I. Миссия Шевригина

Отправление Шевригина в качестве посла в Рим было событием, не имевшим прецедентов. До сих пор первые шаги всегда предпринимались папским двором. Польша всегда становилась поперек дороги к осуществлению этих попыток. Венеция, заинтересованная в том, чтобы завязать коммерческие сношения с Москвой, напрасно старалась победить сопротивление подозрительной и зоркой польской дипломатии. Посланники папы Пия IV, Канобио, Джиральди и Бонифачио, были перехвачены предшественниками Батория. При Пие V, в 1570 г., Винцент дель-Портико, папский нунций в Польше, пробовал было принять на себя роль посредника между Иваном и Сигизмундом-Августом, имея в виду заключить лигу против турок. Но в это время посол Ивана старался представить своего государя очень расположенным к султану. Об этом узнали в Риме. Кроме того, знакомство с записками Альберта Шлихтинга, прусского солдата, бежавшего из московского плена, еще более охладило папу. В 1576 г. был произведен новый опыт: нунций Лаурео, принужденный покинуть Польшу из-за избрания Батория и Максимилиана, сговорился в Германии с двумя русскими послами, Сугорским и Арцыбашевым. Новый папский легат при дворе императора, Мароне, способствовал этим переговорам. С разрешения Григория XIII он выбрал ученого Родольфа Кленке, обладавшего сильным телосложением и предприимчивым духом, для содействия давно желанному сближению. Но Польша следила за этим зорко, и в последний момент Максимилиан воспротивился отъезду указанного уполномоченного. Преемник Лаурео Калигари повторял попытку Портико так же безуспешно.

Теперь первый шаг делал царь. Леонтию Истоме Шевригину, которого заграницей звали Томас Северинген, было поручено предложить там союз против турок, на котором Рим строил свои полурелигиозные, полуполитические планы. Главным условием этого союза было посоветовать, а в случае необходимости и заставить польского короля заключить мир. Проезжая через Прагу, где император встретил его очень холодно, Шевригин вошел в сношения с папским нунцием и венецианским послом. Сначала думали, что у него есть некоторые поручения к венецианской республике, но оказалось, что он даже не знал титула дожа. Он даже думал, что Венеция составляет часть папской области. На пути он присоединил к себе двух спутников, ливонского немца Вильгельма Поплера и миланца Франческо Паллавичини. У них больше и сведений, и изобретательности. В сопровождении их он отправился в Венецию и вручил дожу царскую грамоту. По мнению Пирлинга, он сфабриковал эту грамоту сам, чтобы иметь право пользоваться папскими милостями. По мнению Успенского, ее сочинили в Риме, чтобы привлечь республику к налаживавшемуся на этот раз делу религиозной пропаганды. Импровизированный посол не старался быть тонким дипломатом. Он с удовольствием принимал расточаемые ему почести, говорил о возможных торговых сношениях, указывая довольно неопределенно на путь водой через Каспийское море и Волгу. Излишней болтовней он дал понять об отчаянном положении своего государства и поспешил в Рим, куда прибыл 24 февраля 1581 г.

Сначала его приняли очень хорошо и с бульшим почетом, чем заслуживало его звание простого гонца. Но чтение привезенной им грамоты, на этот раз подлинной, подействовало охлаждающе. Царь выражал в ней желание, чтобы папа повелел Баторию отказаться от мусульманского союза и войны против христиан. Но о вере не было ни слова. Иван просил много, но взамен не давал ничего. Однако искушение войти в какие бы то ни было сношения с Россией было слишком велико, поэтому все-таки решили отправить в Москву посла. Он должен был поставить на надлежащее место условия союза: сперва религиозный союз, а потом уже политическое соглашение. Очень может быть, как многими и предполагалось, что здесь не обошлось без польского влияния. Во всяком случае, этот план был самым благоразумным во всех отношениях.

Благодаря удачному выбору посредника пошли еще дальше. Поссевин был видным дипломатом. Уже два раза на него возлагали поручения к шведскому двору — в 1578 и 1580 г. Он был назначен папским викарием всего Севера, слыл очень тонким дипломатом и выказал способность не только подчинять духовные интересы светским, но даже и жертвовать ими в случае необходимости. В Стокгольме, куда он явился в одежде дворянина, со шпагой на боку и шляпой в руке, ему не удалось добиться союза с Римом. Но он принимал деятельное участие в переговорах между Швецией и Польшей для заключения союза против Москвы. В 1579 г. он посетил в Вильне Батория с тою же целью. Теперь он добился того, что римский двор под его влиянием незаметно отвлекся от религии в сторону политики.

