Важные следствия концепции Юма

В результате полученных Юмом выводов он — один из самых рационально мыслящих людей в истории — превратился в скептика и одновременно верующего — верующего в иррационалистическую эпистемологию. Его вывод, что повторяемость не имеет совершенно никакой доказательной силы, хотя и играет доминирующую роль в нашей когнитивной жизни или в нашем «понимании», привел его к заключению, что аргументы или разум играют лишь незначительную роль в процессе понимания. Обнаруживается, что наше «знание» носит характер даже не просто верования (belief), а верования, не поддающегося рациональному обоснованию — иррациональной веры (faith)⁹⁾.

1993, пер. В.Соловьева. С. 15)), где он называет проблему существования утверждений, истинных a priori, «юмовской проблемой» (в переводе В.Соловьева — «юмовой задачей»). Насколько мне известно, я первым назвал проблему индукции «юмовской проблемой», хотя, возможно, у меня и были предшественники. Я сделал это в работе Popper К. R. Ein Kriterium des empirischen Charakters theoretischer Systeme // Erkenntnis, Bd. 3, 1933. S. 426 и далее, и в «Logik der Forschung», section 4, S. 7, где я писал: «Если, вслед за Кантом, мы назовем проблему индукции “юмовской проблемой», то проблему демаркации мы могли бы назвать «кантовской проблемой»» (см. русский перевод: Поппер К. Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983. С. 55). В этом моем очень кратком замечании (подкрепленном некоторыми другими, например замечанием на S. 29 в «Logik der Forschung» о том, что Кант предполагал принцип индукции «истинным a priori») содержался намек на важную историческую интерпретацию взаимосвязи между Кантом, Юмом и проблемой индукции. См. также главу 2 настоящей книги, с. 85 и далее и с. 95, где эти вопросы обсуждаются более подробно.

8) Treatise..., p. 91, 139 (русский перевод: Трактат..., с. 189, 239-240).

9) После Юма многие разочарованные индуктивисты стали иррационалистами (так же как и многие разочарованные марксисты).

Я надеюсь, что из разделов 4, 10 и 11 настоящей главы будет ясно, что из моего решения проблемы индукции никак нельзя вывести подобного иррационалистического заключения.

Заключение Юма с еще большей силой и безнадежностью сформулировал Рассел в посвященной Юму главе своей книги «История западной философии»*, опубликованной в 1946 году (через тридцать четыре года после его работы «Проблемы философии», в которой содержалась замечательно четкая формулировка проблемы индукции без ссылки на Юма)¹⁰⁾. Рассел говорит о юмовской трактовке индукции: «Юмовская философия... отражает банкротство рационализма восемнадцатого века», и далее: «Поэтому важно выяснить, существует ли вообще ответ на проблему Юма в рамках философии, являющейся целиком или преимущественно эмпирической. Если нет, значит, с точки зрения интеллекта нет никакой разницы между здравым умом и безумием. Безумца, считающего себя яйцом-пашот**, можно осудить исключительно на том основании, что он находится в меньшинстве...»

Далее Рассел утверждает, что если отвергнуть индукцию (или принцип индукции), то «всякая попытка прийти к общим научным законам, исходя из отдельных наблюдений, оказывается ложной, и эмпирик никуда не может уйти от юмовского скептицизма»¹¹⁾.

Этим Рассел подчеркивает противоречие между юмовским ответом на Hl и (а) рационалистичностью, (б) эмпиризмом и (в) методами научной работы.

Я надеюсь, что мои соображения в разделах 4 и 10-12 покажут, что все эти противоречия исчезают, если принять мое решение проблемы индукции: нет никакого столкновения между моей теорией несуществования индукции (non-induction) и рационалистичностью, эмпиризмом и методами научной работы.