КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Стр 1 из 2Следующая ⇒
Том Стоппард. Аркадия
Пьеса в двух действиях Перевод с английского Ольги Варшавер Действующие лица (в порядке появления на сцене) ТОМАСИНА КАВЕРЛИ, тринадцать, позже шестнадцать лет. СЕПТИМУС ХОДЖ, ее домашний учитель, двадцать два года, позже двадцатьпять лет. ДЖЕЛАБИ, дворецкий, среднего возраста. ЭЗРА ЧЕЙТЕР, поэт, тридцать один год. РИЧАРД НОУКС, специалист по ландшафтной архитектуре, среднего возраста. ЛЕДИ КРУМ, около тридцати пяти лет. КАПИТАН БРАЙС, офицер Королевского флота, около тридцати пяти лет. ХАННА ДЖАРВИС, писательница, под сорок. ХЛОЯ КАВЕРЛИ, восемнадцать лет. БЕРНАРД СОЛОУЭЙ, профессор, под сорок. ВАЛЕНТАЙН КАВЕРЛИ, между двадцатью пятью и тридцатью. ГАС КАВЕРЛИ, пятнадцать лет. ОГАСТЕС КАВЕРЛИ, пятнадцать лет.ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Сцена первая Апрель 1809 года. Огромный загородный дом в графстве Дербишир. Всовременных путеводителях наверняка отметили бы его историческую ихудожественную ценность. Комната, выходящая в парк. На заднем плане высокие, красивые окна-дверибез занавесок. Показывать пейзаж за окнами нет необходимости. Мы постепенноузнаем, что дом стоит в парке, типичном для Англии тех времен. Можно датьнамек: свет, небо, ощущение пространства. Середину комнаты занимает огромный стол, вокруг - стулья с прямымижесткими спинками. Комната тем не менее выглядит пустоватой. Картинудополняет одна лишь конторка - не то для черчения, не то для чтения. Ныневся эта мебель представляла бы явный интерес для коллекционеров, но здесь,на голом дощатом полу, она выглядит не музейной экспозицией, а обыкновеннойобстановкой учебной комнаты начала прошлого века. Если и чувствуется некоеизящество, то скорее архитектурное, а впечатляет только необъятностьпомещения. В боковых стенах - по двери. Они закрыты. Открыта лишь однастеклянная дверь, ведущая в парк, где царит светлое, но не солнечное утро. На сцене двое. Каждый занят своим делом - среди книг, бумаг, гусиныхперьев и чернильниц. Ученица - Томасина Каверли, тринадцати лет. Учитель -Септимус Ходж, двадцати двух лет. Перед ними - по книге. У нее - тонкийучебник элементарной математики. У него - толстый, новехонький, большогоформата том с застежками: кичливое подарочное издание. Разнообразные бумагиСептимуса хранятся в твердой папке, которая завязывается ленточками, дабыничего не потерялось. У Септимуса есть черепашка, настолько сонно-медлительная, что служитпресс-папье. На столе, кроме того, лежат стопки книг и старинный теодолит. Томасина. Септимус, что такое карнальное объятие? Септимус. Карнальное объятие есть обхватывание руками мясной туши. Томасина. И все? Септимус. Нет... конкретнее - бараньей лопатки, оленьей ноги, дичи...caro, carnis... женской плоти... Томасина. Это грех? Септимус. Необязательно, миледи. Но в случае, когда карнальное объятиегреховно, - это плотский грех, QED. Мы, если помните, встречали слово caro в"Галльской войне". "Бритты жили на молоке и мясе" - "lacte et carne vivunt".Жаль, вы не поняли корня и семя пало на каменистую почву. Томасина. Как семя Онана, да, Септимус? Септимус. Верно. Он обучал латыни жену своего брата, но в итоге онаничуть не поумнела. Миледи, мне казалось, вы ищете доказательство последней теоремы Ферма? Томасина. Это чересчур сложно. Лучше покажи, как ее доказывать. Септимус. Потому я вас и попросил, что доказательства никто не знает. Теорема занимает умы последние полтора столетия, и я рассчитывал занять еюваш ум хотя бы ненадолго - пока я прочитаю сочинение господина Чейтера. Он возносит хвалу любви. Но стихи столь нелепы и несообразны, что я предпочел бы не отвлекаться. Томасина. Наш господин Чейтер? Он написал стихи? Септимус. Да. И даже полагает себя пиитом. Но, боюсь, в вашей алгебрекуда больше карнального, чем в сочинении "Ложе Эроса". Томасина. Карнальное было не в алгебре. Я слышала, как Джелабирассказывал кухарке, что госпожу Чейтер застали в бельведере в карнальномобъятии. Септимус (помолчав). Неужели? А с кем? Джелаби не обмолвился - с кем? Томасина озадаченно хмурится: она не поняла вопроса. Томасина. Что значит "с кем"? Септимус. Ах, ну да... Не с кем, а с чем!.. Тьфу, чушь какая-то. Ктоже, интересно, принес на хвосте эту новость? Томасина. Господин Ноукс. Септимус. Ноукс?! Томасина. Да, папин архитектор. Он как раз обмеривал сад. Глянул вподзорную трубу на бельведер и видит: госпожа Чейтер в карнальном объятии. Септимус. И господин Ноукс донес дворецкому? Томасина. Нет. Господин Ноукс донес господину Чейтеру. А Джелаби узналот кучера, потому что господин Ноукс разговаривал с господином Чейтеромвозле конюшни. Септимус. ... где господин Чейтер, несомненно, помогал выгребать навоз. Томасина. Септимус! Ты о чем?! Септимус. Таким образом, пока об этом знают творец парковых красотгосподин Ноукс, а также кучер, дворецкий, кухарка и, разумеется, сам пиит,муж госпожи Чейтер. Томасина. Еще Артур, он тогда чистил серебро. И мальчишка-сапожник. Атеперь и ты. Септимус. Понятно. Так что он еще говорил? Томасина. Кто? Ноукс? Септимус. Не Ноукс. Джелаби. Вы же слышали рассказ Джелаби. Томасина. А кухарка на него сразу зашикала и не дала ничего рассказать.Она-то помнила, что я рядом, - сама разрешила мне перед уроком доестьвчерашний пирог с крольчатиной. А Джелаби меня просто не заметил. Знаешь,Септимус, по-моему, ты что-то недоговариваешь. Все-таки бельведер - этобельведер, а не кладовка с мясными тушами. Септимус. Я и не утверждал, что определение исчерпывающее. Томасина. Так, может, карнальное объятие означает поцелуй? Септимус. Означает. Томасина. И кто-то обхватывал руками саму госпожу Чейтер? Септимус. Весьма вероятно. Возвращаясь к последней теореме Ферма... Томасина. Так я и думала! Надеюсь, тебе стыдно? Септимус. Мне? Помилуйте, миледи! За что? Томасина. Кто растолкует мне незнакомые слова? Кто, если не ты? Септимус. Ах вот... Ну да, разумеется, мне очень стыдно. Карнальноеобъятие - это процесс совокупления, когда мужской половой орган проникает вженский половой орган с целью продолжения рода и получения плотскогонаслаждения. В противоположность этому последняя теорема Ферма утверждает,что когда x, y и z являются целыми числами, то сумма возведенных в эннуюстепень x и y никогда не равняется возведенному в энную степень z, если nбольше двух. Пауза. Томасина. Брррр!!! Септимус. Брр не брр, но такова теорема. Томасина. Отвратительно и совершенно непонятно. Когда я вырасту и начнузаниматься этим сама, буду вспоминать тебя каждый раз. Септимус. Весьма признателен, миледи, весьма признателен. А госпожаЧейтер спускалась утром к завтраку? Томасина. Нет. Расскажи еще о совокуплении. Септимус. Вот о совокуплении добавить нечего. Томасина. Это то же, что любовь? Септимус. Гораздо лучше. (Одна из боковых дверей ведет в музыкальную комнату. Но сейчасоткрывается не она, а та, что напротив, и входит дворецкий Джелаби.)Джелаби, у меня урок. Джелаби. Простите, господин Ходж, но господин Чейтер просил передатьвам письмо незамедлительно. Септимус. Ладно, давайте. (Забирает письмо.) Спасибо. (Затем, чтобыдворецкий поскорее вышел, повторяет.) Спасибо, Джелаби. Джелаби (настойчиво). Господин Чейтер велел мне прийти с ответом. Септимус. С ответом? (Вскрывает письмо. Конверта как такового нет, нопослание сложено, обернуто в чистую бумагу и запечатано. Септимус небрежноотбрасывает обертку и пробегает глазами письмо.) Что ж, мой ответ таков: пообыкновению и долгу службы - на коей я нахожусь у его сиятельства - до безчетверти двенадцать я занят обучением дочери его сиятельства. Как только язакончу - и если господин Чейтер к тому времени не раздумает - буду всецелок его услугам в... (заглядывает в письмо) оружейной комнате. Джелаби. Спасибо, сэр, я так и передам. Септимус складывает письмо и помещает его между страниц "Ложа Эроса". Томасина. Джелаби, что сегодня на обед? Джелаби. Вареный окорок с капустой, миледи, и рисовый пудинг. Томасина. У-у, какая дрянь. Джелаби выходит. Септимус. Что ж, с господином Ноуксом все ясно. Он мнит себяджентльменом, философом-эстетом, кудесником, которому подвластны горы иозера, а под сенью дерев ведет себя как самый настоящий