ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 2 страница

Мелу пришлось решить вопрос о том, чью стоянку самолётов — какой из конкурирующих авиакомпаний — следует расчистить в первую очередь; затем он осведомился, как обстоит дело с блокированной полосой три-ноль. Там пока всё было без перемен, если не считать того, что прибыл Патрони и взял на себя руководство по освобождению взлётно-посадочной полосы три-ноль, всё ещё заблокированной «боингом-707» компании «Аэрео-Мехикан». Патрони только что доложил по радио, что предпринимает новую попытку убрать самолёт и надеется осуществить это в течение часа. Патрони пользовался репутацией первоклассного аварийного механика, и Мел решил, что задавать ему лишние вопросы ни к чему.

Занимаясь этими делами, Мел вспомнил, что его просили связаться с лейтенантом Ордвеем. Видимо, лейтенант находился где-то в здании аэровокзала, и Мел велел разыскать его и соединить их по радио. Через несколько секунд он услышал голос Ордвея. Мел думал, что лейтенант хочет сообщить ему что-то по поводу медоувудской делегации, но его предположение не оправдалось.

— Народ из Медоувуда всё продолжает прибывать, — сообщил Нед Ордвей в ответ на вопрос Мела. — Но они ведут себя смирно и пока что не спрашивали про вас. Я вам сообщу, если они потребуют свидания с вами.

Выяснилось, что лейтенант звонил по поводу какой-то женщины, которую задержал один из его полицейских. Женщина бесцельно бродила по центральному залу и плакала.

— Мы не могли добиться от неё толку, но она не совершила ничего недозволенного, и мне не хотелось препровождать её в отделение. У неё и без того очень расстроенный вид.

— Что вы сделали?

— Здесь сейчас не так-то легко отыскать спокойный уголок… — Голос Ордвея звучал несколько смущённо. — Так что я усадил её в вашей приёмной. А потом стал разыскивать вас, чтобы предупредить.

— Хорошо. Вы оставили её одну?

— С ней был один из наших людей, но, возможно, уже ушёл. Она же совершенно безобидна, за это я ручаюсь. Мы скоро к ней наведаемся.

— Я сейчас вернусь к себе, — сказал Мел. — Посмотрим, будет ли от меня какой-нибудь толк.

«Смогу ли я больше преуспеть в разговоре с посторонней женщиной, чем с родным братом? — подумал он. — Как бы не получилось ещё хуже». Мысль о том, что Кейз был так близок к признанию, всё ещё не давала Мелу покоя.

— А вы узнали, как зовут эту женщину? — спросил он, помолчав.

— Да, это мы узнали. Что-то испанское, минуточку, я записал. — Наступила пауза, потом снова раздался голос лейтенанта Ордвея: — Герреро. Её зовут миссис Инес Герреро.

— Вы хотите сказать, что миссис Квонсетт находится на борту рейса два? — недоверчиво спросила Таня Ливингстон.

— Боюсь, что именно так, миссис Ливингстон. Старушка небольшого роста, по внешности точь-в-точь, как вы её описываете, — сказал контролёр, производивший посадку на рейс два. Он, Таня Ливингстон и Питер Кокли, всё ещё не оправившийся от поражения, нанесённого ему его подопечной — миссис Адой Квонсетт, находились в кабинете управляющего пассажирскими перевозками.

Контролёр явился сюда минуту назад, после того как Кокли передал по телефону на все выходы к самолётам «Транс-Америки» сообщение по поводу неуловимой миссис Квонсетт, так его одурачившей.

— Мне просто и в голову не пришло, что тут какой-то обман, — сказал контролёр. — Мы и других провожающих пускали сегодня к самолётам, и все вернулись. Ведь нагрузка-то была ужас какая, — добавил он в своё оправдание. — Мне пришлось работать за двоих, вот только вы и помогли немного. Людей не хватает. Да вы и сами знаете.

— Знаю, — сказала Таня. Она вовсе не собиралась перекладывать на кого-то свою вину. Если уж кто и был виноват в том, что произошло, так только она.

