на ее переломе от средних веков к Новому времени, и религиозно, и научно была амбивалентным феноменом. … С одной стороны, натурализм Возрождения был средством для того, чтобы расшатать авторитет схоластической традиции… На этом пути натурфилософы выдвигали порой новые идеи, поддерживая смелые научные новации (например, инфинитист Бруно был пламенным пропагандистом коперниканства). Но, несмотря на это, натурфилософия Возрождения в целом представляла собой скорее «эпистемологическое препятствие» … новой науке, чем служила ее развитию и оформлению. …

…посмотрим, как ставилась и решалась такая важная… проблема, как проблема чуда, в натурфилософской традиции Возрождения. Наиболее известным сочинением, посвященным этой проблеме, был трактат Пьетро Помпонацци (1462-1525) «О причинах естественных явлений или о чародействе», законченный автором к 1520 г.… Что такое чудо, моделью которого в этом трактате выступает излечение словом…, приводящее на ум мысль об участии в этом процессе сверхъестественных сил, - ответу на этот вопрос и посвящен трактат.

Разбирая в связи с этим большой материал, накопленный с античности касательно различных чудес, чар, заклинаний, магических операций, Помпонацци приходит к однозначному выводу, что все эти явления, во-первых, действительно существуют, а во-вторых, все они могут получить совершенно естественное истолкование, и поэтому нет никакой нужды, как это часто делается, обращаться при попытке их объяснения к сверхъестественным сущностям – демонам, ангелам и т.п. Например, известный чудотворец Аполлоний Тианский мог видеть (как это следует из его биографии) на огромном расстоянии. Помпонацци утверждает, что это так и было на самом деле, но не благодаря магической силе Аполлония, а в силу естественных причин: «Ибо явления земного мира, - говорит он, - распространяют свои образы по воздуху и вплоть до неба, как бы от одного зеркала к другому, и таким образом, эти предметы могут быть видимы издалека». Для всех необыкновенных явлений или чудес Помпонацци находит естественное объяснение – то это деятельность «жизненных духов», вполне природных, то сила воображения и психического внушения, но, в конечном счете, во всех этих явлениях обнаруживается влияние звезд. Астрология у Помпонацци оказывается главной наукой, дающей итоговое объяснение всей природе, в том числе и ее чудесным проявлениям. … Что же происходит у Помпонацци? Истечения или испарения, жизненные духи и тому подобные естественные факторы привлекаются им при рассмотрении чудесных явлений, для объяснения которых не надо больше обращаться к богам, демонам и прочим сверхъестественным сущностям. Магия, таким образом, натурализируется, чудо ставится в разряд природных явлений, быть может, отличающихся от обычных явлений только более редкой периодичностью. Магическая беспредельность возможностей (в принципе для мага нет невозможного), отнятая у профессиональных магов и колдунов, с одной стороны, у демонов и ангелов – с другой, приписана самой природе. В результате магия не изгоняется из мира, а делается еще более обоснованной, будучи прочно вписанной в сам природный фундамент мироздания.

Рассмотрим в качестве примера только одно чудо - воскрешение из мертвых и его трактовку, с одной стороны, Помпонацци, с другой – Мерсенном. Помпонацци стремится к тому, чтобы и это чудо из чудес сделать обычным естественным явлением. В частности, он говорит, что воскрешения, приписываемые Аполлонию Тианскому, ничего невероятного в себе не содержат, будучи естественными явлениями.

Если Помпонацци стремится расширить понятие естественного за счет утверждения такого всемогущества природы, для которого и воскрешение не есть чудо, то Мерсенн озабочен как раз противоположным – тем, как ограничить область естественных явлений, сделав категорию природы четко определенной и строго ограниченной. На этом пути он подвергает критике различные рассказы о подобного рода чудесах. И если величайшие законодатели действительно совершали такие чудеса (как Моисей и Иисус Христос), то потому только, говорит Мерсенн, что в них действовала воля Божья. Чудо – проявление сверхъестественного, Божественного начала. Природа не знает чудес – она характеризуется строго очерченными пределами, невозможностями, диктуемыми принципом запрета нарушить ее законы. И Мерсенн готов признать такие чудеса, как воскрешения, но при одном лишь условии: если они будут знаком Божественной благодати, объяснение которой входит в религию и теологию. «И если религия и говорит нам, - пишет Ленобль, излагая Мерсенна, - о некоторых воскрешениях, то пусть она и объясняет их нам. И лучше отнести их на счет Божественной свободы, чем искажать понятие естественной причинности». В этих словах – суть спора новой механистической науки с натурфилософией Возрождения, которая, беспредельно расширяя естественную причинность и область естественного вообще, искажает, деформирует само понятие природы. Новая же наука, напротив, стремится жестко ограничить понятие природы, сведя его к механическим закономерностям.

Врагом религиозно значимого чуда, таким образом, выступает чудодейственность природы, питаемая прежде всего астрологическим магизмом – верой в то, что все необыкновенные силы камней, трав, стихий, животного мира и человека происходят от звезд, от их влияний. Борьба конкурирующих познавательных программ в XVI – XVII вв. неотделима от борьбы религиозных и теологических установок, с этими программами связанных. Барьер на пути безудержной экспансии магико-натуралистической концепции природы был поставлен не столько в силу эпистемологического предпочтения конкурирующих с ней концепций или программ, сколько в результате самозащиты христианских ценностей европейской культуры.