ползучий гад. Томасина. Септимус, представь, ты кладешь в рисовый пудинг ложкуваренья и размешиваешь. Получаются такие розовые спирали, как след отметеора в атласе по астрономии. Но если помешать в обратном направлении,снова в варенье они не превратятся. Пудингу совершенно все равно, в какуюсторону ты крутишь, он розовеет и розовеет - как ни в чем не бывало. Правда,странно? Септимус. Ничуть. Томасина. А по-моему, странно. РАЗмешать не значит РАЗделить. Наоборот,все смешивается. Септимус. Так же и время - вспять его не повернуть. А коли так - надодвигаться вперед и вперед, смешивать и смешиваться, превращая старый хаос вновый, снова и снова, и так без конца. Чтобы пудинг стал абсолютно,неоспоримо и безвозвратно розовым. Вот и весь сказ. Это называют свободойволи или самоопределением. (Он поднимает черепашку и переносит ее нанесколько дюймов, точно она - его пресс-папье - посмела отползти по своимделам с бумаг, которые призвана удерживать.) А ну-ка, сидеть! Томасина. Септимус, как ты думаешь, Бог - ньютонианец? Септимус. Итонианец? Выпускник Итона? Боюсь, что так. Впрочем,справьтесь у вашего братца. Пускай подаст запрос в палату лордов. Томасина. Нет же, Септимус, ты не расслышал! Ньютонианец! Какпо-твоему, я первая до этого додумалась? Септимус. Нет. Томасина. Но я же еще ничего не объяснила! Септимус. "Если все - от самой далекой планеты до мельчайшего атома внашем мозгу - поступает согласно ньютонову закону движения, в чем состоитсвобода воли?" Так? Томасина. Нет, не так. Септимус. "В чем состоит промысел Божий?" Томасина. Опять не так. Септимус. "Что есть грех?" Томасина (презрительно). Да нет же! Септимус. Ну хорошо, слушаю. Томасина. Если остановить каждый атом, определить его положение инаправление его движения и постигнуть все события, которые не произошлиблагодаря этой остановке, то можно - очень-очень хорошо зная алгебру -вывести формулу будущего. Конечно, сделать это по-настоящему ни у кого умане хватит, но формула такая наверняка существует. Септимус (помолчав). Верно. (Еще пауза.) Верно, и, насколько я понимаю,вы действительно додумались до этого первая. (Помолчав, с усилием.) На поляхсвоей "Арифметики" Ферма написал, что он нашел превосходное доказательствотеоремы, но поля слишком узки, и оно не помещается. Записку нашли уже послеего смерти, и с этого дня... Томасина. А-а! Тогда все понятно! Септимус. Не чересчур ли вы самонадеянны? (Дверь внезапно и несколько резко открывается. Входит Чейтер.) Господин Чейтер! Вам, должно быть, неточно передали мой ответ. Я будусвободен без четверти двенадцать - если это вас устроит. Чейтер. Не устроит! Мое дело безотлагательно, сэр! Септимус. В таком случае вы, вероятно, заручились поддержкой егосиятельства лорда Крума, и он также считает, что ваше дело важнееобразования его дочери? Чейтер. Не заручился. Но, если угодно, я договорюсь. Септимус (помолчав). Миледи, прошу вас удалиться в музыкальную комнату.Вместе с Ферма. Найдете доказательство теоремы - получите лишнюю ложкуваренья. Томасина. Увы, Септимус, ее не докажешь. Он оставил записку на полях,чтобы свести вас всех с ума. Пошутил. Томасина выходит. Септимус. Итак, сэр, в чем состоит столь безотлагательное дело? Чейтер. Полагаю, вы и сами знаете. Вы оскорбили мою жену. Септимус. Оскорбил? Полноте! Это не в моей натуре, не в моих правилах,и, наконец, я восхищен госпожой Чейтер и это решительно не позволяет мне ееоскорблять. Чейтер. Наслышан о вашем восхищении, сэр! Вы оскорбили мою жену вбельведере вчера вечером! Септимус. Ошибаетесь. В бельведере происходило нечто иное. Я совершал свашей женой акт любви, а отнюдь не оскорблял ее. Она сама попросила об этойвстрече, у меня и записка сохранилась, поищу, если угодно. Может, какой-топодлец осмелился заявить, что я не удовлетворил просьбу дамы и не пришел насвидание? Клянусь, сэр, - это гнусный поклеп! Чейтер. А вы - гнусный развратник! Готовы погубить репутацию женщиныиз-за собственной низости и трусости! Но со мной это не пройдет! Я вызываювас, сэр! Септимус. Чейтер! Чейтер, Чейтер! Мой милый, любезный друг! Чейтер. Не смейте называть меня другом! Я требую сатисфакции!Удовлетворения! Септимус. Сперва госпожа Чейтер требует удовлетворения, теперь - вы...Не могу же я, в самом деле, удовлетворять семейство Чейтеров с утра до ночи!Что до репутации вашей жены - она незыблема. Ее ничем не погубить! Чейтер. Негодяй! Септимус. Поверьте, это чистая правда. Госпожа Чейтер полна живости иочарования, голос ее мелодичен, шаг легок, она - олицетворение всехпрелестей, которые общество столь высоко ценит в существах ее пола, - и всеже главная и самая известная ее прелесть состоит в постоянной готовности.Готовности столь жаркой и влажной, что даже в январе в этих тайниках можновыращивать тропические орхидеи. Чейтер. Идите к черту, Ходж! Я не намерен это слушать! Вы будетедраться или нет? Септимус (твердо и бесповоротно). Нет! В этом мире существуют всегодва-три первоклассных поэта, и я не хочу убивать одного из них из-заоткровенных поз, которые некто подсмотрел в бельведере. А репутацию этойженщины не защитить даже отряду вооруженных до зубов мушкетеров,приставленных стеречь ее денно и нощно. Чейтер. Ха! Я - первоклассный?! Вы всерьез? Кто же остальные? Вашемнение?.. А, черт! Нет, не надо, Ходж! Не заговаривайте мне зубы, льстец!Так вы и в самом деле так считаете? Септимус. Считаю. То же я ответил бы Мильтону - будь он жив. Кромеотзыва о жене, разумеется... Чейтер. Ну а среди живых? Господин Саути? Септимус. В Саути я бы всадил пулю не раздумывая. Чейтер (печально кивая). Да-да, он уже не тот... Меня восхищал"Талаба", но "Мэдок"!.. (хихикает) Господи спаси! Впрочем, мы отвлеклись, адело безотлагательно. Итак, вы воспользовались прелестями госпожи Чейтер.Это плохо. Но еще хуже, что все вокруг - от конюха до посудомойки... Септимус. Какого черта? Или вы не слышали, что я сказал? Чейтер. Слышал, сэр. И слова ваши - не скрою - мне приятны. Видит Бог,истинный талант не ценят по достоинству, если носитель его не отираетсясреди писак и литературных поденщиков, не входит в свиту Джеффри , необивает пороги "Эдинбургского..." Септимус. Дорогой Чейтер - увы! - они судят о поэте по месту,отведенному ему за столом лорда Холланда! Чейтер. Вы правы! Как вы правы! И как бы я хотел узнать имя тогомерзавца! Представляете, он высмеял мою драму в стихах "Индианка" настраницах "Забав Пиккадилли". Септимус. Высмеял "Индианку"? Я храню ее под подушкой и достаю, когдаменя мучает бессонница! Это лучший лекарь! Чейтер (довольно). Вот видите! А какой-то прохвост обозвал ее"Индейкой" и написал, что не скормил бы ее даже своему псу! Что ее не спасутни гарнир, ни подлива, ни ореховая начинка. Госпожа Чейтер прочитала изалилась слезами, сэр. И не подпускала меня к себе целых две недели! О! Этонапомнило мне о цели моего визита... Септимус. Новая поэма несомненно увековечит ваше имя! Чейтер. Вопрос не в этом! Септимус. Здесь и вопроса нет! Что стоят происки жалкой литературнойклики в сравнении с мнением всей читающей публики? "Ложу Эроса" обеспечентриумф. Чейтер. Такова ваша оценка? Септимус. Таково мое намерение. Чейтер. Намерение? Как - намерение? Какое намерение? Ничего непонимаю... Септимус. Видите ли, мне прислали один из пробных оттисков. Прислали нарецензию, но я намерен опубликовать не рецензию, а нечто большее. Поранаконец установить ваше первенство в английской литературе. Чейтер. Да? Ну, что ж... Конечно... Это очень... А вы уже написали? Септимус (с едким сарказмом). Еще нет. Чейтер. А-а... И сколько времени потребуется?.. Септимус. Для столь значительной статьи необходимо: во-первых,внимательно перечитать вашу книгу, обе книги, несколько раз, вкупе спроизведениями других современных авторов - дабы всем воздать по заслугам. Яработаю с текстами, делаю выписки, прихожу к определенным выводам, а затем,когда все готово и душа моя и мысли пребывают в спокойствии и согласии... Чейтер (проницательно). А госпожа Чейтер знала об этом перед тем, какона... как вы... Септимус. Весьма вероятно. Чейтер (торжествующе). Ни за чем не постоит! Все для меня сделает!