— Не успели вы уйти, миссис Ливингстон, как появилась эта старушка и залепетала что-то насчёт своего сына… Он, видите ли, бумажник забыл. Даже показала мне этот бумажник. Но так как, по её словам, в нём были деньги, я сказал, чтобы она передала его сама.

— Она на это и рассчитывала. Она систематически проделывает такие штуки.

— Я ведь этого не знал, потому и пропустил её к самолёту. Больше я о ней и не вспомнил, пока не позвонили по телефону.

— Она вас одурачила, — сказал Питер Кокли и покосился на Таню. — И меня тоже.

— Нипочём бы не поверил. Даже и сейчас как-то не верится. — Агент с сомнением покачал головой. — Но только она на борту, это уж как пить дать. — Он рассказал, что число пассажиров разошлось с количеством проданных билетов. Но инспектор, наблюдавший за погрузкой, решил не задерживать из-за этого вылет.

— Значит, они, видимо, уже взлетели, — быстро сказала Таня.

— Да, они уже в воздухе. Я проверил, когда шёл сюда. А даже если ещё и не взлетели, всё равно вряд ли повернули бы обратно, особенно в такую ночь.

— Да, они бы не повернули. — И трудно представить себе, подумала Таня, чтобы самолёт изменил курс и возвратился в аэропорт из-за миссис Ады Квонсетт. Куда дешевле и проще свозить миссис Квонсетт в Рим и обратно: ведь если бы они решили вернуться и высадить «зайца», это удовольствие обошлось бы им, кроме потери времени, ещё в несколько тысяч долларов. — У них будет посадка для заправки?

Таня знала, что иногда самолёты трансатлантических рейсов совершают непредусмотренные заправочные посадки в Монреале или Ньюфаундленде. Тогда можно было бы снять миссис Квонсетт с самолёта и лишить её удовольствия прокатиться в Италию.

— Я запрашивал контору компании, — сказал контролёр. — Нет, они летят прямо. Без посадки.

— Чёрт бы побрал эту старуху! — воскликнула Таня.

Итак, Ада Квонсетт слетает в Италию и обратно; там наверняка получит ночлег и питание — и всё за счёт компании. Да, она недооценила решимость старушки любой ценой помешать им отправить её обратно на Западное побережье, сердито думала Таня. И кроме того, она ошиблась, предположив, что миссис Квонсетт будет стремиться попасть только в Нью-Йорк.

Таня вынуждена была признаться себе, что из этого состязания на сообразительность миссис Квонсетт вышла победительницей. С необычным для неё ожесточением Таня пожелала, чтобы авиакомпания в виде исключения притянула миссис Квонсетт к ответственности. Но она знала, что этого не произойдёт.

Питер Кокли начал было что-то говорить, но Таня оборвала его:

— А, замолчите!

Кокли и контролёр ушли, и через несколько минут управляющий перевозками вернулся к себе в кабинет. УП — Берт Уэзерби — напористый, неутомимый человек, которому уже давно перевалило за сорок, прошёл нелёгкий путь, начав с приёмщика багажа. Обычно довольно обходительный, с живым чувством юмора, сегодня он был раздражителен и придирчив — трёхдневное напряжение давало себя знать. Он нетерпеливо выслушал сообщение Тани, которая постаралась всю ответственность взять на себя, лишь вскользь упомянув об оплошности Кокли.

Взлохматив рукой редкие седеющие волосы, Уэзерби сказал:

— Приятно отметить, что вы не отправили с этим самолётом всех желающих прокатиться в Европу. Вот такие недосмотры и ставят нам палки в колёса. — Помолчав, он добавил резко: — Вы прошляпили, вы и расхлёбывайте. Свяжитесь с КДП, попросите их поставить командира рейса два в известность о случившемся. Что он предпримет, меня не касается. Я бы лично вышвырнул эту старую каргу за борт на высоте тридцать тысяч футов. Впрочем, это его дело. Кстати, кто там командир корабля?