… В натуральном магизме Помпонацци или Парацельса, по сути дела, исчезало само понятие чуда как сверхъестественного нарушения природной регулярности. Размывание чуда в натуралистической всевозможности угрожало основам христианского мировоззрения, хотя Парацельс был верующим христианином, да и Помпонацци стремился все-таки провести грань между чудесами религии, с одной стороны, и чудесами магии – с другой, возможно, скрывая свои настоящие убеждения… Те чудеса, о которых сообщает Библия, … ничего общего с магическими чудесами не имеют. Нет магии и в церковных ритуалах: они лишь обозначают таинственное действие благодати сообразно с богооткровенными установлениями, и никакой магической операциональной эффективности в жестах и словах церковных обрядов нет. …стремление спасти саму возможность чуда, опираясь на упорядоченность природы, на ее законы, вело к Аристотелю, а от него к новому порядку природы – к порядку механистическому, более стабильному и объективному, чем порядок, устанавливаемый качественной физикой. Основу такого порядка природы составил закон инерции прямолинейного равномерного движения. «…не удалось, - пишет Ленобль, - поставить барьер анимизму в сфере физики качеств, из чего Мерсенн извлек урок: науку от магии может спасти только новая физика».

Итак, мы видим, что в вопросе о чуде наука и религия идут рука об руку: христианской ортодоксии было необходимо отстоять идею чуда, а науке нужно было покончить с магией и анимизмом. Интересы новой – механистической – науки и христианской религии здесь совпадали. И лучше всего, пожалуй, это совпадение реализовалось в такой типичной для первой половины XVII в. фигуре, как Марен Мерсенн, видный ученый и монах католического ордена минимов.

Мы можем сформулировать суть этого взаимодействия теологии и науки в вопросе о чуде таким образом: защита чуда – пусть это и покажется кому-то парадоксом – оказалась и защитой науки от возрожденческого паннатурализма с его естественной магией. И у религии, и у науки в это время был общий сильный противник, несущий угрозу им обеим. По сути дела, Помпонацци и другие натурфилософы рассматривали природу не столько как рациональный порядок (это было у Аристотеля и сохранялось в схоластической традиции), сколько как волюнтаристский произвол симпатий и антипатий, подобий и отталкиваний, аналогий и влияний. Панпсихизм, принцип аналогии микрокосма и макрокосма, мировая душа и жизненные духи – весь этот типичный для натурфилософии Возрождения стиль мышления не мог служить базой для установления постоянно действующих законов природы, постулирование которых является необходимым условием для того, чтобы было возможно само чудо как их нарушение. Поэтому для теологов, борющихся с магией, на помощь приходит Аристотель, проявлявший сдержанность по отношению к чудесному в природе. Но аристотелизма в это время было недостаточно. Авторитет Аристотеля – как и сам принцип авторитета – уже был расшатан. И для того, чтобы противостоять наплыву возрожденческого иррационализма, нужен был новый рационализм и более строгое и объективное понимание закона природы… Его и дали Коперник, Кеплер и, особенно, Галилей… И поэтому апология христианства у Мерсенна не случайно сливается с апологией новой механистической науки. Для него Помпонацци и Бруно, Кампанелла и Флудд в равной мере представляют собой и антирелигию, и антинауку.

… Концептуально природа может быть вразумительно определена, если определено со всей ясностью и недвусмысленностью противопоставление естественного и сверхъестественного. Натуралистическая же концепция отличалась, напротив, как раз предельным смешением этих категорий – у представителей магико-герметической традиции отличить естественное от сверхъестественного (или Божественного) было невозможно. Развитие этой традиции вело к тому, что Льюис назвал «природоверием», к пантеизму и даже прямому атеизму, в котором фактически все функции Бога (в том числе и те, которые касаются чудотворчества) несет на себе эта беспредельная, самодостаточная, самодвижущаяся и себя сама оформляющая природа. Очевидно, что эта тенденция, по сути дела, восстанавливает дохристианское язычество в мире верований, реабилитирует тот несозданный, самодвижущийся космос, о котором учили греки.

В магической традиции наука и религиозность (нередко явно нехристианского толка) смешивались. И именно это смешение сделалось теперь (в начале XVII в. особенно) неприемлемым, так как представляло угрозу как для религии откровения – христианства, - так и для новой экспериментально-математической науки. В конце концов, Новое время стремилось к тотальной дифференциации во всем, в том числе к тому, чтобы отделить науку от религии. И не было лучшей возможности для этого, чем новое механистическое естествознание. Оно четко и недвусмысленно определило, что такое естественное, что такое природа. Религии в качестве ее привилегии, которую она ни с кем разделять не хотела, осталось определение Бога, или сверхъестественного. И чудо в такой системе дифференциаций стало элементом исключительно религиозной системы, покинув область природознания.

XVII в. – век высокой религиозной активности и одновременно век научных гениев, эпоха самого продуктивного в истории, быть может, напряжения научного разума. И оба этих энтузиазма – религиозный и научный – сливаются в едином порыве, результатом которого стал мощный вклад в научную революцию, оформившую начало переворота в культуре Европы… Угроза христианству была действительно велика, особенно в конце XV в., когда устраивались культы Венере и Марсу, а Гермесу Трисмегисту поклонялись в такой степени, что его изображением украсили кафедральный собор (Сиена, 1488 г.), когда верховным властителем человека снова становятся звезды… Это был возврат язычества, …восточных культов, гностицизма. И видное место в этом религиозном откате занимала как раз возрожденческая натурфилософия. Но и угроза науке при этом была немалой. Причем – разнообразной. Науке угрожали пантеистический и панпсихический натурализм и магия, но ей не в меньшей мере угрожала и жесткая реакция западного христианства на эти же самые угрозы в его адрес… Итак, …кризис культуры и общества в XVI – XVII вв. был тотальным и глубоким… И тот союз науки и христианства, который тогда оформился, явился спасительным для судеб европейской культуры…

…антихристианство вовсе не есть магистральный путь к науке Нового времени. … Антихристианство послужило всеобщему брожению умов и душ в эпоху Ренессанса, но науки не создало и не могло создать.