III. Расстройство союзов. Магнус

Женатый на одной из представительниц дома Ягеллона, новый шведский король естественно являлся союзником Сигизмунда-Августа и орудием католической реакции против протестантства. Договор 1563 г., заключенный между Польшей и Данией, теперь фактически терял свою силу, так как Швеция переходила в противоположный лагерь. Король Иоанн был искусный полководец. Борьбой против Москвы, защитой Ревеля в 1570–1571 г., блестящей победой при Вендене в 1577 г. он положил основание военному могуществу своего государства, сохранявшего его более столетия, до злополучного дня Полтавской битвы. В ноябре 1568 г. были уже закончены в Рескильде условия мира Иоанна с Данией и Любеком. Но Иоанн не соглашался на те уступки, на которые пошли его уполномоченные. Посредничество приняли император и польский король. Переговоры затянулись до 1570 г. Дело датчан было испорчено договором Магнуса с Москвой. С другой стороны, Сигизмунд вмешательством в переговоры и стремлением принудить Швецию к отказу от всех приобретений в Ливонии и к совместным действиям против Москвы еще более усложнил дело. Сам он заключил с Иваном перемирие на 3 года. При этом предоставил последнему право поддерживать Магнуса против шведов.

Вопрос о том, действовал ли Магнус в Ливонии в качестве представителя Дании, остается не выясненным. В то время о нем спорили много. Съезжались отдельные дипломаты и даже конгрессы. Спорили о dominium maris baltici и морских сношениях с Нарвой. Наконец, в феврале 1571 г. в Штеттине был подписан новый договор. Здесь выступала, наряду с обеими сторонами, почти вся Европа — Германская Империя, Франция, Испания, Англия, Шотландия и Ганзейские города. Последние не вполне были довольны договором. Но все государства выразили согласие на условия трактата, что, впрочем, не помешало ему оставаться только на бумаге.

Договор 1571 г. ставил Ивана лицом к лицу со шведами и поляками. Теперь они могли действовать против него совместными силами. Дания соглашалась открыть для шведских судов Зунд и предлагала свое посредничество между царем и Магнусом. Швеция со своей стороны обязывалась не препятствовать морской торговле Дании с Нарвой. Но благодаря вмешательству польского короля, Иоанн в скором времени нарушил свои обещания. Император соглашался выкупить у Швеции занятые ею в Ливонии земли, но ни он, ни его преемники выкупа не производили. Ливония со своей стороны была далека от мысли признать над собой верховные права империи. Дания выходила победительницей из борьбы и сохранила за собой преобладание на Балтийском море. Но ключ к dominium maris baltici все же оставался в Ливонии, где преимущество оставалось за Москвой, благодаря помощи, оказываемой Ивану Магнусом.

Ни поляки, ни шведы не могли сокрушить могущества московского государства. Польский флот, о котором мечтал Сигизмунд-Август, так и остался мечтой. Он направил против Ивана немецких и фламандских корсаров. Иван со своей стороны пригласил себе других, и те под начальством знаменитого Керстена Роде угрожали даже Данцигу. Дания распорядилась схватить отважного пирата, но попытки ее утвердиться на Ливонском берегу не увенчались успехом. Иван отправил войско в Финляндию, где между русскими и шведами то летали ядра, то разъезжали посланники для переговоров. Уполномоченные шведского короля неизменно слышали требование Ивана о выполнении договора 1567 г. Шведские послы сначала были задержаны в Новгороде, потом их повезли из Москвы в Муром, а из Мурома в Клин. Они оказались в положении военнопленных. По их словам, их подвергали возмутительным насилиям. Московское правительство оправдывало свой образ действий тем, что шведы нарушили договор 1567 г. Наказывало оно, по его словам, шведских послов за то, что московские послы будто бы подверглись обидам по прибытии в Стокгольм. Шведских послов водили со связанными руками по улицам города при издевательствах толпы. Им грозили кнутом, если они не согласятся на все требования царя. Конечно, на первом месте снова стояла выдача Екатерины. Герцог Финляндский не умер. Он теперь был королем Швеции, а супруга его стала королевой. Но Иван делал вид, будто не знает этого. Это так себе болтают!