— Капитан Димирест.

Управляющий перевозками застонал.

— Только этого не хватало. Вот уж кто будет доволен, что мы так опростоволосились. Тем не менее предложите ему препроводить старуху под охраной в полицейское отделение. Если итальянская полиция захочет посадить её за решётку, тем лучше. После этого свяжитесь с представителем нашей компании в Риме. Ему придётся заняться этой дамочкой, когда она туда прилетит, и будем надеяться, что его помощники окажутся более толковыми, чем мои.

— Будет исполнено, сэр, — сказала Таня.

И принялась было рассказывать о том, что таможенный инспектор Стэндиш заметил какого-то подозрительного субъекта с чемоданчиком, улетавшего тем же рейсом два. Но Уэзерби прервал её на середине фразы:

— Бросьте вы! Чего хотят таможенники — чтобы мы выполняли за них работу? Плевать мне на то, что он там провозит: это не наша забота. Если таможенников интересует, что у него в чемоданчике, пускай попросят итальянскую таможню проверить, а нас это не касается. Не стану я, чёрт возьми, задавать неуместные и, быть может, оскорбительные вопросы пассажиру, честно заплатившему за свой билет.

Таня медлила. Мысль об этом пассажире с чемоданчиком почему-то не давала ей покоя, хотя сама она не видела его в глаза. Ей приходилось слышать о таких случаях, когда… Такое предположение нелепо, разумеется…

— Я всё думаю, — проговорила она, — а что, если у него там вовсе не контрабанда…

Но управляющий перевозками резко оборвал её:

— Я уже сказал: нас это не касается.

Таня вышла.

Вернувшись к себе, она села за стол и начала составлять радиограмму командиру рейса два капитану Димиресту о безбилетной пассажирке миссис Аде Квонсетт.

Синди Бейкерсфелд откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Она ехала на такси в аэропорт и даже не замечала — впрочем, ей это было безразлично, — что метель всё ещё метёт и такси ползёт еле-еле из-за постоянных заторов. Синди не спешила. Чувство физического довольства, даже блаженства («Кажется, это называется эйфория», — промелькнуло у неё в голове) разливалось по её телу.

Синди вспоминала Дерика Идена.

Дерика Идена, с которым она встретилась на благотворительном коктейле; Дерика Идена, который принесён тройную порцию американского виски (она к нему почти не притронулась) и тут же (а у него было с ней лишь шапочное знакомство) сделал вполне недвусмысленное предложение без малейшего намёка на романтику; Дерика Идена — второразрядного репортёра «Санди-таймс»; Дерика Идена — с его небрежными манерами, потрёпанной физиономией, чудовищным помятым костюмом (а его видавший виды, грязный и внутри и снаружи «шевроле»!); Дерика Идена, подцепившего Синди на крючок в такую минуту, когда ей было на всё наплевать, когда ей нужен был мужчина, любой мужчина, пусть даже самый никудышный; Дерика Идена, неожиданно оказавшегося самым восхитительным, самым утончённым любовником, с которым не шёл в сравнение ни один из тех, с кем Синди прежде была близка.

О нет, так у неё ещё не было ни с кем, никогда! О боже, боже, думала Синди. Если достижимо на земле совершенное чувственное блаженство, то она его испытала сегодня вечером. И теперь, узнав, что такое Дерик Иден, — дорогой Дерик! — она уже мечтала о новой встрече с ним, о частых встречах… И какое это счастье — сознавать, что и он (Синди в этом ни минуты не сомневалась) мечтает сейчас о встрече с ней.

Откинувшись на спинку сиденья, Синди перебирала в памяти всё, что произошло с ней за последние два часа.