Теперь-то вы поняли эту любящую натуру?! Вот это женщина! Вот это жена! Септимус. Потому я и не хочу делать ее вдовой. Чейтер. Капитан Брайс говорил в точности то же самое! Септимус. Капитан Брайс? Чейтер. Господин Ходж! С нетерпением жду рецензии! Позвольте надписатьваш экземпляр! Так, чем бы?.. А, вот перо леди Томасины... Септимус. Так вы познакомились с лордом и леди Крум, потому чтострелялись с братом ее сиятельства? Чейтер. Нет! Все оказалось наветом, сэр, уткой! Но благодаря этойсчастливой ошибке мне покровительствует теперь брат графини, капитан флотаЕго Величества. Не уверен, кстати, что сам господин Вальтер Скотт можетпохвастаться столь высокими связями. Зато я - почетный гость в поместьеСидли-парк. Септимус. Что ж, сэр, вы получили прекрасную сатисфакцию. Чейтер окунает перо в чернильницу и принимается подписывать книгу.Появляется Ноукс. В руках у него рулоны чертежей. Чейтер пишет, не поднимаяголовы. Ноукс замечает двоих у стола. Он в замешательстве. Ноукс. Ой! Простите... Септимус. А! Господин Ноукс! Любитель мерзостей земных! Мой отважныйсоглядатай! Где же ваша подзорная труба? Ноукс. Прошу покорно... я думал, ее сиятельство... простите... В полнейшем смятении он пятится к двери, где его настигает голосЧейтера. Чейтер выразительно и громко читает дарственную надпись. Чейтер. "Моему щедрому другу Септимусу Ходжу, который всегда готовотдать все лучшее, - от автора, Эзры Чейтера. Сидли-парк, Дербишир, 10апреля 1809 года". (Передает книгу Септимусу.) Вот, сэр, сможете показыватьвнукам! Септимус. О, я не заслуживаю столь лестных слов! Верно, Ноукс? Их беседу прерывает появление за стеклянными дверями, ведущими в сад,леди Крум и капитана Эдварда Брайса, офицера Королевского флота. Говоритьледи Крум начинает еще снаружи. Леди Крум. Ах, нет! Только не бельведер! (Она входит в сопровожденииБрайса. В руках у него альбом в кожаном переплете.) Господин Ноукс! Что яслышу? Брайс. И не только бельведер! И до лодочного павильона добрался, и докитайского мостика, и до кустов акации, и... Чейтер. Клянусь Богом, сэр! Это невозможно! Брайс. Спроси господина Ноукса. Септимус. Господин Ноукс, это чудовищно! Леди Крум. Рада услышать возражения именно от вас, господин Ходж. Томасина (приоткрыв дверь из музыкальной комнаты). Теперь мне можновернуться? Септимус (пытаясь прикрыть дверь). Еще не пора... Леди Крум. Пусть останется. Дурной пример отвратит лучше, чем стоназиданий. Брайс кладет альбом на конторку и открывает его. Это работы Ноукса,который, судя по всему, является ревностным почитателем "Красных книг"Хамфри Рептона. Слева располагаются акварели, изображающие пейзаж "до", асправа - "после". Страницы искусно вырезаны, так что новая часть пейзажа приперелистывании накладывается на старую - хотя сам Рептон делал ровнонаоборот. Брайс. Что ты устроил из Сидли-парка? Место отдыха благородногоджентльмена или притон корсиканских бандитов? Септимус. Не стоит преувеличивать, сэр. Брайс. Но это насилие! Самое настоящее насилие! Ноукс (запальчиво). Таков современный стиль. Чейтер (он, так же как и Септимус, пребывает в заблуждении). Да, таковстиль, хотя об этом можно только пожалеть. Томасина подходит к конторке и внимательно рассматривает акварели. Леди Крум. Господин Чейтер, вы всегда всем потакаете. Я взываю к вам,господин Ходж! Септимус. Мадам! Я сожалею о бельведере, я искренне сожалею обельведере и - до определенной степени - о лодочном павильоне. Но китайскиймостик! Какая нелепость! Что до кустов акации - исключено! Меня возмущаетсамо предположение! Господин Чейтер, неужели вы поверите этому не в меруозабоченному садоводу, которому под каждым кустом мерещится карнальноеобъятие? Томасина. Септимус! Речь не о карнальном объятии, правда, маменька? Леди Крум. Ну разумеется, нет! А ты-то что смыслишь в карнальныхобъятиях? Томасина. Все! Спасибо Септимусу! На мой взгляд, господин Ноукспредлагает превосходный проект сада. Настоящий Сальватор! Леди Крум. Что она мелет? Ноукс (не разобравшись, чем возмущена Леди Крум). Сальватор Роза, вашесиятельство. Художник. И в самом деле, характернейший пример живописногостиля. Брайс. Ходж, изволь объясниться! Септимус. Ее устами глаголет не опыт, а невинность. Брайс. Ничего себе невинность! Девочка моя, моя разрушенная невинность,он тебя погубил? Пауза. Септимус. Отвечайте дядюшке. Томасина (Септимусу). Чем разрушенная невинность отличается отразрушенного замка? Септимус. Подобные вопросы лучше адресовать господину Ноуксу. Ноукс (выспренне). Разрушенный замок живописен. Септимус. В том-то вся и разница. (Обращается к Брайсу.) Я преподаюдевочке классических авторов, и кто, если не я, разъяснит ей значенияупотребляемых ими слов? Брайс. Ты - ее наставник, и главная твоя цель - подольше продлить ееневедение. Леди Крум. Не жонглируй парадоксами, Эдвард, не то падешь жертвойсобственного остроумия. Томасина, пойди к себе в спальню. Томасина (направляясь к двери). Хорошо, маменька. Я не хотела подводитьтебя, Септимус, прости. Похоже, кое-что девочкам понимать разрешается - кпримеру, всю алгебру до последней формулы, - а кое-что запрещается. Не дают,например, разобраться, что значит обхватывание руками мясной туши. Толькокогда девочка вырастет и обзаведется собственной тушей... Леди Крум. Минуточку! Брайс. О чем она? Леди Крум. О мясе. Брайс. О каком мясе? Леди Крум. Томасина, пожалуй, останься. Похоже, в живописном стиле тыразбираешься лучше нас всех. Господин Ходж, невежество должно походить напустой сосуд, готовый наполниться из колодца истины, а не на полныйпохабщины сундук. Господин Ноукс, теперь мы наконец слушаем вас. Ноукс. Благодарю, ваше сиятельство... Леди Крум. Вы изобразили чудесное превращение. Я ни за что не узнала бысобственный сад, не нарисуй вы его "до" вашего вторжения и "после". Тольковзгляните! Слева знакомая всем пасторальная утонченность английского сада, асправа вздыбился мрачный таинственный лес, громоздятся утесы, темнеютразвалины - там, где и построек-то никогда не было; среди скал бурлят потоки- где прежде не было ни ручейка, ни камешка - только крикетные лунки. Моягиацинтовая долина стала приютом для духов и гоблинов; поперек китайскогомостика - который считают более китайским, чем мостик в лондонскомКью-гарден, да и в самом Пекине, - валяется оплетенный вереском упавшийобелиск... Ноукс (дрожащим, блеющим голоском). У лорда Литтла точно такой же... Леди Крум. Прикажете и мне терпеть подобные невзгоды? Лорда Литтла яэтим не спасу. Господи, а это что? Что за сарай вы ставите вместобельведера? Ноукс. Эрмитаж, мадам. Иными словами, скит, приют отшельника. Леди Крум. Я в полном недоумении. Брайс. Но он неправильной формы. Ноукс. Совершенно справедливо, сэр. Асимметрия - основополагающийпринцип живописного стиля... Леди Крум. Но Сидли-парк живописен и без ваших ухищрений. Склоны холмовзелены и покаты. Деревья стоят купами и прелестно смотрятся с любой стороны.Ручей берет свое начало в чаше холмов, в безмятежном зеркальном озере, иструится голубой лентой среди полей, где там и сям мирно пасутся барашки.Короче, все устроено со вкусом, природа естественна и прелестна, какой изадумал ее Создатель. И я, вторя художнику, восклицаю: "Et in Arcadia ego!"Здесь я в Аркадии, Томасина. Томасина. Да, маменька. Допустим. Леди Крум. Чем она недовольна? Моим вкусом или моим переводом? Томасина. И то и другое поправимо, маменька. А вот с географией у васполный провал. Леди Крум. С девочкой что-то стряслось. Буквально за ночь! Во всякомслучае, вчера я за ней никаких странностей не замечала. Сколько тебестукнуло сегодня? Томасина. Тринадцать лет и десять месяцев, маменька. Леди Крум. Тринадцать лет и десять месяцев... Гм... Рановато. Дерзитьей не подобает еще по крайней мере полгода. А иметь свое мнение и вкус втаком возрасте вообще не пристало. Господин Ходж, вы - безусловный виновникпроисшедшего. Вернемся к вашим затеям, господин Ноукс... Ноукс. Благодарю, ваше сия... Леди Крум. Вы, по-моему, слишком увлеклись романами госпожи Радклиф. Исад ваш списан с "Замка Отранто" или "Тайн Удольфо"... Чейтер. Миледи, "Замок Отранто" написал Хорас Уолпол. Ноукс (восхищенно). Уолпол? Здешний садовник? Леди Крум. Господин Чейтер, покуда вы наш гость - дорогой гость, -автором "Замка в Отранто" будет тот, на кого укажу я. Иначе какой смыслпринимать гостей? (Слышатся отдаленные выстрелы.) Что ж, палят уже на склонехолма... Я сама поговорю с лордом Крумом насчет сада... Обсудим...