Царь боролся в это время со внутренними смутами, явившимися последствием его реформ. Вскоре его постигло ужасное несчастие. С 1563 по 1570 г. Иван напрасно старался предотвратить татарское нашествие, которым ему угрожала Польша. Безуспешно послы его, как Нагой и Ржевский, являлись к хану с миролюбивыми речами и великолепными подарками. То же самое делала и Польша. Кроме того султан, раздраженный взятием Казани и Астрахани, был на стороне Сигизмунда-Августа. В 1569 г. Астрахани угрожало нашествие татар, соединившихся с турками. На одном из судов, прибывших с мусульманами, был Семен Мальцев, отправленный Иваном к Ногайским татарам и перехваченный казаками. В 1570 г., желая задобрить султана, Иван срыл крепость, недавно выстроенную на Тереке. Но султан потребовал возвращения Казани и Астрахани и признания Московского государства подвластным Порте. Переговоры с ним, конечно, были прерваны. В мае 1571 г. татары беспрепятственно перешли Оку и появились под Москвой. Иван последовал примеру предков: сперва скрылся в Серпухов, потом в Александровскую слободу и, наконец, переехал в Ростов. Оставленная на произвол Москва сделалась добычей огня и местом ужасного кровопролития. Свидетельства современников, конечно, преувеличивают число жертв, они говорят о 800 000 душ, погибших в пламени. Митрополит вместе с остальным духовенством ожидал смерти, запершись в Успенском соборе. Князь Иван Дмитриевич Бельский, которому была поручена оборона Москвы, задохся в погребе, где искал спасения. По своему обыкновению, татары отказались от приступа на Кремль и ушли, уведя с собой 150 000 пленных. Цифра эта тоже, вероятно, преувеличена, хотя нужно помнить, что в таких случаях все окрестное население сбегалось в Москву.

Разорение было ужасно, но еще больше было унижение. Уходя, хан писал царю: «Я разграбил твою землю и сжег столицу за Казань и Астрахань. Ты не пришел защищать ее, а еще хвалишься, что ты московский государь! Была бы в тебе храбрость и стыд, ты бы не прятался. Я не хочу твоих богатств, я хочу вернуть Казань и Астрахань. Я видел дороги твоего государства»… Иван проглотил обиду. Как видно, он не в одном только бегстве следовал примеру своих предков. Ответ его хану был полон смирения. Он просил хана о перемирии и предлагал ему Астрахань. Но в письмах к Нагому, жившему в Крыму, царь придавал своей уступке двусмысленный характер. Он хотел, чтобы хан посадил в Астрахани одного из своих сыновей, а при нем был бы боярин царя, как в Касимове. Касимов был небольшим татарским ханством. Оно подчинялось верховенству Москвы и было почти поглощено ею. Мирные предложения Ивана подкреплялись обещанием денег. Иван даже готов был унизиться до уплаты ежегодной дани.

Начались переговоры. Хан ни о чем не хотел слышать, если ему не возвратят Казани и Астрахани. Так как сношения с Москвой затягивались, хан потребовал от Ивана 2 000 рублей в счет будущей дани. Деньги ему нужны были, как он говорил, для покупки некоторых вещей и товаров по случаю семейных торжеств. Однако Иван уже успел принять кое-какие меры и спешно собирал войска. Ссылаясь на истощение казны из-за татарского набега, он послал хану «все, что оказалось» — 200 рублей! Магомет-Гирей понял, что царь старается лишь оттянуть время. В 1572 г. он опять двинулся через Оку, но на берегу Лопасни, в 50 верстах от Москвы, он столкнулся с войском князя Михаила Ивановича Воротынского. Хан отступил. Иван сразу изменил тон. Он отказывался от всех уступок, сделанных хану, и уже не унижался перед ним, а издевался над ним.