В этом своём чудовищном, старом «шевроле» Дерик привёз её из ресторана отеля «Лейк Мичиган» в небольшую гостиницу неподалёку от Мерчендайз-Март. Швейцар окинул автомобиль презрительным взглядом, но Дерик Иден, кажется, даже и не заметил этого, а в вестибюле их встретил ночной администратор. Синди поняла, что один из телефонных звонков Дерика был сюда, к нему. Никаких формальностей, никакой регистрации: ночной администратор прямо провёл их в комнату на одиннадцатом этаже. Оставил им ключ, коротко пожелал «доброй ночи» и ушёл.

Комната была не слишком уютная, но чистая; мебель старомодная, довольно строгая, со следами от потушенных сигарет. Двуспальная кровать. На столике возле кровати — неоткупоренная бутылка шотландского виски, содовая вода, лёд. На подносе карточка с надписью: «С лучшими пожеланиями от администрации». Дерик Иден поглядел на карточку и сунул её в карман.

Когда потом Синди спросила его про эту карточку, он сказал:

— Случается, гостиница оказывает представителям прессы услуги. Причём мы не берём на себя никаких обязательств: газета на это не пойдёт. Но иногда репортёр или какой-нибудь сотрудник газеты может в своём репортаже упомянуть для рекламы данную гостиницу или наоборот: в случае какого-нибудь неприятного происшествия, скажем, со смертельным исходим, — а они боятся этого как чумы, — обойти название гостиницы молчанием. Повторяю, никаких обязательств с нашей стороны. Просто мы делаем, что можем.

Они выпили, немножко поболтали, снова выпили, и Дерик стал её целовать. Очень скоро она вдруг почувствовала, какие у него необыкновенные ласковые руки: сначала он долго, нежно перебирал её волосы, отчего у неё вдруг заколотилось сердце и мурашки побежали по всему телу; потом медленно, о, как медленно… руки скользнули ниже, и тут у Синди внезапно возникло предчувствие чего-то необычайного…

Он начал раздевать её — с деликатностью, казалось, совсем ему не свойственной, — и она услышала его шёпот: «Не надо спешить, Синди, нам будет хорошо…» Но когда они уже лежали в постели, Синди, охваченная блаженной, тёплой истомой («Вам будет тепло», — пообещал он ей в автомобиле), вдруг утратила выдержку и воскликнула: «Ну же, ну, прошу тебя, прошу, я больше не могу!» Но он был упрям, настойчив, хотя и нежен. «Нет, можешь, можешь. Ты должна, Синди». И она подчинилась, самозабвенно отдав себя ему во власть, и он повёл её — словно ребёнка за руку — медленно, шаг за шагом к блаженному краю пропасти, порой замедляя шаг, порой отступая, и тогда ей казалось, что они, растворившись друг в друге, плавают высоко над землёй. И снова на шаг ближе к краю, но нет, ещё нет, и весь путь повторяется снова, и сладкая мука почти непереносима, и наконец оба мгновенно достигают края, и симфония страсти, в едином слитном аккорде идёт крещендо, подобная гимну. И Синди кажется: если бы можно было по желанию избирать себе конец жизни, она сейчас приказала бы сердцу не биться. Ведь такое мгновение не повторится никогда.

Впоследствии Синди оценила в Дерике ещё одно качество — полное отсутствие какого бы то ни было притворства. Минут черёд десять, когда сердце Синди перестало колотиться так бешено и дыхание сделалось ровнее, Дерик приподнялся на локте, закурил сигарету, дал закурить ей и сказал:

«А мы с тобой можем показать класс, Синди. — Он усмехнулся. — Нужно поскорее сыграть ответный матч и потом повторять их почаще».

Синди расценила это как двоякое признание: то, что произошло, лежит в области чистой физиологии, их соединило чувственное влечение, не больше, и не следует притворяться друг перед другом, будто это не так; и вместе с тем, достигнув редкого, абсолютного слияния в страсти, они открыли, что в сексуальном отношении созданы друг для друга. Отсюда вывод: они должны оберегать тайно обретённый ими райский сад и посещать его по первому зову.

Такое положение вещей вполне устраивало Синди.