(Выглядывает в окно.) О! Ваш друг подстрелил голубя, господин Ходж.(Громко.) Браво, сэр! Септимус. Думаю, это добыча вашего супруга или сына, миледи. Мойоднокашник никогда не был охотником. Брайс (выглядывает в окно). Верно! Его убил Огастес! Браво, мальчик! Леди Крум (уже снаружи). Пойдемте же! Где мои адъютанты? Брайс, Ноукс и Чейтер послушно идут следом. Чейтер задерживается лишьна мгновение - пожать Септимусу руку. Чейтер. Мой дорогой, дорогой господин Ходж! Чейтер выходит. Выстрелы слышны снова, гораздо ближе. Томасина. Пах! Пах! Пах! Я расту под звуки ружейной пальбы, точноребенок в осажденном городе. Круглый год - голуби и грачи, с августа -тетерева на дальних холмах, потом фазаны, куропатки, бекасы, вальдшнепы,кулики. Пах! Пах! Пах! А после - отстрел нагульного скота. Папеньке не нуженбиограф, вся его жизнь - в охотничьих книгах. Септимус. Календарь убоя. Смерть повсюду, даже "здесь, в Аркадии..." Томасина. Подумаешь, смерть... (Окунает перо в чернила и идет кконторке.) Подрисую-ка я отшельника. Что за эрмитаж без отшельника?Септимус, ты влюблен в мою мать? Септимус. Вам не следует быть умнее старших. Это невежливо. Томасина. А я умнее? Септимус. Да. Гораздо. Томасина. Прости, Септимус. Я не нарочно. (Прекращает рисовать идостает из кармана конвертик.) В музыкальную комнату заходила госпожаЧейтер. Принесла для тебя записку - чрезвычайной секретности, важности исрочности. Я должна передать ее секретно, срочно и... Слушай, а откарнального объятия не трогаются умом? Септимус (забирая письмо). Непременно. Спасибо. Все, познаний насегодня предостаточно. Томасина. Вот та-а-ак... Он у меня похож на Иоанна Крестителя впустыне. Септимус. Весьма живописно. Издали слышится голос леди Крум. Она зовет Томасину. Та срывается сместа и убегает в сад - веселая беззаботная девочка. Септимус вскрывает письмо госпожи Чейтер. Смяв конверт, отбрасывает егов сторону. Читает, складывает и сует листок между страниц "Ложа Эроса". Сцена вторая Из затемнения возникает та же комната, в такое же утро, но в наши дни.Это становится мгновенно и безусловно ясно благодаря внешнему виду ХанныДжарвис. Иных свидетельств нет. Следует сказать об этом еще несколько слов. Действие пьесы происходитпопеременно то в начале XIX века, то в наше время, причем в одной и той жекомнате. Вид комнаты - вопреки ожиданиям - нисколько не меняется. Она вполнесоответствует обеим эпохам. Что касается реквизита - книг, бумаг, цветов ит.д., - нет необходимости заменять предметы быта, присущие началу прошлоговека, современными - пускай соседствуют на одном столе. Однако вещи,используемые и в прошлом, и в настоящем, должны иметься в двух экземплярах,поскольку по ходу пьесы им необходимо постареть. Парк - как мы узнаем издиалога - претерпел существенные изменения. А вот то, что доступнозрительскому глазу, остается неизменным и не противоречит ни одной из эпох. Согласно этому принципу, чернильницы, перья и прочие вещи, игравшие впервой сцене, могут все время оставаться на столе. Равно как книги и бумаги,связанные с исследованиями Ханны во второй сцене, могут находиться на столес самого начала. Это относится к любым предметам. По ходу действия все онискапливаются на столе, и, если какая-то вещь выглядит анахронизмом длякакой-то из эпох (допустим, кофейная кружка), ее просто не замечают. К концу спектакля на столе окажется целая куча разнообразных предметов. Ханна разглядывает альбом с акварелями Ноукса. Кроме того, она то идело обращается к небольшим, одинаковым с виду тетрадкам с дневниковымизаписями (вскоре выяснится, что это "садовые книги" леди Крум). Черезнекоторое время она подходит с альбомом к окну - сравнить вид с акварелямиНоукса. Потом кладет альбом обратно на конторку. Одета она вполне строго. Обувь пригодна для сырого, грязного сада. Тудаона и отправляется, прихватив со стола теодолит. Комната на время пустеет. Затем одна из дверей распахивается. Входят Хлоя и Бернард. Она - дочьхозяев, одета по-домашнему. Бернард - гость, он в костюме и при галстуке.Вообще он любит одеваться пестро, но сегодня несколько умерил яркостькрасок, лишь крикливый носовой платок, торчащий из нагрудного кармана,намекает на его пристрастия. В руках у него объемистый кожаный портфель. Хлоя. Но она была здесь! Только что. Бернард. Все ясно! Дверь в сад... Хлоя. Ну конечно! Погодите, я сейчас. Хлоя выходит через стеклянную дверь и скрывается из виду. Бернард ждет.Открывается другая дверь, и заглядывает Валентайн. Валентайн. Вот гады. Валентайн исчезает, захлопнув дверь. Возвращается Хлоя с резиновымиботами, садится и, разговаривая с Бернардом, снимает туфли и надевает боты. Хлоя. Подождите лучше здесь, чего по грязи таскаться. Она почти всевремя проводит в саду, сами понимаете. Бернард. Да? Почему? Хлоя. Она же пишет историю сада, вы не знали? Бернард. Я знал, что она работает с архивами Крумов, но... Хлоя. Точнее, это не история сада, а... Ладно, пусть Ханна самаобъяснит. Но канава, в которой вы чуть не застряли, - ее рук дело. Ладно, япошла... Тьфу, даже не скажешь - располагайтесь поудобнее! Какие уж тутудобства, голые стены от комнаты остались. Все вынесли, подчистую. "В сортир- прямо". Прямо в сортир. Бернард. Что, обстановку комнаты? Хлоя. Нет, сама комната - кратчайший путь в сортир. Бернард. А-а, понятно. Вы сказали "Ханна"? Хлоя. Да, Ханна. Так я оставлю вас на минуту? Я быстренько. (Она уженадела боты. Распрямляется. Видит, что он не слушает.) Мистер Солоуэй? Бернард (очнувшись). Да-да, спасибо. Значит, мисс Джарвис -писательница Ханна Джарвис? Хлоя. Конечно. Вы читали ее книгу? Бернард. Еще бы! Хлоя. Она наверняка в эрмитаже, просто отсюда не видно, шатер мешает. Бернард. Вы принимаете гостей в саду? Хлоя. Ежегодно даем бал для всей округи. Все наряжаются, танцуют инапиваются вдрызг. Но предки теперь не разрешают гудеть в доме. Однажды нампришлось перед самым закрытием гнать на аукцион Кристи - покупать чайничекэпохи Реставрации. С тех пор все, что можно разбить, украсть или заблевать,убирается заранее. Тактично. А на самом деле - совершенно бестактно. Она уже у двери в сад. Бернард. Гм... послушайте... скажите ей, что... Не говорите пока моейфамилии. Хлоя. Не говорить? Хорошо... Бернард (улыбаясь). Пусть будет сюрприз. Не возражаете? Хлоя. Нет... Но она спросит, кто вы... Может, дать вам другую фамилию? Бернард. Отлично! Прекрасная мысль. Хлоя. Так, Солоуэй... Возьмем какую-нибудь другую птицу... На соловьявы все равно не похожи. Выходит. Бернард оглядывает стол с книгами. Кладет портфель. Слышатсядалекие выстрелы. Их звук заставляет Бернарда подойти к окну. Онвыглядывает. Открывается одна из внутренних дверей - та, через которую онвошел, - и появляется Гас. Бернард поворачивается, видит подростка. Бернард. Добрый день. Гас молчит. Он вообще всегда молчит. Возможно, он не умеет говорить.Еще он моментально смущается и замыкается - особенно сейчас, столкнувшись снезнакомцем. Гас исчезает. Мгновение спустя дверь снова открывается, и черезкомнату проходит Валентайн. Он не то чтобы игнорирует Бернарда, нопритворяется, будто не видит его. Валентайн. Гады, сволочи, гады, сволочи, гады... (Он произносит этостолько раз, сколько ему требуется, чтобы пересечь комнату и выйти впротивоположную дверь. Он плотно закрывает ее за собой. Слышно, как онзовет: "Хлоя! Хлоя!" Бернарду становится все неуютнее. Дверь открываетсяснова, возвращается Валентайн. Он смотрит на Бернарда в упор.) Бернард. Она в саду, ищет мисс Джарвис. Валентайн. А где все? Бернард. Убрали, вынесли... Из-за... э... Валентайн. Ведь танцы на улице, в шатре? Бернард. Насколько я понял, через эту комнату лежит путь в ближайшийтуалет. Валентайн. Но мне нужен большой стульчак! Бернард. А туалетом вы не можете воспользоваться? Валентайн. Там лежат охотничьи книги! Бернард. В туалете или в стульчаке? Валентайн. А вы тут чего ждете? Вами кто-нибудь занимается? Бернард. Да-да, спасибо. Меня зовут Бернард Солоу... Гм... Я приехалповидать мисс Джарвис. Я писал лорду Круму, но ответа, к сожалению, неполучил, поэтому рискнул... Валентайн. Вы его напечатали? Бернард. Простите? Не понял... Валентайн. Ваше письмо было отпечатано на машинке? Бернард. Да. Валентайн. Отец на такие письма не отвечает. (Замечает на столе, подбумагами, черепашку.) Молния! Наконец-то! Где же ты пряталась, глупышка?