Жестокие смуты поддерживали в Иване постоянное возбуждение, с которым он уже не мог справиться. Он обвинял бояр в несчастии, постигшем Москву, он готов был их заподозрить в сношениях с татарами. Один из бояр, Мстиславский, повинился в этом перед царем. Подозрения усилились, казни участились. Несчастным шведским послам пришлось на себе испытать тяжесть царского гнева. В 1571 г. Иван двинулся на Новгород. Здесь он пожелал видеть шведских послов и поговорить с ними насчет Екатерины. Аудиенция происходила на улице. Иван сказал послам, что все было бы хорошо, если бы ему вовремя выдали Екатерину. Брак герцога Иоанна с ней испортил все дело в Ливонии. Царь при этом уверял, что давно считал Екатерину вдовой, иначе ему бы не пришла мысль в голову разлучать жену с мужем, а мать с детьми. Но того, что было сделано, не поправишь, а ему нужна теперь вся Ливония, в противном случае война будет продолжаться. Когда царь вернулся из Новгорода, после пролития крови, он немного смягчился. Послы были приглашены к царскому столу и были совершенно неожиданно запрошены через уполномоченных Ивана о дочери Иоанна. О ней сказали, что она красива, и царь пожелал видеть ее портрет.

Это уж, наверное, царь заботился не о сыне. Несколько раз женатый после смерти Анастасии, Иван до конца своих дней был поглощен заботами о подыскании жены, что напоминает историю Генриха VIII или сказку о Синей Бороде. Донесение шведского посольства, составленное Паулем Юнстеном, изобилует любопытными подробностями. Выражая теперь свое расположение к Швеции, Иван прибег к своей излюбленной эпистолярной полемике и разошелся во всю ширь.

«Скажи нам, кто был твой отец и как звали твоего деда? Король ли он был? Какие государи тебе братья и союзники? Нам брат римский император и другие государи. Можешь ли ты их назвать своими братьями»?

Далее шли новые объяснения насчет Екатерины.

«Если бы было известно, что Иоанн жив, он, Иван, и не подумал бы отнимать ее у него. Он имел в виду возвратить ее брату ее, королю польскому, и получить от него Ливонию. К сожалению, благодаря этой лжи было пролито много крови и послам царя в Стокгольме чинили обиды, а это были важные особы, а не какие-нибудь мужики, вроде послов Иоанна». Иоанн отвечал. Он умел и любил писать ядовито, но это не смущало русского царя и он снова писал: «Совершенно верно, что ты мужичий сын…», и снова принимался за свой допрос: «Твой отец Густав, чей был сын?.. Разве не бывало в его царствование, что русские купцы придут в его страну с салом и воском, и он наденет рукавицы и пойдет до самого Выборга щупать товары и торговаться?.. И ты еще говоришь о королях, твоих предшественниках! Какие короли? Откуда ты их берешь? Не из своего ли чулана?»

Впрочем, царь объявлял, что он готов примириться с сыном торговца салом при условии, что он повинится и почтит, как полагается. Тогда он обойдется с ним по-родственному. В противном случае пусть он узнает, что случилось узнать крымскому хану от царских воевод: царю не пришлось даже меча обнажать, достаточно было бояр, чтобы справиться с ним. Письма летели одно за другим. Иван писал королю строгие приказы и угрожал ему решительными мерами. Наконец Иван объявил, что он не намерен больше продолжать спор на бумаге, вероятно, после какого-нибудь слишком острого ответа, так как он писал, что король лает на него, как пес. Царю не пригоже связываться с ругателем, писал Иван, если же король непременно хочет проявить себя в подобных спорах, то пусть он поищет какого-нибудь мужика вместо московского царя.

Письма эти, конечно, не внушали королю охоты продолжать переговоры и не подавали надежд на успех сношений. Кроме того, король знал, что Иван старается вступить в сношения с заключенным Эриком и заключить союз с Магнусом.