Она не была уверена, что у неё с Дериком найдётся много общего за пределами спальни, и, уж конечно, такой победой не похвастаешься в обществе. Особенно над этим не раздумывая, Синди инстинктивно чувствовала, что она больше потеряет, чем приобретёт, если будет открыто появляться в сопровождении Дерика. К тому же он успел ей намекнуть, что его брак вполне прочен, хотя, как догадывалась Синди, в сексуальном отношении Дерик мог бы пожелать себе лучшего партнёра. А тут Синди готова была искренне ему посочувствовать, так как сама находилась в таком же точно положении.

Словом, Дерик Иден был драгоценной находкой — только, имея с ним дело, не следовало вторгаться в область чувств. Что ж, Синди будет им дорожить. Она решила не предъявлять слишком больших требований и не позволять себе слишком часто предаваться любовным утехам с Дериком. Встреча, подобная сегодняшней, оставляет такой след, что она долго будет жить одними воспоминаниями. Нужно делать вид, будто добиться свидания с ней не так-то просто, сказала она себе. Чтобы он томился без неё так же сильно, как она без него. Тогда эта связь может длиться годы.

И ещё Синди с удивлением обнаружила, что встреча с Дериком как-то внутренне расковала её.

Теперь, когда её сексуальный аппетит мог быть сверх всякого ожидания удовлетворён на стороне, она могла легче, без предвзятости, сделать выбор между Мелом и Лайонелом Эркартом.

Её брак с Мелом уже явно зашёл в тупик. Они стали чужими друг другу и душой и телом. Ссоры вспыхивали между ними по любому поводу. Мела, по-видимому, уже ничто не интересовало, кроме его чёртова аэропорта. И от этого их взаимное отчуждение росло с каждым днём.

Лайонел, который был во всём, за исключением постели, именно тем, что нужно, хотел жениться на ней и требовал развода.

К светским успехам Синди Мел относился с презрительным раздражением. Тут он не только ничем не хотел ей помочь — он мешал.

Лайонел же занимал высокое положение в светских кругах Иллинойса, не видел ничего смешного в стараниях Синди вскарабкаться повыше и вполне готов был (и мог) прийти ей на помощь.

Однако до этой минуты Синди ещё колебалась: пятнадцать лет брака с Мелом, воспоминания о том, как им было хорошо Друг с другом когда-то, были тому причиной. Она подсознательно продолжала надеяться, что прошлое — и прошлую страсть — ещё можно вернуть. Теперь она поняла, что надежда эта призрачна.

Правда, в сексуальном отношении Лайонел, отнюдь не был находкой. Но и на Меле надо было теперь поставить крест. Если же пренебречь этой стороной вопроса (появление Дерика Идена, хорошего племенного жеребца из неизвестной конюшни, надёжно укрытого от посторонних глаз, давало ей такую возможность), Лайонел сразу укладывал Мела на обе лопатки.

Синди выпрямилась и открыла глаза. Она не будет принимать окончательного решения, пока не переговорит с Мелом. Синди вообще не любила принимать решения и неизменно оттягивала это до последней минуты. А тут ещё неосознанно мешало многое: дети, воспоминания о прожитых с Мелом годах — далеко не всё ведь было плохо, и невозможно полностью вычеркнуть из сердца человека, которого ты когда-то пылко любила.

Такси уже давно выехало из предместья, но Синди только теперь придвинулась к окну, вглядываясь в темноту, стараясь определить, где они находятся. Ей это не удалось. В запотевшее окно виден был только снег и множество медленно двигавшихся автомобилей. Ей показалось, что они где-то на шоссе Кеннеди, — но где?

Она заметила, что шофёр такси наблюдает за ней в зеркальце. Такси она взяла в стороне от гостиницы, из которой они с Дериком вышли порознь, придя к заключению, что с этого момента и впредь им следует проявлять осторожность. Впрочем, о чём бы она ни подумала сейчас, мысли её возвращались к Дерику, и перед ней возникало его лицо.

— Это парк Портейдж, — сказал шофёр. — Мы уже подъезжаем к аэропорту, теперь скоро.

