II. Коалиции

Сигизмунд-Август пытался даже привлечь на свою сторону Нидерланды. Однако он только вызвал неудовольствие их мерами, направленными к подрыву нарвской торговли. В Ливонии обе стороны действовали с переменным успехом. В 1565 г. поляки взяли Пернау, зато шведы опустошили Эзель. Впрочем, Швеция скоро подверглась двум ударам. В январе Фридрих II запер Зунд, чтобы изолировать ее от Европы. В ноябре же, по настоянию Августа Саксонского, император Максимилиан, игравший в этой войне роль Агамемнона, издал манифест, в котором осуждал шведов, как нарушителей мира и союзников варварской державы. Этот манифест парализовал успехи Эрика в Ливонии, партия его брата подняла голову. Но скоро на Максимилиана успели оказать влияние представители торговых германских домов, имевших сношения с Москвой. Особенно усердно хлопотал о том, чтобы мнение императора о Москве изменилось, уполномоченный по торговым делам герцога Баварского в Любеке Вейт Ценге. Разве Иван не гордился своим немецким происхождением? Это была одна из его причуд. Вейт Ценге уверял даже, что в жилах Грозного течет баварская кровь, что московский государь горячо желал установить тесные сношения с императором и получить от него какой-нибудь знак отличия, что за эту честь он будто бы даже готов дать в его распоряжение 30 000 своей лучшей конницы для действий против турок и даже согласен уплатить большую сумму денег. Кроме того, он откажется от Ливонии и подчинит свою церковь власти римского папы. По словам Ценге, этому, столь желанному для всего христианского мира, сближению можно содействовать брачными союзами. У Ивана сын и дочь на возрасте, и в московских теремах скрываются такие сокровища, какие и не грезились немецким государям. Выдумки Ценге подвергались обсуждению на нескольких съездах германских князей, и все они оказали влияние на настроение империи и ее главы, и без того склонного к осторожному нейтралитету.

В 1566 г. Магнус, прижатый шведами, попытался сблизиться с Польшей. Его притязания были значительны: он требовал руки второй сестры Сигизмунда-Августа, а вместе с ней и Ливонию в качестве приданого. Последний из Ягеллонов пренебрежительно отнесся к этим предложениям. В 1567 г. он намерился нанести врагу решительный удар и двинулся с войском в Ливонию. Ближайшей целью похода был Данциг. И раньше этот город был весьма слабо связан с Польшей и неохотно мирился со своим зависимым положением, в начале же войны он довольно ясно обнаружил тяготение к враждебной стороне. Агенты Данцига, жившие в Варшаве, поспешили успокоить своих земляков, что король страдает подагрой в правой руке и левой ноге. Они уверяли, что это ясно видно по самому вооружению Сигизмунда-Августа. Действительно, поход закончился плачевной неудачей. Сигизмунд-Август рассчитывал собрать под своими знаменами 200 000 поляков и 170 000 литовцев. Но в действительности ему удалось собрать какую-нибудь десятую часть этого количества. К счастью Сигизмунда-Августа, русские потерпели поражение от одного польского отряда в Руннафере, что заставило Ивана завязать мирные переговоры, так как он был занят внутренней смутой — в это время нарождалась опричнина. В Польше также желали мира: соединение Польши с Литвой еще ждало своего завершения, и королевское правительство приступало к пересмотру законодательства. Кроме того, отношение Польши к прусским городам носили натянутый характер. Ко всем этим затруднениям присоединялись еще внутренние неурядицы. Иван требовал себе Ревель и Ригу. Одновременно с этим он начал полемическую переписку с литовскими вельможами, что менее всего могло способствовать мирному улаживанию конфликта.

Раньше князь Курбский сражался в Ливонии во главе царских войск и одерживал победы. Но в 1562 г. он потерпел поражение под Невелем. Быть может, эта неудача была подготовлена какими-то подозрительными сношениями его с Польшей. С тех пор бывший любимец Ивана впал уже наполовину в царскую немилость, что способствовало тому, что он восстал против деспотических замашек московского государя. Наконец в 1564 г. раздражительный и крутой боярин открыто восстал против Ивана и обнаружил это совершенно по-московски — бежал за пределы своего государства. Его бегство вызвало в Польше предположение, что опричнина создаст множество таких недовольных. Для поляков было соблазнительно завязать сношения с такими лицами. Иван вскоре узнал, что некоторые из его подданных получили письма от литовского гетмана Григория Хоткевича, некоторых литовских вельмож и даже от самого короля. В страхе и гневе Иван созвал собор в 1566 г., единодушно высказавшийся против каких бы то ни было уступок в Ливонии. Владельцы земель, расположенных по литовской границе, заявили Ивану, что они скорее умрут, чем уступят хоть одну пядь земли своему неприятелю. Утешенный и ободренный этим, царь принялся диктовать ответы на польские письма. Сигизмунд-Август в письме к князю Ивану Дмитриевичу Бельскому предлагал богатые земли в Литве. В своем ответе Сигизмунду-Августу князь Бельский называл его «братом», говорил ему, что вполне доволен своим положением и советовал ему уступить Литву московскому царю и, став подданным, подобно ему, Бельскому, лучшего из государей, сохранить за собой Польшу под верховным покровительством Ивана. Легко представить, что писал Иван в других ответах. Они могли бы служить образцом эрудиции, которой Иван так щеголял, сводя счеты со своими врагами. Он называл их то Сеннахерибами, то Навуходоносорами.