(Берет черепашку в руки.) Бернард. Поэтому я позвонил вчера вечером и поговорил... Похоже, что свами... Валентайн. Со мной? Ах, да! Ну конечно! Простите! Вы готовитепередачу... не помню о чем, и хотели спросить у Ханны... не помню что. Бернард. Верно. Вот так и получилось... Надеюсь, мисс Джарвис отнесетсяко мне благосклонно. Валентайн. Сомневаюсь. Бернард. Вы что-нибудь обо мне знаете? Валентайн. Я знаю Ханну. Бернард. Давно она здесь? Валентайн. Во всяком случае, участок застолблен. Моя мать прочитала еекнигу. А вы читали? Бернард. Нет. Да. Ее книгу? Ну конечно! Валентайн. Она чрезвычайно собой горда. Бернард. Еще бы. Если б я написал бестселлер... Валентайн. Да я про мать. Она гордится, что осилила книгу. Обыкновенноона читает только книги по садоводству. Бернард. Она, должно быть, счастлива, что Ханна Джарвис пишет книгу оее саде? Валентайн. Ну, на самом деле книга об отшельниках... (На пороге сновапоявляется Гас. И снова поворачивается, чтобы уйти.) Постой, Гас, не бойся.Что ты хочешь? (Но Гас исчезает.) Ладно. Устрою-ка я Молнии маленькуюпробежку. Бернард. Вообще-то мы знакомы. Мы с вами встречались в Сассексе, парулет назад, на семинаре... Валентайн. Правда? Я там был? Бернард. Да. Помните, один мой коллега нашел рассказ - якобы Лоуренса -и проанализировал его на компьютере? Помните такой доклад? Валентайн. Смутно. Я порой сижу с закрытыми глазами. И это -вообразите! - часто означает, что я сплю. Бернард. Ну, мой коллега сравнил структуру предложений и прочая ипрочая и установил, что существует высокая, девяностопроцентная,вероятность, что рассказ и в самом деле написан автором "Любовника ледиЧаттерли". А потом, к моему безграничному восторгу, один из вашихвысоколобых коллег-математиков продемонстрировал, что с тем же успехомЛоуренс мог написать "Уильяма" или заметку в местной газете... Валентайн (помолчав). "Уильяма"? Да, пожалуй, я там был. (Выглядывает вокно.) А, вот и Ханна. Покидаю вас, покидаю, беседуйте наедине. Кстати, этоваша красная "мазда" у входа? Бернард. Да Валентайн. Хотите добрый совет? Уберите-ка ее с глаз долой, хоть наконюшню, до прихода отца. Он не потерпит в доме владельца японской машины. Авы не педик? Бернард. Вроде нет. Валентайн. И тем не менее... Валентайн выходит, закрывает дверь. Бернард смотрит ему вслед. За егоспиной, у стеклянной двери, ведущей в сад, появляется Ханна. Ханна. Мистер Павлини? Бернард озирается - сперва рассеянно, затем недоуменно: он ищетнесуществующего Павлини. Потом, очнувшись, соображает, что Павлини, по всейвероятности, он сам, Солоуэй, и есть, и рассыпается в неумеренновосторженных приветствиях. Бернард. О! Здравствуйте! Здравствуйте! Мисс Джарвис? Ну разумеется,мисс Джарвис! Очень, очень рад. Я, признаться, опешил, просто онемелпоначалу: вы такая красивая, намного, намного красивее, чем на фотографии! Ханна. На какой фотографии? Она снимает туфли - в грязи и глине. Бернард. На задней странице обложки. Простите, что вам пришлосьвернуться из-за меня в дом, но леди Хлоя великодушно и настойчиво... Ханна. Ничего. Иначе вы бы испачкали обувь. Бернард. Да-да, очень предусмотрительно! И как мило, что вы готовыуделить мне несколько минут вашего драгоценного времени! Он явно перебарщивает. Она смотрит на него долго, пристально. Ханна. Вы журналист? Бернард (негодующе). Ни в коем случае! Ханна (разглядывая свои туфли). Все-таки нельзя рыться в канаве безсапог. Теперь будут целый день хлюпать. Какие страхолюдины! Бернард (внезапно). Плюх - хлюп. Ханна. Что-что? Бернард. Это моя теория. Из плюха, то есть общения с водой, всегдаполучается хлюп: или ботинки хлюпают, или нос... А страхолюдинами, кстати, внекоторых странах называют пугала, которые ставят на поля нагонять страху наптиц и коров, а вовсе не на людей. Бернард производит на Ханну все более и более неприятное впечатление,но сам об этом не подозревает и продолжает безмятежно болтать. Ханна смотритна него пристально. Ханна. Мистер Павлини, вы ведь по делу? Чем могу служить? Бернард. Ну, во-первых, меня зовут Бернард. Давайте уж по имени,запросто. Ханна. Хорошо, спасибо. Подходит к стеклянной двери и принимается стучать облепленными грязьютуфлями друг об дружку, соскребать и стряхивать с них комья глины. Бернард. Ваша книга! Это настоящее откровение! Каролина Лэм предстает вней совершенно иной! Я взглянул на нее вашими глазами и точно узнал заново!Стыдно признаться, я никогда не включаю в лекции ее прозу, а ведь вы правы:она совершенно удивительна. Вообще начало девятнадцатого века - мой период.Я люблю его самой нежной любовью. Ханна. Вы преподаете? Бернард. Да. И пишу. Как вы, как все мы, хотя мои книги не раскупаютсятак успешно, как ваша "Каро". Ханна. Я не преподаю. Бернард. Нет? Что ж, за это вас можно только уважать! Возвратитьпотомкам забытого писателя - завидный удел. Мечта английского профессора... Ханна. А как же лекции? Студенты? Бернард. Подумаешь! Щенков надо бросать в воду, пускай барахтаются...Так что примите мои самые искренние поздравления. Полагаю, теперь кто-нибудьнаверняка издаст oeuvre Каролины Лэм. Ханна. Да, возможно. Бернард. Великолепно! Браво! Даже просто как документ, проливающийпусть слабый, пусть отраженный свет на характер лорда Байрона, ваша книганеизбежно будет... Ханна. Бернард, так, кажется? Бернард. Да. Ханна. Я надеваю туфли. Бернард. Почему? Вы уходите? Ханна. Нет. Просто хочу пнуть вас в задницу. И побольнее. Бернард. Вас понял. Перехожу к делу. Эзра Чейтер. Ханна. Эзра Чейтер. Бернард. Родился в Твикенгеме, графство Мидлсекс, в 1778 году. Автордвух поэм. "Индианка" - опубликована в 1808 - и "Ложе Эроса" - опубликованов 1809 году. После 1809 года никаких сведений. Исчез с горизонта. Ханна. Понятно. Что дальше? Бернард (лезет в портфель). Чейтер связан с поместьем Сидли-парк.(Достает из портфеля "Ложе Эроса". Читает написанную от руки дарственнуюнадпись.) "Моему щедрому другу Септимусу Ходжу, который всегда готов отдатьвсе лучшее, - от автора, Эзры Чейтера. Сидли-парк, Дербишир, 10 апреля 1809года". (Передает ей книгу.) Смиренный раб в вашей власти! Ханна. "Ложе Эроса". Хорошая вещь? Бернард. Весьма любопытная. Ханна. И вы думаете выжать из этого Чейтера книгу? Бернард. Нет-нет, от силы статью для "Вестника новейших исследований поанглийской литературе". О Чейтере очень мало известно. Почти ничего. В"Словаре национальных биографий", разумеется, ни слова: ко времени егоподготовки он был уже совершенно забыт. Ханна. А родственные связи? Бернард. По нулям. И в базе данных Британской библиотеки нашелся толькоодин Чейтер. Ханна. Современник? Бернард. Да. Но, в отличие от нашего Эзры, не поэт, а ботаник. Описалкакую-то разновидность далий на острове Мартиника и умер там же от укусаобезьяны. Ханна. А Эзра Чейтер есть в каталоге? Бернард. Только в периодике. Упомянут дважды, поскольку на каждую егокнигу давали пространную рецензию в "Забавах Пиккадилли". Был в те временатакой листок, выходил трижды в неделю в большом формате. Но сведений, кромеимени автора, никаких нет. Ханна. А это вы где откопали? (Кивает на книгу.) Бернард. В частной коллекции. На следующей неделе мне предстоит читатьв Лондоне лекцию, и я хотел бы рассказать о Чейтере, он представляется мневесьма любопытным. Поэтому всевозможные детали - о нем или об этом СептимусеХодже, любые нити, любые имена... Буду чрезвычайно признателен. Пауза. Ханна. Гм... Что-то новенькое. Лебезящий академик. Бернард. Ну что вы... Ханна. Так и есть, не отнекивайтесь. Прежде академики меня только поплечу похлопывали: пиши-пиши, мол, девочка, почитаем. Бернард. Невероятно! Ханна. Очень вероятно. Байроноведы - вся шайка - и вовсе ширинкипорасстегивали и облили мою книгу - от избытка снисходительности. Да,кстати, где вы препо... То есть где барахтаются ваши студенты? Бернард. Э... В Сассексе. Ханна. В Сассексе... (На миг задумывается.) Солоуэй. Да, точно,Солоуэй. Вылил свою струю - мощную, на тысячу слов - в "Обсервере". Кыш,мол, с чужих угодий, тут мы пасемся. И под зад шлепнул напоследок - чтобпобыстрей выкатывалась. Солоуэй из Сассекса. Вы должны его знать. Бернард. Повторяю, я - всецело в вашей власти. Ханна. Еще бы... Ну, и где волшебное слово? Бернард. Пожалуйста! Ханна. Ладно. Садитесь. Бернард. Спасибо. Он садится. Она остается стоять. Возможно, она из курящих. Если так, тосейчас - самое время. Хорошо бы она вставила сигарету в коротенькиймундштук. Или курила бы длинные коричневые "женские" сигаретки. Ханна. Как вы узнали, что я здесь? Бернард. Я не знал. Я говорил по телефону с хозяйским сыном, но он неупомянул вашего имени. А потом и вовсе забыл о моем приезде и никого непредупредил. Ханна. Это Валентайн. Преподает в Оксфорде. То есть числится. Бернард. Я встречал его раньше. Из этих... "Многоуважаемый шкаф!