— Очень хорошо.

— А машин туда катит — тьма-тьмущая. Им там, в аэропорту, тоже небось не сладко приходится в такую метель.

«А, чёрт с ними! — подумала Синди. — Все точно помешались на этом аэропорте, ни о чём другом говорить не могут». Но она промолчала.

У центрального входа в аэровокзал Синди расплатилась с шофёром и поспешила скрыться за дверью, спасаясь от порывистого ветра, хлеставшего в лицо мокрым снегом. Она пробиралась сквозь толпу, стараясь обойти довольно большую группу людей, которые, должно быть, готовились к какому-то публичному выступлению, судя по тому, что один из них устанавливал микрофон. Негр-полицейский — Синди не раз видела его с Мелом — разговаривал с несколькими людьми из этой группы, по-видимому, официальными её представителями. Полицейский очень решительно тряс головой, с чем-то не соглашаясь. Синди не слишком всё это интересовало — ничто здесь вообще не могло всерьёз заинтересовать её, — и она пошла дальше, к административным помещениям.

Там во всех комнатах горел свет, хотя многие из них были пусты; не слышно было ни треска пишущих машинок, ни обычного гомона, как днём в рабочие часы. «Хоть у кого-то хватило здравого смысла уйти на ночь домой», — подумала Синди.

В приёмной перед кабинетом Мела сидела какая-то женщина средних лет в тёмной поношенной одежде. Она примостилась на узеньком диванчике и невидящим взглядом смотрела прямо перед собой: казалось, она даже не заметила появления Синди. Глаза у неё были красные и опухшие от слёз. Должно быть, она блуждала где-то в самую метель, и одежда и туфли у неё промокли насквозь.

Синди скользнула по женщине равнодушным взглядом и прошла в кабинет. В кабинете никого не было. Синди села на стул и стала ждать. Прошло несколько минут; Синди закрыла глаза и снова предалась приятным воспоминаниям о Дерике Идене.

Минут десять спустя Мел стремительно вошёл в кабинет — Синди заметила, что он прихрамывает сильнее, чем обычно.

— О! — Мел, казалось, был удивлён, увидев Синди, и, обернувшись, прикрыл за собой дверь. — Вот уж никак не думал, что ты в самом деле приедешь.

— Ты, конечно, предпочёл бы, чтобы я не приезжала.

Мел покачал головой.

— Просто я по-прежнему считаю, что этим мы ничего не достигнем — во всяком случае, не достигнем того, что у тебя, по-видимому, засело в голове. — Он пытливо поглядел на жену, стараясь разгадать истинную цель её приезда. Он уже давно привык к тому, что уразуметь побуждения Синди — дело довольно сложное, поскольку обычно они весьма далеки от того, чем могли показаться с первого взгляда. Вместе с тем он невольно отметил про себя, что сегодня она необыкновенно хороша, просто ослепительна, глаза так и сияют. Как жаль, что всё это теперь уже не может его взволновать.

— В таком случае, не скажешь ли ты, что засело у меня в голове?

Он пожал плечами.

— Мне казалось, что тебе хочется затеять ссору. А на мой взгляд, у нас их достаточно бывает дома, чтобы устраивать ещё и здесь.

— Вероятно, нам всё-таки придётся устроить и здесь, поскольку ты почти не бываешь дома.

— Я бывал бы дома чаще, если бы атмосфера там была более спокойной.

Вот, мы разговариваем всего несколько секунд, а уже начали цапаться, подумала Синди. По-видимому, мы просто не в состоянии разговаривать даже минуту, не переходя на личности.

Тем не менее она не удержалась и спросила:

— В самом деле? Обычно ты выставляешь другие причины. Ты вечно утверждаешь, что тебе абсолютно необходимо находиться в аэропорту — иной раз даже все двадцать четыре часа суток. Ведь тут же, судя по твоим словам, ежесекундно происходит что-то немыслимо важное.

— Сегодня это действительно так, — сухо сказал Мел.

— Но не всегда же?