Мысль о союзе против ислама была химерой: Филиппу было достаточно забот с новым покорением Португалии. Венеция в то время была очень заинтересована гаванями Леванта. Но для Рима религиозные лиги были, как и для Москвы, лишь ширмами, скрывавшими интересы практического свойства. Если даже папе и не удастся поднять европейские державы для нового крестового похода, все же в их единомыслии по этому вопросу св. отец видел возможность вернуть хотя бы крупинку своего прежнего значения. Протестантство, казалось, отступает во многих пунктах. В Нидерландах вытеснял его Филипп Фарнезе. Во Франции подымали голову Гизы. В Швеции, под покровительством в тайне сочувствовавшего короля, королева воспитывала наследника престола в пламенной католической вере. В Польше диссиденты больше уже не являлись политической партией. Потерянная для Германии Ливония могла ускользнуть от реформации. В Риме полагали, что во власти ереси останется только Англия, часть империи и Дания. Если примирить Москву с Польшей и под предлогом общей обороны против турок удастся заставить Габсбургов заключить коалицию с Венецией, к Риму, пожалуй, может вернуться господство над миром.

Папство дожило до того состояния, когда за отсутствием действительности большое значение придавалось возможностям.

Все эти расчеты отразились в папской грамоте, отправленной Ивану в ответ на его письмо. Папа принимал как мысль о лиге, так и условия, предложенные Иваном. Он соглашался быть посредником между ним и польским королем, но говорил, что мир может быть заключен на основании такого союза, который соединить всех в лоне истинной церкви. Это было придумано довольно ловко. Однако в тайных наказах, данных Поссевину и разработанных при его участии, смысл этого ответа оказывался значительно мягче. Там еще говорилось о воссоединении обеих церквей, к чему должен был стремиться иезуит. Но на практике миссия его ограничивалась двумя пунктами чисто мирского характера: установлением торговых сношений с Венецией и заключением мира между Польшей и Россией.

Шевригин в сущности сделал больше, чем рассчитывал царь. Риму не удалось поразить этого варвара ни чудесами искусства, ни великолепием религиозных обрядов. Он больше интересовался папскими подарками — Agnus Dei, золотой цепью и кошельком с 600 дукатов. Однако он не удовольствовался ими. Этому неучу удалось не только осуществить сближение, которому так усердно мешала Польша, но он даже обратил это сближение против нее самой. В то время как Баторий шел от победы к победе, Рим и Москва сговаривались вырвать из его рук плоды его торжества. Причем царский гонец не подавал никаких надежд на успехи католицизма на его родине. Это доказывает переписка кардинала де Комо, главного редактора инструкций, данных Поссевину. В своем письме к Калигари он прямо высказывает мысль, что поступок Ивана был внушен ему не добрыми намерениями, которым мог бы радоваться Рим, а хорошими ударами, доставшимися на долю царя.

Шевригин оставил Рим 27 марта 1581 г. С ним ехал и Поссевин. Они должны были в Венеции и при дворе императора привести в исполнение задуманный план. Папский легат формулировал общие предложения пред Советом Десяти. Синьория без дальних слов извлекла то, что ей было выгодно. Начать торговые сношения было ее давним стремлением. Помирить короля с царем соглашались; торговля нуждается в мире! Остальное — дело Рима. В конфиденциальном разговоре с Поссевином дож Никола де Понте выразительно заметил, что со времени Лепанто он не верит лигам. В Вене и Праге вопрос о Лиге был окончательно устранен. Кроме того император не дал аудиенции, и только один легат виделся с эрцгерцогом Эрнестом, бывшим претендентом на польский престол и только с этой точки зрения интересовавшимся московскими делами. Австрийским дипломатам не трудно было понять, на чем основывалась дружба между Римом и Москвой. «Хлыст польского короля», писал Поссевин кардиналу де Комо, «может быть, является наилучшим средством для введения католицизма в Московии». Ободренный своим успехом, Шевригин воображал, что привезет из Вены своему государю титул Императора Востока. Но он получил только кошелек с сотней флоринов, и спутники расстались. Русский посол направился в Любек, а иезуит в Вильну, чтобы приступить там к своей миссии посредника.