Приветствую твое существование..." Ханна. Мой жених. Она выдерживает его долгий пристальный взгляд. Бернард (после паузы). Что ж, рискну. Ты лжешь. Ханна (после паузы). Не слабо, Бернард. Бернард. Боже... Ханна. Он называет меня невестой. Бернард. Почему? Ханна. В шутку. Бернард. Ты ему отказала? Ханна. Не говори ерунды. Разве я гожусь в графини? Бернард. Нет, конечно. Это он для красного словца. "Моя черепахаМолния, моя невеста Ханна..." Ханна. Да. Верно. В тебе что-то есть, Бернард. Не скажу "приятное",но... Занятное. Бернард. А что он делает, твой Валентайн? Ханна. В аспирантуре учится. Биолог. Бернард. Он же математик! Ханна. Его объект - тетерки и куропатки. Бернард. Стреляет? Ханна. Считает. На компьютере. Бернард. А кто этот мальчик? Который молчит. Ханна. Гас. Бернард. Он болен? Ханна. Не спрашивала. Бернард. Отца я пока не видел, но тоже, судя по всему, экземплярчик. Ханна. Да уж... Бернард. А мамаша помешана на садоводстве. Слушай, что тут происходит? Ханна. То есть? Бернард. Я когда подъезжал, чуть ей голову не снес. Рылась в какой-токанаве. Ханна. Археологические раскопки. Когда-то здесь был регулярныйитальянский парк, года до 1740-го. Леди Крум интересуется историей имения. Яприслала ей свою книгу, там - если помнишь, если ты ее вообще читал, в чем ялично сомневаюсь, - есть довольно подробное описание сада Каролины вБрокет-холле. Теперь я помогаю Гермионе в раскопках. Бернард (потрясенно повторяет). Гермионе... Ханна. Есть точные чертежи, есть садовые книги, только никто этимраньше не занимался. Бернард. Начинаю тобой восхищаться. Ханна. А прежние восторги, значит, по боку? Вранье? Бернард. Конечно. И с фотографией полное соответствие. Насчет книги -не уверен. Она задумчиво разглядывает его. Он ждет, уверенный в победе. Ханна. Септимус Ходж был домашним учителем. Бернард (тихо). Вот умница. Ханна. Он обучал дочь лорда Крума. Сын учился в Итоне. Септимус жил вдоме: в расходной книге против его имени значатся вино и свечи. Не гость, нои не слуга. Среди документов сохранилось его письмо, саморекомендация. Потомотыщу. Насколько мне помнится, он изучал в Кембридже математику иестественную философию. Некоторым образом ученый. Бернард. Очень впечатляюще. Спасибо. Ну а Чейтер? Ханна. О нем ничего нет. Бернард. Ни документа? Ни строчки? Ханна. Ничегошеньки. Бернард. А в библиотеке? Ханна. Каталог составлен в восьмидесятых годах прошлого века. Япроглядела почти все. Бернард. Каталог или книги? Ханна. Каталог. Бернард. Плохо. Смотреть надо книги. Ханна. Извини. Бернард. А в письмах? Его никто не упоминает? Ханна. Увы. Твой любимый период я изучала внимательно. Потому что это имой период. Бернард. Правда? Я ведь, собственно, даже не знаю, чем ты сейчасзани... Ханна. Отшельником Сидли-парка. Бернард. Хм... Кто такой? Ханна. Моя веха. Его жизнью я измеряю нервный срыв, который претерпелоромантическое мироощущение. Поэтому меня интересует ландшафт и литературапримерно с 1750 по 1834 год. Бернард. Что случилось в 1834 году? Ханна. Умер мой отшельник. Бернард. Логично. Ханна. Что значит "логично"? Бернард. Ничего. Ханна. Но ты же имел что-то в виду? Бернард. Да нет... Впрочем... Колридж тоже умер в 1834 году. Ханна. Верно, умер. И весьма кстати. (Уже мягче.) Спасибо, Бернард.(Подходит к конторке и открывает альбом с акварелями Ноукса.) Посмотри, вотон. Бернард заглядывает в альбом. Бернард. Гм... Ханна. Единственное изображение отшельника Сидли-парка. Бернард. Весьма библейский образ. Ханна. Разумеется, фигура подрисована позднее. Ноукс писал акварели,когда эрмитаж был только в проекте. Бернард. Ноукс? Художник? Ханна. Архитектор. Точнее, специалист по ландшафтной архитектуре. Онделал для своих клиентов такие альбомы, вроде рекламного проспекта.(Демонстрирует.) Видишь? Пейзаж "до" и "после". Вот так выглядел парк до...ну, скажем, 1810 года. Все мягко, покато, безмятежно, извилисто: воднаягладь, купы дерев, лодочный павильон в классическом стиле. Бернард. Прелестно. Настоящая Англия. Ханна. Не говори ерунды, Бернард. Английский пейзаж изобрели садовникив подражание иноземным художникам, а те, в свою очередь, возрождаликлассических авторов. Английский пейзаж завезли в Англию в чемодане: сувенириз заморского путешествия. Суди сам: Дар Браун подражал Клоду , а тотвоплощал на холсте Вергилиевы тексты. Короче, аркадская идиллия! Ну а здесь,благодаря вмешательству Ричарда Ноукса, природа становится дикой, бурной,неукротимой - в стиле Сальватора Розы. Готический роман в пейзаже. Тольковампиров не хватает... Да, между прочим, моего отшельника упоминает в письметвой прославленный однофамилец. Бернард. Который? Ханна. Томас Лав Павлини. Бернард. Павлини? Ах да, Павлини... Ханна. Я обнаружила это в статье об отшельниках и анахоретах.Опубликована в "Корнхиллском журнале" в шестидесятых годах. (Роется в кипахкниг на столе, находит журнал.) В 1862 году. Павлини называет его...(Цитирует по памяти.) "Не деревенский дурачок, не пугало для дам и девиц, ноистинный ум среди лишенных ума, пророк среди безумцев". Бернард. Фигура речи. Ханна (занята поисками). Да-да... Что ты сказал? Бернард. Ничего. Ханна (находит нужное место в тексте). Вот. "Мы видели письмо,написанное автором "Аббатства кошмаров" около тридцати лет назад, гдеговорится об его поездке в Сидли-парк, поместье лорда Крума..." Бернард. Письмо к Теккерею? Ханна (застигнута врасплох). Не знаю. Какая разница? Бернард. Никакой. Прости. (Все его вопросы и недоговоренностирассчитаны на то, чтобы вселить в нее новые - напрасные - надежды. Но Ханнане заглатывает наживку.) Только ведь Теккерей редактировал "Корнхилл" до1863 года, до самой - как ты понимаешь - смерти. Отец его служил вОст-индской компании, где Павлини занимал пост ревизора, поэтому вполневозможно, что... если статья написана Теккереем... письмо тоже адресовано...Ладно, прости. Продолжай... Впрочем, Ост-индская библиотека в Блэкфрайерсерасполагает почти всеми письмами Павлини, поэтому будет очень легко...Прости. Можно взглянуть? (Она молча передает ему "Корнхилл".) Ну разумеется.Выдрано из середины. Ни имени адресата, ни подписи автора. Может, и стоит...Ладно, продолжай, я слушаю... (Он листает статью и вдруг начинает хихикать.)Ну еще бы! Типичный Теккерей. Никаких сомнений. (Захлопывает журнал.)Невыносимо... (Отдает ей журнал.) Так о чем ты говорила? Ханна. Ты всегда такой? Бернард. Какой? Ханна. Суть в том, что Крумы истинной цены своему отшельнику не знали.Торчит себе и торчит под носом. Целых двадцать лет. Крумы, как я выяснила,нигде о нем не упоминают. И, к сожалению, письмо Павлини - по-прежнемуединственный источник. Когда я это прочитала... (Кивает на журнал.) Наверно,у тебя тоже такое бывает... вроде озарения... И ты точно знаешь, о чем будеттвоя следующая книга. Отшельник Сидли-парка для меня... Бернард. Веха. Ханна. Явление свыше. Бернард. Точно. Явление свыше. Ханна. Его словно поместили в пейзаж. Как фарфоровую статуэтку.