— Ты хочешь знать, остаюсь ли я здесь иной раз потому, что предпочитаю не возвращаться домой? Да.

— Наконец-то ты хоть честно в этом признался.

— А когда я всё-таки прихожу домой, ты непременно начинаешь тащить меня на какое-нибудь идиотское сборище, как, например, сегодня вечером.

Синди вспыхнула.

— Так, значит, ты с самого начала не собирался появляться там сегодня?

— Нет, собирался. Я же тебе сказал. Но…

— Вот именно «но». — Синди уже еле сдерживалась. — Но рассчитывал на то, что опять, как всегда, вовремя подвернётся что-нибудь и ты сможешь увильнуть. И в то же время будешь иметь алиби, которое хотя бы для тебя будет выглядеть убедительным, поскольку меня ты уже ни в чём не убедишь. Я-то знаю, что ты притворщик и лгун.

— Потише, Синди!

— И не подумаю!

Они разъярённо глядели друг на друга.

Что же такое случилось с нами, думал Мел, как мы до этого дошли? Вздорим, пререкаемся, как дурно воспитанные подростки. Мелочные укоры, злобные подковырки, и сам он ведёт себя ничуть не лучше Синди. Ссоры ведь принижают их обоих! Неужели так всегда бывает в совместной жизни, когда чувства начинают остывать? Помнится, кто-то сказал, что распадающийся брак выявляет всё самое дурное в обоих супругах. У него с Синди так и получилось.

Он постарался взять себя в руки.

— Я не считаю себя ни лжецом, ни притворщиком. Но, возможно, ты отчасти права, что я рад любому поводу избавиться от светских развлечений, которых, как тебе известно, терпеть не могу. Но я это делаю бессознательно.

Синди молчала, и он заговорил снова:

— Можешь верить или не верить, но я действительно намеревался встретиться с тобой сегодня вечером — во всяком случае, предполагал. Возможно, на самом деле я вовсе этого и не хотел, как ты говоришь. Не знаю. Знаю только, что не я устроил этот снегопад, а когда он начался, тут уж стало твориться такое, что я — и это истинная правда — обязан был оставаться здесь. — Он кивком указал на дверь приёмной. — Взять хотя бы, к примеру, эту женщину, которая дожидается там. Я должен принять её и уже сказал об этом лейтенанту Ордвею. С ней, по-видимому, случилась какая-то беда.

— Беда случилась у твоей жены, — сказала Синди. — Эта женщина может и подождать.

Мел кивнул.

— Хорошо.

— Слишком далеко всё зашло, — сказала Синди. — У нас с тобой. Не так ли?

Он ответил не сразу, боясь слишком поспешных решений и вместе с тем понимая, что раз уж вопрос поставлен ребром, было бы глупо отрицать истину.

— Да, — сказал он наконец. — Боюсь, что так.

Синди тотчас ухватилась за это.

— Если бы ты мог перемениться! Встать на мою точку зрения. Но нет: всегда, всю жизнь на первом плане ты — чего ты хочешь или не хочешь. Если бы ты мог считаться с тем, чего хочется мне…

— И шесть вечеров в неделю высиживать в чёрном галстуке, а седьмой вечер — в белом?

— Хотя бы и так, а почему бы и нет?

Щёки Синди пылали, она смотрела на Мела, властно вскинув голову. Мел любил её такую — горячую, непокорную; даже если её гнев бывал направлен против него, он невольно восхищался ею. Даже сейчас…

— Мне кажется, я могу сказать слово в слово то же самое, — ответил он. — Если бы ты могла перемениться, ну и всё такое прочее. К несчастью, люди не меняются — во всяком случае, не меняются в главном. Они только приспосабливаются. В этом, по-видимому, и заключается сущность брака — два человека приспосабливаются друг к другу.

— Этот процесс не должен быть односторонним.