Счастье в это время возвращалось к Ивану. Эрик возобновлял попытки соглашения и готов был пойти на всякие уступки. Он хотел только, чтобы Иван не мешал ему свести счеты с Польшей. Если верить Дальману, исследовавшему подлинные дипломатические документы, Эрик даже обещал выдать Ивану Екатерину. Еще в 1556 г. король будто бы предлагал этот вопрос на обсуждение своего совета, но члены его отказались одобрить выдачу финляндской герцогини. Тогда король предписал своему посланнику Гилленстирну оказывать царю сопротивление в этом требовании. Король разрешал уступить в этом требовании только лишь в том случае, если исключительно только от этого будет зависеть союз с Москвой. Есть основание доверять Дальману, так как трудно допустить, чтобы Гилленстирн превысил на этот раз свои полномочия. 16 февраля 1567 г. в Александровской слободе, где опричнина начинала уже свои кровавые оргии, шведский посол подписал союзный договор с Москвой. Все пункты этого договора были обусловлены выдачей Екатерины. Договор признавал все наличные владения Швеции и Москвы в Ливонии. На будущее время он разрешал обеим сторонам свободу новых приобретений. Однако Иван настоял, чтобы Рига принадлежала только ему одному. За его он обещал свое посредничество для примирения Швеции с Данией и Ганзейским союзом, а если это не удастся, то он окажет вооруженную поддержку. Все это зависело от выдачи герцогини. В случае же ее смерти весь договор терял силу, так как самая важная статья не могла быть выполнена Швецией.

Восхищение некоторых русских историков договором 16 февраля 1567 г. едва ли вполне основательно. Иван создавал для себя довольно выгодное положение. Удерживая за собой Ригу, он до некоторой степени уничтожал Ревель, принадлежавший шведам, и тем самым устранял предлог для Польши оспаривать Ливонию у Швеции и Москвы. Предполагаемая поддержка ганзейских городов обещала русско-шведскому союзу значительное преимущество пред польско-датской коалицией. Но Иван не довольствовался выгодами этого положения. Он подчинял осуществление его трудно выполнимому и недостойному условию. Он добивался не просто женщины, ему нужна была наследница Ягеллонов, другими словами, часть Польского королевства. Иван стремился к этому, не считаясь с доводами здравого разума и действительностью. Дело касалось замужней женщины, которая вряд ли согласилась бы стать женой своего похитителя, даже овдовев. Но Иван упорно добивался своего. Это доказывает, что жестокая внутренняя смута не так уж тревожила его, как принято думать. В его голове идея принимала формы, свидетельствующие о некотором ослаблении его умственных способностей. Вероятно, в этом сказывалось также влияние самых темных инстинктов его натуры, резко обнаружившихся в эту пору его царствования. У людей с сильным темпераментом опьянение часто вызывает как бы частичное помешательство. Иван был во власти опьянения уже несколько лет. Он был захвачен ожесточенной борьбой, привык постоянно злоупотреблять силой, был распален свирепыми казнями, совершавшимися чуть не ежедневно по его приказанию. Он был опьянен гневом, гордостью и кровью. Но это не мешало ему идти своей дорогой, сознавать свою роль, интересы и обязанности, несмотря на припадки слабости и безумия.

Случайность помешала выполнению договора, заключенного в Александровской слободе. В мае 1567 г. в Упсалу прибыло московское посольство с требованием ратификации договора и выдачи Екатерины Ивану. Между прочим царь уже надумал просить руки одной из сестер Эрика для своего восемнадцатилетнего сына. Невесте было 16 лет, и молва превозносила ее красоту. В приданое за ней царь требовал Ревель. Это требование казалось чрезвычайным. К тому же московским послам пришлось найти в Швеции своего рода опричнину, ни чуть не уступавшую насилиями и безумствами московской. Эрик отчаянно боролся с аристократией, возмущенной его деспотизмом и не прощавшей ему его происхождения. В этой борьбе «коронованный купеческий сын», как называл его Иван, терял последнюю долю разума. Между тем в Гринсгольмском замке происходила ужасная драма. Бывший герцог финляндский некоторое время ожидал неизбежной смерти. Суд вынес ему в 1563 г. смертный приговор, и любимец короля Персон, впоследствии также обреченный на гибель, настаивал на выполнении казни. Уже в 1562 г. кровь лилась в Швеции, но в данном случае совесть мешала Эрику лишить жизни брата. Желая удовлетворить требованиям Ивана, он потребовал разлучить Екатерину с супругом. Но наследница Ягеллонов обнаружила сильное мужество, она устояла как перед ужасными угрозами, так и перед самыми соблазнительными предложениями. Она показала посланникам короля кольцо, на котором были вырезаны слова: «Ничто, кроме смерти». Исчерпав безуспешно все средства для убеждения Екатерины и видя, что ему самому угрожает большая опасность, Эрик думал уже искать убежища в Московском государстве. Наконец, он решил, как признают и самые горячие защитники его, что совет Персона даст выход из затруднительного положения. Смерть Иоанна должна была устроить всё. Московские послы уже готовились получать свою добычу, когда рассудок Эрика окончательно изменил ему, он упал в темную бездну, вообразил себя самого пленником, вернул свободу Иоанну и умолял его о помиловании. Это болезненное состояние продолжалось до конца следующего года. Послы Ивана рассчитывали извлечь из него некоторые выгоды для себя. Но совет короля упорно стоял на своем, отказываясь выдать Екатерину. Сам Эрик в момент просветления не только отказал выдать за московского царевича какую-нибудь из своих сестер, но предложил ему руку некоей Виргинии Персдоттер, дочери одной из своих многочисленных наложниц. Иван пришел в невыразимую ярость, но вмешательство Сигизмунда-Августа в сентябре 1567 г. изменило положение вещей в Швеции. Супруг Екатерины вступил на королевский трон. Эрик был заключен в тюрьму. Началась новая эра в истории все усложнявшегося конфликта, предметом которого была Ливония. Теперь главная роль должна была перейти к Магнусу.