Гномика. Так он и прожил всю жизнь - элементом декора. Одной из красот сада. Бернард. Он чем-нибудь занимался? Ханна. Даже очень. После его смерти из эрмитажа выгребли множествобумаг. Весь домик был завален бумагами - сотни, тысячи листов. Павлинипишет: все ждали гениальных откровений. Выяснилось, разумеется, что он былчокнутый. Все до последней странички было испещрено каббалистическимизакорючками с доказательством скорого конца света. Само совершенство,правда? Идеальный символ. Бернард. Правда. Только чего? Ханна. Всего романтического мифа, Бернард! Блефа, в который выродиласьэпоха Просвещения. Век Интеллекта, век Разума - сурового, безжалостного,непреклонного - взял и вывернулся наизнанку. Умалишенного подозревают вгениальности! И обрамление достойное: дешевые готические ужасы и фальшивыйтрепет сердец. Все это великолепно отражено в истории сада. Сохраниласьгравюра. Сидли-парк в 1730 году. Прослезиться можно от умиления. Райский садв эпоху всеобщего Разума. К 1760 году от него не остается и следа. Все,решительно все - фигурно подстриженные кусты, пруды, террасы, фонтаны,липовую аллею, - всю высокую и чистую красоту Дар Браун сравнивает с землей.Накануне трава зеленела у крыльца - теперь она видна разве что на горизонте;лучшая во всем Дербишире живая изгородь из самшита выкорчевана и на ее местепрорыты канавки. Видите ли, изгородь мешала этим болванам притворяться, чтоБоженька их только что сотворил вместе с природой! А потом является РичардНоукс и переиначивает Божий сад сообразно новому понятию о Боге. Когда онзакончил, пейзаж выглядел примерно так (показывает на альбом с акварелями).Путь от разума к чувству. То есть полнейший упадок, закат и деградация. Бернард (оценивающе). Здорово сказано. (Ханна смотрит на него вожидании подвоха, но он дает серьезную профессиональную оценку.) Выдержитлюбую критику. Ханна. Спасибо. Бернард. Только канавки мне по душе. А ты, похоже, любишь живыеизгороди. Ханна. Я не люблю сентиментальности. Бернард. Понятно. И это искренне? По-моему, к геометрии сада тыотносишься вполне сентиментально. Но про отшельника выстроено славно. Генийв пейзаже. Ханна (довольная). Книга так и называется. Бернард. Естественно. Ханна (уже не столь довольная). Почему "естественно"? Бернард. Естественно, потому что кем он, собственно, был, пока не сталсимволом? Кем был гений вне пейзажа? Ханна. Не знаю. Бернард. Вот видишь! Ханна. То есть пока не знаю. Бернард. И не узнаешь. Что они сделали с его бумагами? Павлиничто-нибудь пишет? Ханна. Устроили большой костер. Бернард. Вот-вот!.. Ханна. Я еще не просмотрела "садовые книги" леди Крум. Бернард. Расходные записи или дневники? Ханна. Там всего понемножку. Пробелов тоже хватает, но период более илименее вырисовывается. Бернард. В самом деле? А на Байрона ты нигде не натыкалась? Это я так,из праздного любопытства... Ханна. В библиотеке есть первое издание "Чайльд-Гарольда" и, по-моему,"Английские барды". Бернард. С дарственной надписью? Ханна. Нет. Бернард. А в письмах он не всплывает? Ханна. С какой стати? В его письмах Крумы тоже не плавают. Бернард (безразлично). И то правда. Но Ньюстед отсюда не так уж далеко.Слушай, ты не против, если я немножко покопаюсь? Разумеется, только вбумагах, которые ты уже отработала. Ханна что-то заподозрила. Ханна. Так кто тебя интересует, Байрон или Чейтер? В боковую дверь входит Хлоя. Она без обуви, в одних чулках. Несет целуюохапку одинаковых с виду гроссбухов в кожаных переплетах. Она зашла засвоими туфлями. Хлоя. Простите... Я на минутку... В буфетной есть чай... Только изкружек, ничего? Бернард. Благодарю вас. Хлоя. Ханна вам покажет. Бернард. Позвольте, я помогу... Хлоя. Нет-нет, я справлюсь... (Бернард открывает для нее другую боковуюдверь.) Вот, решила спрятать охотничьи книги, а то Валентайн хватится, а ихнет. Спасибо. Бернард закрывает дверь. Бернард. Какая милая девочка. Ханна. Гм... Бернард. Что, в самом деле? Ханна. Что - "в самом деле"? Дверь снова приоткрывается, показывается голова Хлои. Хлоя. Забыла сказать... Мистер Солоуэй, не волнуйтесь, если отецразворчится насчет вашей машины. У него бзик... (Вспоминает, что обещаладержать фамилию Бернарда в тайне.) Э... Ну как?.. Сюрприз удался? Вы еще несказали?! Ой, простите!!! Хотите чаю?.. Извините, если подвела... (Исчезаетв полнейшем замешательстве. Дверь закрывается. Пауза.) Ханна. Ты - полное говно. Направляется к двери. Бернард. Дело в том, что Байрон связан с этим местом напрямую! Ханна останавливается и поворачивается к Бернарду. Ханна. А мне-то что? Бернард. Не верю, будто тебе наплевать. Вот увидишь, у байроноведовдружки в ширинках застрянут! Ханна (выдержав паузу). Почему это? Бернард. Потому что мы будем сотрудничать. Ханна. На какую тему? Бернард. Сядь, объясню. Ханна. Я лучше постою. Бернард. Этот экземпляр "Ложа Эроса" принадлежал лорду Байрону. Ханна. Он принадлежал Септимусу Ходжу. Бернард. Да, вначале. Но когда в 1816 году Байрон покидал Англиюнавсегда и его библиотека распродавалась за долги, с аукциона в числе другихпошла и эта книга. В Британской библиотеке есть каталог той распродажи."Ложе" шло под номером 74-А, купил его книготорговец и издатель ДжонСолоуэй. Адрес магазина - Опера-корт на Пэлл-Мэлл. Восприемником дела сталафирма "Солоуэй и Мэтлок". Нынешний Солоуэй - мой двоюродный брат. (Умолкает.После некоторых колебаний Ханна присаживается к столу.) Вот послушай, какразвивался сюжет. В 1939 году книги перевезли в Кент, в загородный домсемейства Солоуэй. В сорок пятом вернули в Лондон. А коробку с книгаминачала XIX века позабыли, и она валялась в подвале, пока строители туннеляпод Ла-Маншем не потребовали продать им дом со всеми угодьями, поскольку тампролегала трасса. Тогда и обнаружили "Ложе" - вместе с аукционной биркой1816 года. Могу показать ксерокопию. Достает из портфеля листок и передает Ханне. Та внимательнорассматривает. Ханна. Хорошо. Допустим. Книга принадлежала Байрону. Бернард. В ней подчеркнуты некоторые строфы. (Ханна берет книгу в руки,листает.) И все они, и только они, - нет, нет, смотри на меня, а не в книгу!- все подчеркнутые строфы приводятся дословно, то есть цитируются в рецензиина "Ложе Эроса", которая вышла 30 апреля 1809 года в "Забавах Пиккадилли". Ив первых же строках рецензент напоминает читателям свой отзыв об "Индианке"- предыдущей книге того же автора. Ханна. Рецензентом наверняка был Ходж. "Моему щедрому другу СептимусуХоджу, который всегда готов отдать все лучшее, - от автора". Бернард. В том-то и штука! Рецензент из "Пиккадилли" высмеял обе книги! Ханна (помолчав). А по стилю-то тянет на Байрона? Бернард (доставая из портфеля еще две ксерокопии). Рука Байрона! Ещеболее по-байроновски, чем рецензия на Вордсворта, которую Байрон уж точнонаписал, правда, годом раньше! Ханна просматривает статьи. Ханна. Ясно. Что ж, поздравляю. Очень возможно. Две доселе неизвестныерецензии молодого Байрона. Какая находка! Бернард. Это еще не все. В книге, благодаря застежкам, сохранились тридокумента. (Достает из портфеля пакет, вынимает три бумажки. Это подлинники.Он зачитывает их поочередно.) "Сэр, нам необходимо уладить дело, не терпящееотлагательства. Жду вас в оружейной комнате. Э.Чейтер, эсквайр". "Муж послалв город за пистолетами. Отрицайте то, чего нельзя доказать, - во имя Любови.Я сегодня у себя, к столу не выйду". Без подписи. "Сидли-парк, 11 апреля1809 года. Сэр, вы лжец и развратник! Вы оклеветали меня в прессе ипокусились на мою честь! Извольте дать мне сатисфакцию - как мужчине ипоэту. Э.Чейтер, эсквайр". Пауза. Ханна. Великолепно. Но неубедительно. Книга заведомо попадет к Байронутолько через семь лет. Она не связывает его непосредственно с Чейтером илипоместьем Сидли-парк. Или с Ходжем. Более того, в письмах Байрона нет нинамека на скандальчик. А он бы вряд ли стал держать язык за зубами. Бернард. Скандальчик? Ханна. Ну конечно. Он бы выставил Чейтера на посмешище. Бернард. "Скандальчик"! "Посмешище!" (Смолкает и выдерживает эффектнуюпаузу.) Он убил Чейтера. Ханна (громко и пренебрежительно фыркает). Ты подумай! Бернард. Чейтеру был тридцать один год. Автор двух книг. И вдруг, сапреля 1809 года, - как отрезало. После "Ложа" - ни строчки. А Байрон...Байрон как раз тогда, в марте, опубликовал сатиру "Английские барды ишотландские обозреватели". Он известен, он обрел имя. И вдруг - срывается вЛисабон на первом попавшемся корабле и проводит за границей два года. Ханна!