— А у нас так и не было, что бы ты ни говорила, — сказал Мел. — Я старался приспособиться, и, как мне кажется, ты тоже. Не знаю, кто делал в этом направлении больше усилий. На мой взгляд — я, а на твой взгляд — должно быть, ты. Важно другое: мы старались долго, но безуспешно.

Синди проговорила задумчиво:

— Вероятно, ты прав. То, что ты сейчас сказал… Я сама так же считаю. — Она помолчала и добавила: — Думаю, нам лучше разойтись.

— Ты в этом уверена? Это шаг серьёзный. — Даже сейчас, подумал Мел, она виляет, не хочет взять решение целиком на себя, ждёт, чтобы он облегчил ей это. Он едва не усмехнулся. Хотя, по правде говоря, ему было не до смеха.

— Уверена, — сказала Синди. И повторила твёрдо: — Да, уверена.

Мел сказал спокойно:

— Что ж, тогда, вероятно, это правильное решение.

На секунду Синди заколебалась:

— Ты в этом уверен тоже?

— Да, — сказал он. — Уверен.

Казалось, Синди была обескуражена тем, что всё произошло так быстро, что не возникло спора. Она сказала:

— Значит, решено?

— Да.

Они всё так же с вызовом смотрели друг на друга, но раздражение прошло.

— А, чёрт побери! — Мел качнулся, словно хотел сделать шаг к жене. — Мне жаль, что всё так получилось, Синди.

— Мне тоже. — Однако Синди не двинулась с места. Теперь её голос звучал более уверенно. — Но это наиболее разумный выход, не так ли?

Мел кивнул.

— Да, по-видимому, так.

Значит, всё кончено. Оба понимали это. Оставалось обсудить условия развода.

Синди уже начала строить планы.

— Роберта и Либби останутся со мной, но ты, разумеется, всегда сможешь навещать их. Я не буду этому препятствовать.

— Я в этом не сомневался.

Да, конечно, думал Мел, это естественно: девочки должны остаться с матерью. Ему будет очень не хватать их, особенно Либби. Никакие свидания, пусть даже самые частые, не могут заменить жизни под одной крышей изо дня в день. Ему вспомнился сегодняшний разговор по телефону с младшей дочуркой. Что это Либби попросила у него? Карту февраля. Ну что ж, она у него уже есть: февральская погода готовит им несколько сюрпризов.

— Мне придётся нанять адвоката, — сказала Синди. — Я, тебе сообщу, когда решу, кого взять.

Мел кивнул. Все ли браки, думал он, заканчиваются таким буднично-деловым разговором, если супруги решают разойтись. Вероятно, так уж положено в цивилизованном мире. Во всяком случае, Синди, казалось, с поразительной быстротой снова обрела уверенность в себе. Опустившись на тот же стул, на котором она сидела вначале, она раскрыла пудреницу и, глядя в зеркальце, стала приводить в порядок лицо. В уголках её рта заиграла улыбка. Мелу даже показалось, что её мысли уже где-то далеко. Мел всегда думал, что в такого рода ситуациях женщины проявляют большую эмоциональность, чем мужчины, однако по Синди этого никак нельзя было сказать, тогда как сам Мел едва удерживался от слёз.

Он услышал голоса и шаги в приёмной. Раздался стук в дверь.

— Войдите! — крикнул Мел.

Вошёл лейтенант Ордвей. Увидев Синди, он сказал:

— Ох, извините, миссис Бейкерсфелд!

Синди подняла на него глаза и отвернулась, не произнеся ни слова. Ордвей, почувствовав, что явился некстати, нерешительно переминался с ноги на ногу.

— Я, пожалуй, зайду попозже.

Мел спросил:

— А что вы хотели, Нед?

— Там вся эта компания из Медоувуда — протестуют против шума. В центральном зале их собралось человек двести, и подходят ещё. Все хотят разговаривать с вами, но я сделал, как вы просили: предложил им направить к вам делегацию. Они выбрали шесть человек, и с ними увязались три репортёра. Я разрешил репортёрам прийти тоже. — Полицейский кинул взгляд в сторону приёмной. — Они все ждут вас там.