Соглашение явилось благодаря двум ливонским регентам — Таубе и Краузе. Один из них был советником дерптского епископа, а другой членом ливонского посольства, отправленного в Москву в 1557 г. Они перешли на сторону царя и стали орудием его политики. В 1568 г. они вспомнили о старой попытке сближения между Альбертом прусским и отцом Ивана. Они создали дипломатическую комбинацию, к которой тогдашний вассал Польши отнесся довольно благосклонно. Несмотря на неудачу, впоследствии оба они были награждены царем — один княжеским титулом, а другой боярским званием.

Еще в 1567 г. Иван думал сделать правителем Ливонии кого-нибудь из бывших членов ордена. Кеттлер и Фюрстенберг отказывались. В 1570 г. ренегаты указывали на Магнуса.

В 1560 г. Магнуса прогнали из Ревеля. На следующий год брат его думал устроить помощником епископа в богатой гильдесгеймской епархии, но и отсюда его удалили, после чего он снова отправился в Ливонию, где на его глазах шведы и поляки делили между собой земли, о которых он сам мечтал. Он безуспешно пытался вступить в союз с той или другой стороной. Легко представить его радость, когда Таубе и Краузе предложили ни более, ни менее, как королевскую власть под верховенством московского царя. Магнус испросил для соблюдения формы согласие своего брата Фридриха II, уверяя его, что новое королевство останется в полной зависимости от Дании. Также для соблюдения формы старший брат сделал некоторые возражения, и дело было решено. Уполномоченные Магнуса привезли из Москвы неожиданные, великолепные условия. Ливонская корона должна была стать наследственной в роду нового короля. В том случае, если все мужское потомство его вымрет, она переходит к датскому королю. Москва отказывалась от всех своих завоеваний в Ливонии и обещала Магнусу помощь для взятия Риги, Ревеля и других городов. Магнус за это должен был служить царю в военное время. В мае 1570 г. Магнус лично отправился в Москву в сопровождении свиты в 400 человек. Вместе с короной Магнус получил и руку племянницы Ивана Евфимии. В приданое за ней царь обещал 5 бочек золота. Ливония сохраняла свою веру и порядок, царь отказывался посылать туда русских должностных лиц.

Все это казалось сном. Вся Европа начала обнаруживать беспокойство. Тогда Фридрих поспешил сложить с себя всякую ответственность за происшедшее. По его словам, Магнус действовал без его ведома. Между тем агенты Фридриха старались изменить общественное мнение. Они говорили, что сам император виноват в том, что Ливонию захватывает кто хочет, и указывали на пример Альберта Прусского. Когда Магнус уведомил брата о принятии короны, тот письменно поздравил его. Первые же шаги нового короля оказались неудачными. С помощью наемного войска и при поддержке московских сил он попытался отнять у шведов Ревель. Осада длилась с 21 августа 1570 г. до 11 марта 1571 г. Магнус в конце концов должен был отступить, причем он сжег свой лагерь и распустил свои войска. Таубе и Крузе бежали в Дерпт, где вступили в сношение с поляками, подготовляя удачное нападение на русский гарнизон.

Карьера этих плутов довольно поучительна: после ряда интриг, измен и предательств они удостоились милостей самого Батория. Впоследствии Таубе был назначен в ливонский ландтаг, отказавшийся принять его в свою среду.

При осаде Ревеля Магнус напрасно ожидал помощи от датчан. Как раз в это время подготовлялся штеттинский договор. После его заключения Сигизмунд-Август потребовал помощи от Дании против московского царя. 17 сентября 1571 г. он извещал манифестом о прекращении торговых сношений с Нарвой и о блокаде этого города, предоставляя большую свободу действий и средств своим корсарам. Казалось, что король осуществит, наконец, то, чего так долго от него ждали. Таубе и Крузе уже учитывали последствия этого выступления. Однако неожиданное событие обмануло их расчеты. Сигизмунд-Август простудился и скончался 7 июля 1572 года. Прекращение династии в Польше и установление избирательной монархии снова изменили условия борьбы и взаимоотношения участников.