Нас ждет слава! В крумовских бумагах наверняка найдется что-нибудь, какая-тозацепка... Ханна. Ничего нет, я смотрела. Бернард. Но ты искала не это. И не жди ясных как дважды два дневниковыхзаписей. "Лорд Байрон был очень весел за завтраком..." Ханна. И все же его присутствие вряд ли могло остаться никем и нигде неупомянутым. Я же таких свидетельств не встречала. Думаю, он тут никогда небыл. Бернард. Спорить не стану. Но позволь мне все же покопаться вдокументах. Ханна. Нам будет слишком тесно. Бернард. Милая девочка, я знаю толк в научных изысканиях, я умею... Ханна. Я не милая и не девочка. Если наткнусь на след Байрона, Чейтераили Ходжа - дам знать. Солоуэю, в Сассекс. Пауза. Она встает. Бернард. Спасибо. И прости за эту нелепую шутку с фамилией. Ханна. Ничего, переживем. Бернард. Кстати, где учился Ходж? Ханна. В Тринити. Бернард. В Тринити-колледже?! Ханна. Да. (После некоторых колебаний.) Да. Там же, где Байрон. Бернард. А родился он когда? Ханна. За пару лет до Байрона. В тот год ему было года двадцать два. Бернард. Так они учились в Кембридже в одно время?! Ханна (устало). Да, Бернард. И, без сомнения, выступали за однукоманду, когда Харроу играл с Итоном в крикет. Бернард подходит к ней вплотную. Бернард (спокойным, ровным голосом). Ты хочешь сказать, Септимус Ходжучился с Байроном и в школе? Ханна (немного смущенно). Да... возможно... так и было... Бернард. Ну ты даешь! Телка ты телка... Невыразимо счастливый, Бернард обнимает Ханну и громко чмокает ее вщеку. В этот момент входит Хлоя. Хлоя. Ой... э... я решила сама принести вам чаю. (В руках у нееподносик с двумя кружками.) Бернард. Мне надо заняться машиной. Ханна. Хочешь спрятать ее от графа? Бернард. Спрятать? Да я ее продам! Есть в поселке какая-нибудьгостиница? Кабак, куда пускают постояльцев? (Поворачивается спиной кженщинам, так как намерен пройти через сад.) Ну, ты ведь рада, что я здесь?(Выходит.) Хлоя. Он сказал, что знает тебя... Ханна. Ты что-то путаешь. Хлоя. Вернее, не так. Он сказал, что хочет сделать тебе сюрприз. Это,конечно, не одно и то же... Зато сексуальная энергия в нем так и кипит. Ханна. Что? Хлоя. Смотри, какой шаг упругий! Верный признак. Хочешь, приглашу егона танцульки? Для тебя, а? Ханна. Куда? Ни в коем случае! Хлоя. Или сама пригласи, так даже лучше. Пусть приходит как твойпартнер. Ханна. Перестань. За чай спасибо. Хлоя. Если он тебе не нужен, сама займусь. Он женат? Ханна. Понятия не имею. Разве у тебя мало скаковых жеребцов? Хлоя. Ханна, я же для тебя стараюсь. Ханна. Поверь, это уже не так насущно. Хлоя. Но тебе нужен партнер для танцев. А он классический вариант - фати щеголь. Ханна. Я не желаю расфуфыриваться для танцев, и партнер мне не нужен, аСолоуэй - и подавно. Я вообще не танцую. Хлоя. Ну чего ты сразу в бутылку лезешь? Сама же с ним целовалась! Ханна. Это он меня целовал. От избытка научного энтузиазма. Хлоя. Ладно. Не упрекай меня потом, у тебя были все возможности. Затомой гениальный братец вздохнет спокойно. Он ведь в тебя влюблен, знаешь? Ханна (сердито). Это шутка! Хлоя. Только не для него. Ханна. Не глупи! Это и шуткой-то не назовешь. Мы просто дурачимся... Из сада появляется Гас - по обыкновению молчаливый, стеснительный. Хлоя. Привет, Гас, что там у тебя? В руке у него яблоко - только что сорванное, с парой зеленых листочков.Он протягивает яблоко Ханне. Ханна (удивленно). Ой!.. Спасибо! Хлоя (выходя). Ну, что я говорила? Хлоя закрывает за собой дверь. Ханна. Спасибо. Господи... Спасибо... Сцена третья Комната для учебных занятий. Следующее утро. В комнате: Томасина насвоем месте за столом; Септимус с только что полученным письмом в руках;Джелаби - в ожидании ответа на доставленное им письмо. Перед Септимусом раскрыто "Ложе Эроса"; рядом - исписанные листы. Папкас его бумагами тоже на столе. Плавт (черепашка) удерживает листы своим весом- чтобы не разлетелись. Кроме того, на столе появилось яблоко, по всемпризнакам - из предыдущей сцены. Септимус (не отрывая глаз от письма). Почему вы остановились? Томасина переводит с листа отрывок из латинского текста. Это дается ейс некоторым трудом. Томасина. Solio insessa... in igne... восседавшая на троне... в огне...и еще на корабле... sedebat regina... сидела королева... Септимус. Ответа не будет, Джелаби. Спасибо. (Складывает письмо изасовывает его между страниц "Ложа Эроса"). Джелаби. Я так и передам, сэр. Томасина. ... ветер, благоухавший сладко... purpureis velis... от, илипосредством, или с помощью, или благодаря пурпурным парусам. Септимус (обращаясь к Джелаби). Чуть позже я попрошу вас отправитькое-что по почте. Джелаби. К вашим услугам, сэр. Томасина. ...был подобен... чему-то... от, или посредством, или спомощью, или благодаря любовникам - о Септимус! - musica tibiarumimperabat... музыкой... звуками свирелей командовал... Септимус. Лучше "правил". Томасина. Серебряными веслами. Нет. Серебряные весла... волновалиокеан... точно... словно... будто... любовные касания. Септимус. Очень хорошо. Берет в руки яблоко. Отрывает листья и черенок, кладет на стол.Отрезает кусочек карманным ножом, жует, отрезает другой кусочек и предлагаетПлавту. Томасина. Regina reclinabat... королева... отклонилась... practerdescriptionem... неописуемо... в золотом шатре... словно Венера или даже... Септимус. Побольше поэзии! Побольше поэзии! Томасина. Откуда взять поэзию, если ее нет в латыни. Септимус. Н-да, беспощадный вы критик. Томасина. Это королева Дидона? Септимус. Нет. Томасина. А какой поэт это написал? Септимус. Вы с ним хорошо знакомы. Томасина. Я? Знакома? Септимус. Не римлянин. Томасина. Господин Чейтер? Септимус. Перевод ваш действительно смахивает на вирши Чейтера. Септимус берет перо и продолжает писать. Томасина. А, знаю, это твой друг Байрон! Септимус. Лорд Байрон, с вашего разрешения. Томасина. Маменька в него влюблена. Септимус (поглощен своим занятием). Да. Что? Ерунда. Томасина. Не ерунда. Я видела их вместе в бельведере. (Септимусзамирает, не дописав слово. Поднимает наконец глаза на Томасину.) ЛордБайрон читал ей из своей сатиры, а маменька смеялась, наклонив голову самымобольстительным образом. Септимус. Она просто не поняла сатиру и смеялась из вежливости. Чтобыне обидеть гостя. Томасина. Конечно, она сердита на папу за эту затею с парком... Но этоне причина для такой вежливости. И из спальни спустилась сегодня чуть неспозаранку. Лорд Байрон был очень весел за завтраком. И о тебе отзывался спочтением. Септимус. Да ну? Томасина. Он считает, что ты большой острослов. Пересказал - почтинаизусть - твою статью... забыла, в каком журнале... про книжку, котораяназывается "Индианка", а ты обозвал ее "Индейкой" и написал, что даже собакатакой пищей побрезгует. Септимус. Ах, вот оно что! Господин Чейтер, вероятно, тоже выходил кзавтраку? Томасина. Разумеется. Он не лежебока. Не то что некоторые. Септимус. Ну, ему же не надо готовить для вас задания по латыни,исправлять математику... (Вытаскивает из-под Плавта тетрадь с домашнимзаданием Томасины и кидает ей через стол.) Томасина. Исправлять? А что там неправильно? (Заглядывает в тетрадь.)Пять с минусом? Фи! За что минус? Септимус. За то, что сделано больше, чем задано. Томасина. Ты не оценил мое открытие? Септимус. Вымысел, пускай и научный, - еще не открытие. Томасина. А насмешка - еще не опровержение. (Септимус складываетписьмо, растапливает воск, запечатывает письмо, надписывает адрес.) Ты наменя дуешься, оттого что маменька привечает твоего друга. Ну и пусть! Пустьхоть сбегут отсюда за тридевять земель! Им все равно не остановить прогресснауки. Я считаю, что сделала изумительное открытие. Сам посуди! Каждуюнеделю я, по твоему заданию, строю графики уравнений, точка за точкой:откладываем x, откладываем y, на пересечении получаем... И каждый разполучаем какую-нибудь простенькую геометрическую фигуру, словно мир состоитиз одних только дуг и углов. Но, Септимус! Если есть кривая, похожая наколокол, должна быть и кривая, похожая на колокольчик! На одуванчик! Нарозу! Септимус, что говорит наука? Можно числами выразить природу? Септимус. Можно. Томасина. Почему тогда твои уравнения описывают только то, что человекделает своими руками? Септимус. Не знаю. Томасина. Если б Создатель следовал твоей логике, он сотворил бы... неживоДата добавления: 2015-09-13; просмотров: 99; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав |